Будь моим мужем

17

– Со стороны кажется, что написать это было легко, – сказала Тэсса. – Но такое впечатление возникает сплошь и рядом, когда видишь перед собой по-настоящему талантливые вещи.

Она подолгу вглядывалась в полотна Клайна. Каждая из тридцати пяти картин, выставленных на этой ретроспективной выставке, была выполнена в черно-белых тонах, столь характерных для бескомпромиссной творческой манеры этого художника.

– Одна-единственная черная линия на белом полотне может полностью изменить убеждения человека, – сказал Чарльз. Он помолчал и глубоко вздохнул. – Это зависит от твоих личных ощущений.

Тэсса повернулась к нему. Впервые сказанное им показалось ей странным и непонятным. Что он имеет в виду под… «личными ощущениями»? Черная линия, она и есть черная линия. И ничего больше. Какая связь может существовать между нею и изменением убеждений? По выражению ее лица было ясно видно, что она этого не поняла, но он не собирался ничего объяснять.

– Клайн, конечно, интересен, он оказал немалое влияние на своих современников Де Коонинга и Поллока. И его последователи весьма значительны – Раушенберг и Твомбли. Если вам это так же по душе, как и мне, мы могли бы продолжить и пойти в Мет[13] на выставку Твомбли.

Он вопросительно взглянул на нее. Тэсса ответила ему улыбкой.

– Это очень интересно. Похоже на урок по истории живописи.

– О Боже! – воскликнул Чарльз. – Немедленно остановите меня, если я начну сбиваться на лекторский тон. Иногда я и сам толком не знаю, что́ мне нравится, а что́ нет, но о живописи я знаю довольно много.

Она рассмеялась, услышав, как он перефразировал известную сентенцию.

– Не верю я вам. По-моему, вы точно знаете, что именно вам нравится. И уж наверняка – что не нравится.

– Так вы, стало быть, считаете, что у меня на все есть свое раз навсегда сформировавшееся мнение?

Оно, конечно, у него есть, но только не о живописи, особенно с недавних пор.

– Я бы сказала, что да, – ответила Тэсса, пока они переходили к следующему смелому абстрактному полотну.

Подойдя к картине, она прочитала табличку под ней – «Без названия – 1957», постояла, вглядываясь в хаотическое нагромождение геометрических фигур и цветовых пятен, потом резко обернулась и посмотрела ему прямо в глаза.

– Думаю, что переспорить вас нелегко.

Она улыбнулась, сознавая, что флиртует с ним, и вполне сознательно. Он такой откровенный, искренний, прямолинейный. Почему-то именно из-за этого ей не терпелось хоть чуточку его раззадорить. Почему? Интересно бы самой выяснить это. Он очень привлекателен. Очень. Ей нравится, как он одет – с небрежной элегантностью и тонким вкусом. Чарльз выгодно отличался от одетых с иголочки пижонов, которые так и светились самодовольством, нацепив на себя эксклюзивную модель известного кутюрье.

– А вас, значит, легко? Не думаю.

Ему понравилось задорное выражение, мелькнувшее в ее глазах. Чарльз все сильнее ощущал на себе ее обаяние. Для англичанки она чересчур элегантна и жизнерадостна и больше походит на француженку. Возможно, так повлиял на нее брак с американцем.

– Я недостаточно хорошо знаю вас. – Тэсса замедлила шаг, скользнув взглядом по следующему холсту.

– Я вас тоже, – ответил он.

– Отвечаете вопросами на мои вопросы?

– Отвечаю фактами на ваши факты. Ведь вы не задавали вопросов.

– Сдаюсь, – широко улыбнулась Тэсса.

– Разве мы ведем поединок?

Так оно, разумеется, и было, и они одновременно рассмеялись, хорошо понимая друг друга, словно им удавалось читать мысли собеседника.

Все было внове. Все было открытием. Словно был найден необыкновенно волшебный рождественский чулок, вместо сластей и игрушек битком набитый информацией, и где-то в его глубине находился ключик… ключик к более близким отношениям. Так или примерно так думала Тэсса, проходя рядом с Чарльзом мимо абстрактной бетонной скульптуры Клайна.

– О'кей, – сказала она. – Давайте подведем итог. Что, собственно, я знаю о вас? Вы художник, вам нравятся старинные и красивые вещи и не нравится, когда приходится ждать… вы знаете кое-что о любви. Ну и как, это много или мало?

– Что вы имеете в виду «знаю кое-что о любви»? – переспросил Чарльз, склонив голову набок.

– Вы сами так сказали. В книжном магазине.

– Правда?

– Да. Я объяснила, что причиной моего приезда в Америку было то, что я влюбилась, и тут вы сказали: «Кое-что о любви знаю и я».

– Гм-м. Вижу, что в вашем присутствии мне надо быть поосторожнее.

– На тот случай, если слишком много выложите о себе? – рассмеялась Тэсса, которой эта беседа доставляла неизъяснимое удовольствие.

Она нравилась ему. Теперь она это знала. И симпатия эта была взаимной. Ей не хотелось расставаться с ним. Она уже согласилась пойти с ним в Мет. Теперь Тэсса надеялась, что он пригласит ее пообедать.

– О'кей, теперь моя очередь. Давайте-ка посмотрим, что мне известно о вас. Родом вы из Шотландии, в Америке прожили уже десять лет. Любите сельскую местность. Необычайно восприимчивы, обладаете тонким вкусом и стилем, имеете дочь… и… и, ну уж если быть совершенно откровенным, вы очень красивы.

Тэсса оказалась не готовой к таким словам. Она даже не понимала, почему это признание Чарльза заставляет ее смущаться, как школьницу, а яркий предательский румянец заливал ей щеки.

– О-о, – только и смогла вымолвить она. И тут же добавила: – Как приятно это слышать. Спасибо.

Тэсса слегка коснулась его руки, и он не убрал ее. Через мгновение она сама опустила руку.

– Как вы считаете, может быть, на этом мы могли бы и закончить свое знакомство с творчеством Франца Клайна? – спросил Чарльз.

– Думаю, что вполне могли бы. – Тэссе понравилась его манера выражать свои мысли.

Они прошли через куполообразный холл музея и вскоре опять оказались на Мэдисон-авеню. Было свежо, улица еще сохранила праздничное рождественское убранство, в оформлении витрин и рекламных стендов преобладали красные и зеленые цвета в сочетании с золотой фольгой и серебряной мишурой. Проходя мимо книжного магазина, они замедлили шаг. Стал ли он уже местом, «где у них все началось»? Эта мысль пришла в голову Тэссе, и она попыталась отогнать ее – из-за Пита. Думает ли и «знающий кое-что о любви» Чарльз Форд о какой-либо женщине?

Взглянув на нее, он улыбнулся, заметив, что она думает о чем-то своем. Интересно, где же сейчас ее муж? Где дочь? Где расположены ее дома на Манхэттене и в Саутхэмптоне?

– Вот здесь я и живу, – сказала Тэсса.

Она показала на дверь подъезда рядом с книжным магазином. Чарльз застыл как вкопанный. Сбоку от двери расположено пять звонков. В подъезде на грязном полу лежит куча рекламных проспектов и старых газет.

– Здесь? – переспросил он, стараясь скрыть свое недоумение.

Чарльз не сомневался, что эта шотландка происходит из аристократической семьи, владеющей земельными наделами. Саутхэмптон? Стеклянный Дом? Что-то тут не сходится.

– Не возражаете, если мы выпьем кофе? – спросила Тэсса. – Мне нужно согреться.

В ее квартире? Неужели это приглашение?

Нет, она не имела в виду этого. Конечно же, нет. Когда Чарльз кивнул, она провела его в кафе «Мэдисон-авеню», справа от двери в ее подъезд. Сев за столик, они заказали капуччино и эспрессо.

– Вы занимаетесь каким-то бизнесом? – спросил он.

Эта женщина – тайна, утонченная и самая что ни на есть изысканная тайна. Помешивая кофе, Чарльз Форд думал о том драматическом ускорении, которое вдруг обрела его жизнь. До недавнего времени он существовал словно в подвешенном состоянии, его жизнь была заложницей прошлого, его будущее терялось в неизвестности. Затем в холле «Гасиенды-Инн» столкновение с яркой привлекательной женщиной, словно пробудившее его от долгого оцепенения. Кэрол, которая смогла заставить его взять в руки кисть. Он поцеловал Кэрол, ощущая благодарность и ярость одновременно и – что тут скрывать – охваченный неведомой ему до тех пор страстью.

Теперь занавес резко взмыл вверх, и начался второй акт пьесы – под названием «Жизнь Чарльза Форда». Перед ним сидит изящная утонченная Тэсса, которой он уже сказал, что она красива, не испытывая при этом чувства, что он предает Розу. Не было угрызений совести и когда он целовал Кэрол Маккейб. Чарльз сам не мог понять, радует его это или пугает.

– Я начинаю работать в Сотби на следующей неделе. Не искусство, а недвижимость, – ответила Тэсса на вопрос Чарльза, о котором тот уже почти и сам забыл.

– Вы риэлтор?

– Пока еще нет, совсем недавно сдала экзамены. В Сотби меня приняли на должность агента. Буду работать под руководством брокера.

– И какие условия работы, оплаты? Я не вполне представляю себе, как это все организовано.

– Мне предоставляется кабинет, точнее – небольшой закуток, к моим услугам секретарь, телефоны и прочее. Никакого фиксированного оклада. Я буду получать три процента комиссионных от сделки и три процента – фирме.

– Что ж, условия вполне приличные, – сказал он.

На человека, занимающегося продажей недвижимости, она походила меньше всего. Хотя она еще к делу и не приступала. Трудно представить себе, что у нее это хорошо получится. Очень откровенна, ни тени лукавства, ни капли легендарной шотландской скупости и расчетливости.

– Беда в том, что нет никакой гарантии. Если я ничего не продам, то ничего и не заработаю. Не очень-то приятная перспектива.

Он хорошо понимал, что ее волнует. У него вдруг возникло неудержимое желание защитить ее.

– Думаю, что поездки по городу обходятся весьма недешево.

– Об этом и говорить нечего! Ну вот, скажем, за утро нужно показать клиентам шесть квартир. Чтобы везде успеть, приходится пользоваться такси. Это может обойтись в пятьдесят долларов, а то и больше. Некоторые агенты нанимают даже машину с водителем, когда считают, что клиент уже у них на крючке. Но опытные риэлторы делать этого не советуют, поскольку отличить пустозвона от надежного покупателя практически невозможно.

Она отпила кофе.

– А как у вас? Занятия живописью – это работа или развлечение? – Она смотрела на него поверх края чашки, которую держала у рта.

– Вообще я свободный художник. Я сотрудничаю с галереей Уордлоу, но в последнее время у меня возникли некоторые трудности творческого характера, – сказал Чарльз, позаимствовав у нее свойственное представителям ее нации стремление к преуменьшению. – Живу в пустыне под Санта-Фе. У меня там ранчо.

– Поразительно! Вчера вечером я как раз вернулась из Санта-Фе. Останавливалась в «Гасиенде-Инн».

– Не может быть! – воскликнул Чарльз, пораженный таким совпадением.

– Должно быть, вам она известна.

– Она частично принадлежит мне.

– Вы владеете частью «Гасиенды-Инн»?

– Да, продал ее когда-то одной компании под названием «Роузвуд» и сам вошел в долю. Вам там понравилось?

Теперь Тэсса намного больше знала о Чарльзе Форде – почетном индейце. Он оказался еще и Чарльзом Фордом – мультимиллионером. Должно быть, он – тот самый владелец богатого ранчо, о котором ей рассказывала Рейчел, когда они принимали грязевые ванны.

– Очень понравилось! Красивое место, прекрасное обслуживание, роскошь, комфорт!

– Когда такое слышишь от вас, то это действительно настоящая похвала.

Итак, уже второй комплимент, сделанный им. Во всяком случае, явный.

– Я была там с дочкой. Вы знали, что в «Гасиенде-Инн» останавливалась Рейчел Ричардсон?

– Тележурналистка? – уточнил Чарльз. – Да, кажется, о ней что-то говорили.

– Мы с ней подружились. Она очень славная.

– Говорят, что в общении с нею нелегко.

– Что ж, возможно, такая черта действительно присутствует в ее характере. К счастью, мне она ее не демонстрировала. Удивляюсь, что ни разу не видела вас на курорте, коль скоро вы живете поблизости.

– Я появляюсь только наездами, когда там почти никого не бывает. Предпочитаю свое ранчо.

– Понятно, – кивнула Тэсса.

– Но судьбе было угодно, чтобы мы все же встретились.

Тэсса сама поражалась своей раскованности, граничащей с беззастенчивостью. Да что же, черт возьми, с ней происходит? Где же чувство вины? Неужели образ Пита начинает тускнеть? Проклятие! Она не желает еще и этой потери. Память о нем – единственное, что у нее осталось.

– Вы замужем? – спросил Чарльз, словно читая ее мысли.

– Мой муж умер. Год назад. – Паузу она выдержала недолго, любопытство взяло верх. – А вы женаты?

– Нет. Я жил с одной женщиной много лет. Потом ее не стало. Мне жаль, что так вышло с вашим мужем. Это ужасно – потерять любимого человека.

– Да, – печально и вместе с тем светло улыбнулась Тэсса. – Мне тоже жаль, что так вышло с вашей… вашей подругой.

– Стало быть, мы в одинаковом положении. Нелегко обоим.

Однако было совершенно очевидно, что им становится легче. Мысль эта напрашивалась сама собой. И от нее было не уйти. Ни Тэссе, ни Чарльзу.

– Что сейчас всего тяжелее для вас? – спросила Тэсса, поставив локти на стол из красного пластика и подпирая руками подбородок.

– Не с кем поделиться своими мыслями. Нет надежного спутника жизни. С тех пор, как она умерла, я не в состоянии писать.

– Это должно быть ужасно.

– Я не осознавал, до какой степени это важно для меня. Принимал творчество как должное. Если ты не можешь уйти во что-то с головой, то чересчур много приходится иметь дело с самим собой. А у человека непременно должна быть возможность куда-то уйти, чтобы укрыться и от жестокой действительности, и от ударов судьбы.

– Что касается литературного дара выражать свои мысли, то его ваши творческие затруднения явно не коснулись, – улыбнулась Тэсса.

Он улыбнулся ей в ответ.

– А что сейчас тяжелее всего для вас?

– То, что я разорена, – просто сказала она. – И не привычна к такой жизни. Не знаю, что делать, как справляться с таким положением. Муж оставил меня ни с чем, и мне теперь приходится самой думать о будущем дочери.

– А я задавался вопросом, где именно ваши дома в Саутхэмптоне и на Манхэттене, – признался он.

– Не ожидали, что я обитаю в квартирке на Мэдисон-авеню? – помогла она ему выбраться из неловкого положения.

– А я еще хнычу из-за своих творческих проблем. Оказаться вот так, без средств, должно быть, невыносимо. Я бы не знал, как и с чего начинать.

Это было верно лишь отчасти. Если бы Чарльз захотел, то до конца дней своих мог бы прожить в пустыне едва ли не без гроша в кармане. Но ведь это был бы его собственный осознанный выбор, и ему не надо заботиться о ребенке.

Он посмотрел на нее, теперь в его взгляде сквозило уважение. Чарльз не сомневался, что она пробьется в жизни если не в Сотби, то в другом месте и в другом качестве. Ее лицо лучилось жизнерадостной энергией. Он отчетливо представил, как она стоит у стола в его гостиной, непринужденно беседуя с Хосе о серебряной посуде. Или как сидит за письменным столом в своем кабинете, составляя с поваром меню и обсуждая с экономкой, какие цветы должны стоять на столах.

– Думаю, ваши творческие трудности – это не слабость и не каприз.

– Наверное, это может понять лишь художник.

Тэсса почувствовала, что он отгораживается от нее. Интуитивно она поняла, что та женщина, которую он любил и потерял, была именно художницей.

– Как вы думаете, чего бы вам пожелала ваша подруга?

– Счастья? – попытался угадать Чарльз.

– Это то, на что мы все надеемся, не так ли? Только у каждого человека свое представление о счастье. Нисколько не сомневаюсь, что Питу хотелось бы, чтобы я скорбела по нему как можно дольше. Никогда больше не выходила бы замуж. Не влюблялась.

– А быть может, траур и скорбь – это наша дань умершим? Последнее и единственное, что мы в силах для них сделать, – это выполнить их последнее желание.

– Может быть. Может быть, эти творческие проблемы обусловлены вашим состоянием. Возможно, вы чувствуете, что вашей подруге могло бы понравиться это… то, что без нее вы не способны писать. То, что она так много значила для вас. Значит, вы приносите в жертву свой творческий дар и талант на ее погребальный костер, как когда-то юные жены престарелого индийского махараджи делали это с собой на его могиле.

Чарльз неожиданно рассмеялся.

– Ах, Тэсса, беседовать с вами – такое удовольствие. Человека, подобного вам, я не встречал, пожалуй, целую вечность. Вы – как мои испанские двоюродные сестры, как моя бабушка, судя по рассказам о ней. Она была англичанка. Как вы думаете, мы с вами не родственники?

– Родственники? Разве что только в седьмом колене. Какая девичья фамилия вашей бабушки?

– Мэннерс.

– Нет. По-моему, Мэннерсы жили далеко от Шотландии. Их исконные родовые земли где-то на границе с Уэльсом.

– Что ж, возможно, это и к лучшему.

– К лучшему? – Она еще не хотела ставить на этом точку. – А славно было бы оказаться двоюродным братом и сестрой.

Чарльз, видимо, не разделял ее мнения.

– Но тогда мы не смогли бы пожениться, – сказал он просто, повергнув в удивление не только Тэссу, но и себя самого.

Он рассмеялся, и ей ничего не оставалось делать, как вторить ему, однако она опять покраснела.

– Послушайте, – сказал Чарльз, – вы чувствуете в себе достаточно сил для продолжения экскурсии?

Сил у нее было предостаточно для чего угодно. Давно она не чувствовала себя лучше, чем сейчас. Может ли оказаться так, что по ту сторону стола в этот момент находится как будущее ее самой, так и будущее Камиллы?

Чарльз встал, а вслед за ним поднялась и она.

Они поймали такси и некоторое время ехали молча.

– Тэсса, – начал он.

– Да.

Он помедлил, как бы с трудом подбирая слова.

– Послушайте, Тэсса. Надеюсь, вы поймете меня правильно. Видите ли, в центре Манхэттена у меня есть пентхауз, занимающий весь верхний этаж здания…

Она повернулась и непонимающе взглянула на него. Чарльз отвел глаза.

– После смерти Розы мне тяжело там находиться, дом полон воспоминаний, грустных воспоминаний, и я давно уже подумываю продать его. Вот мне и пришло в голову, что раз вы со следующей недели начинаете работать в Сотби, то, может быть, станете моим риэлтором.

– Вашим риэлтором?

– Да, – усмехнулся он, – именно им вы теперь будете, когда начнете работать в Сотби.

Тэсса никак не ожидала подобного предложения и ответила не сразу.

– Мне это известно. Черт! Извините, даже не знаю, что́ сказать. Наверное, нужно отказаться. Я новичок в этом деле и ничего не могу обещать вам. Вы просто испытываете ко мне жалость.

– Думаю, что большинство риэлторов ответили бы «да», – мягко проговорил он. – Стоимость квартиры – миллион двести тысяч.

– Чарльз, я не могу принять от вас такого предложения. Ведь в случае успеха мои комиссионные составят больше тридцати тысяч. – Тэсса чувствовала, что ее всю колотит от волнения. Но на ее математические способности шок от услышанного явно не повлиял.

– Это же будет не благодеяние и не благотворительность, Тэсса, – настойчиво убеждал ее Чарльз. – Это ваша работа. И вы имеете полное право получить за нее оплату.

Он широко улыбался. Ничего другого он от нее и не ожидал услышать.

– Но у меня совершенно нет опыта. Вам нужен настоящий профессионал. В Сотби их наверняка немало.

Чарльз покачал головой.

– Тэсса, Тэсса. Это же Америка! Ну-ка повторяйте за мной: «Вы не пожалеете о своем решении, мистер Форд. Вы выбрали самого компетентного, самого удачливого риэлтора на Манхэттене, и я продам вашу квартиру в считанные дни. Так получилось, что документы на заключение с вами эксклюзивного договора сроком на год у меня как раз с собой, и я бы очень хотела, чтобы вы подписали их прямо сейчас».

Она рассмеялась в ответ, решив вдруг, что вполне может принять его предложение, которое самым чудесным образом вносило радикальные перемены в ее жизнь. У нее есть договор о купле-продаже, договор на сумму свыше миллиона долларов, а ведь формально она даже не вступила еще в свою должность.

– Ах, Чарльз, сделать такое сказочно щедрое предложение совершенно незнакомому человеку! Это же коренным образом меняет все. Я явлюсь в фирму не с пустыми руками, а уже с готовым договором о продаже. – Тэсса помолчала. – А как вы полагаете, если у меня уже будет этот договор до того, как я начала у них работать, то можно мне попросить их снизить размер полагающихся им комиссионных?

– Если я что-то и полагаю, – ответил Чарльз, приятно удивленный при виде ее столь неожиданной деловой хватки, – так только то, что вы освоите все секреты своей профессии гораздо быстрее, чем сами рассчитывали.