Будь моим мужем

29

Кэрол посмотрела на часы. Она опаздывает, а опаздывать – это не в ее правилах, и тут же поправила себя. Этого не любила та, прежняя Кэрол, потому что тем самым подводила окружающих, а это было невежливо. А нынешняя вполне может и опоздать. Если кому-то это не понравится – ну что ж, это не ее проблемы. По крайней мере, Кэрол рассуждала именно так. А вот действовать подобным образом вполне удалось, потому что опоздывала она на встречу с Джеком.

Она непроизвольно нажала на газ и тут же усилием воли заставила себя ехать медленнее. Встреча с мужем по-прежнему являлась для нее тяжелым испытанием.

Самолет прибывает в одиннадцать. У Джека будут какие-то вещи. Если она разминется с ним у выхода, то безусловно найдет его в зале, где пассажиры получают багаж. Вот именно там и надо будет его встретить. С багажом. Из прошлого. Она войдет в зал, даже не извинившись, будет спокойна и любезна. А если он посмеет хотя бы заикнуться о том, что она пришла не вовремя, она тут же его поставит на место. Поразительно, какой властью он все еще обладает над нею. Прошлое не исчезает бесследно. И Джек, и дети – реальность. Они – неотъемлемая часть ее жизни, ее самой, как собственные руки и ноги, и останутся таковыми всегда. Вопрос лишь в том, куда их теперь поместить. Уж только не на пьедестал, чтобы смотреть на них потом снизу вверх.

Она свернула к аэропорту. Самолет уже, вероятно, пошел на посадку. Она ясно представила себе Джека. Рубашка «поло» синего цвета. Бежевые брюки фирмы «Брукс Бразерс», коричневые мокасины фирмы «Коул-Хаан». Наверняка у него будет с собой пиджак, так, на всякий случай, коричневый твидовый, который, по его мнению, выглядит на английский манер, и, конечно же, кейс, чтобы продемонстрировать окружающим, что он из тех людей, у которых даже в отпуске есть неотложные дела.

А где сейчас, интересно, Пейдж Ли? Сидит дома вне себя от ярости, что любовничек, которого она так ловко заарканила, отправился на свидание с собственной женой? А может, она и знать ничего не знает. Может быть, чтобы успокоить Пейдж Ли, этот лицемер выдумал для себя какую-нибудь деловую командировку, и сейчас выступать в роли шлюхи настал черед Кэрол, несмотря на ее обручальное кольцо. Да, возможно, ей и следует лечь с ним в постель назло его любовнице, а потом позвонить ей и все рассказать. Возможно…

Кэрол попыталась выбросить прочь из головы все эти отвратительные мысли, так или иначе связанные с прежней жизнью и Джеком. Она должна идти вперед, забыв о мести и ревности. К тому будущему, которое уже начала создавать для себя. Она подумала о своей мастерской и о тех замыслах будущих полотен, которые будоражили ее, заставляли забыть обо всем на свете. Она подумала о пустыне и о том, какое вдохновляющее действие она оказывает. Подумала о Чарльзе Форде и его фантастическом ранчо, куда она ездила сегодня рисовать. Он настоял на том, чтобы она считала ранчо своим домом, пока он будет в Европе, и Кэрол воспользовалась его предложением. Она не попросила его остаться, хотя и чувствовала, что он выполнил бы ее просьбу. Что-то удержало ее от этого.

Сейчас ей остро не хватает его. Пребывание в его доме хоть немного, но смягчает ощущение пустоты. Кажется, что Чарльз Форд незримо присутствует в каждом уголке этого старинного особняка. Обходительные, учтивые слуги, которым было велено обращаться с нею как с почетной гостьей, беспрестанно говорят о нем – горничные, старик дворецкий, конюхи и индейцы, возделывающие поля.

Той ночью, когда она была в полубессознательном состоянии, он на руках принес ее в дом и уложил на кровать женщины, которую прежде очень любил. А потом, охваченный небывалым чувством возрождения к новой жизни, он поцеловал ее. Он стал для нее сильнейшим целительным средством, этот Чарльз Форд – человек-загадка, окутанный колдовской мистической тайной. Для старика дворецкого Хосе он так и остался мальчуганом, который любил животных, возился с лошадьми и бегло говорил на индейских диалектах и испанском языке, прежде чем овладел английским. Индейцы называли его «Кнавен» – человек, который все понимает без слов. Она узнала о нем мельчайшие подробности, дразнящие ее любопытство, однако понимала, что все это лишь поверхностное, а его внутренняя сущность по-прежнему остается для нее скрытой за семью печатями. До чего же не похож он на Джека, с хорошо подвешенным языком и расплывчатыми моральными принципами.

Ориентируясь по указателям, Кэрол проехала на стоянку. Ее все с большей силой охватывало дурное предчувствие. Стремясь избавиться от него, Кэрол стала думать о картине, над которой работала. Она ясно представляет ее в ярком снопе солнечных лучей, отвесно падающих через центральное слуховое окно ее студии: роза с пышно раскрытыми лепестками, полностью расцветшая, а в центре цветка – ее собственный портрет. Картина, на ее взгляд, лучшая из всех, когда-либо написанных ею. Она собиралась подарить ее Чарльзу. Эту метафорическую символику Кэрол обдумывала долго и тщательно. И именно так увидела все, когда ее неожиданно посетило озарение. Теперешняя, новая Кэрол уверена, что главное – это оставаться верной себе самой. Да, конечно, великолепный цветок олицетворял собой ту, его единственную Розу. Но Кэрол не могла быть заменой. Она символизировала собой возрождение и любовь. Она знала, что Чарльз поймет это. Ведь он – Кнавен, человек, который постигает суть вещей без лишних объяснений.

Она припарковала машину, стараясь запомнить ее место на этой огромной, напоминающей пещеру стоянке. Джек не простит ей, если она забудет, куда ее поставила. Да пошел он подальше, этот Джек! А, черт, ну зачем он прилетает? А, черт, ну почему она опаздывает?!

Кэрол выяснила, как пройти в багажный зал, и начала осматриваться в поисках табло с номером его рейса.

– Кэрол! Кэрол!

Она резко обернулась и увидела Джека. Рубашка «поло» – желтая, а все остальное так, как она и думала. Он поставил кейс на пол и раскрыл ей свои объятия, как всегда делал это раньше. Кэрол неторопливо подошла к нему.

– Привет, Джек, – только и сказала она.

Протянутые ей навстречу руки опустились и повисли вдоль тела.

– Привет, дорогая. – Не услышав в ее голосе сердечного тепла, он весь как-то сник.

Вытянув шею, она позволила поцеловать себя в щеку. Какие чувства она испытывала сейчас? В основном равнодушие. Но, как ни странно, она побаивалась той власти, какую он всегда имел над нею. Он все еще может заставить ее что-то сделать против воли. Как и всегда мог заставить. Но раньше ей отчаянно хотелось сделать приятное человеку, которого она обожала. Теперь-то от обожания не осталось и следа, но некий оттенок раболепия в ее отношении к нему все еще сохраняется, подобно дурной привычке, от которой не так легко избавиться.

– Великолепно выглядишь, – сказал он. – Пустыня тебе к лицу.

– Мне к лицу свобода. Пожалуй, я должна поблагодарить тебя за то, что ты дал мне возможность обнаружить это.

Ее враждебность была защитным механизмом от его власти над нею. Кэрол ясно понимала это. И он, видимо, тоже.

– Ты знаешь, у меня все кончено с Пейдж Ли.

– Мне жаль тебя, – сказала Кэрол. – Потому что между нами тоже все кончено.

– Давай не будем сейчас говорить об этом, – сказал он, явно пытаясь взять ситуацию в свои руки. – Мне нужно получить багаж. Где машина? Неподалеку? Как думаешь, может быть, тебе сейчас лучше подогнать ее к выходу, пока я получаю багаж? Так мы сэкономим время.

– На что?

– Ни на что. Просто сэкономим. – Джек посмотрел на часы. Этим жестом он как бы упрекал ее за опоздание.

Кэрол почувствовала этот упрек. Так было всегда. Ей всегда говорил, что надо делать, вот этот мужчина, который в ее постели трахал свою любовницу. Он проделал весь этот долгий путь, вторгся в ее волшебную страну со своим идиотским кейсом и сразу же начал помыкать ею, как типичной Hausfrau.[16]

– За машиной сходишь сам! – заявила она. – Идти недалеко. Вот ключи. Красный «Ниссан». Место парковки «4-Д», в крайнем отсеке. Квитанцию увидишь на сиденье.

– Было бы целесообразнее, если бы это сделала ты, поскольку ты знаешь, как выглядит машина, где именно ты ее оставила и… и у меня нет права на ее вождение, – отчеканил он, словно находился не перед ней, а перед судьей в зале суда.

– А что, если сделать так: ты берешь такси до того отеля, в котором забронировал номер, а потом звонишь мне, и мы обедаем вместе?

Джек изумленно воззрился на нее. Это не его Кэрол. С ней что-то произошло. Рядом с ним стоит незнакомка, обладающая внешностью его жены, но это совершенно другая женщина.

– Я приведу машину, – согласился он. – Ты, вероятно, узнаешь мой чемодан. Тот старый, коричневый.

– Хорошо, – и Кэрол протянула ему ключи от машины, словно чаевые коридорному.

Она чувствовала, как радость охватывает ее. Она не уступила ему. Настояла-таки на своем, и ощущение от этого просто великолепное. Как ни парадоксально, но то, что она добилась своего, смягчило ее отношение к нему. Он просто большой ребенок, задиристый и ершистый мальчишка, который чересчур долго никого не слушался.

Кэрол повернулась к вращающемуся кругу, с которого чемоданы поступали на конвейерную ленту. Чемодан Джека она узнала моментально, и он о многом напомнил ей. Как часто она упаковывала в него вещи мужа. Перед его отпусками, которые они всегда проводили вместе. Перед деловыми поездками, которые, как выяснилось позже, были не чем иным, как заранее спланированными свиданиями с Пейдж Ли.

И вновь от ярости у нее потемнело в глазах. Что произойдет в результате его приезда к ней сюда, в Санта-Фе? Будет ли это всего-навсего последним бесполезным призывом адвоката к присяжным заседателям? Или существует вероятность того, что он сделает или скажет нечто такое, что изменит ее настрой и… предоставит ему еще одну возможность и дальше гробить ей жизнь? Нет, нет и нет! Зачем же тогда картина, на которой изображена роза и лицо Кэрол в центре цветка… Да, это пока лишь прообраз совершенно новой личности, которая вот-вот должна появиться на свет в этой дивной стране живописи, надежды, таинственности и волнующих предчувствий.

А вот и знакомый чемодан. Стащив с движущейся ленты, Кэрол выкатила его наружу, села на него у самого бордюра тротуара и стала ждать Джека.

Он вскоре подъехал. Остановил машину, высокомерно отшил служащего аэропорта, который стал было разъяснять ему, что стоянка здесь запрещена. Затем чемодан моментально очутился в багажнике, и они могли отправляться.

– Я поведу, – сказал он.

– Нет, – возразила Кэрол. – Поведу я. Это моя машина.

Джек снисходительно улыбнулся.

– Ты знаешь дорогу? – Его тон утверждал извечное мужское превосходство и женскую подчиненность.

– Думаю, что найду. Мы не в Сахаре.

Молча они сели в машину. До Джека, похоже, дошло наконец, что рассматриваемое дело непростое, весь состав присяжных относится к нему враждебно, а судья придирается к каждому пустяку. Однако он выигрывал и при худшем раскладе. Надо просто кропотливо работать, тщательно готовиться, упорно двигаться к цели.

– Куда тебя подвезти?

– Я думал, что на первые день-два остановлюсь в «Хилтоне».

Он украдкой испытующе посмотрел на нее, когда она выруливала на проезжую часть. Выглядит она великолепно, никакого сравнения с тем заплаканным несчастным созданием, которое садилось в самолет на Санта-Фе несколько месяцев назад. И даже гораздо лучше, чем та Кэрол, какой она была до появления у него Пейдж Ли. Под словами «первые день-два» он подразумевал: «Пока я не перееду к тебе».

– Не знаю, сколько времени я смогу уделять тебе, – сказала Кэрол, выезжая на шоссе, ведущее к городу.

– Вот как? А я думал, для тебя это просто место отдыха, где царит покой и где можно привести свои мысли в порядок. Надеялся, что мое пребывание здесь поможет нам разобраться во всем. Чем ты занимаешься, что не сможешь даже уделить мне должного внимания?

«Когда нет ни меня, ни детей, ни готовки, ни уборки, ни вечеринок, ни сада, ни хозяйственных счетов, ни обслуживания автомобилей, ни ухода за домом – никаких разумных занятий, вот что ты подразумеваешь, задавая этот вопрос», – подумала она про себя.

– Живописью, – просто ответила она.

– А-а, живописью, – только и сказал Джек.

Старый враг.

– Что-нибудь продала из своих работ? – Он старался не говорить свысока, с насмешливой интонацией, но это у него не получалось.

Машина уже неслась по широкому шоссе на полной скорости. Как и язык Кэрол.

– Нет, я в этом не нуждаюсь. Мне ведь полагается что-то в связи с предстоящим разводом. Живу я просто, непритязательно. Слава Богу, могу заниматься чем хочу ради удовольствия. Своего удовольствия.

– Послушай, не надо о разводе. Это ведь еще не решено. Я не хочу разводиться.

Теперь Джек говорил не столь уверенно, чего и следовало ожидать. Впервые в жизни она ощутила свое превосходство. Ей было решительно все равно, что она понятия не имеет, где находится «Хилтон». Где-нибудь да появится указатель.

– Всегда только то, чего хочешь ты, не так ли, Джек? Ну что ж, ты захотел Пейдж Ли, и ты ее получил. Держу пари, что она просто великолепна, когда вы все вместе идете куда-нибудь – Уитни, Девон, и твоя милашка Пейдж Ли вышагивает рядышком.

Он ничего не ответил на это. На самом деле, когда им хотелось куда-то пойти, они шли только вдвоем, и никаких Девон и Уитни. Дети терпеть не могли Пейдж Ли за ее излишнюю придирчивость и стремление всеми командовать. Они хотели курицу по-бостонски. Она – «Полло тропикал». «Для вас это гораздо полезнее». Они собирались смотреть фильм со Шварценеггером. Она настаивала на более высокохудожественном зрелище. Даже позволяла себе исправлять ошибки в речи Уитни.

– Без тебя все стало иначе, – тихим голосом проговорил он. – Одиноко. Ты тоже это почувствовала?

– Да. Сначала было трудно, но с каждым днем становится легче. Весь секрет в том, чтобы постоянно быть занятой. Вот что я поняла. Я просто пишу и пишу, вся растворяясь в этом, и вот уже день пролетел, и я спрашиваю себя, куда же он подевался… и мне даже жаль, что его больше нет.

Джек вновь посмотрел на нее. Она изменилась до неузнаваемости. Это казалось невероятным.

– Где именно ты живешь и кто этот хозяин ранчо, о котором ты постоянно рассказываешь?

В нем заговорил адвокат. Большие изменения в человеке сопряжены с изменениями в сфере его чувств. Чаще всего они объясняются любовным увлечением. Невозможно даже вообразить, чтобы «его» Кэрол могла так уверенно держаться и так долго обходиться без него, если только вместо него уже не появился или вот-вот не появится кто-то другой.

– Его зовут Чарльз Форд, – произнесла она, получая удовольствие уже от одного звучания его имени. – У него восемьдесят тысяч акров земли, так что, по-моему, поместье немаленькое. Он еще и художник. Очень старинный род по материнской линии, и, кроме того, смешались французы, англичане, мексиканцы…

– А-а, что-то вроде полукровки? – не удержался Джек.

Он был либералом, в той степени, в какой это вообще допустимо для типичного адвоката из Новой Англии. Но пропустить такой случай он просто не мог. Художник и владелец огромного ранчо в придачу настолько превосходил по всем параметрам коннектикутского адвоката по бракоразводным процессам, что счет, пожалуй, хоть отчасти могло сравнять только презрительно брошенное «мексиканец».

– Не припомню, чтобы ты когда-нибудь высказывался при мне как расист.

– Нет, я не это имел в виду, – пошел он на попятный.

– Так вот, в нем действительно смешались разные нации, и он вобрал в себя от каждой самое лучшее. И он спас мне жизнь.

– Он… что?

Она рассказала ему все – очень подробно. Джек попытался было выговорить ей за то, что она не проверила, достаточно ли бензина, но быстро замолчал после того, как она описала Чарльза, прискакавшего верхом. И потом, как он ехал с нею на руках в морозной ночи, пока не привез ее в сказочное поместье с мерцающими свечами и портретами предков на стенах, в дом, где пахло гардениями и вощеным старым деревом.

Она рассказала ему, как Чарльз предложил ей воспользоваться мастерской Розы, и о том, что она не сочла возможным принять его предложение. Затем – о том, что он представляет собой: джентльмен, щедрый, как представитель Старого Света, ничего не требующий взамен.

– Посмотрим, – вставил Джек.

– Ему понравилась моя манера писать. Вот почему он предложил мне работать в мастерской Розы. Понимаешь, Джек, некоторые люди так относятся к живописи. Им нравится или нет. Например, мне… женщине, с которой ты прожил много лет. Понимаешь, многие смотрят на картину и видят перед собой не долларовые банкноты, не торговые залы, не страховые полисы. Они не думают ни о подделках, ни о том, правильно ли установлен кондиционер, чтобы поддержать нужную температуру и сохранить вложенный капитал. Они просто видят либо красоту, либо уродство, и если это красота, то сердца их наполняются радостью.

В своей жизни тебе нечасто доводилось встречать таких людей, ведь правда, Джек? Да и мне тоже, пока я не ушла от тебя. Но человеку необходимо это понимание красоты. Люди, способные просто ценить ее, – они как целебное средство. Они заполняют пустоту. Направляют жизнь в нужное русло. Здесь я смотрю на звезды, и на солнечные закаты, и на пустыню. Смотрю и принимаю все так, как есть. Мне не досаждают постоянные мысли и заботы: сюда надо внести удобрение «666», надо подрегулировать дождевальную установку, надо подрезать фруктовые деревья. Я просто смотрю вокруг и получаю от этого удовольствие. Ты непременно должен попробовать когда-нибудь. Как это ты только что сказал… «Посмотрим»… Да, мы посмотрим. Просто подождем и посмотрим, что произойдет.

– Ты влюблена в него?

– Да. Немного влюблена в сам его образ. Как в человека, который помог моим мечтам сбыться. Как когда-то была влюблена в тебя, Джек. Потому что было такое время, когда ты сделал так, что мои мечты сбылись.

Она повернула голову и посмотрела, какое впечатление произвели на него ее слова. Было видно, что он поражен. Для него было невыносимо, что его жена, его собственность, говорила вот так о другом мужчине, да еще о таком мужчине, как Чарльз Форд, который по своему социальному статусу во многих отношениях явно выше его. Самолюбие Джека могло пострадать из-за любого пустяка. Оно у него всегда нуждалось в поддержке, откуда бы та ни исходила – от сотрудников и коллег, от Пейдж Ли, от Кэрол, от детей.

Он понимал, что по большому счету ничего особенного собой не представляет. Всего-навсего адвокат из пригорода, пиявка, присосавшаяся к телу общества, помешанного на судебных тяжбах. В Китае он попросту голодал бы, равно как и в таких странах, как Индия, где проживает большинство населения земного шара. А вот художников и фермеров уважают повсюду. Одни производят пищу для духа, другие – для плоти. И без обеих разновидностей пищи мир не может существовать. Адвокаты же кормятся за счет всеобщего правового нигилизма и невежества. Они как бы восполняют пробел в обществе, возникающий ввиду того, что одни граждане проявляют неуважение к другим.

– Можно позволить себе роскошь быть художником и мечтателем, если ты унаследовал кучу денег, – с горечью проговорил он.

– Жизнь, так или иначе, для любого нелегка, – возразила Кэрол. – И богатым, и бедным хватает проблем.

Неудержимая радость вдруг охватила Кэрол. Она говорит с Джеком и явно одерживает победу. Не потому, что она умнее его, не потому, что словарный запас у нее больше, а язык лучше подвешен… Ничего этого нет… просто она права. Вот в чем все дело.

Он, похоже, понял это, потому что долгое время молчал. Когда же заговорил, то на более приземленные безопасные темы.

– Ты хоть знаешь, куда едешь? – В его устах вопрос прозвучал как обвинение.

– В прекрасное будущее, – беспечно откликнулась Кэрол, моментально разгадав его очередной тактический ход.

Сейчас, после того как она поставила его на место, он решил стать весьма любезным. Как все предсказуемо! Как легко перехитрить человека и одержать над ним верх, если ты уверена в себе.

– Как насчет «Хилтона»? – спросил он.

– Ты же сам хотел поговорить – вот мы и поговорили, так почему бы нам немного не покататься, пока не увидим огромную вывеску «ХИЛТОН». Мне спешить некуда.

Он не мог спустить ей это с рук.

– Если у тебя кончится бензин, поблизости может не оказаться художника-миллионера на белом коне.

– С чего ты это взял? Я уж никак не ожидала, что он отыщет меня посреди пустыни, ночью, в кромешной тьме. А ведь в Санта-Фе вероятность куда выше.

Он никак не может уколоть ее. Замечательно! В общем-то, теперь она даже рада, что Джек здесь. Кэрол получала удовольствие от этой беседы, которой она так боялась. Что же так изменило ее? Почему все его старые штучки на нее больше не действуют? А может быть, тогда, несколько месяцев назад, на нее снизошло какое-то озарение, осветившее ей путь, ведущий к самой себе как к личности? Может ли вообще решение уйти быть озарением – простое решение начать самой распоряжаться своей собственной жизнью?

– Ты была близка с ним, – заявил вдруг Джек. – Я вижу это по тому, как ты говоришь о нем. Это уравнивает нас. Я совершил ошибку с Пейдж Ли. Думаю, что нам нужно помириться и все забыть, а кто старое помянет, тому глаз вон. Я люблю тебя, Кэрол. И в глубине души ты тоже любишь меня. Я чувствую это.

Она рассмеялась. Что за страсть передергивать факты? Джентльмен спасает его жене жизнь и предлагает ей убежище в пустыне для осуществления цели всей ее жизни, а Джек ухитряется приравнять это к интрижке, что была у него с Пейдж Ли.

– Мы не были близки. Может быть, когда-нибудь и будем. Когда я сама захочу этого.

– Пожалуйста, перестань. Я же сказал, что порвал с Пейдж Ли.

– Ну что ж, молодец! Лучше поздно, чем никогда. А почему ты вспомнил обо мне? Потому, что в доме становится грязно? Питаться приходится замороженными полуфабрикатами? Секс стал уже не таким сладким, перестав быть запретным плодом? Уже вступил в клуб холостяков, а, Джек? Свидания и разочарования? Предохранение от СПИДа, генитального герпеса и проверка справок у девиц? До чего же, наверное, здорово быть совершенно свободным! Дети учатся в другом городе, и надзирать за тобой ну абсолютно некому. Держу пари, что твой старший партнер и его жена просто в восторге от вечеринок, для обслуживания которых ты приглашаешь одного-двух официантов. Представляешь себе их разговор в машине, когда они возвращаются домой? «Жаль старину Джека. Не смог преодолеть кризис среднего возраста. Сомневаюсь, что ему можно поручить вести наше новое дело с компанией «Сони». Этот славный Фред Николс куда надежнее. Ты видела, в каком состоянии цветы в доме? А где он раскопал эту ужасную девицу? Наверняка вдвое моложе его и понятия не имеет, как пользоваться чашкой для ополаскивания пальцев».

– Не ехидничай, Кэрол. Ты совсем не такая.

– Ну, конечно, не такая. Перед тобой другая Кэрол. Та, что говорит правду в лицо, Джек. Чем тебе не по вкусу моя маленькая зарисовка? Картинка не из приятных, но ведь она же правдива, разве нет? А ты знаешь, каково главное свойство правды, не так ли, Джек? Она делает тебя свободным. Когда ты говоришь правду, это означает, что ты больше не боишься. Ложь – удел малодушных.

– По-моему, мы проехали «Хилтон». Может, поедем к тебе домой? Просто хочу взглянуть на твою квартиру.

– Ни в коем случае!

– Почему?

– Хочешь услышать правду?

– Ну-у, пожалуй, – голос его был неуверенным.

– Потому что я не хочу, чтобы ты осквернял ее. Она – моя! Я сняла ее без тебя. И жить в ней буду без тебя. Не хочу потом вспоминать, как ты расхаживал по ней, брал вещи, клал их на место. И говорил то, что ты говоришь всегда.

– Боже мой! – Казалось, Джек весь как-то обмяк и сник. В эту минуту он осознал наконец, что давно уже потерял ее.

Она посмотрела на него, понимая, что он потерпел поражение. Именно это ей и требовалось понять, прежде чем могла возникнуть хоть малейшая надежда на прощение. Таково было необходимое предварительное условие. Пусть не достаточное, но необходимое.

Кэрол увидела, что в его глазах стоят слезы. Бедный Джек. Прежде никогда в жизни ей не бывало жаль его, а вот сейчас чувство жалости захлестнуло ее. «Хилтон»… он даже не подозревает о потрясающих маленьких гостиницах, наподобие «Территориал» или «Уголок Гранта», которыми так славится Санта-Фе. У него же нет души, а она слишком сильно любила его и благоговела перед ним, чтобы заметить это. И вот теперь он пропадает без нее, тогда как оба они считали, что именно она пропадет без него. До чего же странная штука жизнь, и до чего же она восхитительно непредсказуема. Сейчас водителем является Кэрол как в прямом, так и в переносном смысле, дорога – это жизнь, и курс прокладывает она сама.

Только сейчас Джек осознал, какое горе обрушилось на него. Он попытался было сдержаться, но так и не смог совладать собой. Слезы перешли в рыдания, сотрясающие его. Разрушить все собственными руками! А ведь он считал себя таким сильным и несгибаемым. У него была Пейдж Ли, восхищавшая его энергичными выступлениями на судебных заседаниях. И у него была Кэрол, радостно выбегавшая навстречу, вся сияя от любви, когда он возвращался домой – сверкающий чистотой дом, вкусный ужин, рассказы о всяких пустяках, которые он выслушивал с покровительственным видом.

В своем ехидстве Кэрол сейчас совершенно права. Старший партнер заметно охладел к Джеку. Николс все больше утверждался в роли его любимчика. Пейдж Ли, отвергнутая им в тот момент, когда она уже праздновала одержанную победу, стала его непримиримым врагом на работе. Каждый вечер он возвращался в пустой дом, проклинал приходящую прислугу, которая без присмотра Кэрол стала работать спустя рукава, и смотрел на зарастающий сад, подогревая себе бифштексы или пиццу в микроволновой печи и выпивая гораздо больше рюмок коньяка «Шивас Регал», чем следовало.

Кэрол тронула его за колено. Она чувствовала, как ее сердце переполняется нежностью к нему.

– Не надо, Джек. Не плачь.

– Я все испортил, Кэрол, – прорыдал он.

– Да, испортил, дорогой, – согласилась она. – Но, может быть, это и к лучшему. Может быть, мы действительно должны всегда быть в движении, в поисках самих себя. Может быть, и тебе, и мне это было необходимо. Пейдж Ли оказалась просто не той, которая нужна тебе, но такая женщина еще появится в твоей жизни.

Он повернулся к ней, на его лице еще блестели слезы.

– Я уже давно нашел ее. Это была ты. И сейчас это по-прежнему ты.

Кэрол глубоко вздохнула. Она уже порвала с прошлым. Самое трудное позади. Она подумала о своих занятиях живописью, о своей студии-мастерской, о своем лице в лепестках розы.

– Дело не только в том, что сделал ты, Джек. Я стараюсь быть выше этого и преодолеть в себе гнев, ревность, ощущение того, что меня предали. Я… как бы поточнее выразиться… я становлюсь сама собой, становлюсь просто Кэрол, а не Кэрол Маккейб. Я даже не стремлюсь больше быть похожей на Джорджию О'Киф. Раньше я думала, что мне надо убежать от повседневности и стать каким-то другим человеком. Однако единственное, что действительно оказалось необходимым, это отыскать подлинную себя. Теперь я сама могу принимать решения. Мне не нужно больше заставлять себя думать о том, что скажут окружающие. Видимо, это и есть то, что называется свободой.

– Разве не можем мы быть свободными вместе, друг с другом?

Она рассмеялась, и смех этот был горьким.

– А ты всегда и был свободен, Джек. И это было очень умно с твоей стороны. Но ты злоупотреблял свободой и в результате остался один. Некоторые обретают свободу только рядом с кем-то, а некоторые – в одиночестве. Может быть, ты относишься к первым, а я – ко вторым. Узнать это можно только на практике.

Она уже развернулась и вела машину в обратном направлении. Быстро найдя отель «Хилтон», Кэрол остановилась у входа. К ним уже подходил швейцар, и разговор надо было прекращать.

– Поднимешься посмотреть мой номер? – спросил Джек, точно ребенок своего родителя, который привел его в новый интернат.

– Нет. Может быть, поужинаем сегодня вечером или пообедаем завтра.

И Кэрол высадила его, потому что хотела доказать самой себе, что способна на это. Она смотрела на него, поникшего и подавленного, стоящего у обочины тротуара, и ее вдруг пронзило поразившее ее саму острое чувство жалости. Неужели она все еще любит его?