Пять лет спустя…
“На улице Ермоловой грузовик въехал в автобусную остановку… Есть жертвы.”
Новость стрекотала из всех местных сми, и меня эта новость не могла оставить равнодушной. Потому, что жертвой была я.
Как описать ощущение, когда тебя железным боком нечто чёрное и большое сметает на асфальт. Вероятно, боль была настолько сильная, что поначалу я ничего не чувствовала. Лежала, смотрела в грозовое небо, совсем рядом лежал апельсин, выкатившийся из моей авоськи.
Обычный такой апельсин, каких я сегодня продала немало, можно даже сказать, перевыполнила план по продажам. Правда, тяжеленные ящики разгружала тоже сама, что ж тут поделать. Работа продавцом в частном магазинчике, да когда хозяин скряга это квест на покорность. Зато он мне график хороший дал, по вечерам свободна, успевала Мишку забрать из садика.
Всё это искрой пронеслось в голове, мысли рассыпались, как апельсины. Я вдруг почувствовала, как во мне разливается что то горячее в области поясницы, ног. А потом… Жгучая, невыносимо выламывающая, заставляющая выть и часто дышать боль как по промокашке влезла ко мне во внутренности, когтистой пятернёй сжимала так, что пульсировали виски. Воздух застревал в горле, я не могла протолкнуть воздух в себя, дышала как рыба на берегу.
Повернула голову, рядом корчились люди, кто-то кричал. Ротозеи с удовольствием снимали на телефоны кино с потерпевшими в главной роли, я стонала, выла, стараясь не орать.
Скорая приехала, мне что то говорили, трогали, спрашивали. Сделали укол и всё. Я с облегчением закрыла глаза, проваливаясь в тишину. Не слышала, как меня грузили в машину, как поехали. Я очнулась, наверняка мне вкололи мощное обезболивающее, я была как в тумане. И вдруг меня развернуло пружиной. Кажется, я даже подскочила, на самом деле просто дёрнулась. Умные добрые глаза врача внимательно наклонились ко мне:
— Что сказать хочешь?
— Моя сумка, там телефон.
— Милая, там куча сумок была, уже потом полиция разберётся, вернут тебе. Много людей пострадало.
— Мне сына из садика надо забрать.
— Говори, кому позвонить, передам. Муж есть?
— Нет. Только тётка.
— Горемычная ты моя. Не переживай, сейчас позвоню, диктуй номер.
Она позвонила, я взяла трубку, тётка долго кашляла, прежде чем собралась слушать: обычный её спектакль. Вся планета должна была знать, что тётка просто жертвует собой, преодолевая египетские муки, чтоб говорить с вами.
— Дарья Андреевна, я в аварию попала, заберите Мишу из садика, пожалуйста.
— Как в аварию, — ЧП вывело тётку из притворства: — Что с тобой, Ольга?
— Я не знаю, сейчас в больницу везут. Заберите, пожалуйста, Мишу. Я из больницы вам позвоню.
— Оля, как ты могла, ты же знаешь, я старая женщина. В мои годы остаться с твоим ребёнком на руках. Не пойду в садик. Я не хочу! Я больная и несчастная! О чём ты думала?
Врач, что всё это слышала, выхватила у меня трубку:
— Да ты в себе, нет? Твою Олю с переломами везут с аварии. Дуй за мелким. Что? Это врач с тобой говорит.
Женщина положила телефон в карман:
— А тётка у тебя дрянь, да?
— Какая есть.
Я отвернулась. Что тут скажешь. Когда Мишка родился, она единственная моя родственница приехала помогать мне, да и осталась в моей квартире. Потом сказала, что в Калуге продала свою. Теперь жила у меня день и ночь попрекая, что тратит последние годы жизни, помогая мне с Мишей. К слову сказать, Мишу она не любила, фактически с малышом не общалась и ничем не помогала.
Уже в больнице мне сделали снимки, к счастью, я была вся целая, отделалась серьёзными ушибами. К сожалению, встать я не могла. Мне объяснили, что дня три-четыре придётся полежать, дообследоваться, а уж потом на длительный больничный.
Добрые люди в белых халатах нашпиговали меня уколами, обложили холодными компрессами, покатали на каталке, вытрясли из меня остатки души — каталка это такой транспорт, что придаёт вашим ушибам все неровности пола — это особенное удовольствие вынырнуть из забытья и не терять сознание.
Положили в многоместную палату, я оказалась у окна.
Женщины в палате переговаривались, все слышали про мою аварию. Я постоянно проваливалась в сон. Но одна мысль бегала потерявшейся собачкой в голове: как там мой сынишка. 4 годика, совсем ещё малыш.
Пришли врач и медсестра с капельницей наперевес. Я буквально взмолилась:
— Пожалуйста, отпустите меня, мне домой надо.
— А потом на кладбище похромаешь?
— Нет, почему вы так говорите. Я ведь просто ударилась. Переломов нет.
— Потому что у тебя ушиб мягких тканей бедра, отёк может быть сильный. Гематома. Ты встать пару дней точно не сможешь. Скажи спасибо, что не произошло кровоизлияния в суставную сумку. Так что, угомонись. Дня через три встанешь и похромаешь к себе домой. Наверное.
Три дня?! Мишенька, сынок… — я беззвучно захлёбывалась слезами от беспомощности.
Наконец, мне вернули сумку. Тут же схватила телефон, позвонила тётке, та передала трубку Мишутке. Услышала родной голосок, постаралась сама говорить спокойно:
— Миша, ты взрослый парень. Завтра я не приеду домой.
Говорила, успокаивала, сама кусала щёку изнутри, чтоб не плакать.
Потом позвонила сменщице в магазин, попросила заменить меня на пару дней.
На утро пыталась встать, ничего не выходило, я даже не знала, что бывает такая боль. Я просто не могла пошевелить ногой. Повернуться на бок не могла, не то что встать. Зазвонил телефон, о! Хозяин магазинчика:
— Оля, ну ты как?
— Спасибо, извините, так получилось, что подвела вас. Я на несколько дней попрошу у вас отпуск за свой счёт, можно?
— Оля, ты меня должна понять. Вот когда выздоровеешь совсем, тогда и приходи. А пока я на твоё место другую девочку взял. Торговля дело такое, простаивать не может.
— Подождите. Я у вас два года отработала, разве вы не дадите мне больничный?
— Оля, а ты на меня не наезжай, слышишь? Ты устроилась неофициально, на моём доверии. Я итак тебе платил немало.
— Постойте, я же подписывала контракт, давала вам трудовую книжку.
— Так приди забери. Не было никакого контракта. Короче, выздоравливай. Всё, на работу не приходи, место занято.
Он бросил трубку а я впала в прострацию. То есть как это? Где я буду искать работу. Квитанции ЖКХ, Мишин садик — за всё надо платить. Что делать?
И тут мне позвонила моя тётка. Я схватила трубку, надеясь услышать, что она отвела сына в садик и всё у Миши хорошо. Женщины в палате притихли, прислушивались.
— Что, Оля, скоро ли тебя выпишут?
— Обещают через три дня, но я сразу уйду, пораньше, как только смогу встать.
— Так, Оля, слушай сюда. Я старенькая и больная. Ты моих трудов не ценишь. За твоим ребёнком ходить я не намерена, мне здоровье не позволяет. Я вчера как за Мишкой пришла, воспитательнице сказала, прям потребовала, чтоб они у себя ребёнка твоего оставили. И знаешь, что мне сказали? Там нет ночной группы. Да. А ещё сказали, что они мне не отдадут Мишу без нотариального заявления от тебя. Ну вчера то отдали. Так вот, сказали, раз ты в больнице, а отца нет, они Мишу в детдом сдадут. Выздоровеешь, заберёшь.
— Вы там, Дарья Андреевна, с ума сошли? Какой детдом, вы моя родная тётя, живёте в моей квартире, полностью на моём обеспечении. Вы же видите, что случилось.
— Не ори! Разоралась! Я твоего Мишку твоему бывшему мужу сдала, Ольшанскому.