Бывший. Неверный. Родной

Глава 52

Телефон в руке настойчиво вибрирует, высвечивается незнакомый номер. Каждый раз теперь жду, что это может быть Алексей и заранее напрягаюсь и включаю запись.

— Да.

— Екатерина Егоровна? — голос строгий, будто холодный металл.

— Да.

— Лейтенант Громов, районное управление полиции. К нам поступило заявление от гражданина Фирсова Алексея Юрьевича.

— Слушаю вас, — голос ровный, хотя внутри что-то сжимается.

— На вас поступило заявление. Там говорится, что вы довели ребёнка до критического состояния из-за эмоционального истязания и ненадлежащего ухода.

Воздух в груди застывает, но я не позволяю себе поддаться панике.

— Эмоциональное истязание? — переспросить спокойно удаётся не сразу. Голос чуть дрожит, но не сдаётся. — Серьёзно?

— Он также приложил к заявлению медицинские документы, на основании которых делает выводы, что ребёнок страдает от вашей... - он запинается, -... эмоциональной нестабильности и пренебрежения.

Смех сам срывается с губ, короткий, сухой, будто нож о камень.

— Медицинские документы? — переспрашиваю, чувствуя, как голос становится холодным. — Вы имеете в виду документы, которые подтверждают, что я регулярно привожу сына на лечение?

— Екатерина Егоровна, — голос полицейского становится чуть мягче, но всё ещё напряжённый, — это его официальное заявление. Мы обязаны отреагировать. Вам нужно явиться в отделение для дачи объяснений.

— Я уже дала показания и тоже написала заявление, только не у вас. Я сейчас в столице, с ребёнком на лечении. Я не могу его оставить и приехать.

— Нам надо будет передать документы в органы опеки, чтобы проверить жилищные условия, в которых вы живёте.

— Я живу сейчас у родителей, ребёнок в больнице. И у него возле палаты круглосуточная охрана, чтобы Фирсов Алексей Юрьевич не смог зайти к ребёнку и навредить ему.

— В заявлении и написано, что вы ограничиваете ему доступ ко встрече с сыном.

— У вас уже заведомо ложные сведения, потому что это не его сын. У Коли другой отец, официальный. Повторяю, я написала заявление и приложила записи разговора, где Алексей Юрьевич угрожал мне и сыну.

— Я вас услышал. Мы разберемся, Екатерина Егоровна.

Отключаюсь и выдыхаю. Но холодные, обескураживающие слова, будто продолжают звенеть в ушах. Алексей... На всё готов, чтобы отравлять и дальше мне жизнь. Даже сейчас, когда Коля лежит в больнице, он пытается меня сломать.

Секунды тянутся, я всматриваюсь в экран телефона, как будто там можно найти ответы. Потом решаюсь. Нажимаю его номер, который так хотелось удалить, и прикладываю телефон к уху.

— Да, дорогая жена объявилась? — раздаётся знакомый, грубый голос. Уже нет ни раздражения, ни удивления. Только презрение.

— Ты чего добиваешься своими заявлениями?

— Я тебя предупреждал, что сына отберу.

— Он не твой сын.

— Да ладно, а чей… вдруг стал?

Я усмехаюсь только в ответ.

— Без моего согласия нельзя лишить меня отцовства, я узнавал.

— Можно, если отец подтвержден экспертизой ДНК.

— Сука! Хах. Папаша объявился, да? Мы тут кормили, растили, воспитывали, а тут здрасьте, объявился…

— Ты прям довоспитывался. Воспитатель…

— Ты дура? Кому ты нужна с ребёнком-инвалидом?

— Это ты инвалид уже, так говорить…

— Развод я тебе не дам, если ты к этому ведешь. В квартиру можешь не возвращаться.

— Не возвращаться? — усмехаюсь.

— Квартира принадлежит моему отцу, — напоминаю я, с трудом удерживая голос ровным.

— Да хоть деду твоему! — он смеётся громко, язвительно. — Думала в квартиру не попаду? Хрен вам. Замки вскрыли за пару минут. И я заменил их. Хрен ты ко мне зайдёшь.

— Завтра я выставляю ее на продажу, — произношу спокойно, но чувствую, как внутри всё горит.

— Ну, попробуй, — фыркает Алексей. — Я тут прописан, и выкуси. Никто меня не тронет.

— Я предупредила.

— Ой, как страшно… Предупредила она. Это заявление тебе цветочками покажется.

— Лучше вещи собирай, чтобы тебя в одних трусах из квартиры не выгнали.

Заканчиваю разговор первой.