Она смотрела вслед удаляющейся машине и понимала, что не ослышалась. На земле стояли два небольших чемодана и клубилась пыль, поднятая колесами от грунтовой дороги. Даже до отчего дома не довез, стыдно в глаза смотреть родителям, и какая Лена дyра, что не видела очевидного, да что уж о том говорить. Девушка различила красные стоп-огни, и сердце радостно забилось. Вернется, шутка такая, глупая, но Никита всегда так шутил. Только машина чуть притормозила, видно на кочке, и двинулась дальше, оставив и надежды, и разбитое сердце.
Лена еще долго смотрела вдаль, не покажется ли серый автомобиль, а потом поняла: все кончено. Наверное, так и собаки или кошки, которых увозят далеко в лес, чтоб не вернулись, ждут хозяев до последнего, надеясь, что вот-вот на дороге покажется знакомый транспорт и отвезет их назад. Сколько их брошенных и преданных, оставленных на обочине или в лесу. Теперь и Лена среди них, с одной лишь разницей: у нее есть родители. Горечь подступила к горлу, и она почувствовала саднящую рану в груди, будто кто-то всадил туда острый нож. Правда, она точно знала его имя. Отвернувшись от дороги, она, обреченно опустив руки, взялась за свою ношу и пошла известной тропой.
Всего пара километров отделяла ее от родительского дома, здесь она не была уже несколько месяцев и вот, что называется, приехала на побывку. Только знала бы она, как дальше судьба сложится. Подвернулась нога, и упала девушка на траву, да так и лежит. Сил нет встать. Перевернулась на спину, раскинула руки и в небо глядит: чистое, ясное, а вон вдалеке туча черным наливается, никак скоро дождь будет. Пахнет травой, и кузнечики завели стрекочущую песню, переговариваются о чем-то лишь им ведомом. Закрыла глаза, вдохнула полной грудью. Боже, как же хочется жить. Рассмеялась, и смех превратился в рыдания, стенания. Руками лицо закрыла и дала волю чувствам. Никого поблизости, даже машины редко ездят.
Села, кругом огляделась и закричала, вкладывая всю силу в голос. Как зверь раненый завыла, и, если кто все же слышал, удивился тому. Почувствовала, как отпускает, как хочется мать родную увидеть, к отцу прижаться, к Лёшке. Это она в город сразу после школы, а брат в деревне остался. Где родился, там и пригодился, так сказать. Хороший парень, рукастый. Женат теперь, двух пацанов растит, построил домик неподалеку от отчего, за родителями всегда пригляд, и жена хорошая попалась.
А вот Лене похвастаться нечем. Выходит, лживый у нее брак получился, неблагополучный. Клялся Никита про любовь с первого взгляда, смотрел на Лену так, как никто не смотрел, пылинки сдувал. В институте познакомились, он почти сразу замуж и предложил. Дело молодое, тело горячее, душа девичья ласки просит. Согласились родители, только просили, чтоб с детьми пока повременили, учебу закончили. Тогда и семье расти можно. Лена согласилась.
Неплохо жили, правда, Лене и сравнить не с чем. Квартирку сняли, обустроились, о своем жилье мечтали. Сессию сдали — пир устроили, друзей позвали, которые теперь одни на двоих. Верит Лена, так бы все и было, но туча черная, совсем как эта, которая все ближе и ближе подкрадывается, в жизнь вмешалась. А Лена глупая, на небо не смотрела, грозы не ждала, потому и на обочине осталась.
Взялась снова за поклажу, идет. Вот и дом родной виден, только придется через всю улицу пройти, и сплетни сразу поползут. Чего одна, чего не на машине.
— Ленка, — немного удивилась баба Тося, прожигая взглядом чемоданы. — Одна что ли?
— Никита диссертацию пишет, — соврала Лена, улыбаясь через силу.
— Ученый, — выпятила губу соседка, кумекая чего-то себе в голове. — Значит, на автобусе?
— Да, — кивнула Лена.
— Так они ж сегодня не ходят, — вдруг вспомнила старушка.
Лена прикусила язык и быстро заморгала глазами.
— Дополнительный был, маленький такой, — дальше пошла она, понимая, что вранье — не ее стихия. — До свиданья, баба Тося.
— С Богом, деточка, — перекрестила ее соседка.
— Приехала? — выглянула подруга, жившая напротив. Окно настежь, жара стоит, только мухи надоедливые мешают. Ветер теплый поднялся, глянула Лена на небо, скоро дождь настигнет, хорошо еще до дому успела.
— Да вот, — пожала плечами, ставя чемоданы на землю. — На пару недель, может, больше.
Ее жизнь только что соскользнула с наезженной колеи, и она не знала, что будет делать дальше. Сама не знала, а что другим говорить тем более.
— Привет, Ленок, — появился рядом в окне Егор. Не удивилась Лена, хоть и не знала, что тот нынче к Люське захаживает.
— Здравствуй.
— Ты своего-то бросай, ко мне под крыло приходи, — улыбается, а у самого зуба переднего не хватает. — Приму.
Когда-то бегал как привязанный Егорка за Леной, а она посмеивалась, по-доброму, конечно, но парню надежды не давала. Понимала, не здесь ее сердце, дальше в полёт просится на большую землю. Любит она деревню всей душой, а жить не хочет. Только когда вырвалась, смогла в городе надышаться, а как обратно возвращалась, понимала, что не навсегда, так деревню еще больше любить стала. За то, что счастье тут конечное, а потому более ценное.
И Егора воспринимала она не иначе, как друга, товарища, а он с поцелуями лез, да так ни одного и не получил, если не считать того в щеку против ее воли.
— Скройся уже, — отталкнула Егора Люся, а сама смеется. Грудь в такт колыхается. Раздобрела подруга, совсем не одногодками они с Леной нынче кажутся: одна тонкая, как тростинка с большими глазами на худом лице, а другая полнотелая, пышногрудая со вторым подбородком. Зато в работе по хозяйству такая больше ценится, да приласкать есть что.
— Я ж, может, от любви страдаю, — продолжал петь Егор.
— Знаем мы, как страдаешь, — кивала Люся, забрасывая в рот горсть семечек. — Уйди уже, дай с подругой поговорить.
Резкий ветер хлопнул створкой окна так, что стекло чуть не рассыпалось.
— Ой, — схватилась за сердце Люся, испуганно. Раскинув руки, поймала обе створки, порхающие бабочками. — Ты заходи потом, как с матерью наговоришься, расскажешь, где милый твой.
Первые капли брызнули на лицо Лене, и она невольно заморгала.
— Зайду, — кивнула, подхватила чемоданы и вошла в калитку.
Уверена была, что мать слышала, как она с соседкой болтает, только не вышла, ждет объяснений. И чего ж ей такого сказать? Правду? А если вернется Никита, одумается? Только нужен ли ей такой муж?
Не спеша поднялась по крыльцу, чувствуя новые брызги на коже. Тяжелое небо, свинцовое, оплакивать ее горе пришло. Только выплачется, облегчится и белым станет. Жаль, что у человека не всегда так, что скорбь свою он в груди может годами носить, а нужна ли она там? С природы надо брать примеры.
— А я вот пирожки пеку, — встретила мать усталой улыбкой. — Проходи, — обняла дочку, поцеловала и за дело. — Отец скоро с рыбалки вернется, свежую пожарим, как ты любишь.
Села Лена на стул, смотрит, как мать хлопочет, ждет вопроса.
— Голодная, поди, с дороги? — оборачивается Галина. — Вот, как раз первая партия подоспела, — поставила на стол противень, накрытый любовно платком, а под ним румяные пирожки жаром исходят. — С рисом и яйцом, — рассказывает мать. — А вот те, — тычет на духовку, — с капустой.
— Не люблю с капустой, — качает головой Лена. Ну, когда уже она спросит, отчего томит ее.
— Потому с яблоками еще делаю, — подошла ко второму столу женщина, беря в руки кусочек теста. — Ты пока перекуси, как отец вернется — за стол сядем. Лёшке тоже позвони. Они знают, что ты приедешь, а по времени не договорились. Пусть через два часа приходят.
— Мам, — не выдержала Лена первая. — Почему не спрашиваешь, где Никита?
— Так ты ж моя дочка, Лен, — пожимает та плечами, усмехаясь. — Если б он приехал, а не ты, я б спросила. А так, чего в душу лезть? Может, поругались. Оно мне ни к чему. Сами поженились, сами помиритесь, без нашего. Или случилось чего? — вдруг изменилась та в лице, повернувшись.
— С ним все нормально, — успокоила дочь.
— Ладно, — кивнула Галина, вновь обращаясь лицом к столу.
— Он меня бросил, мама, — внезапно зарыдала Лена, уткнувшись в ладони. — Как собачонку на дороге оставил и уехал.