Черный принц

ВЫБОРЫ В КЕНТЕРБЕРИ

Мать умерла. Печально, но зато теперь она не сможет изводить его своими упреками да сравнивать со своим обожаемым Ричардом. Чтоб их всех чума забрала! Чертовы нормандские бароны перекинулись на сторону Филиппа, а английские бароны ропщут, осуждая короля за то, что он лишился владений своих предков.

— Я им всем еще покажу, — хвастался Джон перед женой. — Военная фортуна переменчива.

Он отказывался выслушивать донесения, поступающие из Нормандии. И так ясно, что крепости одна за другой сдаются Филиппу.

— Ну и пусть! — кричал Джон. — Предатели, жалкие рабы! Клянусь лодыжкой Господней, они ответят мне за предательство, когда я отвоюю свои земли обратно.

Джон играл в шахматы, когда ему сообщили о падении Руана. Руан! Твердыня Ролло, самый главный из нормандских городов! Никто из прежних герцогов нормандских не допускал такого позора.

Гонец застыл, ожидая приказаний. Однако король даже не взглянул на него, лишь кивнул и с задумчивым видом переставил на доске слона.

— Пусть торгуются с Филиппом, — пробормотал он, — из-за своих привилегий и традиций. Ваш ход, дружище! — прикрикнул он на барона, сидевшего напротив. — Что вы уставились?

Партнер встрепенулся и сделал нарочито слабый ход. Король потерял Нормандию. Не хватало еще, чтобы он проиграл шахматную партию!

Игнорировать вести, поступавшие из-за моря, Джон далее не мог. И так уже англичане роптали: «Нормандия пала, на очереди Анжу и Пуату. Неужто король решил отказаться от всех наших заморских владений?»

Джон предпринял еще одну попытку заключить перемирие с Филиппом, но французский король вновь с пренебрежением отказался. Мира не будет до тех пор, пока Джон не предъявит Артура — «мертвого или живого», — зловеще добавил Филипп.

Призрак племянника не давал Джону покоя. Филипп явно подозревал, что Артур убит — если не самим Джоном, то по его приказу. Разумеется, французский король отлично понимал, что, если Артур убит, Джон показать его не сможет, но и вины своей не признает. Такое положение дел вполне устраивало Филиппа, и он собирался извлечь из ситуации максимальную для себя выгоду. Пока же он вел переговоры с самыми влиятельными английскими лордами, вроде Вильяма Маршала и графа Лестера, владевшими обширными землями в Нормандии. Эти лорды не хотели терять своих заморских владений, но и присягать на верность французскому королю тоже не желали. Они оказались в весьма деликатном положении, поскольку Филипп, захвативший Нормандию сегодня, мог лишиться этих земель завтра. Тогда французский король предложил, чтобы лорды заплатили по пятьсот марок за право сохранить свои нормандские поместья. Им предоставляется отсрочка на один год. Если до истечения этого срока Джон не отвоюет Нормандию, бароны должны присягнуть Филиппу и объявить себя французскими вассалами.

Предложение было щедрым, ни один лорд не ответил отказом.

Вильям Маршал, как человек честный и прямой, специально приехал в Англию, чтобы сообщить Джону о случившемся. Король воспринял весть достаточно спокойно.

— Я понимаю ваши мотивы, — сказал он. — Вы хотите сохранить земли, но не желаете изменять своему государю. Можете мне поверить, Нормандию я отвоюю прежде, чем истечет год.

Маршал отнесся к этому заявлению с недоверием, однако испытал глубокое облегчение, увидев, что король не разгневан условиями соглашения.

Еще несколько недель прошли в томительном бездействии. Каждого нового гонца с материка в Англии ожидали с тревожным опасением. А потом вдруг король ни с того ни с сего преисполнился жаждой деятельности. Однажды утром он проснулся и велел вызвать к нему Вильяма Маршала.

— Ну, вот час и настал, — объявил Джон. — Мы переходим в наступление. Если сидеть сложа руки, Филипп захватит Аквитанию. Я отправляюсь в поездку по стране собирать солдат и деньги. Пусть король Французский знает, что я готов скрестить с ним свой меч.

— Слишком поздно, — вздохнул Маршал.

— Что, ваш боевой пыл угас?

— Я всегда готов сражаться ради доброго дела.

— А мое дело, по-вашему, недоброе? Вы что, уже присягнули своему французскому господину?

— Вы слишком хорошо знаете меня, милорд, чтобы выдвигать подобные обвинения.

Джон и в самом деле хорошо знал Маршала. Знал он и то, что без старого рыцаря ему не обойтись. Но бароны в последнее время слишком обнаглели. Даже Вильям Маршал позволяет себе дерзить! Все осуждают короля за то, что упустил Нормандию. Джону хотелось накричать на Маршала, однако сейчас, перед решающей схваткой, ссориться с этим человеком было нельзя.

А старый рыцарь думал о том, насколько непредсказуем король. Столько времени бездействовал, а теперь вдруг такой взрыв энергии. Можно ли полагаться на подобного монарха? Иногда Маршалу казалось, что Англия только выиграла бы, если бы ее завоевали французы. Лучше служить мудрому Филиппу, чем этому самодуру, почти безумцу.

— Так вы считаете, сэр, что мы не должны отстаивать свои права?

— Я считаю, милорд, что это следовало делать раньше.

Опять дерзит! Но нужно сохранить спокойствие, предостерег себя Джон.

— Был момент, когда нужно было действовать, — продолжил Маршал. — Когда же время упущено, лучше не совершать опрометчивых поступков.

— Вы смотрите на это дело так, а я смотрю на него иначе, — ответил Джон. — Сегодня же отправляюсь в поездку по стране собирать армию.

Год отсрочки, предоставленный французским королем тем баронам, которые владели землями в Нормандии, истек. Теперь они должны были присягнуть Филиппу, что будут верно служить ему «по французскую сторону моря». Филипп был очень доволен: теперь несколько самых влиятельных вельмож Англии не смогут воевать против него на континенте.

Лорды оказались в весьма щекотливой ситуации: по одну сторону пролива они служили одному господину, по другую — второму. Однако Вильям Маршал и остальные понимали, что иного выхода у них нет — иначе придется отказаться от нормандских владений. С каждым днем недовольство английских баронов Джоном возрастало, а король тем временем разъезжал по стране, собирая деньги на войну. Подобная мера всегда была непопулярна, а теперь особенно — ведь отношения короля с баронами и без того были напряженными. Джон твердо намеревался высадиться с войском во Франции и отвоевать все утраченные владения. Англичане должны понять, что их стране угрожает опасность. Филиппу ничего не стоит из Нормандии высадиться в Англии. Неужто англичане позволят, чтобы французы взяли над ними верх?

Встревоженные угрозой нашествия, люди сами стекались под знамена короля, и Джон в целом мог быть доволен. Обстоятельства складывались против него — зима выдалась тяжелая, продовольствия не хватало, бароны готовили смуту. Они отказались принести присягу королю до тех пор, пока он не подтвердит их права. Джон скрежетал зубами от ярости, однако выбора у него не было — пришлось выполнить все условия лордов.

Король собирал солдат, припасы, вооружение, и к Пасхе в Портсмуте уже стоял мощный флот, готовый к отплытию. Джон выехал в Порчестер, чтобы сделать последние приготовления.

Тем временем с континента поступили сообщения, что Филипп увел войска с нормандского побережья. Очевидно, французский король решил отказаться от рискованной затеи вторжения в Англию и вместо этого повел наступление на Пуату.

— Клянусь глазом Господним! — вскричал Джон. — Самое время нанести удар!

Увы, уже не было королевы-матери, которая могла бы взять на себя защиту Аквитании. Джон с горечью думал, что он совсем один, положиться не на кого. Все вокруг только и твердят, что он должен отказаться от похода.

— Предатели! — вскричал король. — Все предатели!

Главными противниками предприятия были Вильям Маршал и Хьюберт, архиепископ Кентерберийский.

К Хьюберту Джон относился с особым подозрением. Отношения между королем и примасом испортились сразу же после того, как Джон вернулся в Англию. Архиепископ, как многие в Англии, начал понимать, что страной правит безрассудный тиран.

Хьюберт был не просто князем церкви, он был государственным деятелем, причем многие укоряли его в том, что делам светским он придает больше значения, чем делам церковным. Это был человек честный и прямой, заботящийся лишь о благе своей страны. Во время отсутствия короля Ричарда Хьюберт ведал сбором денег в государственную казну — финансовой премудрости его обучил дядя, Ранульф де Гланвиль. Когда понадобилось выплатить выкуп за короля — сто тысяч фунтов стерлингов, — Хьюберт вместе с королевой Альенорой сумел собрать эту огромную сумму, причем, действуя в традициях Генриха II, старался избегать крайних мер и умудрился не навлечь на себя гнев народа.

Разумеется, Хьюберт то и дело ссорился с Джоном, однако у короля хватало ума не слишком обострять отношения с архиепископом — конфликт с примасом не сулил ничего доброго.

Хьюберт тоже находился в Порчестере и всячески убеждал короля отказаться от высадки во Франции. Архиепископ говорил, что момент упущен. Если Джон потерпит поражение и его армия будет разбита, кто защитит страну от французов?

Джон бесился и неистовствовал. Короля как подменили, теперь он, еще недавно не желавший выходить из опочивальни, рвался в бой.

Вильям Маршал тоже считал, что экспедиция закончится неудачей. Была у старого рыцаря и своя причина противиться войне с Францией — ведь он присягнул на верность Филиппу.

Английские бароны относились к Джону со все большим и большим недоверием. Они согласились принять участие в походе, полагая, что отправляются воевать в Нормандию. Теперь же оказалось, что Джон поведет их не в Нормандию, а в Пуату или в Анжу. Эти провинции интересовали лордов гораздо меньше. В Нормандии у многих из них были земли, замки, но какое дело баронам до Пуату и Анжу? Когда выяснилось, что архиепископ Кентерберийский и Вильям Маршал тоже возражают против экспедиции, бароны осмелели и прямо заявили, что за море не поплывут.

Вильям Маршал и еще несколько лордов явились к королю.

— Я во Францию не поеду, — сразу же заявил Маршал.

— Я вас не понимаю! — вскричал король.

— Вы же знаете, милорд, что я обязался не воевать против Филиппа на континенте. Вы сами санкционировали такое решение. Мы заплатили французскому королю, чтобы он дал нам год отсрочки, пообещав, что по истечении этого срока признаем себя его вассалами в Нормандии. Год истек, присяга дана.

— Вы… вы — изменники! — закричал Джон. — Как вы могли присягнуть моему врагу?

— Но вам об этом было известно, милорд.

У короля глаза вылезли из орбит, губы затряслись, и бароны поняли, что сейчас разразится очередной припадок бешенства.

— Взять его! — завопил король. — Я не потерплю рядом с собой предателей!

Воцарилось гробовое молчание. Никто из баронов не тронулся с места. Разве можно поднять руку на самого Маршала?

Король перешел на визг. Указывая на Маршала трясущимся пальцем, он вопил:

— Клянусь ухом и зубом Господним! Этот человек предатель! Он вступил в сговор с французским королем за моей спиной. Мой вассал не может воевать против французского короля! Оказывается, мой вассал присягнул Филиппу на верность! И это человек, которого я считал своим главным советником! Я доверял ему, а он меня предал! Схватить его! Увести его! Посадить в темницу! Пусть сидит и ждет моего решения. А решение это не будет милостивым, Маршал, так и знайте!

Он обвел безумным взглядом лордов.

— Как так?! Никто из вас не трогается с места! Я отдаю приказ, а вы ничего… ничего… ничего не делаете!

Джон задохнулся, потом вдруг сник.

— Понятно, — медленно проговорил он. — Мне все ясно. Каждый из вас — мой враг. Вы все предатели. О, какое вероломство!

Он развернулся и, громко топая, вышел вон.

Итак, Вильям Маршал против него, архиепископ Хьюберт тоже. Бароны затевают мятеж.

— Им не удастся меня остановить! — кричал Джон Изабелле. — Я все равно поступлю по-своему! Вот увидишь! Меня нельзя остановить!

Приготовления к отплытию были ускорены.

Вильям Маршал вновь явился к королю. Вид у него был печальный, виноватый, и впервые Джон воспрял духом — он решил, что рыцарь явился просить у него прощения.

Но не таков был Маршал. Джон внутренне кипел. Этот человек — мой вассал, а держится так, словно у меня нет над ним никакой власти. А ведь я могу засадить его в тюрьму, могу ослепить. Неужто он об этом забыл?

Нет, ты не можешь этого сделать, нашептывал разум. Против тебя восстанет вся страна. Маршала любят лорды, любит простой народ. Не обманывай себя — без поддержки Маршала ты ничто.

И все же Джон накинулся на рыцаря с упреками:

— Ну, зачем вы ко мне явились? Шли бы к своему господину, которому присягнули на верность!

— По эту сторону моря у меня только один господин, — ответил Вильям. — Я служу и всегда хотел служить только вам. Присягнуть французскому королю я был вынужден потому, что он захватил мои земли. А присягу я никогда не нарушаю.

— Неужто вам земли дороже собственной чести?

— Моя честь осталась при мне, государь. Неужели вы не понимаете, что, сохранив за собой наши земли в Нормандии, мы тем самым облегчаем вам задачу? Когда вы отвоюете эту провинцию обратно, вам не придется брать с бою каждый замок. Все главные твердыни Нормандии принадлежат мне и другим английским лордам.

— Неужто вы думаете, что я вам поверю? — язвительно спросил Джон.

— Конечно, милорд. Ведь это сущая правда. Сегодня же я явился к вам, чтобы просить вас распустить армию.

— Что, не хотите, чтобы я воевал с вашим приятелем?

— Если вы имеете в виду французского короля, то я и в самом деле не хотел бы, чтобы вы с ним воевали. Я пришел, чтобы вновь попытаться переубедить вас, хотя знаю, что навлеку на себя ваш гнев. Посмотрите правде в глаза. Филипп захватил обширную территорию, у него многочисленная армия, более мощная, чем ваша. Бароны Пуату коварны и ненадежны, доверять им нельзя. Сегодня они ваши друзья, а завтра, когда ветер подует в другую сторону, переметнутся на сторону Франции. Вы будете воевать на континенте, забрав с собой всех лучших воинов, а Англия тем временем останется беззащитной. Вы нужны здесь, государь. В стране неспокойно. Народ ропщет, он не доволен податями, которые понадобились для снаряжения войска. Бароны того и гляди взбунтуются. Лучше всего распустить армию и остаться в Англии, чтобы не потерять последнее.

— Вы разочаровали меня, Маршал. Я-то думал, что могу на вас положиться.

— Вы можете доверять мне, как и прежде. Я не совершил измены. Вы сами позволили мне принять условия Филиппа. Год истек, и у меня не было выбора. Вот почему я не могу сопровождать вас в походе — тем самым я запятнал бы свою честь… Но я надеюсь, что вы тоже откажетесь от этой затеи.

Джон стиснул кулаки и выругался, но до припадка дело не дошло. Неповиновение баронов произвело на короля тяжкое впечатление. Кто знает, чего можно ждать от этих людей.

Вслух же король сказал:

— Я вызову баронов и поговорю с ними.

Маршал удалился успокоенный.

Джон оглядел собрание, думая, что все эти лорды настроены против него. Правда, у короля есть наемники, которые последуют за ним повсюду, но нельзя же действовать вопреки воле всех министров и всех баронов!

— Вы советуете мне отказаться от войны, — сказал Джон. — Что же, по-вашему, я должен делать?

Некоторые бароны считали, что нужно послать в Пуату небольшой отряд рыцарей, дабы поддержать местное дворянство, сохранившее верность Джону.

— Отряд рыцарей! — фыркнул король. — Неужто этим я спасу Пуату и отвоюю Нормандию? — На глазах у короля выступили слезы. Он один, совсем один, не на кого рассчитывать, не на кого положиться. — Что ж, прекрасно! — воскликнул король. — Я распущу армию. Но меня вы все равно не остановите. Я отправлюсь воевать, захватив с собой лишь по-настоящему преданных мне людей.

Бароны воспротивились и этой затее. Они считали, что в столь смутное время король должен оставаться в Англии.

— Не смейте указывать мне, как я должен себя вести! — взорвался Джон, уже не помня, что сам спросил у лордов совета. — Вы в любом случае остаетесь здесь.

Он покинул собрание и отправился в гавань, где под парусами стоял его личный корабль.

— Готовьтесь! — крикнул Джон. — Мы немедленно отплываем.

Капитан поразился, узнав, что из всего флота в плавание отправляется только одно судно.

— Никто не желает за мной следовать, — объявил Джон. — Я отправляюсь в путь один.

И королевский корабль покинул порт, а войско разошлось по домам.

Джон вовсе не собирался плыть во Францию. Когда полоска берега растаяла вдали, гнев короля утих и он понял, что было бы смехотворно высаживаться на вражеской территории с такой горсткой людей.

Поэтому он велел капитану плыть в Уэрхем и там высадился на берег, горько причитая, что со всех сторон окружен одними изменниками. Он собирался воевать с Францией, дабы защитить свое наследство, а подданные бросили короля в беде. Это они виноваты во всех бедах последнего времени. Король не боится войны, но английские бароны — трусы. Многие из них перекинулись на сторону французского короля, забыв о долге. Поддавшись алчности, они покрыли себя вечным позором.

Джон повсюду говорил о своей горькой участи. Хуже всего, по его словам, было то, что его со всех сторон окружают изменники.

Филипп, разумеется, воспользовался замешательством в стане противника, и в скором времени ему покорилась вся провинция Пуату, кроме городов Рошель, Туар и Ниор.

Хьюберт Уолтер, архиепископ Кентерберийский, отправился в город Боксли, где ему предстояло рассудить спор между епископом Рочестерским и тамошними монахами. Дорога показалась примасу необычайно тяжелой — возраст давал себя знать.

Стар он уже для таких путешествий, да к тому же на шее выскочил здоровенный карбункул, вконец измучивший старика. Утром, едва проснувшись, он почувствовал, что весь горит в лихорадке, и подумал, не прервать ли поездку. Но ссора между церковниками — дело серьезное, ее необходимо вовремя прекратить. В стране и без того бед хватает. В последнее время Хьюберт постоянно испытывал тревогу, особенно после встречи с королем в Порчестере, когда пришлось отказаться от вторжения во Францию. Как ужасны припадки ярости, которым подвержен Джон! Хьюберт хорошо знал, сколь бурным темпераментом обладают отпрыски Анжуйского рода. Почти каждый из королей и принцев страдал пороком несдержанности. Может, и правду говорят, будто в древние времена один из герцогов Анжуйских женился на ведьме. Генрих II тоже был бешеный. Ричард Львиное Сердце в гневе повергал окружающих в ужас, однако у Джона ярость достигала поистине чудовищных размеров. Король буквально терял рассудок, и казалось, что в него вселяется дьявол. Опасно, когда человек с таким нравом стоит во главе государства.

Архиепископ частенько ломал голову, пытаясь понять, что произошло с юным Артуром. Юношу содержали в Руане, затем туда отправился Джон, после чего принц исчез. Дай Бог, чтобы король не обагрил своих рук невинной кровью. Тем самым он навлек бы страшную беду и на себя, и на Англию.

Отношения между королем и примасом вроде бы наладились, но в любой момент могла вспыхнуть новая ссора. Все монархи испокон веков враждовали с Церковью, но Джон частенько переходил границы допустимого, да и дипломат из него неважный.

Может быть, все-таки лучше было сделать королем Артура? Привезли бы мальчика в Англию, воспитали бы как положено…

Архиепископ покачивался в седле, лицо его пылало от жара. Карбункул дергал, пронизывал болью. Скорей бы уж привал. К тому времени, когда кортеж достиг городка Тинхем, Хьюберт так выбился из сил, что сразу же улегся в кровать, даже есть ничего не стал. Свита встревожилась не на шутку.

— Дайте мне немного отдохнуть, — сказал Уолтер. — Высплюсь хорошенько, а наутро с Божьей помощью продолжим путь. Сделаем наше дело и вернемся к себе в Кентербери.

А на следующее утро ему стало еще хуже. Опухоль воспалилась, жар усилился. Архиепископ то и дело начинал бредить. Пришлось остаться в Тинхеме на несколько дней.

Лихорадка все усиливалась и усиливалась. На третий день по приезде в Тинхем Хьюберт Уолтер скончался.

Нужно было немедленно известить короля о смерти примаса, и гонец с печальной вестью во весь опор поскакал в Вестминстер, где в это время находилась королевская чета.

Посланца сразу же провели к трону, ибо было ясно, что он привез какую-то важную новость.

— Милорд, — воскликнул гонец, — архиепископ Кентерберийский умер!

Джон вскочил на ноги, губы его растянулись в неспешной улыбке.

— Это правда?

— Да, милорд. У него на шее была опухоль, и он умер в Тинхеме от лихорадки.

Джон с улыбкой взглянул на королеву.

— Ты слышала? Хьюберт Уолтер, архиепископ Кентерберийский, умер. Вот теперь я стану настоящим королем.

Когда в Кентербери стало известно о смерти архиепископа, монахи обители святого Августина собрали конклав, чтобы обсудить кандидатуру нового пастыря. По давней традиции монахи этого монастыря сами избирали архиепископа, и отказываться от своей привилегии они были не намерены.

Аббат сказал, что смерть Хьюберта Уолтера — большая утрата, но еще хуже получится, если архиепископом изберут человека, не готового отстаивать интересы Церкви. Нужно безотлагательно выбрать самого достойного и отрядить депутацию в Рим, дабы его святейшество подтвердил выбор монахов.

Братия разошлась, чтобы встретиться вновь через неделю. Однако к тому времени в Кентербери уже прибыл король.

Он сказал, что хочет отдать последние почести покойному архиепископу, его дорогому другу и советнику. Джон произнес целую речь, высоко отзываясь о несравненных достоинствах покойного. В глубине души король вовсю потешался. Ситуация вполне соответствовала его представлению о юморе.

— Теперь очень важно, — сказал он аббату, — выбрать достойного преемника. Бедняжка Хьюберт ужасно расстроится, взирая на вас с небес, если вы изберете неудачного кандидата. Конечно, такого праведника, как Хьюберт, вы не найдете, но, по крайней мере, нужно постараться, чтобы новый примас не посрамил своей мантии.

— Мы только об этом и думаем, — сказал аббат.

Джон насторожился. «Понятно, голубчики, — подумал он, — хотите посадить мне на шею своего ставленника, который будет пресмыкаться перед Римом. Знаю я вас, церковников. Ну уж нет, милейший аббат, следующий архиепископ будет моим человеком».

— Да-да, — сказал Джон вслух. — Этот человек должен заботиться и о благе Церкви, и о благе королевского двора. Вы уж пораскиньте мозгами как следует. Я тоже много рассуждал на эту тему, и мне пришло в голову, что самой лучшей кандидатурой был бы Джон де Грей, епископ Норвичский, преданный слуга Англии.

Аббат пришел в ужас. Всем было известно, что Джон де Грей — клеврет короля. Про Хьюберта говорили, что он не столько церковник, сколько государственный деятель, но, по крайней мере, Хьюберт не забывал об интересах Церкви. Что же касается Джона де Грея, то он всецело зависим от короля — именно поэтому Джон и остановил на нем свой выбор.

Поскольку аббат молчал, Джон вновь принялся превозносить достоинства усопшего.

— Увы, увы, — сказал он, — такого, как он, мы больше не найдем, — а мысленно добавил: «Ну и слава Богу».

Король присутствовал на церемонии похорон и задержался в Кентербери еще на целых шесть дней. Он был особенно милостив с монахами, ни словом более не упомянул о Джоне де Грее, однако про себя решил, что, вернувшись в Вестминстер, немедленно пошлет посольство к папе римскому. Возмутительно, но без этого не обойтись — все предшествующие короли вынуждены были поступать точно так же. Зависимость от Рима — тяжкое ярмо на шее монарха. Неспроста между Церковью и государством издавна существует напряженность. Поэтому для короля особенно важно, чтобы первый церковный пост в государстве занимал его единомышленник. Примасом должен стать Джон де Грей, и больше никто.

Как только король уехал, аббат вновь собрал братию и сказал:

— Совершенно очевидно, что король остановил свой выбор на епископе Норвичском. Это человек короля. Он будет беспрекословно подчиняться его величеству. Если король пожелает отменить привилегии Церкви, такой архиепископ не станет ему перечить. Для Церкви настанут тяжкие времена.

Кто-то из монахов напомнил аббату, что по традиции архиепископа выбирают в обители святого Августина, а затем папа римский утверждает кандидатуру.

— Это я и предлагаю сделать, — сказал аббат.

— Против воли короля? — засомневался кто-то.

— Дело это не государственное, а церковное, — твердо ответил настоятель. — Мы должны воспользоваться своей привилегией. Выберем архиепископа и отправим его в Рим, чтобы он заручился поддержкой его святейшества. Лишь после этого наш избранник займет кресло архиепископа.

Некоторые монахи из числа наиболее робких запротестовали, страшась королевского гнева, но аббат напомнил им, что бывают времена, когда Церковь должна проявлять твердость. Ведь именно в Кентербери святой великомученик Томас Бекет осмелился выступить против монарха, тем самым подав пример всем служителям Церкви. Нужно немедленно, нынче же ночью, втайне избрать архиепископа, посвятить его в сан и отправить с посольством в Рим. К тому времени, когда тайное станет явным, санкция папы будет уж получена и король не сможет ничего предпринять.

У монахов не было выбора. Они должны были или капитулировать перед королем, или проявить решимость. На секретном конклаве новым архиепископом был избран субприор Реджинальд, человек ученый и благочестивый, а главное — искренне преданный Церкви. Избранника посвятили в сан перед алтарем, усадили на архиепископский престол. Как и было решено, Реджинальд немедленно отбыл в Рим, чтобы сообщить папе о решении кентерберийских монахов. После того как Рим санкционирует выбор, дело можно считать решенным.

— Очень важно соблюдать тайну, — сказал братии настоятель. — Я требую, чтобы все вы дали обет молчания.

Реджинальд поклялся, что будет держать язык за зубами, и в тот же день отбыл в Рим.

Король тоже не терял времени даром. Вернувшись из Кентербери, он вызвал к себе Джона де Грея.

Король пребывал в отличном расположении духа. С таким архиепископом можно будет не опасаться противодействия со стороны Церкви. Отличная кандидатура, ничего не скажешь.

— Мой славный епископ, — начал Джон. — Я рад вас видеть. У меня для вас большие планы. Как вам нравится город Кентербери?

— Кентербери, милорд?!

— Как у вас глаза-то разгорелись, а?

— Милорд, мне известно, что Хьюберт мертв…

— Прескверный был старикашка. Хотел, чтобы государство подчинялось Церкви. Напрямую он этого, конечно, не говорил, но я-то его насквозь видел. Теперь, слава Богу, Хьюберта больше нет, но местечко пустовать не должно. Я знаю, что вы мой добрый друг, и решил сделать архиепископом Кентерберийским вас.

— О, милорд! — Джон де Грей бросился на колени и поцеловал королю руку.

— Милейший епископ, я уверен, что вы будете служить мне верой и правдой. Прежде вы были мне хорошим секретарем и добрым другом. Я знаю, что с таким примасом неприятностей у меня не будет.

— Я буду служить вам душой и телом, — уверил короля епископ.

— Знаю-знаю. Я прямо сейчас отправлю в Рим послов, хоть мне это, честно говоря, и не по душе. Когда же вас утвердят в звании архиепископа, мы славно поработаем вместе на благо нашей страны. Церковь должна знать свое место.

Распрощавшись с епископом Норвичским, Джон остался вполне собой доволен.

Папа Иннокентий III, в миру Лотарио из Сеньи, был человеком незаурядным. Кардиналом и несомненным наследником святейшего престола он стал еще шестнадцать лет назад, когда тиару надел его дядя Клемент III. Иннокентий был человеком весьма образованным, прекрасно разбирался в законах и живо интересовался политикой. Его не устраивала роль символического главы христианского мира, распоряжающегося лишь делами церковными. Папа считал, что все короли и правители подвластны закону Церкви, а потому должны повиноваться Наместнику Божию на земле.

Каждый из римских пап неминуемо сталкивался с проблемами противостояния Церкви и государства. Однако Иннокентий был исполнен решимости одержать верх над мирской властью. Покойный Хьюберт Уолтер, с его точки зрения, был идеальным примасом — человеком сильным, неуступчивым, активным в политике. Именно таких людей Иннокентий хотел бы видеть во главе всех церквей христианского мира.

Папа изрядно удивился, когда в Рим прибыл Кентерберийский субприор Реджинальд и стал ходатайствовать об утверждении его в должности архиепископа. Иннокентий никогда прежде не слыхивал о Реджинальде, а, судя по секретности, с которой прибыл англичанин, можно было предположить, что в Англии не все согласны с его кандидатурой. Затем выяснилось, что Реджинальд избран лишь кентерберийскими монахами, а король и английские епископы ничего об этом выборе не знают. Иннокентий решил не торопиться, выяснить все обстоятельства этого дела поподробнее.

Для начала он отправил к Реджинальду своих эмиссаров, чтобы англичанин предъявил верительные грамоты. Субприор уверил посланцев, что действительно избран в архиепископы кентерберийской братией, которая по древней традиции обладает этой привилегией. В прошении на имя его святейшества Реджинальд именовал себя «избранным архиепископом».

На папу подобная аргументация не подействовала, он решил выждать. Тем временем Реджинальд томился от бездействия и сгорал от нетерпения. Встречаясь с людьми, он не делал секрета из своей миссии, рассказывал всем и каждому, что является законно избранным и даже прошел церемонию посвящения в сан. Свои письма Реджинальд подписывал не иначе, как «избранный архиепископ», и вскоре весь Рим уже знал, зачем прелат прибыл к папскому престолу.

Разумеется, многие сочли своим долгом сообщить о столь примечательном событии в Англию. Король Джон находился у себя в Вестминстере, когда прибыл первый из гонцов с новостями из Рима.

Джон не торопился с выбором нового архиепископа, имея на то вполне простую и ясную причину: пока архиепископский престол свободен, все доходы примаса поступают в государственную казну.

Узнав о случившемся, король впал в ярость. Итак, монахи задумали обвести его вокруг пальца! Оказывается, они уже выбрали своего кандидата и даже успели отправить его в Рим. Невероятная наглость!

Джон крикнул слугам:

— Собирайтесь в путь! Я немедленно отправляюсь в Кентербери.

Когда король отправлялся в дорогу — а это случалось часто, — об этом знали все вокруг. Выглядел королевский кортеж так: впереди верхом ехали король и королева, за ними свита, далее — паланкины, в которых высочайшие особы могли отдохнуть; потом министры, рыцари, придворные, музыканты, актеры, слуги. В повозках везли перины и кастрюли, даже любимую мебель их величеств. К процессии то и дело присоединялись бродячие торговцы, шлюхи, жонглеры — каждый надеялся немного заработать, раз уж подвернулась такая удача.

Поэтому кентерберийские монахи узнали о приближении короля задолго до прибытия Джона. Догадаться о причине высочайшего визита было несложно, и братия затряслась от страха. Первым делом аббат отправил гонца в Рим, чтобы известить Реджинальда об отмене его избрания. Реджинальд сам виноват — не сдержал слово, слишком много болтал, поэтому пусть пеняет на себя.

Прибыв в Кентербери, Джон сразу же отправился в аббатство. Перед ним предстали настоятель и старшие из братьев. Все они тряслись от ужаса.

— Клянусь ухом, зубом и коленкой Господа Бога нашего! — завопил Джон так, что его голос гулким эхом раскатился под сводчатыми потолками. — Так вот вы что задумали, изменники, мерзавцы! Вы выбрали себе архиепископа? Подлые интриганы! Вы меня обманули! Вы согласились принять Джона де Грея, а тем временем поспешили посадить на престол своего человека!

— Вовсе нет! — дрожащим голосом ответил аббат. — Вас ввели в заблуждение, милорд.

Джон слегка подобрел:

— Как же так! А мне говорили, что вы избрали вашего субприора Реджинальда. Разве вы не посылали его в Рим за папским благословением? Он утверждает, что его уже возвели в сан. Если это так, то, клянусь глазом Господним, я в два счета низведу его обратно.

— Нет-нет, — лепетал аббат. — Все это неправда.

Джон как бы в шутку схватил настоятеля за плечи и заглянул ему в глаза. В эту минуту вид у короля был поистине устрашающий: налитые кровью глаза с расширенными зрачками, оскаленные зубы, искаженные безумной жестокостью черты.

— «Нет-нет, это неправда», — передразнил он. — Еще бы: сэр аббат, ведь вы не такой дурак, чтобы бунтовать против короля. По-моему, я уже сообщил вам, что архиепископом должен стать Джон де Грей.

— Да, милорд, вы сказали, что из него получится хороший примас.

— А вы мне не возразили, поэтому я знаю, что вас оклеветали. Вы человек Божий и не стали бы обманывать своего короля. Иначе на вас обрушился бы гнев небесный. И земной тоже, уверяю вас. Клянусь рукой и ногой Господа, за подобное вероломство я подверг бы вас самой жестокой каре. Но я рад, что вы ни в чем не виноваты. Иначе мне пришлось бы выполнить свой долг и вырвать вам язык — чтобы вы не лгали своему государю.

Аббат и монахи дрожали от ужаса и хотели только одного — умилостивить короля.

— Милорд… милорд… — лепетал аббат, потеряв рассудок от ужаса.

— Ну же, говорите, — приказал ему Джон. — Вы ни в чем не виновны, а невинным я зла не сделаю. Что вы хотите сказать?

— Мы… мы выберем архиепископа немедленно, в вашем присутствии, чтобы вы остались довольны.

— Отлично сказано. Выбирайте Джона де Грея. Потом мы отправим посольство в Рим к папе. Досадная формальность, но, увы, необходимая. Не теряйте времени, друзья мои, беритесь за дело. Я вижу, что у нас с вами мир и согласие.

В тот же день Джон де Грей был избран архиепископом, а в Рим отправилось посольство, чтобы известить папу об избрании.

Когда Реджинальд узнал, что в Рим прибыло новое посольство, он впал в ярость. Новый кандидат, в отличие от субприора, пользовался поддержкой самого короля, но Реджинальд был не из тех людей, кто легко уступает. Он считал себя законным архиепископом, уже возведенным в сан, и отказываться от своего звания не собирался. Реджинальд предъявил папе новые доказательства своих полномочий, а Иннокентий III тем временем уже успел принять посольство из Англии.

Английские епископы возмутились, узнав, что оба кандидата выдвинуты без их участия. Некоторые из этих епископов находились в Риме, так что у них была возможность лично выразить папе свой протест.

Иннокентий разозлился. Все это выглядело крайне подозрительно. Сначала тайное избрание архиепископа, теперь вдруг новый кандидат — Джон де Грей, который, как было известно Иннокентию, целиком и полностью поддерживал короля Джона и вряд ли станет отстаивать интересы Церкви. Хоть папа и считал себя верховным правителем христианского мира, он отлично понимал, что без крайней нужды ссорится с земными владыками не стоит, поэтому пренебречь волей английского короля было бы неразумно. Но, с другой стороны, нельзя допустить, чтобы преданный слуга короля стал примасом Англии.

В подобных случаях Иннокентий всегда прибегал к политике проволочек, считая, что время само подскажет решение.

В конце концов, вердикт его святейшества был таков: избрание Реджинальда состоялось в нарушение традиций, а потому не может быть признано Римом. Тем не менее к моменту избрания архиепископом Джона де Грея примас формально наличествовал, а потому повторное избрание тоже недействительно. Таким образом, архиепископский престол Кентербери продолжал оставаться вакантным.

Воспользовавшись ситуацией, Иннокентий предложил в английские примасы своего собственного кандидата, некоего Стивена Лэнгтона. Иннокентий рассудил, что этот человек устроит всех, ибо он слыл достойнейшим и ученейшим мужем Церкви. Кроме того, по рождению он был англичанином. Правда, на родине Лэнгтон прожил недолго, ибо почти всю свою жизнь сначала учился, а потом преподавал в Парижском университете. Там он читал лекции по теологии и приобрел репутацию славнейшего богослова своей эпохи. Сам король Филипп, высоко чтя Лэнгтона, удостоил его своей дружбы. Почтенный профессор был известен как человек высокой и безупречной нравственности.

Примерно с год назад Иннокентий решил, что столь достойному слуге Церкви место в Риме, и назначил его настоятелем собора св. Хризогона в сане кардинала. В Риме Лэнгтон тоже читал лекции по теологии и пользовался расположением его святейшества. Папа считал, что этот прелат может принести Церкви великую пользу.

Когда Стивена Лэнгтона пригласили в Рим, король Джон отправил ему поздравительное письмо, ибо в лице профессора всей Англии была оказана высокая честь. Джон писал, что счел бы за честь принять у себя при дворе прославленного соотечественника. Если же Лэнгтон предпочитает жить в Риме, вблизи святейшего престола, то пусть не забывает о своем английском происхождении.

Тогда Иннокентий немало повеселился. Неужто Джон и в самом деле считал, что в лице Лэнгтона будет иметь своего человека при папском дворе? Почтенный Лэнгтон не из тех людей, кого можно подкупить или запугать. При любых обстоятельствах он будет отстаивать свои убеждения и интересы Церкви. Светские правители ему не страшны.

Созвав английских епископов и монахов, папа объявил им, что останавливает свой выбор на Стивене Лэнгтоне, ибо более достойной кандидатуры на пост архиепископа Кентерберийского нет и быть не может. После смерти незабвенного Хьюберта престол пустует. Избрание Реджинальда, проведенное втайне, недействительно; нельзя признать архиепископом и Джона де Грея, ибо он занял престол еще до того, как Реджинальд был смещен. С точки зрения Иннокентия, ни один из этих кандидатов не может сравниться со Стивеном Лэнгтоном.

Монахи пришли в замешательство, но выбора у них не было: английский король был далеко, а папа близко. Иннокентий в гневе страшен — все это знали. Он может отлучить неугодного человека от Церкви, а страшнее этого ничего не бывает. Тот, кто умирает отлученным, обречен на вечное проклятие.

И все же английские церковники медлили. Ведь им придется возвращаться на родину и держать ответ перед королем. Что хуже — гнев короля или гнев папы? Ответ был ясен: для духовного лица владыка церковный превыше владыки земного.

Все, кроме Элиаса, епископа Брентфилдского, который осмелился воздержаться, проголосовали за Стивена Лэнгтона.