Бог Ярости

Глава 34

Николай

Если бы несколько недель назад кто-нибудь сказал мне, что мой цветок лотоса поведет меня на одно свидание, не говоря уже о трех, я бы вызвал скорую помощь.

Но вот мы уже на третьем свидании. Именно. На третьем. На улице. В окружении людей. И он не паникует.

Я смотрю на его руку в своей, наши пальцы переплетены, и я незаметно щиплю себя за затылок. Больно. Это не гребаный сон.

Мы идем по грунтовой дорожке в его любимом парке в Лондоне, который находится недалеко от места, где он живет, — Хэмпстед-Хит.

Он сказал, что ему нужно как-то расслабиться после всех тех туристических мероприятий, по которым я его таскал с собой. Лондонский глаз, Лондонский мост — или Тауэрский мост, как он любил меня поправлять, с крайне снобистским выражением лица, позвольте добавить, — Замок Камден и целый день на продуктовом рынке. Вчера мы побывали везде, от Угольного двора до Восточного Лондона, а затем вернулись в центр города и в Ковент-Гарден, где посмотрели какое-то оперное шоу в Королевском оперном театре.

Это определенно не мое, и я чертовски выделялся даже в формальной одежде.

Но я пошел ради Брэна, ведь он любит все эти чопорные и правильные вещи. Кроме того, в костюме он выглядел чертовски аппетитно, так что не на что жаловаться. И не стоит говорить, что я заснул после первых десяти минут, и он позволил мне использовать его плечо в качестве подушки. Так что я, возможно, притворялся, что сплю дольше, чем нужно.

Сегодня на удивление не так пасмурно, и солнце светит сквозь гигантские деревья парка, похожие на лес. Территория выглядит одновременно ухоженной и нет: несколько асфальтированных дорог и несколько грунтовых.

Погода сегодня определенно лучше, чем вчера. Нам пришлось бежать в укрытие после внезапного ливня, и Брэн затащил меня в угол и целовал до потери сознания. Пока мимо проходили люди.

Я тогда чуть не кончил в штаны прямо на месте.

Это нормально — чувствовать, что я сорвал джекпот, потому что он такой открытый?

С тех пор как четыре дня назад мы слишком медленно и с любовью трахались, он был исключительно ласков. Он также водил меня по магазинам, поскольку его одежда слишком мала для меня.

И да, он познакомил меня со своими дедушками, бабушкой, дядей и его женой, пригласив их на ужин, который он готовил вместе с отцом. Дядя, Эйден, — это Леви 2.0, и он даже сказал мне:

— Слушай, парень, если ты обидишь моего племянника, то никто не узнает, что ты вдруг исчез, понял?

На что Леви улыбнулся и кивнул, и я сказал им:

— Меня не пугают угрозы, но я уважаю вас, сэр. Я сделаю все возможное, чтобы получить ваше одобрение, если только вы не будете вмешиваться в наши с Брэном отношения.

Эйден приподнял бровь, услышав это, а Леви недовольно хмыкнул и ушел, но я успел заметить, что мой цветок лотоса улыбается.

Он снова улыбается, когда мы проходим мимо озера и тянет меня к деревянной пристани с видом на воду. Солнце отражается от поверхности, делая ее блестящей. Несколько птиц снуют вокруг, а эта большая гребаная чайка кричит на меня, и я клянусь, что она смотрит мне прямо в глаза, когда я приближаюсь, а потом улетает, хлопая крыльями и истерично крича.

Господи.

Брэн опирается предплечьями о деревянные перила и отпускает мою руку, указывая на огромное озеро.

— Посмотри, сегодня здесь лебеди.

Я стараюсь не дуться, как ребенок, потому что он больше не прикасается ко мне, прислоняюсь спиной к старому дереву и опираюсь локтями на перила. Я бросаю взгляд в сторону нескольких лебедей, скользящих по воде среди уток.

— Обычно их здесь нет? — спрашиваю я.

— Да, иногда они плавают на другом пруду, — он улыбается, и я не могу не смотреть на него.

Он выглядит чертовски привлекательно в джинсах, рубашке-поло и повседневном пиджаке. Его волосы уложены как у прекрасного принца, но есть кое-что еще.

Его выражение лица.

Теперь оно намного светлее.

Последние несколько дней он рассказывал о себе и своей семье без моих расспросов. Он водил меня в свою школу и в те места, которые часто посещал, обычно с братом или друзьями.

Это последнее из них. Ранее мы подошли к укромному уголку, до которого добирались полтора часа. Он сказал, что это его секретное место, куда он обычно ходит, чтобы очистить свой разум.

Я не упустил тот факт, что он рассказал мне об этом, когда никто другой не знает. Кажется, рядом со мной он ведет себя гораздо спокойнее и, в отличие от прошлого, не задумывается над тем, что говорит.

За исключением случаев, когда речь идет о его запястье.

Я стараюсь не забегать вперед, особенно после того, как пообещал ему подождать, но мне не нравится его взгляд каждый раз, когда мы выходим из душа и он смотрит на свое отражение, словно хочет его уничтожить.

Но, по крайней мере, он больше не отталкивает меня.

По крайней мере, он обнимает меня во сне и даже не раздражается, если мы отстраняемся друг от друга во время ночи.

До него я никогда не любил спать в постели. И я еще раз проверил это после того, как мы стали засыпать вместе. Без него это не работает. Я до сих пор не могу заснуть, если его нет рядом. Он загадочным образом успокаивает моих демонов, и мне кажется, что я могу стать сумасшедшим, а он все равно обнимет меня.

Все это время я думал, что лучше свободно упаду в яму насилия и погибну в аварии, чем посвящу себя одному человеку. Я действительно никогда не считал себя моногамным. Но с Брэном это оказалось так легко.

На самом деле, я начал испытывать к нему пристрастие с самого начала — с тех пор, как увидел на нем когти Клары, — и мне нужно было заполучить его только для себя, блять.

Так что представьте мое чертово удивление, когда я понял, что не против обязательств, если они связаны с ним.

Некоторые утверждают, что я с самого начала преследовал его именно с этой целью. Если бы он просидел в шкафу еще десять лет, я бы, наверное, также залез в него, если бы это означало быть с ним.

Я настолько влюблен в этого засранца. Который, кстати, не был таким уж засранцем в последние несколько дней.

Опираясь руками на перила, он откидывает голову в сторону, наблюдая за мной.

— О чем ты думаешь?

— О тебе.

Его губы кривятся в ухмылке.

— Ого. Ты настолько одержим?

— Да. Это уже даже не смешно.

Он ударяется своим плечом о мое.

— Тебе не нужно думать обо мне, когда я рядом.

— Скажи это Коле. Он, кажется, больше не слушает меня.

Он смеется, звук долгий и такой счастливый, что я испытываю огромное чувство гордости за то, что причина этого — я.

Наблюдать за улыбкой моего цветка лотоса — это шикарный пятизвездочный опыт, который мгновенно делает счастливым и меня.

— Тебе нравится, как я пытаюсь перебороть себя, малыш?

— Просто забавно, когда ты обращаешься со своим членом, как с отдельной личностью.

— Учитывая, что он слушает тебя больше, чем меня, это вполне себе правда.

Он смотрит на мою промежность и шепчет:

— Веди себя хорошо, Коля. Я заглажу свою вину перед тобой позже.

— Эй, малыш. У Коли есть очень важный вопрос. Можно задать его прямо сейчас?

Он хихикает и снова дразняще бьет меня по плечу.

— Ведите себя хорошо, оба. Мы в общественном месте.

— Океееей.

— Хватит дуться. Сколько тебе лет? Пять?

— Я просто подумал, что мы можем вернуться в твою комнату, чтобы я успел съесть тебя до того, как твой папа вернется с работы.

— Николай Соколов, — он издевательски ахает, притворяясь обиженным. — Ты используешь меня только для секса?

— И это говорит мне парень, который разбудил меня, обхватив губами мой член в пять утра.

В его улыбке сквозит соблазн.

— Ну, мне нужно было как-то убедить тебя пойти со мной на пробежку.

— Тебе не нужно меня убеждать. Я бы все равно пошел с тобой.

— Значит ли это, что я должен перестать будить тебя таким образом?

— Ни хрена ты не перестанешь. На самом деле, тебе стоит использовать этот аргумент еще раз, — я замолкаю, когда волосы попадают мне в лицо порывом ветра. Я специально распустил их, так как Брэн одержим ими. Он часто играет с прядями или заправляет их за уши, как сейчас. — Почему ты так любишь бегать?

— Это привычка, — его глаза теряются в озере. — Это началось как механизм преодоления трудностей. Подъем в пять, пробежка в пять тридцать, душ в семь, завтрак в семь пятнадцать, студия в семь тридцать, университет в девять, друзья или мероприятия после учебы, душ в восемь, студия в восемь тридцать, сон в десять тридцать. Жизнь по расписанию не дает мне возможности побыть наедине с собой и, следовательно, застрять в собственной голове.

— Поэтому ты так одержим контролем?

— Да. Я люблю шаблоны, методичные решения и жить по конкретному расписанию. Они имеют смысл и держат меня в узде, — на его губах появляется грустная улыбка. — Именно поэтому ты — огромный сбой в матрице. Ты — все то, что я терпеть не могу и к чему не прикоснулся бы даже десятифутовым шестом.

— Малыш, именно потому, что мы кардинально разные, ты не смог игнорировать меня.

— Не позволяй этому заморочить тебе голову.

— Слишком поздно. Мне нравится, что ты не смог устоять перед моим обворожительным очарованием.

— Скорее, бесстыдным флиртом и постоянным подталкиванием.

— Это прилагается к очарованию.

— Ты невозможен.

— Ты знаешь, что тебе это нравится, — я подмигиваю ему. — Кроме того, ты не стесняешься меня, и я чертовски горжусь этим. Я хочу, чтобы ты знал, что можешь отказаться от контроля и верить, что я никогда не использую твои уязвимые места против тебя.

— Я знаю, — шепчет он, но грустная нотка в его голосе выбивает меня из колеи, но лишь на секунду, прежде чем его выражение лица возвращается к нормальному.

Я понимаю, что тема закрыта, прежде чем он дает это понять.

— Чем хочешь заняться? Какими-нибудь другими туристическими штуками? Может быть, хочешь экскурсию по кондитерским? Я знаю несколько тайных итальянских и французских пекарен на северо-западе и в центре Лондона.

— Я думал, ты ненавидишь эти туристические штучки и даже постоянно извинялся перед многими людьми, шепча: «Он американец, простите». Не могу поверить, что они кивали в знак понимания и имели наглость выглядеть так, будто жалеют тебя.

— Ну, ты слишком громко говоришь и постоянно смотришь в глаза незнакомцам, пока они не начнут сжиматься от страха.

— Я думал, они были шокированы моей красотой.

— Скорее, потрясены твоим нежелательным вниманием. У нас в Лондоне так не принято.

— Ладно, лондонский парень. Похоже, все здесь такие же снобы, как и ты.

— Мы не снобы. Мы просто большие сторонники уважения к личному пространству и приватности других людей.

— С тобой я особо не обращаю на это внимания.

— Разве я не в курсе? — он берет меня за руку. — Итак. Куда хочешь пойти?

— Ты уже удовлетворил мои желания. Сегодня мы можем делать то, что ты хочешь. Прогуляться по парку или весь день смотреть на уток. Мне все равно.

— Ты впервые в Лондоне. Я хочу, чтобы у тебя остались все возможные впечатления, включая банальные фотографии перед красными телефонными будками.

— Это не первая моя поездка в Лондон. Я уже бывал здесь с родителями и сестрами, а также пару раз с папой, чтобы встретиться с его крестным отцом, который живет здесь.

— О. Тогда почему ты говорил так, будто это твой первый раз?

Я пожимаю плечом.

— Я хотел пережить это с тобой. Как в первый раз. Не мог упустить такой шанс, когда ты сказал, что пригласишь меня на свидание.

— Ты невыносим.

— Я знаю, что ты любишь меня. А теперь говори. Что ты хочешь сделать?

— Я все равно отведу тебя в эти пекарни. Мы должны удовлетворить сахарного монстра, живущего в твоем желудке на правах аренды. А потом… — он протягивает руку назад, и я напрягаюсь, ожидая, что он потянет себя за волосы, но он просто поглаживает свой затылок. — Ты не против снова поработать для меня моделью?

— Ни капельки, — я широко улыбаюсь и целую его в щеку. — Мне нравится раздеваться для тебя.

— Ты любишь раздеваться для всех.

— Нет. Только для тебя, малыш, — мой голос понижается. — Я не могу дождаться, когда зарою свой член в твою попку, и ты будешь умолять и извиваться подо мной.

— Хватит болтать, — шипит он под нос, но я вижу, что он борется с улыбкой и эрекцией.

Последние несколько дней я торчал в его студии в одних шортах, пока он работал над своими картинами.

В это время я размышлял о том, как лучше разбить скульптуры Лэндона на куски, не будучи отмененным¹⁸ Брэном быстрее, чем шоу девяностых.

Представьте мое удивление, когда он подошел ко мне с кистью и начал рисовать на моей груди, а потом спустил мои шорты и продолжил. Лучшая прелюдия в истории.

Не стоит и говорить, что сразу после этого я трахнул его на полу. С тех пор он спрашивал, не могу ли я поработать для него моделью, и я с радостью соглашался.

Судя по наброскам, которые я мельком видел, он копирует мои татуировки, и это хороший знак, как мне кажется. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ему смириться с тем, что он не может рисовать людей.

Астрид показала мне много его картин, когда он был моложе, и стало ясно, что у него талант от Бога. Он рисовал людей с душой и настолько детально, что это заворожило бы любого — даже такого неграмотного в искусстве, как я. Этой души трагически не хватает в пейзажах, которые он пишет сейчас.

Брэн уже собирается что-то сказать, когда перед ним останавливается маленькая девочка со смуглой кожей и волосами, перевязанными разноцветными лентами, и протягивает ему маргаритку.

— Это тебе.

Он улыбается, опускается перед ней на колени и смело принимает цветок.

— Спасибо. Ты заблудилась?

— Нет, просто мама очень медленная.

Он смеется, звук похож на густой мед.

И не я его причина.

Неужели я сейчас думаю о том, чтобы бросить девочку в воду за компанию к этим гребаным уткам?

Да, думаю.

Должно быть, она чувствует мой взгляд, потому что поднимает голову и смотрит в ответ. Эта маленькая дрянь не боится меня, в то время как большинство людей, очевидно, боятся. Скажем так, во время наших прогулок я нравлюсь собакам, а их хозяевам — нет. Впрочем, и собаки, и люди любят Брэна.

Не то чтобы меня это волновало или что-то в этом роде.

За исключением моего свирепого взгляда на любого, кто хлопает перед ним ресницами. Брэн не замечает их внимания, но он также слишком вежлив, на мой взгляд, и участвует в любом разговоре. Почему он не может просто сказать «отвали», как это принято у меня?

Потому что он весь из себя такой прекрасный принц, вот почему. Мне приходится взять себя в руки, чтобы не быть убийцей и не думать о похищении, когда я вижу, как он обменивается любезностями с другими.

А вот с этой девочкой все по-другому. Тем более что она невосприимчива к моим высокомерным взглядам.

Она наклоняется, чтобы шепнуть Брэну что-то на ухо, и он внимательно слушает, прежде чем шепнуть что-то в ответ.

Девочка раздраженно вздыхает.

— Но почему? Ты как сказочный принц.

— Правда?

— Абсолютно.

Ладно, хватит.

— Эй, малышка, — я подтягиваю Брэна к себе и обхватываю его за талию. — Он мой принц. Отвали.

— Николай! — он толкает меня локтем. — Ты ее напугаешь. Прекрати.

— Кыш, — я отмахиваюсь от нее.

— Николай!

— Хм, — она упирает руки в боки. — Когда я вырасту, то выйду за него замуж.

— Мечтай.

Брэн уже пробил дыру в моем боку.

— Нур! — зовет пожилая женщина, которая спешит к нам, запыхавшись. — Что я говорила о твоих побегах…?

Она останавливается перед нами и пристально смотрит на нас, в отличие от всех драгоценных лондонцев Брэна. Он отстраняется, и, хотя и незаметно, мне это не нравится. Но, с другой стороны, многие люди — гомофобные засранцы, хотя здесь я с этим не сталкивался и благодарен за это, но не ради себя, а ради Брэна. Мне плевать, что думают люди, а ему — нет.

Хотя он, кажется, не возражал, когда поцеловал меня на людях вчера или позавчера.

Я ожидаю, что он отдалится от меня, но он переплетает свои пальцы с моими.

Черт возьми.

Может быть, ему действительно уже все равно. Тот факт, что он держит меня за руку, не испытывая ни капли стыда — а он и не должен испытывать — заставляет меня хотеть поцеловать его.

— Послушай, мамочка. Я нашла сказочного принца и его слугу.

— Это не его слуга, Нур, — она виновато улыбается. — Мне очень жаль. Она любит убегать.

— Не беспокойтесь, — Брэн улыбается. — Она очаровательная.

— О, спасибо, — женщина хватает дочь за руку и начинает тащить ее прочь.

У ребенка хватает смелости сказать Брэну:

— Дождись меня. Я вернусь за тобой, когда вырасту.

Ее мама снова извиняется, смеется и уводит девочку, пока я не бросил ее в озеро в стиле серийного убийцы.

— Перестань пялиться, Николай.

— Сколько наглости у этой маленькой засранки, — я выхватываю цветок, который она ему подарила, и бросаю на землю.

— Ты серьезно ругаешься на ребенка?

— Что она тебе шепнула?

— Тебе нужна помощь, сказочный принц?

— Эта чертова…

— Я имею в виду, от тебя исходят страшные флюиды.

— И что ты ей сказал?

— Это секрет.

— Что ты имеешь в виду? Не говори мне, что ты принимаешь сторону гребаного ребенка, а не мою?

— Не говори мне, что ты действительно ревнуешь к ребенку?

— А что, если да?

— Ты серьезно? У меня никогда не было настоящих отношений до тебя, никогда не было близости с кем-то, мне никогда не нравился кто-то несмотря на то, что я не люблю большинство вещей, которые он делает, как это происходит в случае с тобой. Как ты можешь ревновать?

Я стараюсь не улыбаться, а потом задираю нос.

— Не знаю. Ты явно был влюблен. Ты и принцем его называл. Джейден Адлер. Штаб-квартира НАСА. Вашингтон.

— Прекрати говорить это таким монотонным голосом. Ты действительно звучишь так, будто ставишь мишень на его спину.

— Может, и так.

— Николай!

— Да, малыш?

Он сверлит меня своим мрачным взглядом, который, как я узнал, передается по наследству. От дедушки к отцу, дяде и даже брату-психопату.

— Ты не причинишь вреда Джею. Он не имеет к этому никакого отношения.

— То, что ты встал на его защиту, не поможет ему. Уверен, что мама знает кого-то влиятельного в Вашингтоне. Хм…

— Если бы мама об этом не заговорила, я бы и не вспомнил тот случай. Мы с Джеем просто друзья, и у него почти нет времени, чтобы приехать в Великобританию.

— Значит, если бы у него было время, все было бы по-другому?

— Нет. А знаешь, почему?

— Потому что я бы этого не допустил?

— Потому что я никогда не хотел принца. Мне больше по душе сумасшедший ублюдок.

— Эй! Это же я! — я ухмыляюсь так широко, что вижу свое отражение в его ярких глазах.

— Перестань улыбаться. Иначе я влюблюсь.

— Оу. Я думал, ты уже влюбился.

— Серьезно, перестань. Мне не нравится делить твои улыбки с другими.

— И кто теперь ревнует?

— Я не делюсь, Нико. Я понятно выразился?

— У нас есть кое-что общее.

— Ты все еще не стер это выражение со своего лица.

— Господи, остынь. Не могу поверить, что все думают, будто ты такой золотой мальчик, а на самом деле ты чертов контролер.

— У тебя есть претензии, малыш? Ты можешь их высказать, но нет никакой гарантии, что я приму их во внимание.

Мои губы приоткрываются, и я чувствую, как мое сердце подползает ко рту и падает на землю у его ног.

Его улыбка ослабевает.

— Что случилось?

— Ты только что назвал меня малышом.

— О. Это…

— Только не говори, что это была ошибка.

— Нет. Я хочу называть тебя так иногда.

Я хватаю его за куртку и притягиваю к себе.

— Мне нужно поцеловать тебя…

Слова еще не успевают вырваться из моего рта, как он прижимает свои губы к моим и впивается в мое чертово сердце самым страстным поцелуем. Он целует меня с тоской, жаждой и эмоциями, в которых до сих пор не решается признаться.

Он целует меня так, будто никогда не отпустит.

Будто он будет гореть для меня так же сильно, как я для него.

Я хочу, чтобы этот момент длился вечно, пожалуйста.