Бумажная луна

Глава 16

Поднимаясь на башню по длинной лестнице, они освещали себе путь свечами. Такой средневековый способ восхождения в спальню придавал некое очарование предстоящему. Дженис решила, что выпила слишком много вина, если нашла что-то забавное в этой ситуации.

Но, распахнув дверь первой комнаты, она не сдержала вздоха искреннего восхищения.

Башня располагалась над верхушками деревьев, и луна заглядывала в окна, затмевая тусклый свет свечей. Ее бледный диск серебрил старинное канапе из золотистого бархата и красного дерева, оружие, висевшее на стене, вероятно, еще с военных времен, и изящный письменный стол. На серебряном подносе красовались хрустальные бокалы и бутылка шампанского. Монтейны, как видно, были романтиками.

Питер засмеялся у нее за спиной. Дженис не могла припомнить, чтобы когда-нибудь слышала его смех. Это было так приятно, что сердце ее зашлось от волнения. Определенно, она слишком много выпила. Не смея взглянуть на мужа, Дженис подошла к большим окнам и посмотрела на звезды, невольно подумав о другой закрытой двери, которая вела в спальню.

Она слышала, как Питер откупорил бутылку шампанского и разлил вино по бокалам. Звон хрусталя еще больше взволновал Дженис. Нельзя придумать лучшего антуража для медового месяца! Сейчас ей давалась вторая возможность преодолеть свои изъяны и стать такой женой, о какой мечтал ее муж. Но слишком велико было смущение, которое среди прочих чувств захлестнуло ее, когда Питер подошел и встал рядом, протягивая бокал.

— За нашу совместную жизнь, миссис Маллони!

Они соединили бокалы, и чистый хрустальный звон задрожал в тишине комнаты.

Дженис сделала глоток и решилась взглянуть на мужа. Кармен права: Питер намного красивее Дэниела. Когда-то давным-давно Дэниел был героем ее мечты. Широкоплечему крупному Питеру больше подходил образ героя, чем худому долговязому Дэниелу, и все-таки Дженис казалось, что у брата более героический характер, чем у Питера. Тем не менее она не могла устоять перед обаянием своего мужа, когда он вот так улыбался ей. Дженис торопливо отпила еще глоток шампанского.

— Я не хочу, чтобы ты меня боялась, Дженис, — проговорил он, заводя ей за ухо выбившуюся прядь волос. — Прости, в ту ночь мне следовало быть с тобой поаккуратнее, но я считал тебя более опытной. Теперь я знаю, что ошибался, и сделаю все возможное, чтобы тебе было хорошо.

Жаркая краска румянца залила ее щеки. Не поднимая глаз, она любовалась игрой лунного света в пузырьках шампанского.

— Нет, мы не можем, — прошептала она в свой бокал.

Рука Питера замерла на ее щеке.

— Не можем?

— Поезд, — взволнованно пробормотала Дженис. — В поездке у меня обычно… — Она запнулась. За свои двадцать пять лет ей никому не приходилось объяснять интимные функции своего организма, тем более мужчине, который провел детство с одними мальчиками и наверняка понятия не имел о подобных вещах. — У меня подошел срок, — только и выдавила она.

Дженис видела, как он внимательно смотрит на нее, прогоняя ее слова через «энциклопедию» своих знаний. Она не сомневалась, что раздел «женская гигиена» представлен там крайне скудно. В Катлервиле Питер, несмотря на красивую внешность, мало общался с женщинами. Он слыл серьезным, очень умным и властным человеком. Теперь-то она начинала понимать, что, вероятно, он ждал от своих работников такой же одержимости, с какой сам относился к делу. Но в данный момент его деловые качества не имели никакого значения, поскольку то, что она хотела объяснить мужу, никак не было связано с бизнесом. Но, к сожалению, кроме бизнеса, Питер мало в чем разбирался.

— Ясно, — наконец сказал он, хотя в голосе его не было уверенности. — Тогда, наверное, тебе лучше лечь, а я пока побуду здесь. Мне что-то не спится.

Дженис сразу поняла его. Пусть она не слишком много знала о мужчинах, но легко догадалась о причине его бессонницы. Ей очень не хотелось огорчать Питера, но она прогнала ненужное раскаяние, вспомнив, как сильно он разочаровал ее. Это ведь на ее, а не на его деньги они приехали в Натчез. И мужу еще многое предстоит доказать.

Миссис Маллони почувствовала еще большее сожаление от того, что этой чудесной романтической обстановке не суждено стать началом чего-то прекрасного в ее жизни. Она всегда знала, что не создана для той страстной любви, которой наслаждались Монтейны, и все же не могла не мечтать о такой любви. Крохотная горькая слезинка скатилась по щеке, когда Дженис смотрела на отражение лунного света в хрустальных гранях настольной лампы. В спальню она боялась даже заглядывать. Но и не в силах уйти так просто, Дженис спросила, не оборачиваясь:

— Ты не сообщил Дэниелу о нашей свадьбе?

Помолчав, он ответил:

— Нет.

Кивнув, Дженис направилась к двери. Ей не хотелось гадать, почему Питер не сделал этого: то ли потому что стыдился этой женитьбы, то ли был настолько в плохих отношениях со своей семьей. Голос Питера за спиной заставил ее остановиться.

— Я напишу домой до нашего отъезда. Если ты жила в Катлервиле, то должна понять, почему я не слишком близок со своей семьей.

В его тоне был вызов, и Дженис обернулась, чтобы принять его. Он все так же стоял у окна, его широкие плечи в темном сюртуке вырисовывались на фоне лунного неба. При взгляде на его крупную фигуру у Дженис странно свело живот, но она уже отказала ему, и муж принял ее отказ, значит, об этом можно не беспокоиться. Во всяком случае, сегодня ночью.

— Я из городка под Цинциннати. Мои родители были переселенцами. В Катлервиль мы переехали вынужденно. Так что нельзя сказать, что я оттуда, так же как нельзя сказать, что я из Техаса.

Прочитать выражение его лица было невозможно: оно было скрыто в тени.

— И все-таки ты знала, кто я. Почему ты сразу не сказала мне об этом?

Дженис пожала плечами:

— Я знала твое имя, а я многим обязана Дэниелу. И еще я знала, что ты не виновен в поджоге. Я сделала то, что должна была сделать. Но не могу сказать, чтобы мне это нравилось.

Ей показалось, что он улыбнулся, но Дженис не была в этом уверена.

— Что ж, теперь я, кажется, начинаю понимать. Ты презираешь меня за то, что я Маллони, и вышла за меня замуж, потому что я Маллони. Хотел бы я знать, что будет, если я не оправдаю твоих ожиданий.

— Ты уже опроверг все мои ожидания. Но брак есть брак. Правда, я не совсем понимаю, почему ты на мне женился. Разве что из жалости или из благодарности? Но я не маленькая и знала, что делала, принимая твое предложение. Я честно исполню свои брачные обеты. — И, поколебавшись, она решительно закончила: — Только я не хочу растить еще одного ребенка в нищете.

С этими словами она прошла в спальню и закрыла за собой дверь. Питер уставился на эту дверь в полном замешательстве. Такого с ним еще не было. Когда-то, столкнувшись с подлостью своего отца, он испытал ярость и растерянность, но сейчас его потрясение было иного рода.

Питер понимал жестокость отца, хотя и не принимал ее. Но эту женщину, на которой женился, он совершенно не мог понять.

Он думал, что нашел в Дженис не только красивую женщину, но и благодарную преданную союзницу на всю оставшуюся жизнь. А вместо этого перед ним предстала женщина-загадка, которая, вполне вероятно, презирала его за его прошлое и за его деньги, и которая, что еще более вероятно, вышла за него замуж ради этих самых денег. В этом не было никакой логики.

И потом, этот ребенок… Ее последние слова прозвучали предупреждением, которого он предпочел бы не слышать. Она не хочет растить еще одного ребенка в нищете. Так она сказала. Но отсюда еще не следовало, что Бетси ей больше чем сестра.

Питер снова повернулся к окну и посмотрел вниз на темные очертания деревьев. В душе его была пустота. Из того немногого, что упомянула Дженис о своем прошлом, можно было понять, что она росла в нищете. Его же призраки нищеты не тревожили по ночам. Даже сейчас, когда Питер настолько поиздержался, что вынужден был жить на деньги жены, он знал: всего несколько визитов — и у него снова все будет в порядке. Он мог послать Дэниелу телеграмму и уже через несколько дней получить деньги.

Нет, дети Питера не будут страдать от голода. Возможно, будет страдать его гордость, но его дети — никогда. Вот только как объяснить все это женщине, чья семья голодала, а его собственная семья богатела, наживаясь на их труде? Если Дженис росла в Катлервиле, значит, можно не сомневаться, что так оно и было. Питер слишком хорошо знал, как отец вытягивал соки из жителей своего городка.

Наконец он выпил достаточно, чтобы спокойно последовать в спальню за своей женой. Питер увидел, что она спит на дальнем краю кровати, завернувшись в красивую вышитую простыню. Ветерок, залетавший в открытые окна, теребил края простыни, и они взлетали в нежном танце над старинной кроватью. Эта кровать царила в спальне. Но Питер нашел кресло и повесил на него свою одежду. Было довольно сложно раздеваться и спокойно смотреть на спящую жену, но в конце концов он расстегнул все пуговицы и развязал все шнурки. Дженис не шелохнулась.

У него не было ночной рубашки, а та нарядная, которую он носил с костюмом, была слишком жесткой, чтобы в ней спать. Придется его целомудренной жене привыкать просыпаться рядом с голым мужчиной. Почувствовав мимолетную радость при этой мысли, Питер юркнул под простыню. Ему было неприятно чувствовать, что Дженис легла в ночной сорочке, но, сосредоточив мысли на предстоящем утром разговоре с Тайлером, Питер постепенно расслабился и вскоре заснул.

Проснувшись утром, Дженис увидела, что простыни упали с постели. В комнате было так жарко, что она с удовольствием избавилась бы еще и от своей длинной сорочки, но в следующую секунду до нее дошло, что главным источником жары являлся мужчина, который лежал рядом с ней.

Хоть она и лежала к нему спиной, но сразу почувствовала, что Питер голый. Дженис ясно вспомнила их первое утро, когда, проснувшись в его объятиях, она обнаружила, что он уже возбужден и готов взять ее снова. При воспоминании об этом щеки ее запылали, а внутри зашевелилось нечто странное, ранее незнакомое.

Но теперь она точно знала, что не забеременела тогда. И эта мысль дала ей силы отодвинуться. Питер снова дотронулся до ее грудей, но она была совершенно уверена, что только этим не удовлетворить мужчину. Лиф ночной сорочки стал неожиданно тесен Дженис, когда она вспомнила ощущения от его прикосновений к ее коже.

Рука Питера поймала ее за плечо и, скользнув к талии, прижала спиной к себе. Дженис напряглась, стараясь не коснуться опасного места, но это было невозможно. Сквозь тонкую ткань сорочки она ощутила твердую силу его возбуждения, но Питер только поцеловал ее в затылок.

— Удивительно, как это наши хозяева не прислали нам на завтрак с какой-нибудь волшебной феей шампанское и клубнику или, на худой конец, не организовали оркестр, чтобы мы могли спуститься по лестнице, вальсируя под Моцарта, — пробормотал он в ее густые волосы.

Дженис тихо засмеялась. Она лежала натянутая как струна — малейшее неверное движение, и лопнет. Но представив себе фею и их самих, вальсирующих на лестнице, она не могла удержаться от смеха: это было так далеко от ее тревог. Дженис могла поклясться, что чувствует улыбку Питера, и несколько расслабилась. Он всего лишь человек. Надо об этом помнить.

— Думаю, шампанское у нас еще осталось, а о клубнике я позабочусь, если хочешь. Вот только боюсь, что музыка будет больше похожа на хоудаун[2], чем на вальс Моцарта.

Усмехнувшись, он провел рукой вверх от бедра и взял снизу ее груди. Дженис напряглась, но он, казалось, не заметил этого.

— Теперь я начинаю понимать, почему у Дэниела такой характер. Ведь на его воспитание оказали влияние Монтейны, а они кого угодно заставят поверить в сказку.

Дженис невольно улыбнулась, несмотря на то что большой палец Питера уже ласкал ее сосок. Это нежное прикосновение было приятно, очень приятно, но только до тех пор, пока она забыла на минуту о его восставшей мужской плоти; от тихих перекатов его голоса, звучавшего над самым ухом, между ног у нее стало влажно.

— Монтейны не совсем реальны, правда? — спросила она. — Мне кажется, они похожи на крепкое вино: хватил лишку — и попал в беду.

— Спасибо, но с меня уже хватит вина. Голова раскалывается после вчерашних возлияний.

Пальцы Питера все настойчивее ласкали ее грудь, пока Дженис чуть слышно не застонала, и он, довольный собой, опустил руку ей на талию. Но оттуда непослушная рука невольно двинулась вниз и легко прижала ее бедра к его животу. Питер застонал:

— У меня болит не только голова, миссис Маллони. Если ты не хочешь сама облегчить мои страдания, может, принесешь мне бутылку с остатками шампанского?

Она буквально спрыгнула с кровати, оставив Питера ощупывать теплые простыни. Ее дорожный сундук стоял в спальне, но она еще не разбирала вещи. Схватив первое, что попало под руку, Дженис выбежала в соседнюю комнату.

Питер, вздохнув, перевернулся на спину и с досадой взглянул на свое победно вставшее мужское достоинство. Вот из-за чего он и заварил всю эту кашу! Может, жена и не понимает, почему он на ней женился, но у него на этот счет нет ни малейших сомнений: с самого начала, как только он увидел Дженис, он хотел погрузиться в ее нежное теплое тело и остаться там минимум на полгода.

Но, насколько он разбирается в женском организме, ему не удастся переспать с ней до самого отъезда.

Черт! И он потянулся к седельной сумке за своей поношенной одеждой.

Кабинет Тайлера был похож не на рабочее помещение, а на экстравагантный садовый домик. Над камином он повесил винтовку и пистолеты, но кто-то прикрепил к стволу винтовки блестящее сердечко святого Валентина, а из дула одного из пистолетов торчала красная бумажная роза. В книжном шкафу хаотично громоздились изрядно зачитанные тома, перемежаясь с предметами настолько странными, что понять их назначение с первого взгляда Питер не смог, а подходить ближе и рассматривать во время разговора было бы невежливо по отношению к хозяину.

В углу кабинета стояли грабли, на боковом столике было разложено несколько пасьянсов, и Тайлер, слушая гостя, непрерывно тасовал еще одну колоду. Питер не без труда вспомнил, зачем вообще сюда пришел, глядя, как карты летят по воздуху и падают на потертый ковер.

— Так что, как-видишь, я скоро верну эти деньги, — услышал он самого себя. — Мы выплатим всю сумму, как только гора будет в наших руках. Можешь даже выдвинуть свои условия.

Питер решил, что сказал все. Обычно он был крайне аккуратен в таких вопросах. Как-никак бизнес — это его сильное место. Но Монтейн задумчиво смотрел куда-то мимо его плеча, и карты веером перелетали из одной его руки в другую.

Вдруг карты сложились в аккуратную стопку на захламленном столе, и Тайлер откинулся на спинку стула так резко, что Питер испугался, как бы он не кувыркнулся назад вместе со стулом. Но тот ловко закинул ноги в ботинках на уже поцарапанную деревянную столешницу и сказал с усмешкой:

— Я тоже так решил. Если бы этот дом не сжирал все мои деньги, я бы с радостью одолжил тебе. Я люблю рисковать, когда дело верное. Но, поскольку у меня сейчас нет таких денег, нам придется их выиграть.

Питер ошалело уставился на Тайлера, как будто тот предложил ему спуститься в преисподнюю.

— Выиграть?

— Ну да. У меня есть конь, которого я давно хочу выставить на скачки. Мы включим его в праздничный забег.

Питер понял его затею, хотя был от нее не в восторге.

— Праздничный?

Тайлер усмехнулся и пояснил:

— Четвертого июля.

Значит, у него останется меньше пяти недель на то, чтобы вернуться в Нью-Мексико. На лбу у Питера выступила испарина.

— Если конь — верный победитель, не будут ли ставки против него слишком низкими? Мы можем только потерять деньги.

Тайлер, сбросив ноги со стола, встал с видом человека, принявшего твердое решение.

— Этот конь еще ни разу в жизни не побеждал на скачках. Пойдем, я тебе его покажу.

Выругавшись про себя, Питер поплелся за этим сумасшедшим во двор с чувством, будто все его будущее летит в тартарары, а он ничего не может с этим поделать. Как видно, Бог решил покарать его за грехи, вольные и невольные.