Будь моим мужем

20

– О'кей, леди и джентльмены. Заседание редакционного совета программы «Ричардсон Шоу» объявляю открытым. Начинаю обратный отсчет времени: четыре, три, два, один. Итак… Доброе утро, дорогие телезрители…

Рейчел была в благодушном игривом настроении. Такое частенько случалось с нею, когда Стив уезжал в отпуск. Однако, как ни странно, тогда ей не хватало его проницательных и остроумных, хотя и язвительно-ехидных замечаний и реплик. Она опустила глаза и посмотрела на старый деревянный стол, претендующий на звание стола заседаний. Там, в телевизионном мире, за пределами этой комнаты никто и представить бы себе не мог, насколько тут все заурядно и обыденно: на полу – потертый зеленый ковер, стоят простые удобные стулья, на стенах – доски для объявлений с исписанными разноцветными фломастерами бумажками – напоминаниями о срочных делах и телефонными сообщениями для коллег. И ее команда, сидящая за столом, внешне не представляет собой ничего особенного, хотя это высокопрофессиональные ассистенты, аналитики-исследователи и талантливые эрудированные журналисты, в немалой степени благодаря которым «Программа Рейчел Ричардсон» пользуется таким успехом; а сегодня у них гостья.

– Хочу представить вам Селесту Риттер из журнала «Пипл». Ближайшие два-три дня она посидит тут у нас, понаблюдает за нашей работой, а потом возьмет да и выдаст блестящую статью про… moi.[14] – Рейчел приняла горделивую позу и рассмеялась.

– Разве сарказм не является низшей разновидностью остроумия? – улыбнулся Джейк.

Ему такие реплики прощались. Раздался дружный смех, в котором прозвучали и опасливые нотки. За корреспондентами «Пипл» закрепилась стойкая репутация ниспровергателей знаменитостей.

Сейчас же Рейчел перефразировала знаменитое остроумное пожелание, сделанное ее наставницей по программе «20 на 20» Джимми Картеру, только что избранному тогда президентом, но еще не вступившему в эту должность:

– Будьте мудры с нами, Селеста, и будьте добры к нам.

– Я буду справедливой, – пообещала журналистка, прекрасно сознавая, что отнюдь не успокоила этим собравшихся.

– Это уж как получится, – бодрым тоном проговорила Рейчел. – Прошу внимания! Мы принимаемся за работу, а Селеста сядет в уголке и станет вести свои записи.

Присутствующие понимающе переглянулись. Опытные, тертые журналисты старой школы, подобные Рейчел, не намерены тратить свое драгоценное время ни на журналы-сплетники, вроде «Пипл», ни на репортеров, сотрудничающих в них.

– Хочу обсудить с вами нашу передачу о живописи. Дженни, кажется, ты готовила материал? У нас на примете были два молодых многообещающих художника из галереи Холли Соломон. Притыкин и Праткин, или как их там?

– Сью Эткин и Ицхар Паткин.

– Почти угадала, – рассмеялась Рейчел. – По-моему, их время уже настало, а если и нет, то наверняка ждать осталось недолго. Спрос на живопись постоянно растет. Картина Уорхола «Застреленная Красная Мэрилин» была куплена за три миллиона шестьсот тысяч. Всего на несколько сотен тысяч меньше, чем в 1989 году, когда спрос на живопись достиг апогея. Старые художники-материалисты времен Рейгана вновь бьют рекорды – Баскиа, Клемант и все прочие. По-моему, нам нужно проанализировать состояние рынка живописи, выделить картины, заслуживающие особого внимания, донести до зрителей дух, царящий в галерее, и так далее.

– А вам не кажется, что такая передача будет восприниматься аудиторией как элитарная, предназначенная лишь для избранного круга? – спросила Мэри, ассистент продюсера.

– Это отражение всей человеческой жизни, – ответила ей Рейчел. – В этом весь смысл моей программы. Если раболепно подчинять свою работу только погоне за высоким рейтингом, то рано или поздно непременно окажешься в сточной канаве. Возможно, все мы в ней уже и сидим, но, по крайней мере, некоторые из нас смотрят оттуда на звезды в небе.

Она метнула взгляд на девицу из «Пипл». Так, отлично, та записывает ее слова.

– Может быть, подать это под каким-то особым углом? – осторожно поинтересовался Джейк.

«Именно это сказал бы и Стив, – подумала Рейчел. – Только не преминул бы еще добавить: «Ну и как, по-вашему, могли бы мы свести к минимуму скучищу в такой тягомотине?»

– Я тоже так считаю, – ответила она Джейку.

Рейчел перешла к самому важному моменту.

– Полагаю, кому-то из вас доводилось слышать о Чарльзе Форде… – начала она, глядя в желтый блокнот, лежащий перед нею на столе.

– Я слышал. – Опять все тот же вездесущий Джейк.

– …Это очень тонкий, своеобразный художник, – продолжила Рейчел. – Ведет затворнический образ жизни на ранчо под Санта-Фе. Выставляется в галерее Уордлоу, и Гарри Уордлоу считает его действительно стоящим художником.

Рейчел подняла глаза. Собравшиеся внимательно смотрели на нее. На их лицах ясно читалось: «Все это так, но мы никак не поймем, к чему ты клонишь». Она резко замолчала. Почему-то ей казалось, что упоминание имени Чарльза Форда подействует на них магически – точно так же, как действовало и на нее. Похоже, лишь один Джейк понимал скрытый подтекст.

– Ну, как бы там ни было, в настоящее время он переживает творческий кризис. Мне показалось, что было бы интересно проанализировать это явление в интервью с ним. В известной степени спадам творческой активности подвержены мы все.

– А творческой работой занимается чертовски много людей, даже самых рядовых профессий: составители рекламных текстов, журналисты, дизайнеры-графики, – быстро подхватил и развил ее мысль Джейк.

Журналистка из «Пипл» подняла глаза.

– Позвольте задать вам вопрос: откуда вам стало известно о творческом кризисе у Форда? Мне кажется, ни один художник не станет объявлять о подобном во всеуслышание.

«Ну ты и проныра», – подумала Рейчел. А вслух сказала:

– Мы не раскрываем своих источников информации.

На самом деле Гарри Уордлоу сказал об этом Мэтту Хардингу, а тот – Рейчел.

– Я полагаю, что мы могли бы заснять Эткина и Паткина во время их работы над картинами, затем пустить запись открытия какого-нибудь вернисажа в галерее, скажем, Соломон или Уордлоу. Делаем несколько интервью в прямом эфире о том, что происходит на рынке живописи, и в завершение мой сюжет – подробная беседа с Чарльзом Фордом. Обсуждаю с ним его творческий кризис и причину его возникновения. Смерть подруги, по-моему. Это должно привнести в передачу изрядную долю сентиментальности. Короче говоря – передача об общей ситуации в области живописи и подробные аналитические сюжеты о конкретных личностях. Снимем светский прием в галерее, а в заключение – интервью, доказывающее, что в основе мотивации творчества могут лежать душевные муки и терзания. В общем, цель ясна: порой люди думают, что быть художником очень легко, однако если копнуть глубже, то выяснится, что это чертовски тяжело, точь-в-точь как удержаться на вершине в нашем бизнесе.

– Думаете уложиться в получасовку?

– Да. Вряд ли такой материал стоит растягивать на час.

– Ну что ж, концепция передачи ясна, – сказала Дженни. – Владельцы галерей в восторге и согласны на любые наши планы. Холли Соломон готова устроить специально для нас выставку картин обоих художников, которые уже есть в галерее. А предварительные беседы с художниками мы уже записали. Конечно, у нас пока ничего нет на Форда, потому что он возник на горизонте только-только. Хочешь, я начну его разрабатывать?

– У меня есть о нем немало материалов, – сказала Рейчел, стараясь сохранять равнодушное выражение. – Джейк хорошо потрудился и собрал все, опубликованное о нем, в один файл. Свяжись с ним через Уордлоу, говори обтекаемо, ничего конкретного. Заинтересует ли его участие в передаче о состоянии живописи в настоящее время, каковы его взгляды на искусство, на свое творчество… только в самых общих чертах. О его проблемах даже не заикайся, о'кей?

– Сказать ему, что в передаче участвуют другие художники?

– Пока еще не знаю. Это может ему не понравиться. Говорят, он сложный в общении человек.

– Что будешь делать, если он откажется? – спросил Джейк.

– Сначала давайте свяжемся с Фордом. – Рейчел встала. – Послушайте, у нас куча других дел, и я бы хотела вернуться к ним. Я обещала Селесте уделить ей немного времени. Можете пока продолжить без меня. Дженни, свяжись с Фордом прямо сейчас. Если он не пойдет на контакт, займусь этим сама. Сделай все возможное.

Корреспондентка «Пипл» тоже встала.

– Похоже, все решения здесь принимаете вы, – сказала она, когда они вышли.

– Мой исполнительный продюсер, Стив Блох, в отпуске. Полномочия у него абсолютно те же. А вообще, мне его не хватает. Нужно, чтобы было с кем поцапаться. Он поддерживает меня в форме.

– Творческое противостояние?

– Точно! Стив – это мальчик, который стоял на запятках колесницы во время триумфа римского императора, беспрестанно повторяя ему вполголоса: «Помни, слава твоя столь же изменчива, как и женщина». Вот только почтительности в нем ни на грош.

– В случае разногласий весьма полезно, должно быть, иметь поддержку в лице Мэтта Хардинга? – как бы вскользь затронула эту тему Селеста.

– Я достаточно профессиональна, для того чтобы никогда не смешивать свою личную жизнь и работу, – несколько резковато ответила Рейчел.

«А как же Чарльз Форд? Не надо кривить душой, мисс Профессионалка!» – подумала она про себя.

– Но разве Мэтт не принимал активного участия в вашем становлении как тележурналистки?

– Да, он был менеджером чикагской телестанции, на которой я начинала в качестве ведущей «Метео-ТВ». Это с моей-то степенью магистра Смитовского колледжа. В те дни он вел переговоры о приобретении этой станции. Мы начинали примерно в одно и то же время.

– Но ваши пути разошлись?

– Определенно разошлись, – подтвердила Рейчел. – Ну вот. Это наш просмотровый зал. По утрам здесь очень тихо.

Зал был пуст, но телевизоры были включены. Каждый экран, расположенный под своим углом и имеющий отличное от других фокусное расстояние, светился, не передавая никакого изображения.

Рейчел опустилась в кресло. То же самое сделала и журналистка.

– Ваше восхождение по профессиональной лестнице поначалу было вполне традиционным, пока вы не выступили с этой программой?

– Да. Я должна была получить место ведущей «Вечерних новостей», но мне начали ставить палки в колеса. Мне повезло с одним криминальным репортажем, когда я работала у Мэтта на станции. Я тогда перескочила через традиционную должность аналитика отдела местных новостей, попав сразу на Эн-би-си в Нью-Йорк. Затем довелось поработать в Вашингтоне, но не столько освещая деятельность госдепартамента, Белого дома или Пентагона, сколько в качестве одного из спичрайтеров Рейгана. Работала в Париже и Лондоне, а потом Барбара сделала мне предложение, отказаться от которого было выше моих сил. Это была программа «20 на 20».

– «Спичрайтер Рейгана» – звучит загадочно и таинственно.

– Это было замечательно. У меня был свой кабинет в корпусе для работников аппарата президента – первый этаж, угловое помещение, комната 115. Из окна открывался вид на памятник Джорджу Вашингтону, мемориал Джефферсона и галерею Коркоран. Получила пропуск в столовую Белого дома благодаря роману с одним адвокатом из высших сфер, – рассмеялась Рейчел, не обращая внимания на то, что коснулась своей личной жизни. – Знаете, на обед там можно было заказать отличный бифштекс всего-навсего за пять долларов, даже меньше, и все, кто хоть что-то представлял собой в Вашингтоне, ходили есть туда.

– А как насчет Барбары Уолтерс? Вероятно, это было так поучительно.

– О да, Барбара. Она ведь была первопроходцем. Отстаивала нас во всех сражениях. Мужчины в очередь выстраивались, чтобы повергнуть ее в прах; но она выстояла и посрамила их всех. Потому что ее передачи любили смотреть, а зритель, слава Богу, всегда прав, особенно в том, что касается телевидения.

– У Барбары Уолтерс была своя особая манера вести интервью, у вас тоже специфический стиль. Как бы вы охарактеризовали его? – спросила Селеста.

– Могу назвать вам некоторые его составляющие. Во-первых: быть хорошо подготовленной, досконально знать предмет. Сколько бы ассистентов-аналитиков ни работало над передачей, я всегда стараюсь исследовать тему сама. Это дает мне возможность идти в бой с «открытым забралом». Обязательно нужно обладать хорошим контактом с собеседником и уметь слушать. Нужно проявлять интерес к людям, дать им возможность говорить о самих себе и найти область, в которой они подкованы. А каждый человек хоть в чем-то да специалист. Что еще? О'кей. Задавать множество вопросов, начинающихся с «почему», и никогда ни в коем случае не задавать вопросов, допускающих ответ «да» или «нет». Нельзя спрашивать: «Когда вы в первый раз потерпели неудачу?» Вместо этого вопрос лучше сформулировать так: «Каково вам пришлось, когда вы впервые потерпели неудачу?» Или еще лучше: «Почему вы считаете, что потерпели неудачу?» Все дело в вопросах, начинающихся с «почему».

– А что является самым важным?

– Любить людей. Или уметь отыскать в каждом человеке нечто такое, что можно полюбить. По-моему, в этом ключ. Я люблю людей, и, думаю, это сразу же бросается им в глаза. Люди простят вам что угодно, если ваше сердце преисполнено любви к ним. Тогда можно задавать им самые заковыристые вопросы, и они охотно ответят на них. Они никогда не будут держать на вас зла, если вы благожелательны, полны энтузиазма и способны смеяться над самой собой. На экране я постоянно раскрываю какие-то свои черты, причем черты сугубо индивидуальные. Коль скоро я прошу это делать других, то сама же и подаю пример. Это ведь тоже означает быть самой собой и не стыдиться себя. Самоуважение быстро передается окружающим. Они чувствуют себя непринужденно. Взять, к примеру, Опру с ее умением поставить себя на место другого и способностью к сопереживанию. Она говорит о том, что ребенком подверглась сексуальному насилию, начинает открыто рассказывать о своих трудностях с лишним весом и других личных проблемах. Она доступна. Она как друг. Вот почему она и является крупнейшей звездой телеэкрана, причем вполне заслуженно.

– Помогает ли вести передачу правильный подбор собеседников?

– О да, еще как! Самые лучшие собеседники – искренни, порывисты, хорошо формулируют мысль, забавны и задиристы.

В это время в дверь постучали. Это оказалась Дженни, которой было поручено выйти на Чарльза Форда.

– Он в Санта-Фе, я говорила с ним по телефону. – Она помедлила с сообщением. – Он отказался от участия в передаче.

– Это все?

– Отчасти он объяснил почему.

– И почему же?

– Ну-у, ничего конкретного, сплошные разглагольствования о том, что, мол, его картины говорят сами за себя; слова-де только искажают суть дела; что у телеведущих всегда на все своя точка зрения, а мнения и желания приглашенных им глубоко безразличны.

– Грубил?

– Я бы не сказала. Хотя говорил достаточно жестко.

– Ну что ж, спасибо за попытку, – кивнула Рейчел. – Возьмусь за это сама.

– И как вы теперь поступите? – спросила Селеста, когда Дженни ушла.

– О-о, я его уговорю. Развею все его опасения, в чем бы они ни заключались.

– А потом сделаете передачу так, как вам хочется, в любом случае – понравится ему это или нет?

– А вы у себя в журнале работаете иначе? Разве есть какой-то другой способ, неизвестный мне?

– Нет, я просто спросила, – прикинулась невинной овечкой Селеста и сменила тему. – А что происходит, когда карьера входит в противоречие с личной жизнью? Такое ведь наверняка иногда случается. С Мэттом Хардингом, к примеру.

– Предпочтение отдается карьере, – без колебаний ответила Рейчел.

Но ей вдруг показалось, что это не совсем так. Мысли ее потекли в другом направлении, но Селеста настойчиво вернула ее к интервью.

– Как бы вы определили жанр своей программы? На мой взгляд, отнести ее к какому-то конкретному жанру трудновато.

– Она такой и задумывалась. Это и есть ее особый жанр. Правильнее было бы сказать, что я использую тот жанр, который оптимально соответствует определенной тематике. От дотошного интервью с политическим деятелем один на один до обсуждения в аудитории животрепещущей темы – например, супружеской неверности. Я – нить, связующая одно с другим. Одному Богу известно, почему это срабатывает, но ведь срабатывает же. По крайней мере, никто не может меня упрекнуть, что это перепев чего-то старого. Просто я пробую новые сочетания, отслеживаю рейтинги, и подавляющее большинство моих передач получается.

– Да, конечно, получается…

– Послушайте, Селеста, вы не возражаете, если мы закруглимся? У меня есть дела, которые нужно закончить весьма срочно.

– Нет проблем, Рейчел. Спасибо, что уделили мне время. Это было любопытно. Много глубоких мыслей, смелых идей. Удачи вам с этим Фордом.

Промелькнуло ли на губах корреспондентки нечто вроде понимающей усмешки при этих словах или Рейчел только померещилось?

У себя в кабинете Рейчел удобно устроилась в кресле, водрузив ноги на стол, пока на коммутаторе ее соединяли с Уордлоу.

– Гарри? Говорит Рейчел Ричардсон. Как дела? Нет, особенно после картины Браун. Послушай, ты уже знаешь, что мы пытаемся заполучить твоего Чарльза Форда для передачи о состоянии современной живописи?

– Он только что звонил мне из Санта-Фе. Сказал, что отказался. К сожалению, таков уж он есть. Ты ведь не знаешь его? Боюсь, что играть в эти игры Чарльз не станет.

– Я сглупила, поручив это одной сотруднице, – призналась Рейчел. – Дело в том, что передача пойдет ему только на пользу. На его картины, если я не ошибаюсь, большой спрос. Мне еще хотелось бы заснять вернисаж в твоей галерее, где ты сказал бы пару слов о состоянии рынка живописи, поскольку в этом ты – дока и на Манхэттене равных тебе не сыскать. Будешь только ты, Холли Соломон и два художника – ее протеже. Недурная компания, а?

– Ах, Рейчел, твое утонченное обаяние и умение убеждать, столь характерные для интеллектуала, с одной стороны, и для красивой женщины – с другой…

– …произвели на тебя неизгладимое впечатление, – засмеялась Рейчел. – Дальше можешь не продолжать.

– Послушай, я мог бы предложить тебе для интервью нескольких других интересных художников.

– Но я хочу записать беседу с Чарльзом Фордом.

– Непременно Чарльза Форда?! Эффингама или Коллера не подойдут? Эти ребята подают серьезные надежды, ясно и четко формулируют свои мысли. До них легче добраться, дорогая, и они пойдут на контакт.

– Нет, я уже остановила свой выбор на Форде.

– Нравятся его индейцы?

– Да. Очень!

– Не возражаешь, если спрошу – почему?

Боже, его не проведешь. Ну, да и она не промах.

– Потому, что при всей их метафоричности они идеально передают внутренний замысел их творца. Форду удается вложить столько чувства в выражения их лиц! Его творчество пронизано мистицизмом и абстракцией, но вместе с тем он передает действительность так, что зрителю все становится понятно.

– Бог мой, быть может, ты займешься составлением текстов к моим каталогам? У тебя здорово получается.

– Послушай, дорогой. Как-никак я писала речи для Рейгана. Могу сочинять надписи на майках. Могу делать твои каталоги.

– Стало быть, тебе все-таки нужен Форд.

– Да, именно он.

– Как поживает Мэтт Хардинг?

– Прекрасно. Как мне выйти на Форда?

– Ну-у, гм-м, видишь ли, дай-ка взгляну на календарь. Ах да. В общем, так получается, что четырнадцатого у меня в галерее выставка и Чарльз обещал быть. Согласился принять в ней участие, мне все же удалось уговорить его выйти из добровольного заточения.

– Он точно будет?

– Обещал.

– Значит, я могу приезжать с командой и делать свое дело?

– Можешь. Это будет отлично.

– И могу раскрутить его на обстоятельное интервью?

– О нашем разговоре на эту тему даже не упоминай. Его не было. О'кей? Можешь попробовать, но на успех особо не рассчитывай.

– Думаю, что он согласится. – Волна радостного возбуждения затопила ее. – Все, как правило, соглашаются.