Чужие страсти

7

— Нет, нет и еще раз нет! — Абигейл резко выдернула из букета его центральный элемент. — Я же специально предупреждала вас — никакого молочая![51] — Несмотря на это время года — до Рождества оставалось всего три недели, — Абигейл все равно не могла видеть молочай. Во время похорон ее матери вся церковь была уставлена этими цветами. Она ткнула букетом в сторону несчастного продюсера и жестко бросила: — В следующий раз будьте внимательнее, когда слушаете мои инструкции!

— Конечно. Простите, — извиняющимся тоном пробормотала молодая девушка и с покрасневшим от волнения лицом поспешила уйти, чтобы заменить цветы, которые вызвали такое раздражение у Абигейл.

Абигейл хмурилась, переставляя все на своем столе, где в конце программы крупным планом должны были показать десерт, который она приготовила к утренней передаче «А.М.Америка». Черт возьми, куда запропастился стилист? В конце концов, компания платит им как раз за то, чтобы они были лучшими в своем деле.

Абигейл приехала на студию незадолго до утренней передачи, поэтому у нее не было возможности проверить все заранее, как она это делала обычно. Она опоздала с выездом из дома по той простой причине, что Лайла положила выстиранное белье не в те ящики, а потом еще движение по автостраде Генри Гудзона застопорилось в связи с ремонтом. Поспешив на съемочную площадку, Абигейл придирчиво осмотрела все, что было разложено на столе для приготовления миниатюрных корзиночек с клюквой и маскарпоне в разделе блюд для праздничного приема, а также уже готовые корзиночки. Единственной фальшивой нотой был этот молочай.

Кто-то мог бы просто не придать этому значения, но Абигейл не походила на других. Именно внимание к деталям сделало ее тем, кем она была теперь. Занимаясь организацией приема, выпуская книгу или готовя презентацию для прессы, она неизменно стремилась сосредоточиться на мелочах и не терять из виду общую картину. Она всегда помнила, что нельзя использовать чернику на фуршетном столе, потому что гости при самообслуживании могут обронить ягоды на ковер (ошибка, допущенная ею много лет назад, когда она только начинала), выискивала опечатки в корректурных оттисках и замечала, если какой-нибудь волосок — или цветок — был в кадре не на своем месте.

Сейчас, когда она шла поправить прическу и сделать макияж, в голове у нее почему-то крутилась строчка из детской песенки: «Не было гвоздя — подкова пропала…»

В ее жизни все было так же, только наоборот. Она начинала, не имея ничего, и построила свой бизнес шаг за шагом, гвоздик за гвоздиком, сражаясь и побеждая в битве с такими, как дядя Рэй, который бы просто уничтожил ее. Мать учила ее, что, если человек хочет подняться, ему нужно больше работать и, чем бы он ни занимался, делать это намного лучше остальных. Поэтому Абигейл всегда искала пути, как выделиться среди общей массы. Она открыла свой банкетный бизнес в то время, когда мини-киши, бывшие тогда очень популярными, уже начинали отходить в прошлое и быстро уступали место оригинальным и новаторским hors d’oeuvre[52] — марокканским сигарам, свернутыми из листового теста рулетикам с начинкой из спаржи и сморчков, рыбе хамачи, обсыпанной крошкой из мяса тунца, подаваемой в китайской суповой ложке, поджаренным на гриле гренкам с мясом осьминога и миниатюрным порциям крем-брюле с фуа-гра. Банкеты, которые обслуживала Абигейл, были ни на что не похожи и, естественно, начали пользоваться большим спросом.

Но порой случались вещи, которые не могла контролировать даже она. Как, например, этот пожар в Лас-Крусес. Усаживаясь в кресло в гримерной, она чувствовала, как от этой мысли начинаются спазмы в желудке. В течение дня Абигейл обычно была слишком занята, чтобы переживать по этому поводу. Мысли о несчастной девушке, погибшей в огне, преследовали ее преимущественно ночью. В результате она спала урывками. Часто по ночам она поднималась с постели, где раздражающе крепко спал Кент, и, спустившись вниз, принималась читать или смотреть телевизор. Прошлой ночью она спала всего около четырех часов. Нужно ли удивляться, что сегодня она вела себя так неуравновешенно?

И все-таки это не оправдывало ее. Вспоминая, как она набросилась на эту молодую и явно неопытную девушку-продюсера, Абигейл пожалела о своем поступке практически сразу же после этой вспышки. Но не подобное ли щелканье кнутом привело — хотя, возможно, и косвенным образом — к трагедии в Лас-Крусес? С другой стороны, подумала она, проблема сегодняшнего поколения молодых людей заключается в том, что все, начиная с родителей, постоянно потворствуют им, непрерывно твердя, что они особенные, и поощряя их даже тогда, когда они ничем этого не заслужили. Иногда хороший пинок под зад — это как раз то, что требуется. Добро пожаловать в реальную жизнь.

Знакомство самой Абигейл с реальной жизнью скорее напоминало прыжок в воду с подвесного моста. Буквально через несколько дней после смерти матери она уже ехала на автобусе в Коннектикут, где договорилась насчет собеседования о приеме на работу. Она вынашивала свой план побега довольно длительное время, проводя долгие часы в публичной библиотеке за изучением объявлений о вакансиях в газетах разных больших городов. Когда она нашла объявление в «Нью-Йорк таймс» о том, что в семью из Гринвича требуется личный повар, это запало ей в душу. Абигейл очень хотела попасть на это собеседование и поэтому наврала про свой возраст, заявив, что ей двадцать один. К счастью, она выглядела старше своих семнадцати и хорошо умела управляться на кухне благодаря наставлениям мамы. Удача не оставила ее, поскольку, приехав к особняку в стиле Тюдор по улице Гейтуэй-Драйв, она нашла хозяйку, миссис Генри, в полной растерянности. Оказалось, что человек, нанятый ею для организации большого приема, который она устраивала в ближайший уик-энд, подвел ее из-за какой-то путаницы со своим графиком работы. С хладнокровием, удивившим ее саму, Абигейл вмешалась в ситуацию, уверенно заявив миссис Генри, что она легко справится с этой задачей, хотя на самом деле ей никогда в жизни еще не приходилось обслуживать банкеты. Весь ее опыт в этой области заключался в том, что она много раз внимательно наблюдала за тем, как принимали своих гостей Меривезеры, когда у них работала ее мать. Миссис Генри тут же наняла ее.

А теперь взгляните на нее. Абигейл сделала карьеру, за которую многие люди готовы были бы поубивать друг друга. Красивый муж со своим независимым бизнесом. Умная и красивая дочь. Так чем же она недовольна? Почему любая мелочь вызывает в ней приступ раздражения?

Частично это было связано с Кентом. Не имело смысла отрицать, что они постепенно отдаляются друг от друга. Муж любил говорить, что они похожи на пару лебедей, соединившуюся на всю жизнь. Но с недавних пор они напоминали Абигейл скорее пару золотых рыбок, которые постоянно вьются рядом, по-настоящему не прикасаясь друг к другу. Она даже не могла вспомнить, когда у них с ним в последний раз был секс. В этом, конечно, была виновата не только она. Кент посвящал значительную часть времени и энергии своим пациентам — к тому же под его опекой находились еще и домашние животные, — и часто, когда Абигейл возвращалась с работы, его просто не было дома (хотя относительно этого у него, похоже, наступала кратковременная потеря памяти). Живой пример: вчера вечером она приехала домой рано, намекнув ему утром, что настроение у нее любовное, но застала только приклеенную на холодильнике записку, в которой говорилось, что он, вероятно, вернется поздно и что ждать его не нужно. Кент приехал только к полуночи. Весь вечер он провел на очередном бурном собрании в муниципалитете. К тому моменту она уже чувствовала себя слишком уставшей для секса. Но еще более невыносимым было то, что Абигейл не могла высказать свое недовольство. Кент занимался «добрыми дедами», тогда как она служила богу коммерции. С его точки зрения, тут и сравнивать было нечего.

Впрочем, она по-прежнему любила его и надеялась, что он ее тоже любит. Когда все эти ужасные дела с фабрикой будут улажены, она торжественно пообещает себе организовать поездку в какое-нибудь романтическое место. Париж… или, может быть, Венеция, где они проводили свой медовый месяц. Да, Венеция, точно, мечтательно подумала она. Лучшего места, чтобы вновь разжечь их былую страсть, просто не найти.

Она сидела с закрытыми глазами, пока гример, пожилая женщина по имени Кандас, пудрила ей нос и наносила на веки тени. Обычно, делая себе прическу и макияж, Абигейл болтала с Кандас, занимавшуюся своим делом уже очень давно и накопившую за это время столько всяких историй, что их хватило бы слушать всю жизнь. От этих историй, любила шутить Кандас, «ваши волосы сами станут вьющимися, без всяких моих бигуди». Но сегодня Абигейл молчала, погрузившись в свои фантазии о том, как они с Кентом удобно устроятся в апартаментах напротив дворца Гритти. Ее воображение рисовало, как они будут завтракать на террасе после сумасшедших утренних любовных утех, когда вдруг ее мечты были грубо прерваны другой картиной, внезапно возникшей в сознании из ниоткуда: Лайла, моющая пол у них в кухне. Именно такую сцену она застала вчера, когда приехала домой после работы.

По каким-то причинам, увидев Лайлу, стоявшую на четвереньках со щеткой в руках, как какая-то сказочная Золушка, она вдруг испытала раздражение.

— Неужели в этом действительно есть такая уж необходимость? — спросила она, обходя Лайлу, чтобы взять из шкафа бокал для вина.

— Но ты ведь сама этого хотела? — после небольшой паузы ответила та, бросив на нее невинный взгляд.

На ней было ситцевое платье, которое Абигейл определила как ретро-модель в стиле Лили Пулитцер, волосы подвязаны шарфом, а в ушах сияли бриллиантовые сережки — встреча Брук Астор[53] с поломойкой в исполнении Кэрол Бернет[54].

— Да, однако нет нужды доводить это до абсурда. Это же не театральное представление. Неужели нельзя просто пройтись шваброй?

Ее не покидало чувство, что Лайла с головой погрузилась в свою новую роль, чтобы вызвать у нее сочувствие. Нет, так рассуждать было глупо: Лайла никак не могла знать, что она сегодня вернется домой рано.

Лайла только пожала плечами и ответила тоном, граничащим с дерзостью:

— Как скажешь. Ты здесь босс.

«Эта будет гнуться, но не сломается», — подумала Абигейл.

Лайла всегда выполняла то, о чем ее просили, не давая повода для претензий, но Абигейл постоянно замечала ее горделиво поднятый подбородок или вызывающий огонек в глазах. Ситуации не способствовало и то, что Кент относился к Лайле как к другу семьи, который вызвался помочь им по дому, а Брюстер неистово скакал вокруг нее, виляя хвостом, когда она только появлялась в проеме задней двери. И даже Феба уже относилась к ней по-другому. Дочь не просто терпела Лайлу — та, похоже, начала ей нравиться.

У Абигейл крепло решение расстаться с Лайлой. Она, возможно, так бы и поступила, если бы случайно не всплыло одно новое обстоятельство: накануне Кент мимоходом обмолвился, когда они готовились ложиться спать, что переговорил о брате Лайлы с одним своим приятелем-доктором.

При упоминании о Воне сердце Абигейл забилось учащенно, хотя она и пыталась говорить обычным тоном.

— А что с братом Лайлы?

Кент замер, натягивая пижамные брюки.

— А Лайла тебе не говорила? — Он, казалось, был немало удивлен. Это и понятно: Абигейл не посвящала мужа во все перипетии ее сложных взаимоотношений с Воном.

— Не говорила мне что? — спросила она.

— У него рак.

— Рак? — Прошло более двух десятилетий с тех пор, как они виделись с Воном, но это известие почему-то больно ударило ее.

У нее было такое чувство, будто из легких выбило весь воздух.

— Лимфома не-Ходжкина, — продолжал Кент. Она, видимо, выглядела потрясенной, потому что он замолчал и озабоченно посмотрел на нее. — Абби, с тобой все в порядке? На тебе лица нет.

— Я… я в норме, — запинаясь, ответила она. — Просто я не знала, что он болен.

Кент хмуро кивнул.

— Это вторая стадия, так что шансы на выздоровление у него хорошие. Но лечение предстоит очень долгое.

— Бедный Вон, — пробормотала она, качая головой, и тяжело опустилась на подушку, забыв, что в руке у нее по-прежнему остается щетка для волос.

Кент озадаченно взглянул на жену.

— Я не знал, что вы были с ним так близки.

Абигейл не знала, что именно рассказать ему, — он мог спросить, почему она не сделала этого раньше, — и поэтому ограничилась неполной правдой.

— Вон всегда был так добр ко мне, — произнесла она, решив остановиться на этом.

С тех пор это постоянно крутилось у нее в голове. Абигейл не могла уйти от мыслей о Воне и его болезни. И хотя в последний раз они встречались более двадцати лет назад, она понимала, что больше медлить нельзя — другого такого шанса у нее может и не быть.

Но проще сказать, чем сделать. Из Лайлы было очень трудно выудить какие-либо подробности о брате. С первого раза удалось лишь выяснить, что Вон остановился в городе у какой-то своей подруги.

— Может, дать ему твой телефонный номер? — уклончиво предложила Лайла. — Тогда он позвонит тебе, как только почувствует, что в состоянии сделать это.

— Или я могла бы оставить ему сообщение.

Лайла бросила на нее хмурый взгляд, который Абигейл помнила еще с детских времен: ее бывшая подруга смотрела так, когда упиралась.

— Не думаю, что Вон захочет, чтобы на автоответчик его подруги записывались звонки для него.

— А мобильный телефон у него есть?

— У Вона? — Лайла насмешливо фыркнула. — Ты забыла, что речь идет о парне, который в основном проводит свое время в местах, где нет даже водопровода, не говоря уже о покрытии сотовой связи. Обычно он звонит мне через спутниковый телефон.

Абигейл чувствовала, что теряет терпение.

— Ладно, не важно. Просто дай мне нынешний номер Вона. Нет, правда, Лайла, я не вижу здесь никаких проблем. Я ведь не собираюсь докучать ему звонками в неудобное для него время. Я просто хочу… — Она осеклась. Действительно, чего же она на самом деле хочет? — Узнать, как у него дела.

— Я же говорила тебе, что он чувствует себя вполне сносно. Лучше, чем ожидалось, во всяком случае.

— Я хотела бы сама в этом убедиться, если ты не возражаешь.

— В настоящее время он общается только с близкими друзьями, — с многозначительным видом произнесла Лайла.

Решив не принимать этот маленький укол на свой счет, Абигейл беззаботно ответила:

— Тогда он тем более будет рад услышать меня.

В конце концов ей удалось выпытать у Лайлы адрес, по которому остановился Вон, и в придачу номер его телефона. Но толку от этого было мало. Абигейл оставила несколько сообщений, но ни на одно из них ответа пока не получила. Неужели Вон действительно так болен, что не может снять трубку? Эта неопределенность острыми зубками постоянно грызла ее изнутри. А если он находится в состоянии, требующем помощи, которую Абигейл не в силах ему оказать? Личная сиделка? Деньги, чтобы поддержать его, пока он вновь не станет на ноги? Что бы это ни было, Абигейл хотела протянуть ему руку, как сделал для нее Вон, когда она нуждалась в поддержке. Он не отвернулся от нее, в отличие от остальных Меривезеров. Теперь пришло время отплатить ему тем же.

После пары беспокойных ночей Абигейл решила, что, если Вон не ответит на ее звонки, она просто заедет к нему без предупреждения, даже рискуя застать его в неподходящий момент. На самом деле она планировала сделать это сегодня, как только закончится ее часть программы.

Обдумывая намеченную перспективу, Абигейл со свежим макияжем и новой прической вернулась на съемочную площадку и встретила там Дану Зайглер, ведущую программы, которая что-то обсуждала с режиссером, Тимом Граберманом. Тим, со своими выпученными глазами, угловатыми движениями, длинными руками и ногами, напоминал ей большое насекомое — палочника[55], тогда как Дана с ее огненно-рыжими волосами была похожа на олимпийский факел посреди небольшой, сбившейся вокруг нее толпы теле- и звукооператоров. Она заметила Абигейл и, улыбнувшись, помахала ей рукой, словно они были старыми подругами. По сути так оно и было. За те восемь лет, что Абигейл регулярно вела свою рубрику на «А.М.Америка», здесь сменилось много ведущих и продюсеров — постоянными действующими лицами оставались только они с Даной.

«Ничто не продолжается вечно», — настойчиво шептал Абигейл внутренний голос. А вдруг публике станет известно, что она отчасти виновата в смерти той бедной девушки из Лас-Крусес? Если терзающее ее чувство вины является индикатором будущей отрицательной реакции общественности, то это могло означать конец карьеры. При этой мысли сердце Абигейл тревожно сжалось.

Когда через несколько минут накатили камеры и Дана начала свое тридцатисекундное вступление, Абигейл понадобился весь опыт публичных выступлений, чтобы на ее лице не отразились бессонные ночи и пережитый ею стресс. Зрители не должны видеть никаких трещин на парадном фасаде, думала она, им незачем знать, что под этой спокойной и улыбающейся маской скрывается такой же человек, как все они, который тоже совершает ошибки и подвержен душевным страданиям.

Укладывая листовое тесто в формочки для корзинок, размешивая разбавленный клюквенный сок с размягченным маскарпоне и затем добавляя в них взбитые сливки, она непринужденно болтала с Даной, как будто они находились на кухне у нее в Роуз-Хилл. Затем, раскладывая ложкой отваренную в кипятке клюкву в уже готовые корзинки, Абигейл рассказала зрителям о своих ближайших проектах — книге, посвященной подготовке к свадьбе, и кулинарном фестивале, который будет проведен для сбора средств в пользу сиротских приютов Бангладеш и в котором она примет участие вместе с еще несколькими известными шеф-поварами.

Абигейл уже заканчивала, дав напоследок совет по поводу декора праздничного банкета, когда Дана неожиданно атаковала ее, мимоходом заметив с напускной театральной застенчивостью:

— Я слышала, что в этом году вам будет помогать одна особа, которая прекрасно ориентируется в том, как достойно принять гостей.

Абигейл на мгновение оторопела. Как Дана могла узнать про Лайлу? После самоубийства Гордона репортеры подняли вокруг ДеВрисов настоящий переполох, но спустя несколько недель, когда Лайла исчезла из поля зрения широкой публики, пресса о ней практически не упоминала. У Даны, по всей вероятности, были собственные источники информации.

Острый ум Абигейл быстро подсказал решение, недаром же одной из ее любимых выражений была фраза: «Если жизнь дает вам лимоны, сделайте лимонный меренговый торт».

— Ты, видимо, имеешь в виду мою дорогую старинную подругу Лайлу ДеВрис. В этом смысле нам повезло, — ответила она, даже не запнувшись, и продолжила тщательно выкладывать клюкву на верхушку пирожного, улыбаясь так, будто они с Лайлой и в самом деле были лучшими подругами.

Дана тут же ввела зрительскую аудиторию в курс дела.

— Для тех из вас, кто только что прилетел с другой планеты, поясняю, что речь идет о той самой Лайле ДеВрис, вдове покойного Гордона ДеВриса, который в этом году был замешан в скандале вокруг компании «Вертекс». Если вы удивлены тем, куда могла исчезнуть Лайла, я готова сообщить, что она жива и здорова, живет и работает у Абигейл. В качестве ее домоправительницы.

Абигейл ухватилась за возможность изменить ситуацию, обратив негатив в позитив. К счастью, она готовилась к тому, что ее будут спрашивать о Лайле, и предвидела такой случай.

— Да, и уверяю тебя, Дана, ее послал нам сам Бог. Я даже и не знаю, что бы мы без нее делали. Понимаешь, моя предыдущая домоправительница была вынуждена срочно уехать по семейным обстоятельствам, и мы оказались в очень непростом положении. Когда Лайла узнала об этом, она пожалела нас и настояла на том, чтобы помочь нашей семье, — такой уж она человек. О, я, конечно, знаю, какой изображали в нашей прессе эту женщину, — но она совершенно не такая. Этот случай свидетельствует о том, что нельзя слепо доверять всему, что пишут газетчики.

— Самоотверженность — это даже не то слово, которое приходит на ум, когда я думаю о Лайле ДеВрис, — подхватила Дана. — А тебя не волнует, что, учитывая ее печальную известность, это может как-то отразиться на твоем собственном имидже?

— Нисколько, — спокойно ответила Абигейл. — Для чего же тогда нужны друзья, если не помогать друг другу в тяжелые времена? — Она безмятежно улыбнулась в камеру, несмотря на то, что слова эти застревали у нее в горле, как ложка сухой кукурузной муки.

— Что ж, мы желаем вам обеим приятных праздников. — Дана начала закругляться, заметив знаки Тима Грабермана, который отчаянно жестикулировал ей из-за камеры, но напоследок с хитрой усмешкой добавила: — Одно можно сказать с уверенностью: в этом году праздники в доме Армстронгов будут интересными.

«Это уж точно», — про себя ответила ей Абигейл. Отстегивая микрофон от лацкана пиджака, она бросила на Дану неодобрительный взгляд, давая ей понять, что не любит ударов исподтишка. Тем не менее она нисколько не сомневалась, что ей удалось спасти ситуацию, даже если при этом пришлось, сжав зубы, соврать в программе национального телевидения.

По дороге в гримерную Абигейл заметила девушку, которую перед этим отчитала и которая торопливо уходила по коридору, стараясь не попадаться ей на глаза. В порыве раскаяния Абигейл окликнула ее, и девушка, худенькая и темноволосая, как Феба, хотя и совсем несимпатичная, остановилась с таким видом, будто ожидала, что на нее опять накричат. Но Абигейл неожиданно произнесла:

— Я хотела поблагодарить вас за хорошую работу. Извините меня за мою резкость по отношению к вам. Скажем, утро сегодня выдалось слишком нервное.

Девушка оттаяла прямо на глазах.

— Этого больше никогда не повторится, миссис Армстронг. — Краска снова прилила к ее щекам, и она поспешила добавить: — Я имею в виду этот молочай. В следующий раз я буду помнить.

Абигейл улыбнулась и коснулась ее руки.

— Я не сомневаюсь. И пожалуйста, зовите меня просто Абигейл.

Девушка выглядела так, будто только что выиграла в лотерею.

— Между нами говоря, мне они тоже не очень нравятся, — призналась она. — Моя бабушка всегда складывает эти громадные цветы в коробки, которые ее кошки используют в качестве туалета. И потом во всем доме стоит жуткий запах.

— На этот случай у меня есть прекрасный рецепт ароматической смеси из сухих лепестков, которая заглушает дурной запах. Это отличный подарок, — сказала Абигейл, немного склонившись вперед, словно хотела что-то доверительно сообщить. — Рецепт находится в моей книге советов к празднику. Передайте мне свой электронный адрес, и я вышлю вам копию.

Когда Абигейл уходила по коридору, девушка буквально сияла, будто она получила благословение Папы Римского, а не обещание выслать книгу, которую она и так легко могла купить в любом магазине.

Некоторое время спустя Абигейл уже ехала через город в своем «линкольне» с личным шофером, намереваясь повидать Вона. Было еще довольно рано, так что она рассчитывала застать его дома. Несмотря на это, она почему-то странным образом нервничала. Будет ли Вон рад увидеть ее… или же она покажется ему навязчивой? И вообще, узнает ли он в ней ту девочку, с которой дружил много лет тому назад? Да и сам Вон — он ведь тоже должен был очень измениться. Будет ли этот сорокаоднолетний мужчина хоть чем-то походить на того мальчика, которого она всегда вспоминала с теплым чувством? Найдут ли они что-то общее, кроме их детского прошлого?

Автомобиль остановился между Пятой авеню и Авеню обеих Америк перед перестроенным под жилье промышленным зданием по адресу Уэст, 22, и Абигейл вышла. У входа она отыскала нужную кнопку домофона с надписью «Ринальди» на свернувшемся по краям обрезке липкой ленты и уже приготовилась позвонить, когда из подъезда вылетел какой-то мужчина. Абигейл воспользовалась представившимся случаем и проскользнула внутрь.

В древнем скрипучем лифте она поднялась на четвертый этаж и позвонила в дверь с табличкой 4Б. «Иду!» — крикнул изнутри женский голос. Через несколько секунд дверь распахнулась и в проеме появилась женщина лет тридцати с небольшим. Она была такая миниатюрная, что Абигейл приняла бы ее за ребенка, если бы не ее платиновые с красными прядями непокорные волосы, торчавшие во все стороны, как перышки у мокрого утенка, и контрастировавшие с ними зеленые глаза, в которых читалась бесконечная усталость от жизни. Судя по взгляду, которым снизу доверху окинули Абигейл, ее шубу из стриженой норки и стильные туфли от Кристиана Лубутена, женщина тут же решила, что этому человеку тут явно нечего делать.

— Что вам угодно? — не слишком вежливо осведомилась она. У нее оказался неожиданно гортанный, с хрипотцой голос, как у Деми Мур.

— Я ищу Вона Меривезера, — сказала Абигейл.

— Вы с ним договаривались? — Женщина подозрительно посмотрела на Абигейл, как будто заранее знала ответ. Она не могла быть намного моложе Абигейл, хотя по одежде была, скорее, ближе к возрасту Фебы — босая, в джинсах с таким количеством дырок, что они больше напоминали какую-то сложную сетку из ткани, и кукольных размеров топе из какого-то очень тонкого материала, через который просвечивались маленькие груди.

— Просто скажите ему, что пришла его старинная приятельница по Гринхейвену. — Абигейл привыкла к тому, что люди узнают ее на улицах, но эта женщина явно не имела о ней ни малейшего представления.

Старая и проверенная харизма Абигейл Армстронг, похоже, тоже не сработала, потому что женщина, немного помедлив, ответила:

— Подождите здесь. — Она развернулась и пошлепала босыми ногами по коридору; через минуту она появилась вновь и с видимой неохотой пригласила Абигейл войти.

Абигейл шагнула в огромную, залитую светом комнату со стенами из голого кирпича и побитым, неравномерно вытертым полом, который, похоже, в последний раз перестилали еще во времена, когда здесь размещался какой-то производственный цех. Помещение было настолько просторным, что мебель в нем выглядела непропорционально маленькой, как будто люди только что въехали сюда или, наоборот, приготовились выезжать. Но комната все же не казалась слишком пустой из-за расставленных повсюду больших абстрактных скульптур. Одна из них сразу бросилась в глаза Абигейл — она напоминала своего рода тотемный столб, сделанный из чего-то, похожего на завязанные в узлы полотенца.

На диване у высокого — от пола до потолка — окна сидел худощавый светловолосый мужчина; на колене у него лежала перевернутая раскрытая книга. Человек этот был ей незнаком, но в то же время каким-то образом шокирующе узнаваем.

Вон был таким худым, что, казалось, от него остались только мышцы и кости. Если бы не худоба, она никогда бы не сказала, что он болен. Его голубые глаза остались такими же живыми, как всегда, что было еще более заметно на фоне очень загорелого лица, изрезанного глубокими складками, которые образовывали причудливый суровый рисунок. Даже если бы Абигейл не знала, чем он зарабатывает себе на жизнь, она сразу признала бы в нем путешественника. У него был неспокойный взгляд человека, который не может долго находиться на одном месте. Но, в отличие от своего самозваного телохранителя, он не выглядел уставшим от жизни. Энергичное выражение лица выдавало в нем человека, который — болен он или здоров — глубоко захвачен самим процессом жизни.

Вон, видимо, тоже пытался внимательно рассмотреть ее. Но только когда она подошла поближе, он расплылся в улыбке и так резко вскочил на ноги, что книга упала с его колен на пол.

— Абби? Ты ли это? — Быстрым движением он обнял ее, оставив мимолетное ощущение твердых мышц и костей, отчего у нее на миг перехватило дыхание. Затем он чуть отступил, продолжая улыбаться. — Просто не могу поверить. Как тебе удалось разыскать меня? Это все Лайла, верно?

Абигейл кивнула.

— Я надеялась, что ты не будешь возражать, если я нагряну к тебе таким вот образом, ведь ты не ответил ни на одно из моих сообщений…

Она заметила, что Вон бросил на свою подругу смущенный взгляд, но та лишь пожала плечами.

— Я, должно быть, их по ошибке стерла, — сказала она.

В чем Абигейл, конечно, очень сомневалась. Судя по тому, что подруга Вона постоянно топталась рядом с ним, словно следила за своей собственностью, стало понятно, что, скорее всего, она умышленно стерла сообщения от Абигейл.

Вон, видимо, пришел к тому же выводу и, бросив на свою подругу — или любовницу? — укоризненный взгляд, сказал:

— Абигейл, познакомься. Это моя неофициальная нянька, Джиллиан. Она настойчиво пытается относиться ко мне как к умирающему, хотя я не переставая твержу ей, что чувствую себя замечательно.

— Ясное дело. — Джиллиан повернулась к Абигейл и, нисколько не смутившись, заявила: — Если бы не я, он бы целыми днями тусовался со своими друзьями или шатался по улицам, как какой-нибудь бродяга, вместо того чтобы отдыхать, в чем его организм сейчас очень нуждается.

— Ну, вы, похоже, прекрасно справляетесь со своей работой, потому что с виду он в отличной форме. Но я уверена, что вы могли бы устроить небольшой перерыв, а я на время взяла бы на себя ваши обязанности, — предложила Абигейл, рассчитывая хоть ненадолго остаться с Воном наедине.

Джиллиан поняла ее намек. Она искоса взглянула на Абигейл и заявила, обращаясь к Вону:

— Если я тебе понадоблюсь, позовешь. Я буду в студии. — С этими словами она неторопливо удалилась — рваные джинсы, через которые был виден зад двенадцатилетней девочки, и копна платиновых волос, ощетинившихся, словно шерсть маленькой, но вздорной собачки, решившей, что ее территории угрожает опасность.

— Джиллиан — скульптор, — коротко пояснил Вон.

Абигейл кивнула и стала осматриваться, останавливая мимолетный взгляд на скульптурах, которые были одна причудливее другой.

— Как же вы познакомились? — поинтересовалась она.

— Мы с ней одно время встречались, — небрежным тоном ответил Вон и уточнил: — Очень давно. Теперь мы просто друзья.

Что-то подсказывало Абигейл, что их разрыв произошел по его инициативе. «Очень типично для мужчин», — подумала она. Мужчины всегда воображают, что, когда отношения заканчиваются, это происходит по обоюдному решению, а если женщины не рыдают и не устраивают сцен, нет никаких серьезных препятствий к тому, чтобы после всего они оставались просто друзьями. Но, судя по тому, что видела Абигейл, вопрос, спит ли он с Джиллиан, оставался для нее открытым. Бывшая подружка, похоже, по-прежнему была влюблена в него.

При этой мысли Абигейл почувствовала легкий укол ревности, хотя умом не могла понять, с какой стати ей завидовать этой Джиллиан. И дело здесь было даже не в том, что они с Воном когда-то находились в романтических отношениях, что она до сих пор помнит тот вечер на карьере, который со временем стала воспринимать как нечто приснившееся ей.

— Ты планируешь оставаться здесь или у тебя будет какое-то свое жилье? — спросила она.

Вон пожал плечами.

— Я не строю долгосрочных планов. В настоящий момент моя жизнь не принадлежит мне — она в руках доктора. — Он скривился. — Только не пойми меня неправильно, я доверяю этому парню. Но могу тебе сказать, что это странное ощущение. Как будто ты маленький мальчик и каждый твой шаг контролируют родители.

— И как все это протекает? — неопределенно спросила Абигейл, почему-то боясь произнести путающее слово «рак».

— Неплохо. Похоже, я нормально перенес химиотерапию. Мне говорили, что будет хуже, но пока единственный побочный эффект — это то, что меня немного тошнит. Ну и, конечно, постоянная усталость, хотя в основном я только и делаю, что лежу и читаю. — Он нагнулся, чтобы поднять с пола упавшую книгу — «На дороге» Джека Керуака — и положил ее на журнальный столик.

— По тебе этого не скажешь, — заметила Абигейл. — Нет, правда, ты выглядишь на удивление хорошо.

— Для человека с потенциально смертельной болезнью, ты хочешь сказать? — с иронией произнес он, скривившись.

— Я не это имела в виду.

— Понятно. Но это правда.

— Многие люди вылечиваются от рака.

— Вот и мне все время твердят об этом. — Вон, должно быть, догадался, что заставляет ее чувствовать себя неловко, и сменил тему. — Слушай, давай я тебя чем-нибудь угощу. Есть чай и кофе и, наверное, немного сока, хотя я никогда точно не знаю, что тут имеется в холодильнике. Все покупки делает Джиллиан.

— Нет, спасибо. Я ведь ненадолго, — сказала Абигейл.

— Ну, тогда, по крайней мере, располагайся поудобнее. У тебя же есть еще несколько минут? — Вон помог ей снять шубу и, когда она села на диван, опустился рядом с ней. — Как поживаешь, Абби? — Вон заглянул ей в глаза, как будто действительно хотел знать ответ.

— По сравнению с тем, что пришлось пережить тебе, мне не на что жаловаться. — Ему не нужно было знать, что она находится на грани срыва после того, как стало известно о пожаре в Лас-Крусес.

— У меня бывало и намного хуже, чем сейчас, — рассмеялся он. — Попробовала бы ты провести две недели в низкой пещере, где можно стоять только на коленях, да еще в помете летучих мышей и среди кишащих вокруг насекомых.

Она скорчила гримасу.

— И что, вся твоя работа настолько… интересная?

— На мою долю выпало действительно немало приключений, — сказал Вон тоном человека, для которого путешествия давно стали частью его жизни. — В основном я снимал дикую природу, поэтому посетил целый ряд самых удаленных уголков. Год назад, примерно в это время, мы по заказу «Нэшнл Джиогрэфик» снимали в долине реки Конго фильм о браконьерах, истреблявших популяцию слонов ради их бивней.

— А на тебя когда-нибудь нападали дикие животные? — При мысли об этом ее охватила волнующая дрожь.

— Однажды меня атаковала горилла — восточная равнинная горилла, если быть точным. Это далеко не такие ласковые создания, как в фильме «Гориллы в тумане»[56]. Весь их опыт общения с людьми сводится к встрече с охотниками, которые в них стреляют, потому эти ребята очень неприветливо относятся ко всем, кто заходит на их территорию. К счастью, я знал, что нужно делать, чтобы остановить обезьяну.

— И что же это было?

— Я припал к земле и всем своим видом продемонстрировал ей покорность.

Абигейл улыбнулась и покачала головой.

— Признаться, мне трудно представить тебя покорным.

Вон пожал плечами.

— Чтобы выжить, будешь делать что угодно. Хотя до сих пор не знаю, вел ли я себя умнее других или мне просто повезло.

— Возможно, понемногу и того и другого?

— На самом деле угроза нападения диких животных на человека сильно преувеличена, — продолжал он. — Гораздо больше шансов раньше времени встретиться с Творцом, когда пытаешься проехать по какой-нибудь стране третьего мира, где дороги сами по себе опасны, а местные водители — еще опаснее. Я уже и не припомню, сколько раз у меня перед глазами пробегала вся моя жизнь, когда приходилось ехать по горным дорогам с поворотами под сто восемьдесят градусов. Да и вертолеты тоже — они летают так низко, что лопастями едва не задевают верхушки деревьев.

— Судя по твоим словам, это довольно рискованно.

— Не более рискованно, чем стычки с браконьерами. Они без колебаний могут выстрелить в тебя, если заметят, что ты что-то вынюхиваешь поблизости. Иногда это делается, чтобы просто отпугнуть преследователя, но если они решат, что ты собираешься серьезно вмешаться в их дела, тут же влепят в тебя пулю, причем особо не раздумывая.

— В тебя когда-нибудь стреляли? — Она возбужденно подалась вперед, к нему.

Это был все тот же Вон, которого она помнила, только еще более отважный и колоритный — настоящий Индиана Джонс в реальной жизни.

Вместо ответа Вон поставил ногу на журнальный столик и, задрав штанину джинсов, показал ей красноватый шрам на икре, напоминавший маленький сморщенный ротик. — Небольшой сувенир от вооруженного партизана в Дарфуре, где мы снимали фильм о миграциях диких животных. Мы летели низко на вертолете, а он в упор обстрелял нас. К счастью, пуля задела только мягкие ткани, а то я, скорее всего, истек бы там кровью. — Он умолк и с горькой иронией покачал головой. — Забавно, но я почему-то всегда представлял свой конец именно в таком роде: в меня попадает пуля или я лечу в пропасть где-нибудь на горной дороге. И никогда не мог подумать, что буду уходить, хныча и жалуясь.

— Это подтверждает только одно: кто-то там, на Небесах, любит тебя. — Абигейл протянула руку и легонько коснулась сморщенной кожи на шраме, тут же почувствовав, как от кончиков пальцев до солнечного сплетения пробежал слабый электрический заряд. — Поэтому на твоем месте я бы не особенно беспокоилась. Ты справишься и с этим испытанием. — Она говорила с уверенностью в голосе, которой на самом деле не испытывала, и молилась в душе, чтобы слова ее оказались правдой.

Вон откинулся на спинку и внимательно посмотрел на нее.

— А теперь о вас, мисс Абби. Подумать только: ты совсем взрослая и имеешь все, о чем когда-либо мечтала. Надеюсь, что это принесло тебе счастье.

Она немного нахмурилась. Он что, подшучивает над ней?

— Ты говоришь так, будто все это показное.

— Вовсе нет. Я просто подумал: зачем женщине, которая держит под уздцы весь мир, нужно еще что-то кому-то доказывать?

В его голосе послышалась слабая нотка укоризны, заставившая ее мгновенно перейти в оборону.

— Почему ты так говоришь? Из-за Лайлы? Она тебе что-то рассказывала?

— Нет, но если уж ты завела этот разговор, то лучше сама ответь: что у тебя с моей сестрой? Ты наняла ее к себе с целью доказать что-то или это изощренный способ закопать топор войны? — Его голубые глаза прожигали ее насквозь, как паяльная лампа. Однако Абигейл не увидела в них осуждения, нет — только желание понять. Но чтобы объяснить ситуацию кому-то другому, ей прежде всего хотелось бы самой до конца понять себя.

— Никто не заставлял твою сестру идти ко мне работать, — огрызнулась она.

— По словам Лайлы, у нее тогда не было выбора. Насколько я помню, в тот момент она была просто в отчаянии.

— Что ж, она не первая, кому довелось на собственном опыте познать, что такое настоящее отчаяние. — Абигейл чувствовала, как в душе поднимается старая обида. — Я одним махом потеряла и дом, и всех, кого любила. И только ты… ты один тогда не отвернулся от меня, — горько произнесла она и усилием воли заставила себя не заплакать. Она не нуждалась в его жалости, потому что пришла сюда, чтобы как-то успокоить и поддержать его. — Ты не представляешь, как много значили для меня письма, которые ты мне писал. Были моменты, когда они были тем единственным, что удерживало меня в этой жизни.

— Признаться, я уже не помню, о чем писал в тех письмах, но, учитывая, каким я был в то время, могу с уверенностью сказать, что они были вполне приземленными. — Вон выглядел довольным, но несколько смущенным. — Если бы я знал, что они имеют такое значение для тебя, я бы, по крайней мере, попытался написать что-нибудь более проникновенное.

— Не важно, что именно ты писал. Главное, что ты вообще писал мне.

Он протянул руку и положил поверх ее ладоней — легкое прикосновение, глубоко тронувшее Абигейл.

— Не наказывай Лайлу за то, что сделали наши родители. Я знаю, что сестра бросила тебя в беде, но она тогда была совсем ребенком.

«Как и ты», — подумала Абигейл, однако удержалась от резкого ответа, зная, как Вон всегда опекал сестру.

— Я не виню ее за это, — сказала она. Да, ей тогда было больно, она злилась на подругу, но главное предательство заключалось в том, что произошло потом: Лайла по необъяснимым причинам даже не попыталась связаться с ней, и Абигейл чувствовала себя одинокой и всеми покинутой. — Собственно говоря, ты знаешь далеко не всю эту историю.

Вон вопросительно поднял бровь.

— Я всегда подозревал это, — признался он. — Так, может, ты расскажешь мне, что произошло на самом деле?

Поколебавшись мгновение, она ответила:

— Это имеет отношение к моей маме и твоему отцу. — Снова сделав паузу, Абигейл подумала, не развеет ли она какие-то иллюзии, которые Вон мог питать в отношении своего отца. Но по выражению его лица она поняла, что эти откровения не очень удивили Вона. — Они спали вместе, — продолжила она. — Твоя мать, видимо, узнала об этом. Я думаю, что она разыграла весь этот спектакль с похищением ожерелья, чтобы открыто не конфликтовать с твоим отцом. И дело не в том, — поспешила объяснить Абигейл, — что моя мама не была влюблена в него. Думаю, твой отец тоже не любил ее. Они нравились друг другу, но между ними все было гораздо сложнее…

Абигейл умолкла. Вся эта печальная история раскрылась только в последние месяцы перед смертью мамы; желание Розали снять этот груз с души было настолько сильным, что оно перевесило ее убеждения и она рассказала обо всем своей юной и впечатлительной дочке.

— Ты же знаешь, какой была моя мама, — снова заговорила Абигейл. — Как преданно она относилась к вашей семье. И чтобы сохранить брак твоих родителей, чтобы удержать твоего отца в доме, она готова была на что угодно — даже на это. О, я знаю, она допустила ужасную ошибку: то, что она сделала, было неправильно. И можешь мне поверить — она сполна заплатила за все. Но каким бы странным это ни показалось, намерения ее были добрыми. По своей натуре Розали не была человеком двуличным; просто ее представление о границах было настолько размытым, что она перестала понимать, где заканчивается она и начинаются Меривезеры.

Вон сидел молча, обдумывая услышанное. Наконец он откинулся на спинку дивана и глубоко вздохнул:

— Вау. Вот это история.

— Ты сожалеешь, что я рассказала ее тебе? — несколько застенчиво спросила Абигейл.

— Наоборот. Я рад, что ты это сделала.

— Несмотря на то, что отец твой выглядит в этой истории негодяем?

Губы Вона растянулись в невеселой усмешке.

— Об этом ты могла бы и не говорить. А если ты считаешь, что отношения отца и Розали как-то повлияли на развод моих родителей, то не мучайся понапрасну. Они все равно бы разошлись, и неважно, по какому поводу.

— Значит, ты не испытываешь ненависти к моей матери?

— Ненависти? Да нет, что ты! Розали была мне второй матерью. — Выражение его красивого обветренного лица смягчилось, а во взгляде мелькнула тень нежности.

— А ты был для нее как сын, которого у нее самой никогда не было. — Абигейл улыбнулась, вспомнив, как ее мать обожала Вона.

— Она и Лайлу тоже любила.

Он как бы напомнил ей, что Розали, будь она на месте Абигейл, уже давно простила бы его сестру. И она действительно простила ее, как простила Эймса и Гвен; она до последнего своего дня ни разу не обвинила Меривезеров в несправедливом отношении к себе. В те времена Розали не находила себе места, но злобы и ненависти в ее сердце никогда не было.

Все это она передала своей дочери.

И сейчас, глядя в ясные голубые глаза Вона, в которых, словно в зеркале, не затуманенном прошедшими годами, отражалась наивная и чистая девочка, какой Абигейл была когда-то, она от всего сердца хотела снова стать прежней и освободиться от груза обид, накопившихся в ней с возрастом, словно радиоактивные отходы. Она надеялась, что Лайла даст ей своего рода ключ к такому пониманию, но все получилось не совсем так. Они с Лайлой словно разыгрывали некую психологическую драму, которая, похоже, оборачивалась битвой без побежденных и победителей.

— Я не бессердечна, — сказала Абигейл в свое оправдание, но это прозвучало как-то неубедительно даже для нее самой.

— Я тоже так думаю. Та девушка, которую я знал и которая отвечала на каждое мое письмо, вовсе не была бессердечной. — Вон говорил очень тихо, не сводя с нее своего пристального взгляда.

— Возможно, той девушки уже больше не существует.

— О, думаю, ты ошибаешься. Наверняка она сейчас где-то тут. — Он легонько коснулся пальцем ее груди, и от этого прикосновения по ее телу пробежала теплая волна. — Загляни сюда, и ты ее найдешь.

На нее нахлынули воспоминания. Вот она стоит в гостиной в ожидании почтальона и выглядывает через занавески на улицу, надеясь, что он принесет ей весточку от Вона. Вот, открыв почтовый ящик, она находит письмо, адрес на котором написан знакомым почерком, и ее охватывает острое возбуждение. А затем — сладостное ощущение измятой почтовой бумаги в руке; дрожь в пальцах, когда она вскрывает конверт.

Ей трудно было вынести столько эмоций за один раз, тем более находясь рядом с Воном, когда воспоминания юности набегали слишком быстро и рельефно. Поэтому она временно опустила на них занавес, вернувшись в безопасную зону, где ей не нужно было столько переживать.

— Благодарю вас, доктор Фрейд. Но мне просто хотелось бы вам кое-что напомнить: я пришла сюда, чтобы выяснить, что я могу сделать для вас, — сказала Абигейл.

— Как видишь, у меня все есть. — Он широким жестом показал вокруг. — И только об одном я хочу тебя попросить.

— Я слушаю, — серьезно произнесла Абигейл.

— Приди ко мне еще раз.

Тронутая его искренностью, она некоторое время не могла вымолвить ни слова.

— Вот так?

Он рассмеялся.

— А ты ожидала чего-то большего?

— Я думала, что могла бы быть тебе каким-то образом полезна. Знаешь, я ведь могу выполнить любое твое желание. — Она сказала это легко, чтобы Вон не рассматривал данное предложение как благотворительность, но в то же время ей хотелось, чтобы он понял, что в ее словах заключен глубокий смысл.

— Джинн мне не нужен, — ответил он, — а вот друг нужен всегда.

Абигейл улыбнулась ему. В этот момент куда-то далеко ушли все ее мысли о Лайле, о пошатнувшемся браке, о тягостных проблемах на работе. Она поняла, что долгие годы носила в голове идеализированный образ Вона. Но она очень хотела поближе узнать живого, реального мужчину, который сейчас сидел рядом с ней, независимо от того, сколько ему осталось жить на этой земле.

— В таком случае я еще вернусь, — пообещала Абигейл. — Однако сейчас я должна идти. Не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством и ждать, когда Джиллиан просто выгонит меня отсюда. — Она неохотно поднялась с дивана.

Вон понимающе усмехнулся, хотя и не преминул вступиться за Джиллиан:

— Она очень славная, если познакомиться с ней поближе.

«Только почему-то кажется, что мне никогда не представится такая возможность», — подумала Абигейл. Она потянулась за своей шубой, но вдруг под действием какого-то импульса спросила:

— Это, конечно, не мое дело, но ты когда-нибудь любил ее?

— Ты права, — рассмеялся Вон, — это действительно не твое дело.

В дверях она на прощание обняла его. От него пахло не болезнью, а улицей, свежим воздухом. Должно быть, он перед этим ходил на прогулку. Абигейл представила, как он в своей куртке медленно бредет по тротуару — идет вперед, без определенной цели. Сколько времени прошло с тех пор, как точно так же бродила по улицам она сама? С тех пор, как научилась ценить радость от осознания, что она просто живет на свете?

Спускаясь в лифте, Абигейл раздумывала над этим, зная почти наверняка, что вернется сюда. И будет приходить так часто, как это позволит ей Вон. И не только потому, что она хотела узнать человека, понять, каким он стал, — она хотела восстановить связь с самой собой.

Она едва успела выйти из подъезда, как в прохладном воздухе улицы пронзительно зазвонил ее мобильный телефон, напоминая о том, кем она была сегодня — деловой женщиной, чей бизнес мог оказаться на грани краха.

Это был сеньор Перес.

— Боюсь, что у меня для вас есть достаточно тревожные новости, — сказал он мрачным голосом после того, как ввел ее в курс дел о ходе восстановления фабрики. — Мать той девушки, сеньора Дельгадо, она, похоже, пропала.

— Как пропала? — В этот момент голова Абигейл была полностью занята мыслями о Воне и она не могла сразу переключиться на другую тему, чтобы начать думать о причинах, которые привели к исчезновению матери девушки. — Куда она могла уехать?

— Точно не скажу, но у меня есть серьезное подозрение, что она попала к койотам. — В надтреснутом голосе Переса звучало дурное предзнаменование. Абигейл содрогнулась, представив себе, как бедную женщину терзают дикие животные, но потом догадалась, что он имел в виду двуногую разновидность этих хищников — людей, за большие деньги переправлявших через границу тех несчастных, которые любыми способами стремились попасть из Мексики в Штаты. — В таком случае ей должно очень повезти, чтобы она смогла пересечь границу живой, — заметил он.

У Абигейл мелькнула ужасная мысль, что, если такое все-таки случится, этот человек даже не расстроится.

— А если это действительно произойдет? — Чувствуя, что она вся дрожит, Абигейл поплотнее запахнула шубу.

— Трудно сказать, сеньора, — уклончиво ответил Перес. — Я только знаю, что Консепсьон Дельгадо очень опасная женщина.