Чужие страсти

18

Для Абигейл последующие дни прошли, как в тумане. В промежутках между работой, присмотром за тем, как разбираются последствия пожара, и переездом на новое место она умудрялась в большинстве случаев на шаг опережать постоянно преследовавшего ее внутреннего демона — осознание того, что ее дочь пыталась убить себя. Когда же эта мысль все-таки всплывала на поверхность, у Абигейл появлялось ощущение, будто она неожиданно схватилась за ручку раскаленной сковородки. И только спустя несколько секунд она вспоминала, что Феба выжила и сейчас находится в безопасном месте: девочка пришла в себя на следующее утро после пожара, а еще через неделю ее отпустили под присмотр доктора Хьюго Эрнста из психиатрической клиники в Дьюхерсте.

Доктор Эрнст предупредил их, чтобы они не ждали мгновенных результатов, и сравнил данную ситуацию с луковицей, которая чистится постепенно, слой за слоем. Но Абигейл была нетерпелива. Она желала знать почему, она стремилась выяснить, что в жизни Фебы было настолько ужасно неправильно, что ей захотелось покончить с собой? Она терзалась мыслью о том, что пока у нее не будет ответов, ей вряд ли удастся помочь дочери и получить душевный покой для самой себя.

В настоящий момент Абигейл занималась тем, что пыталась наладить собственную жизнь. Место, куда она переехала — меблированный одноквартирный дом в новой застройке на берегу реки возле яхт-клуба, — вполне устраивало ее, причем, как это ни странно, именно по тем же причинам, которые раньше заставляли ее ненавидеть такие вещи. Его пресная анонимность ничего от нее не требовала. Ей не нужно было думать (или мучиться) над деталями обстановки или освещения. Ей не нужно было создавать декорацию для своей жизни; все было уже устроено, и ей отводилась только роль статиста. По сути она на время резко сократила свое появление на людях и оставила повседневное ведение бизнеса на исполнительного директора, Эллен Цао, которая всегда была очень надежной и энергичной. Ее дни по большей части были посвящены последствиям пожара. Заполнение всевозможных бланков, общение с представителями страховой компании, обсуждение с архитектором, которого она наняла с прицелом возможной перестройки Роуз-Хилла. Все это перемежалось с визитами к Фебе, ее индивидуальными беседами у доктора Эрнста и встречами с Кентом и адвокатами для согласования условий их развода. (Например, она выяснила, что наличие несовершеннолетнего ребенка — очень усложняющий фактор для развода.)

И посреди всего этого, словно теплый пульс, не дававший ей сойти с ума… удерживавший ее от того, чтобы самой не оказаться в Дьюхерсте, был… Вон. Они встречались при первой возможности, в основном на бегу, когда Абигейл занималась еще целой кучей разных дел. После того как они стали любовниками, она, понимая его жизненную ситуацию, больше не приходила к нему на квартиру. Обычно, когда Вон чувствовал в себе силы, он сам садился в поезд и приезжал повидать ее. Первый раз он приехал через две недели после пожара. Она повела его пообедать в яхт-клуб, а потом они пошли к ней, где все закончилось, как всегда, в постели.

— Что нового относительно дома? — спросил он, когда они встали, чтобы пойти в душ после занятия любовью. — Ты за все время ни словом об этом не обмолвилась.

— Не хотела надоедать тебе, — ответила Абигейл, идя следом за ним. Она провела последний час в его объятиях, пытаясь забыть обо всем на свете, и сейчас чувствовала восхитительную вялость. — Тебя, наверное, от всего этого уже тошнит.

Вон наклонился и поцеловал ее в плечо.

— Меня, дорогая, всегда интересуют твои дела. И ты это знаешь.

— Ну ладно, слушай. Вчера я получила окончательный протокол от начальника пожарной охраны. Причиной пожара официально признана случайность. Скорее всего, это была свеча, которая перевернулась во время отключения электричества.

— Интересно, чем это могло быть вызвано? — Вон повернул кран душа, и, когда вода стала достаточно теплой, шагнул под его струи. Через мгновение она тоже присоединилась к нему.

— Мы считаем, что во всем виноват Брюстер. Во время грозы пес всегда нервничает. Возможно, он сбил свечу, когда пытался куда-то протиснуться. Феба и Нил в это время были наверху… — «И настолько не в себе, — подумала она, — что ничего не заметили, пока не загорелся весь дом».

Потянувшись мимо него за мылом, Абигейл почувствовала, как на нее опять наползает уже ставшее привычным напряженное состояние, для которого их занятия любовью были лишь временным лекарством. Вон, словно уловив, куда направляются ее мысли, успокаивающе произнес:

— Абби, ты ведь сама знаешь, что все будет хорошо. — Он взял у нее кусок мыла и начал намыливать ее, уверенными движениями водя своими большими руками по ее телу.

— Ты так думаешь? — До сих пор единственным светлым моментом во всем этом деле был Брюстер. После пожара они нашли его за домом, в лесу; пес был невредим, бегал кругами, словно бешеный, и громко лаял, задрав голову.

— Любые обстоятельства обычно имеют свойство решаться сами собой. Иногда для этого требуется время, но в конце концов все складывается. — Вон дошел уже до ее шеи; его мыльные пальцы нащупали чувствительную точку у основания черепа и сейчас массировали ее. Абигейл закрыла глаза и расслабилась под руками Вона, наслаждаясь ощущением его тепла и скользкого тела, прижимавшегося к ней под струями воды.

«Интересно, а справедливо ли это в отношении самого Вона?» — подумала она.

Переживет ли он свое суровое испытание? Тревога и страх за Вона плохо сказывались на ней. Несмотря на тяжелую усталость в конце каждого дня, у нее появились проблемы со сном. Часто она могла лежать часами не смыкая глаз, пока наконец не сдавалась и включала телевизор или брала книгу. Они не говорили об этом. Они вообще редко говорили. Но… она все же беспокоилась.

Абигейл выпрямилась и, вздохнув, сказала:

— Это, похоже, единственное место, где я по собственному желанию попусту теряю время.

— Но ведь это тоже по-своему хорошо. — Вон медленно развернул ее, чтобы поцеловать в губы, и она почувствовала, что он вновь возбужден.

Надолго под душем они не задержались.

Но этот вопрос не перестал изводить ее, даже когда они лежали в постели после того, как второй раз занялись любовью. «А может, и с Воном я делаю то же самое? Попусту теряю время?» — спрашивала она себя. Но и этого ответа у Абигейл не было. Она просто жила, день за днем. Они оба старались говорить о будущем только в самых общих чертах. Все выглядело так, как если бы жизнь Вона, жизнь, которую он вел до этого, взяла паузу. Он ни разу не сказал ей: «Я люблю тебя». И она тоже ему этого не говорила. Эти слова имели бы слишком большой вес, а то, что у них было сейчас, так драгоценно… и так ненадежно… что Абигейл боялась сломать его.

— Я не верю собственным глазам, но мне кажется, что тебе пора стричься, — со смехом заявила она, запустив пальцы в его волосы, все еще влажные и спутанные после душа.

— Что, заросшим и слегка одичавшим я тебе уже не нравлюсь? А я думал, что со мной ты чувствуешь себя так, будто мы путешествуем среди дикой природы, — отшутился Вон.

— И насколько долгим будет наш поход… или речь идет о простой прогулке? — Это был единственный намек, который она позволила себе в отношении его состояния.

— Зависит от тебя. — Улыбаясь, Вон взял в ладонь одну ее грудь и нагнулся, чтобы поцеловать.

«Неужели? Неужели все действительно зависит от меня?» — подумала Абигейл. Или судьба опять начнет диктовать свои условия, как это уже было однажды? Может, ей просто на роду написано всегда разрываться между обстоятельствами, которые она не в состоянии контролировать? Абигейл не отрицала, что в каком-то смысле ситуация на самом деле зависела от нее. Она могла сделать выбор: либо остановиться, продолжая балансировать на краю, либо отступить на шаг назад. Она могла воспрепятствовать появлению новых ран, соблюдая безопасную дистанцию, хотя бы эмоционально.

С Лайлой все было наоборот. В те дни, когда они встречались с ней или разговаривали по телефону, Абигейл всегда чувствовала надежность и поддержку. Слой почвы, на которой проросла их дружба, был глубоким и плодородным, и это позволило ей расцвести с новой силой. Они общались практически через день, хотя не видели друг друга так часто, как было до этого. Лайла и Нил переехали в квартиру на окраине города, и Лайла была постоянно занята на своей новой работе в туристическом агентстве «Таркингтонс Трэвел» (она отклонила предложение Абигейл работать у нее в компании, заявив, что предпочитает иметь Абби в качестве подруги, а не босса). Была уже середина апреля, больше месяца прошло после пожара, когда им наконец удалось выкроить время в своих напряженных графиках, чтобы вместе пообедать.

Проезжая в автомобиле по городу, Абигейл обратила внимание, что уже цветет форзиция — яркие золотые капли на фоне пока еще по-зимнему голых деревьев. На обочине дороги она также заметила дикие нарциссы, которые выглядывали из-под бурых опавших листьев, словно крошечные перископы, высматривающие по сторонам другие признаки весны. Она улыбнулась про себя. После трудной зимы, которая у нее выдалась, она уже начала было сомневаться, увидит ли вообще следующую весну, и вот, пожалуйста, — маленькое чудо собственной персоной.

Абигейл заказала столик в «Габриэлле», ее любимом ресторане в Стоун-Харборе. Когда она приехала туда, Лайла уже дожидалась ее.

— Я опоздала? — спросила Абигейл, бросив взгляд на часы.

— Нет. Это я пришла на несколько минут раньше. — Лайла улыбнулась и добавила: — Ты меня хорошо выучила.

Абигейл отметила, что она прекрасно выглядит. Это снова была та Лайла, которую она помнила по юности — излучающая здоровье, с ясным взглядом и легким румянцем на щеках. Ее наряд — замшевый пиджак и шелковая блузка цвета баклажана в сочетании с черными джинсами — вряд ли можно было отнести к образцам высокой моды, к которым она привыкла, будучи царствующей королевой общества, но был стильным и по-своему шел Лайле даже больше, чем слишком идеально подобранные ансамбли, которые Абигейл помнила по старым фотографиям светской хроники. Но дело было не только в новом внешнем облике Лайлы; она казалась более раскрепощенной. Это чувствовалось даже по шутливому тону, когда она ответила Абигейл, поинтересовавшейся ее новой работой.

— Думаю, что я наконец начинаю приспосабливаться к нашему телефонному аппарату с гарнитурой, — сказала Лайла. — На этой неделе у меня сорвался только один звонок, да и то случайно.

— Это прогресс, — согласилась Абигейл.

— Впрочем, мне это очень нравится. — Глаза Лайлы горели, чего никогда не было, пока она работала домоправительницей в Роуз-Хилл. — Работа в агентстве дарит мне ощущение, будто я вновь переживаю лучшую часть своего прошлого. Все эти поездки, в которые мы отправлялись вместе с Гордоном — Рим, Париж, Лондон, зимой — Карибские острова… — Она задумчиво вздохнула. — Ежедневное напоминание о том, что да, когда-то я действительно жила настоящей жизнью.

— А сейчас не живешь?

— О, не пойми меня неправильно. Я не жалуюсь, — ответила Лайла с легкостью, которая была выразительнее любых слов. — Работа отличная. И во многих отношениях жизнь у меня тоже отличная. Например, кто бы мог шесть месяцев назад предположить, что мы с тобой будем вместе обедать? — Она огляделась по сторонам — они сидели в застекленном внутреннем дворике, так что могли нежиться в солнечных лучах и при этом не мерзнуть, — а затем, улыбнувшись, снова перевела взгляд на Абигейл. — Я понимаю, это прозвучит как штамп, но воистину нужно потерять все, чтобы понять, что на самом деле имеет значение.

Абигейл улыбнулась ей в ответ, едва тоже не впав в сентиментальность.

— Как Нил? — осведомилась она.

Они не говорили с Лайлой уже несколько дней, и ей, как всегда, хотелось услышать об успехах, которые он делает, — как и обо всем, что вселяло в нее надежду.

— Хорошо, — осторожно ответила Лайла. Два раза в неделю Нил встречался с психотерапевтом; на него явно действовали антидепрессанты, которые он сейчас принимал, — это были уже не те лекарства, что были предписаны ему до пожара. С точки зрения Лайлы, разница была как между небом и землей. Но она, тем не менее, предпочитала оставаться осмотрительной, стараясь не нагружать Нила и себя слишком большими ожиданиями. — Накануне у него состоялся мини-прорыв — был прием у психотерапевта, на котором многое стало понятно. Похоже, что Нил скрывал в себе гнев и обиду не только на своего отца, но и на меня.

— Но почему? Что такого ты сделала?

Энтузиазм Лайлы угас, и она побледнела.

— В тот день я оставила Гордона одного.

Больше никаких объяснений не требовалось.

— Мне кажется, между этими вещами нет никакой разумной связи, — вздохнув, сказала Абигейл.

— Дело не только во мне — Нил корит и себя самого. Он думает, что, если бы он был хорошим сыном, Гордон сейчас бы жил. Я понимаю, что это полная бессмыслица, но сын действительно так чувствует. — На лбу Лайлы появились привычные уже морщинки озабоченности, но затем ее лицо снова разгладилось. — Однако я рада, что он сказал мне об этом, хотя, признаться, слышать это было тяжело. По крайней мере, теперь я знаю, что думает сын. Я предпочитаю иметь дело с реальным Нилом, со всеми его достоинствами и недостатками, чем с видимостью идеального сына, который на самом деле не такой уж идеальный.

Абигейл, вспомнив о Фебе, которая по-прежнему была очень замкнута, подумала: «Если бы мне только удалось сделать так, чтобы она поговорила со мной…»

Тем временем им принесли заказанную еду. Салат из креветок и авокадо для Лайлы и отварной морской окунь для Абигейл, а также фирменное блюдо — плоский итальянский хлеб фокачиа с сыром талледжио.

— А как дела у Фебы? — спросила Лайла, принимаясь за свой салат.

— Завтра мы с ней идем на наш первый семейный прием. — При мысли об этом у Абигейл засосало под ложечкой. — Доктор Эрнст сказал, что она уже готова к этому, и я полагаю, он знает что делает. Во всяком случае, он продолжает уверять нас, что у Фебы наблюдается явный прогресс. Но насколько искренне он это говорит? Особых подтверждений мы пока не видим. Когда Феба со мной и Кентом, у меня появляется ощущение, что она все делает так, чтобы ее поскорее оставили в покое. — Абигейл могла признаться в этом только Лайле. С другими же людьми, как только ее спрашивали о здоровье дочери, она натягивала улыбающуюся маску и излагала официальную версию: Феба находится за городом у родителей, пока не выздоровеет после своих травм.

— Нил иногда ведет себя точно так же, — сказала Лайла. — У нас с ним по-прежнему бывают стычки.

Абигейл чуть наклонилась вперед и тихо, но взволнованно спросила:

— А Нил не говорил тебе чего-то… ну, ты понимаешь… про то, что могло привести Фебу к… — Она так и не смогла закончить фразу: слишком еще свежи были в памяти воспоминания о трагедии.

— Нет, ничего такого он мне не говорил. — Лайла тоже казалась растерянной. — Когда я как-то попыталась расспросить его об этом, он заявил буквально следующее: «Если Феба захочет что-то сказать, вы должны услышать это от нее».

— Ты думаешь, Нил что-то знает, но не говорит?

— Возможно. Но в одном он прав — что бы там ни было, это должно прозвучать от Фебы.

Абигейл вздохнула и положила вилку. Аппетит, похоже, полностью исчез, как и ее расслабленное состояние.

— Вся беда в том, что мы с ней не продвинулись ни на шаг. Такое впечатление, как будто пытаешься проломить каменную стену. Но мне очень хотелось бы знать, что прячется за этой стеной.

— Обычно это не что-то одно. В случае с Нилом легко можно было бы винить трагедию, которая произошла с Гордоном, но на самом деле у него есть и свои собственные проблемы. — Лайла протянула руку через стол и положила ее на ладонь Абигейл. — Если Феба действительно что-то утаивает от тебя, рано или поздно это выяснится. И помни, что речь идет даже не столько о том, что произошло, сколько о том, что будет происходить в дальнейшем.

При этой мысли у Абигейл снова тоскливо заныло в животе.

— Это меня и волнует. Конечно, я очень хочу, чтобы она была дома, но в то же время жутко боюсь этого. Может, мне запереть все ножи? Выгрести все лекарства из аптечки? Но ведь если я сделаю все это, мне все равно не уследить за Фебой. Разве что целый день сидеть рядом с ней…

Лайла смотрела на нее с понимающим сочувствием.

— Это происходит не только у тебя. Со мной иногда творится то же самое. Но ты пройдешь через это. Мы обе пройдем.

— Как ты можешь быть в этом настолько уверена?

Лайла криво улыбнулась.

— Я и не уверена. Но я считаю, что, если человек повторяет одно и то же достаточное количество раз, он в конце концов и сам поверит в это.

За основным блюдом они говорили уже о другом. Лайла подробнее рассказала Абигейл о работе и всевозможных мыльных операх у женщин, с которыми она работает. Абигейл, в свою очередь, сообщила Лайле последние новости о разводе. Всего несколько месяцев назад, когда Абигейл затрагивала эту тему, она тут же начинала проклинать Кента, но сейчас, к своему собственному удивлению, относилась к этому совершенно спокойно.

— Я, признаться, не ожидала, что смогу когда-нибудь сказать такое, — заявила она, удивленно качая головой, — но я по-своему восхищаюсь им и ценю его за то, что он сделал. Тогда я, по всей вероятности, не вполне понимала, что наш брак умер задолго до того, как муж изменил мне. У него, по крайней мере, хватило мужества что-то поменять.

— А как же ты? У вас с Воном по-прежнему все здорово? — спросила Лайла.

После того как дым от пожара рассеялся, Абигейл призналась ей насчет Вона — и сразу во многих отношениях. Да и как она могла умолчать о таких вещах? И мог ли сделать это Вон? В том, чтобы скрывать их отношения, не было никакого смысла. Единственное, о чем Лайла не догадывалась, это двойственное чувство, которое испытывала Абигейл, думая о том, куда это может — если, конечно, может — их привести.

Абигейл положила вилку.

— Да, но там все так… запутано.

— Как это? — удивилась Лайла, подняв бровь.

Абигейл вздохнула.

— Сейчас все находится в каком-то подвешенном состоянии.

— Вообще или только между тобой и Воном?

— И то и другое.

— Ты имеешь в виду, что это у вас несерьезно?

— Скажем так: в настоящий момент мы получаем удовольствие в компании друг друга, — уклончиво ответила Абигейл. Она попыталась найти этому какое-то разумное оправдание. — Не забывай, что официально я еще не разведена.

Но провести Лайлу было нелегко.

— Если сейчас и не разведена, то очень скоро будешь. Брось, Абби, в чем настоящая причина? Все дело в его болезни? — Она смотрела Абигейл прямо в глаза.

— Нет, конечно нет, — поспешно ответила Абигейл. Возможно, даже слишком поспешно.

Лайла подозрительно посмотрела на нее, словно сомневаясь, верить ей или нет.

— Тогда в чем же проблема? Что тебя удерживает?

— Удерживает — от чего? Речь не идет о том, что мы когда-либо собирались пожениться. Я даже не могу себе представить, как мы можем жить вместе.

— Почему не можешь?

— Ну, во-первых, потому что ему от жизни нужны совсем другие вещи. Ты только представь, как это будет выглядеть, когда он снова захочет вернуться к своей работе! — Абигейл не желала даже думать о существовавшей альтернативе и знала, что в этом Лайла солидарна с ней. — Судя по тому, что ты мне рассказывала, большую часть времени Вон проводит за границей.

— Ну и что? Вроде ты собираешься ждать его с трубкой и шлепанцами, когда он вернется домой. — Лайла рассмеялась и покачала головой. — Посмотри правде в глаза, Абби, вы с ним — два сапога пара. Вы просто созданы друг для друга.

Абигейл и сама хотела бы верить в это. Но того, что они оба люди увлеченные — она — своей карьерой, он — удовлетворением своей тяги к странствиям, — было еще недостаточно, чтобы строить прочные отношения. Она не хотела ограничиваться второстепенной ролью в жизни Вона. Когда между ней и Кентом все так существенно изменилось, разве это произошло не потому, что она была слишком недоступной? Ей хотелось, чтобы в следующий раз все было по-другому, — если этот следующий раз вообще будет. Что касается Вона, то, исходя из истории его отношений с женщинами, он уж точно не является образцом внимательности. Посмотреть хотя бы на Джиллиан, которая до сих пор надеется на какие-то крохи с чужого стола.

Кроме того, Абигейл не могла игнорировать его болезнь. А вдруг до ремиссии так и не дойдет? Что тогда? Если ей придется сидеть рядом с ним, наблюдая, как он постепенно угасает, это сломает ее окончательно.

Но рассказать обо всем этом Лайле означало затронуть еще одну сложную проблему, поэтому она поспешила сменить тему.

— По дороге сюда я заезжала в Роуз-Хилл, — сообщила Абигейл, когда официант убирал тарелки с их столика.

— Как идет расчистка? — спросила Лайла.

— Все уже почти закончено. Кариму и его команде даже удалось спасти кое-что из имущества — в основном фарфор и столовое серебро. Все остальное почти полностью пропало. Хотя у меня по-прежнему есть образец вышивки моей прабабушки — каким-то непонятным образом он уцелел. Мы с Каримом шутили, что она, видимо, была как-то связана с этим делом. А моя мама рассказывала, что та всегда была огонь-девкой.

— Кстати, как там Карим? — спросила Лайла небрежным тоном, который, впрочем, ни на секунду не ввел Абигейл в заблуждение. «Похоже, не у одной меня запутанная любовь в этой жизни», — подумала она.

— Хорошо. Он спрашивал о тебе.

— И что ты ему сказала? — Голос Лайлы по-прежнему звучал бесстрастно, но яркий румянец, появившийся на ее щеках, выдавал ее с головой.

— Что у тебя все в порядке и что ты много работаешь на своем новом месте. Он просил передать тебе привет. — Абигейл вспомнила несчастное лицо Карима, которое было красноречивее любых слов, и усмехнулась.

— И это все?

— А ты рассчитывала услышать что-то еще? — В голосе Абигейл появилась шаловливая нотка.

— Да нет, разумеется, нет. Не валяй дурака. — Лайла быстро нагнулась и подняла салфетку, очень вовремя упавшую с колен.

После этого они уже больше не говорили ни о Кариме, ни о прерванных с ним отношениях.

Подруги засиделись за кофе и десертом и не торопились возвращаться к тревогам и заботам, ожидавшим их за дверью ресторана. Когда они собрались уходить, было уже почти три. Пока они, стоя на тротуаре, обнимались на прощание, у Абигейл промелькнула простая мысль, которая ее поразила: они с Лайлой выглядят сейчас как две старые подруги, только что разделившие трапезу, словно между ними никогда и не было никакого раскола. Как могло случиться, что всего несколько месяцев назад она не испытывала по отношению к Лайле ничего, кроме горькой обиды? А еще она подозревала ее и Кента в том, что у них роман… То, что им с Лайлой удалось возродить былую дружбу, как будто ее прервали только время и расстояние, казалось ей просто каким-то чудом.

— Ох, чуть не забыла, — спохватилась Абигейл, уже повернувшись, чтобы уйти. — Я накануне получила открытку от сеньоры Дельгадо. Помнишь, я просила, чтобы она оставила свои координаты на случай, если мне нужно будет связаться с ней? — Абигейл выискивала возможность получить для нее зеленую карту.

— Как у нее дела? — спросила Лайла.

— Собственно говоря, похоже, что зеленая карта ей в конечном счете и не понадобится. Она поправилась и вышла замуж — за того славного мужчину, который забирал ее из больницы. Оказалось, что он гражданин США.

Лайла широко улыбнулась.

— Правда? Здорово. Что ж, я надеюсь, что теперь у нее все будет хорошо.

— И у меня такое ощущение. Она производит впечатление женщины, которая может выйти замуж исключительно по любви. — Абигейл решила пока умолчать о настоящей причине, подтолкнувшей ее попросить Консепсьон связаться с ней. На самом деле ее не оставляла идея построить в Лас-Крусес бесплатную больницу и назвать ее именем Милагрос Санчес. Она не хотела ничего говорить даже матери погибшей девушки до тех пор, пока не будет уверена, что сможет справиться с этой задачей. А сейчас, когда она разрывалась между своим разводом и текущими неприятностями на работе, это оставалось всего лишь мечтой, которая, как надеялась Абигейл, должна когда-нибудь осуществиться.

— По любви, — эхом откликнулась Лайла, и в голосе ее послышалась какая-то тоска. — Если ей повезет, этого будет достаточно.

Комната отдыха в психиатрической лечебнице Дьюхерста была обставлена продуманно: легкие кресла и диваны с обивкой из плотной ткани, круглые столы и стулья для занятий ручным трудом, репродукции Матисса и Шагала на стенах, в углу — корзинка с игрушками, предназначенными для самых маленьких посетителей. Одну из стен занимал встроенный книжный шкаф с подборкой популярных книг, расставленных в алфавитном порядке в соответствии с фамилией автора. Даже вид из окна казался бодрым и жизнеутверждающим — широкое пространство подстриженной лужайки, чистые аккуратные дорожки, яркие пятна цветов. Пациенты клиники медленно прогуливались, наслаждаясь солнечной погодой, или отдыхали на лавочках: одни — в сопровождении своих близких, другие — в спокойном уединении.

Абигейл в общей сложности провела в этой комнате столько времени, что мгновенно замечала любое изменение, происшедшее после ее визита: лежащая не на своем месте диванная подушечка, косо висевшая картина или новое сообщение на доске объявлений. Сегодня внимание Абигейл привлекли не до конца собранные пазлы на столе у окна, что показалось ей символическим моментом, — именно этого она хотела добиться на семейном приеме: сложить вместе фрагменты картины, которая помогла бы раскрыть секрет Фебы, пытавшейся покончить с собой.

— Расслабься, — сказал Кент, наблюдавший за тем, как она нетерпеливо расхаживает по комнате в ожидании появления Фебы и психиатра. — Ты скоро протрешь этот ковер до дыр.

Абигейл резко остановилась и повернулась к нему:

— Как ты думаешь, что их может задерживать?

Спокойно сидевший на диване Кент посмотрел на свои часы.

— Сейчас только две минуты второго. Я уверен, что они вот-вот появятся.

Загорелый, в хлопчатобумажных брюках и спортивном вельветовом пиджаке поверх желтой рубашки «Изод» (за столько лет ей так и не удалось сделать из него по-настоящему модного мужчину), Кент казался расслабленным, причем не только относительно этого приема у психиатра, но и всей его жизни вообще. В частности, его жизни с Шейлой. Абигейл почувствовала укол зависти. И дело было не в том, что он счастливо жил с другой женщиной. Это касалось той очевидной легкости, с какой он двигался дальше. Почему у нее не может быть так же? Почему у нее все и всегда обязательно должно быть тяжко?

— Я просто переживаю, чтобы все было как надо, — обеспокоенно произнесла она.

— Доктор Эрнст не предложил бы провести прием, если бы не был уверен, что Феба к нему готова, — резонно заметил Кент.

— То, что Феба готова посидеть с нами, еще не значит, что она готова открыться.

— По меньшей мере это какое-то начало. Рим тоже не был построен за один день.

— Как ты можешь так нудно философствовать на эту тему? — В голосе Абигейл звучало нетерпение. — Мы ведь сейчас говорим о нашей дочери, а не об одном из твоих пациентов.

— Я прекрасно понимаю это. — Кент тихонько вздохнул, и по выражению его лица она поняла, что он не позволит себя провоцировать, так что ей придется срывать свое раздражение на ком-то другом. — Видишь ли, в отличие от тебя я жду совсем другого, вот и все. Я не ищу никаких ответов. Просто хочу, чтобы Феба знала: мы здесь ради нее.

Разговор их прервался, поскольку в этот момент в комнату вошел врач. За ним на расстоянии нескольких шагов брела Феба; она шла медленно, голова ее была опущена, а руки скрещены на груди. Доктор Эрнст поприветствовал их своим обычным энергичным рукопожатием: сухое, крепкое прикосновение его ладони, от которого страхи Абигейл всегда уходили. «Не отчаивайтесь. Все будет хорошо. Дочь идет на поправку», — говорили эти голубые глаза за стеклами очков в тонкой оправе. На самом деле ее в нем успокаивало все: широкоплечая фигура атлета, прекрасно подстриженные волосы цвета начищенной нержавеющей стали, свежесть рубашки с отложными манжетами, подчеркнутой причудливым видом его галстука «Гермес» с изображением дельфина.

— Спасибо, что нашли время, — сказал он. Как будто они не побросали все на свете, чтобы прийти сюда!

— Что может быть для нас важнее, чем наша дочь? — Кент ободряюще улыбнулся в сторону Фебы.

Феба никак не прореагировала на эту улыбку.

— К сожалению, не всем нашим пациентам повезло в плане такой сплоченной семьи, как у вас, — ответил доктор Эрнст с видом многоопытного человека. — Мы считаем, что этот факт весьма существенно меняет дело.

— Феба, детка, иди ко мне, — позвал Кент, откинувшись на спинку клетчатого дивана и похлопав рукой по тугим подушкам рядом с собой.

Он смотрел на дочь с нескрываемой надеждой, и Абигейл, заметив это, снова разволновалась, поскольку поняла: несмотря на все его утешительные слова, прозвучавшие всего минуту назад, он был уверен в Фебе не больше, чем она сама. Абигейл смотрела, как Феба опустилась на диван рядом с отцом — достаточно далеко, чтобы сохранить некую дистанцию, которая не слишком бы бросалась в глаза, — и чувствовала, что ее тревога поднимается на новую ступень.

Единственным оптимистическим моментом было то, что сейчас Феба выглядела более здоровой, чем в предыдущую их встречу. Она по-прежнему оставалась худенькой, но уже не напоминала тощих моделей с запавшими, как у наркоманов, глазами, красующихся на разворотах модных журналов. Значит, она, по крайней мере, здесь ест. Это было уже что-то. Во время одного из своих прошлых визитов Абигейл и Кент обсуждали с доктором Эрнстом возможность наличия у Фебы каких-то нарушений пищеварения, но доктор Эрнст был склонен считать, что проблемы с едой у их дочери скорее являются признаком эмоционального упадка, чем физиологического расстройства.

— Ну хорошо. Тогда давайте начнем. Присядьте, пожалуйста. — Только когда доктор Эрнст сделал жест в ее сторону, Абигейл поняла, что все еще продолжает стоять. Он дождался, пока она сядет, и обратился к девушке: — Феба?

Сидевшая неподвижно Феба уставилась в ковер у себя под ногами и никак не прореагировала на его обращение. Казалось, она нервничает. На подбородке ее был заметен прыщ, который выглядел покрасневшим и разодранным, как будто она постоянно ковыряла его; ногти ее были обкусаны до крови. Абигейл с большим трудом удержалась от того, чтобы подойти к ней и крепко обнять, как она делала, когда маленькая Феба падала и плакала от боли. Теперь она понимала, что это было уже не то детское «бо-бо», которое можно было успокоить поцелуями и ласковыми словами.

Спустя какое-то время Феба наконец подняла голову, и ее взгляд, скользнув по родителям, остановился на точке где-то за ухом доктора Эрнста.

— Я не знаю, что мне нужно говорить. — Ее голос звучал мягко и осторожно.

— Просто скажи нам все, что приходит тебе в голову, — терпеливо попросил он.

— О’кей. — Она распрямила плечи и, надев на лицо радостную улыбку, спросила: — Как дела, мама? Как ты, папа?

— У нас все хорошо, — взглянув на Кента, ответила за обоих Абигейл. — С нетерпением ждем, когда ты снова вернешься домой. Я подготовила тебе комнату на новом месте. Думаю, тебе понравится, как я ее обставила. Все, что нам осталось сделать, это купить тебе что-то из одежды.

Феба пожала плечами.

— Конечно, как считаешь нужным.

Кент прокашлялся.

— Мы тут поговорили с твоей мамой и пришли к согласию, что тебе в настоящее время лучше пожить у нее, — сказал он. — Хотя я был бы очень рад, если бы ты могла на выходные приезжать ко мне. Ну, возможно, не каждую неделю, но хотя бы пару раз в месяц. Ты, конечно, будешь решать сама. Я понимаю, что тебе ко всему этому нужно еще привыкнуть, — добавил он более осторожно, имея в виду их текущую семейную ситуацию.

Но Феба, похоже, совершенно не думала о новой подружке своего отца. Она переводила взгляд с Абигейл на Кента и обратно.

— Значит, вы оба теперь вроде как ладите между собой? — В голосе ее звучала нотка недоверия.

Кент искоса взглянул на Абигейл, и та спокойно ответила:

— Как бы там ни было, мы по-прежнему твои родители. И это самое главное. Мы очень любим тебя и желаем только самого лучшего.

Феба не ответила. На ее лице, казалось, мелькали какие-то тени, как бы подтверждая, что внутри у нее происходит напряженная борьба. Наконец Феба, похоже, решилась и голосом, напоминавшим прежние дни, еще до того, как она стала замкнутой и агрессивной, а в самое последнее время — вежливо отстраненной, мягко произнесла:

— Я знаю, мама. И мне очень жаль, что я разочаровала вас. Если мои слова хоть как-то помогут вам, поверьте: это не было направлено ни против тебя, ни против папы.

На глаза Абигейл навернулись слезы. Она быстро заморгала, твердо решив не дать эмоциям взять над ней верх. В конце концов, речь шла о Фебе, а не о ней.

— Мне тоже очень жаль, — сказала она. — Я знаю, что в нужный момент не всегда была рядом с тобой. Но я обещаю тебе, что с этого дня все будет по-другому.

Уголки рта Фебы изогнулись вверх — то была какая-то странная улыбка человека, уставшего от жизни, человека, намного старше ее, познавшего слишком много разочарований, чтобы верить, что все можно начать с нового листа.

— Дело не только в тебе, мама. Или в вашем разводе. Есть… и другие вещи. Вещи, которые к вам, ребята, не имеют никакого отношения. — Она сделала паузу, словно раздумывая, продолжать ли ей дальше.

— Все в порядке, Феба. Ты в безопасности, — тихонько произнес доктор Эрнст.

Феба сидела, опустив голову, и нервно сплетала руки у себя на коленях; на щеках ее выступили красные пятна.

— Я не хочу, чтобы вы ненавидели меня, — срывающимся голосом сказала она.

— Ох, детка. — Кент уже поднял руку, чтобы обнять дочь, но, увидев, как она напряглась, тут же со смущенным и несколько обиженным видом быстро отдернул ее. — Разве ты не знаешь, что ничто на свете не может заставить нас ненавидеть тебя? — Его голос от переизбытка чувств казался надтреснутым.

— Что бы там ни было, нам ты можешь сказать это. Все нормально, — подхватила Абигейл.

Феба по-прежнему сидела, опустив глаза. Когда она наконец смогла продолжить, ее слова скорее были обращены в пол, чем к кому-то в этой комнате.

— Я… Вначале я ни о чем таком не думала. Там было одно задание на дополнительные баллы, которое я выполняла по его предмету, и он сказал, что поможет мне с ним. Он всегда помогал детям с такими вещами, так что его предложение не казалось чем-то необычным, понимаете? Я просто подумала, что это очень хорошо с его стороны. — Она замолчала, прикусив нижнюю губу.

— Что же произошло потом? — подтолкнул ее доктор Эрнст.

Но у Абигейл уже появилось странное ощущение в области солнечного сплетения. Она знала, к чему все это ведет. Разве не то же самое произошло и с ней в свое время? Господи, ну почему она не разглядела все эти подсказки?

— Сначала все было хорошо. С его стороны не было никаких непонятных действий и вообще ничего такого, — продолжала Феба. — Потом однажды он повез меня к себе домой, чтобы мы могли поработать над проектом в более спокойной обстановке. Его жены и детей не было, поэтому он сказал, что теперь весь дом в нашем распоряжении. — Она покачала головой, словно поражаясь собственной наивности. — Да, я знаю. Вы хотите сказать, как можно быть такой дурой? Я знаю, что такие вещи случаются постоянно, я видела это по телевизору, но почему-то не думала, что он может относиться к таким мужчинам. Я имею в виду, что, во-первых, он намного старше, у него есть жена и дети… и вообще. Откуда мне было знать? — Голос ее сломался, она в панике быстро посмотрела на доктора Эрнста, но тот ободряюще кивнул ей, и Феба вернулась к своему рассказу: — Я не ожидала, что такое может произойти, клянусь вам. Затем, после того как мы… — Она запнулась, и щеки ее густо покраснели. — Я хотела остановить все это, но по какой-то причине не могла. Это было так, будто он взял надо мной контроль. А еще я чувствовала себя ужасным человеком, жизнь которого разрушена, поэтому… какая уже разница?

Кент в шоке смотрел на дочь, не веря своим ушам.

— Ты хочешь сказать, что у этого мужчины был с тобой секс? — Голос его дрожал от ярости.

Феба подняла голову, и ее глаза с мольбой устремились на него.

— Не сердись на меня, папа. Теперь я знаю, что поступила неправильно. Я бы очень хотела вернуть все обратно, но уже слишком поздно.

— Ты думаешь, что я сержусь на тебя? О Боже. — Кент закрыл лицо руками, издав тихий сдавленный стон. Когда он поднял голову, глаза его были мокрыми. Он повернул свое искаженное страданием лицо к Фебе: — Детка, я хочу, чтобы ты выслушала меня, потому что это важно. — Он говорил медленно, тщательно подбирая слова, и смотрел ей в глаза. — Это не твоя вина. Что бы ты ни думала, этот человек, твой учитель… он использовал тебя. И ты можешь быть уверена, что этого больше никогда не произойдет, как не произойдет ни с какой другой девочкой. Будь моя воля, он бы уже сидел за решеткой, — добавил Кент сквозь зубы.

Феба выглядела несколько встревоженной.

— Но он не преступник. Все было не так, — запротестовала она со слезами в голосе.

— Тебе шестнадцать. А он взрослый человек. Господи, если бы он сейчас был здесь, я размазал бы его по этой стенке. Я бы…

Доктор Эрнст поднял руку, призывая Кента помолчать.

— Дайте Фебе закончить. Важно, что она чувствует по этому поводу.

Абигейл сидела в шоке, слишком оглушенная, чтобы что-то говорить или хотя бы двигаться. Сначала она вообще не могла уяснить, о чем Феба им рассказывает. Затем до нее дошло: моего ребенка изнасиловали. Называйте это как хотите — соблазнили, воспользовались, подвергли сексуальным домогательствам, — но сознание Абигейл все равно воспринимало происшедшее с Фебой как изнасилование. История повторялась. Потому что тот омерзительный случай из ее прошлого, случай, который она всеми силами старалась похоронить, в конце концов так и не умер. Он восстал из своей могилы, чтобы украсть у Фебы ее невинность, и при этом нанес ей такой серьезный моральный удар, что девочка попыталась покончить с собой.

Слушая всю эту мерзкую и невероятно знакомую историю, Абигейл тоже хотела умереть. Через какое-то время к ней вернулся ее голос.

— Тебе нужно было прийти к нам, — сказала она. — Феба, детка, неужели ты действительно думаешь, что мы стали бы винить в этом тебя?

Феба повесила голову, но ее молчание говорило само за себя.

— О, моя хорошая. — Абигейл уже не могла больше контролировать себя. Она просто сидела, качая головой, а по щекам ее катились крупные слезы. Наконец она хрипло сказала: — Мне так жаль.

— Это не твоя вина, мама. Ты ничего не сделала. — Феба смотрела на нее с какой-то паникой в глазах. Она явно не привыкла видеть свою мать в таком состоянии.

— Дело не в том, что я делала, а в том, чего я не сделала. Я сама должна была сказать тебе.

— О чем? О мистере Гварнери? Но ты ведь не могла ничего знать.

— Нет, не могла, но я могла хотя бы предупредить тебя.

— Абби, о чем ты сейчас говоришь? Ты что-то знала об этом? — Кент нахмурился и с недоумением посмотрел на нее.

— Я… — Абигейл чувствовала направленные на нее взгляды. От нее ждали продолжения, но, как и Феба, которая мучительно подбирала слова, чтобы рассказать о своем горе, Абигейл мгновенно лишилась дара речи под воздействием демонов, продолжавших мучить ее даже по прошествии стольких лет. Комната медленно кружилась перед глазами, словно она сидела на карусели, и, чтобы не упасть, ей пришлось схватиться за подлокотники кресла. — Я… я не знаю, с чего начать, — запинаясь, произнесла она.

— Почему бы вам не начать с самого начала? — долетел до нее ровный, успокаивающий голос доктора Эрнста.

Абигейл подняла глаза и увидела, что он ободряюще смотрит на нее. Все ее существо восставало против того, чтобы ворошить далекое прошлое, ее прошлое, но она понимала, что должна сделать это ради Фебы.

— Помнишь, я рассказывала тебе, что мы с мамой пошли жить к нашим родственникам, когда я была в твоем возрасте? — начала она, обращаясь к дочери. Феба кивнула, неотрывно глядя на нее. — Но я тебе не говорила, что мой дядя… Дядя Рэй… — Одно только произнесенное вслух ненавистное имя заставило ее дрожать. — Он изнасиловал меня. — Ее голос был настолько тихим, что его почти не было слышно, но слова эти произвели эффект взорвавшейся бомбы. Все замерли, а Феба издала легкий стон. — Он брал меня с собой в свои командировки, и мы останавливались в придорожных мотелях, где он… он делал со мной эти вещи… вещи, о которых я не могла рассказать даже своей маме. Она тогда умирала, и я боялась, что, если признаюсь, это убьет ее еще раньше. Поэтому я держала все это в себе. И никогда не рассказывала об этом ни одной живой душе. До сегодняшнего дня. — Абигейл откинулась на спинку кресла; она была совершенно обессиленной, как будто только что произнесла длинную речь.

— Боже мой. Мама. — Феба, потрясенная, не сводила с нее глаз.

Все молчали. Ошарашенный тем, что ему довелось услышать, Кент сидел, качая головой, и изумленно смотрел на Абигейл, тогда как доктор Эрнст разглядывал ее с явным интересом.

— Я хотела сказать тебе, дорогая, что я все понимаю, — продолжала Абигейл. — Мне тоже тогда было ужасно стыдно. Я думала, что это в какой-то степени и моя вина. — Она посмотрела на Кента и добавила: — Я даже не могла собраться с духом, чтобы рассказать об этом твоему отцу.

— Жаль, что ты этого не сделала, — произнес Кент пустым голосом, в котором слышалось осуждение.

— Мне тоже жаль. — В глазах ее было раскаяние.

— А что стало с ним? — спросила Феба.

— С дядей Рэем? — Абигейл покачала головой; стыд, который она когда-то ощущала так остро, вытекал из нее, словно гной из застарелой раны, вскрытой скальпелем. — Не знаю. Нет нужды говорить, что после того как я уехала оттуда, у меня не было желания связываться ни с ним, ни с моей тетей. Я только знаю, что сейчас они оба уже умерли.

— Я бы хотела, чтобы мистер Гварнери тоже умер. — Феба, которая всего несколько минут назад сидела ссутулившись и смотрела в пол, источая волны ненависти к самой себе, сейчас выпрямилась. В глазах ее горел гнев. — Почему я должна торчать в этой психушке, тогда как он продолжает жить своей жизнью, словно ничего не произошло?

— Вот это уже совсем другая позиция. — Лицо Кента несколько просветлело.

— Не волнуйся. Ему не удастся так легко отделаться, — пообещала Абигейл.

Но Феба уже спряталась в свою ракушку и капризно спросила:

— Но вы ведь не будете ему рассказывать?

Интересно, подумала Абигейл, чем вызвана такая реакция: она боится быть выставленной на всеобщее обозрение или просто защищает своего учителя? Видимо, понемногу и того и другого. Однако обсуждать это не приходилось.

— А я и не собираюсь ничего говорить, — твердо произнесла Абигейл. — Он сам все расскажет в суде.

После приема у доктора Кент проводил Абигейл до стоянки. Медленно идя рядом с ним, она чувствовала себя напуганной и выдохшейся, как будто работала сутки напролет без отдыха, заправляясь одним только кофеином. Что касается Кента, то за последний час он очень изменился и выглядел постаревшим лет на десять: плечи его поникли, а на лице появились глубокие морщины, которых она раньше не замечала.

— Если бы я мог, я придушил бы этого ублюдка голыми руками, — со злостью прорычал он, когда они шли по дорожке.

«Это первый раз, когда он, наверное, пожалел, что дал клятву Гиппократа», — подумала она.

— По меньшей мере мы получим удовлетворение, когда увидим его раздавленным, — напомнила ему Абигейл. Доктор Эрнст уберег их от необходимости звонить в полицию. После приема он пригласил их с Кентом к себе в кабинет и сказал, что он уже сообщил об этом властям, как того в подобных случаях с несовершеннолетними требовал от него закон. Из его слов следовало, что ордер на арест учителя Фебы мог быть предъявлен ему уже в тот самый момент.

— А как ты? С тобой будет все в порядке? — Кент бросил на нее озабоченный взгляд.

— Меня немного трясет, но я держусь, — ответила Абигейл.

— Хорошо. Потому что я хотел бы разобраться, что там только что произошло. — Он резко остановился, и его глаза, унылые и безжизненные всего минуту назад, яростно загорелись. — Господи, Абби, я не могу поверить, что ты скрывала все это от меня столько лет. Такие важные вещи! Ты можешь объяснить мне, почему я узнаю об этом только теперь?

Она посмотрела ему в глаза и увидела за этой яростью боль. Она вздохнула.

— Я сама хотела бы знать, что тебе ответить.

— Ты думала, что это как-то повлияет на мое отношение к тебе?

— Нет, дело не в этом. Я хотела рассказать тебе. Просто я… — Она беспомощно пожала плечами. Как объяснить ему необъяснимое?

— Боже, когда я думаю про все эти годы… — Кент покачал головой, а затем добавил уже более нежно: — Знаешь, ты ведь могла рассказать мне. И я бы не стал любить тебя меньше, поверь. Если уж на то пошло, это могло подтолкнуть меня любить тебя еще сильнее.

Абигейл отвела взгляд в сторону. Ей трудно было смотреть ему в глаза и видеть в них замешательство и боль, которую она причинила. Вместо этого Абигейл стала разглядывать лужайку и прогуливающихся по ней посетителей, наслаждавшихся солнечной погодой. Она заметила идущую рука об руку пожилую пару, на которую обратила внимание еще по дороге сюда, а затем светловолосого мальчика, играющего со своим золотистым ретривером. И пес, и мальчик с одинаковым восторгом реагировали на каждый бросок мяча; ребенок смеялся, а его четвероногий друг несся через всю лужайку, чтобы принести его обратно. «Простые удовольствия», — подумала она, на мгновение прикрыв глаза. Потом Абигейл попыталась вспомнить моменты в своей жизни, когда она не стремилась к какой-то цели, подстегиваемая амбициями. Когда она не считала, что Абигейл Армстронг, имеющая свою торговую марку и созданная для общественного потребления, предпочтительнее, чем прятавшаяся за ней, словно Волшебник из страны Оз за своей занавеской, хрупкая женщина, способная совершать ошибки.

— Теперь я это понимаю, — сказала она, вновь переводя взгляд на Кента. — Проблема была не в тебе. А во мне. Я недостаточно любила себя.

— Ох, Абби. — Он притянул ее к себе и обнял.

— Думаю, что какая-то часть меня навсегда останется той девочкой, которая будет во всем винить себя, — прошептала Абигейл в пространство между его плечом и шеей — безопасное место, куда она за все эти годы шептала свои самые сокровенные мысли бесчисленное количество раз. — А теперь, когда я знаю, что могла уберечь от таких вещей нашу дочь, если бы предупредила ее о мужчинах, подобных моему дяде… — Ее охватил такой глубокий приступ раскаяния, что она едва не задохнулась и несколько секунд не могла сказать ни слова. — Вместо этого я обманывала себя. Я считала, что, дав дочери такую жизнь, которой у меня самой никогда не было, смогу каким-то образом уберечь ее от беды. Этого я себе действительно никогда не прощу.

Кент отстранился от Абигейл, чтобы посмотреть ей в глаза.

— Абби, мы с тобой не Господь Бог. Мы не в состоянии защитить ее от всего, — сказал он. — Помнишь, когда она в третьем классе упала с лестницы для лазания и сломала запястье? Мы тогда тоже винили себя.

— Только сейчас речь идет не о сломанной косточке, — возразила Абигейл, — и поправить все намного труднее.

Он вздохнул.

— Я знаю. Вот и скажи мне, что мы должны сделать? — За все время, сколько она его знала, Кент впервые выглядел таким растерянным.

— Любить ее, вот и все, — ответила она, вспомнив вчерашние слова Лайлы. — Сделать так, чтобы Феба знала, что она может прийти к нам с нем угодно, даже если об этих вещах тяжело будет услышать.

— Думаю, что именно так мы и поступаем.

— Тогда нам нужно делать это еще более усердно.

Кент задумчиво кивнул, но взгляд его оставался встревоженным. Спустя какое-то время, когда они продолжили свой путь по дорожке, он вновь обратился к ней:

— Абби, ты не думаешь, что нам с тобой следует повременить с разводом? Я не хочу, чтобы Феба оказалась в еще более сложной ситуации, чем та, что уже есть. Да и ты тоже… — В ожидании ее реакции он бросил на нее вопрошающий взгляд.

Абигейл с трудом старалась скрыть удивление. Может, Кент передумал относительно своего ухода? Может, у них с Шейлой все не так уж замечательно? При этой мысли внутри поднялась горячая волна ликования, но это быстро прошло. Речь шла не о застрявшей сделке, которую можно было вернуть за стол переговоров. И не о том, чтобы сделать так, как было бы лучше для Фебы. Чего хочет она сама? Любит ли она Кента по-прежнему? И любит ли ее он?

С чувством сожаления Абигейл поняла, что если она и любит Кента, то это уже иная любовь, не та, которая могла бы поддержать их брак. Между ними действительно все было кончено. Они оба ушли слишком далеко. А то, что они чувствовали сейчас, было их общей тревогой за дочь и, возможно, далеким отголоском того, что было между ними когда-то.

Ее мысли вновь вернулись к Вону. Что-то внутри у нее то взмывало, то стремительно неслось вниз, словно испуганная птица. А вместе с этим, проскользнув мимо часового на границе меж тщательной рациональностью и необузданной территорией в ее сердце, пришло осознание, что именно он является тем человеком, с которым она хочет разделить свою жизнь, — чего бы ей это ни стоило. Мысль об этом была такой пронзительной, что Абигейл восприняла ее как сбивающий с ног порыв ветра. Ей потребовалось какое-то время, чтобы ответить Кенту.

— Я ценю твою готовность, Кент, но не думаю, что тебе следует откладывать свои планы. Хотя, без сомнений, мы действительно можем прийти к цивилизованному соглашению. — Она криво улыбнулась. — Могу торжественно пообещать, что мой адвокат не начнет рвать твоего по новой.

Он кивнул, и она прочитала на его лице явное облегчение. Его предложение, конечно же, в большей степени относилось к чувству долга, чем к чувствам, которые сохранились у него к Абигейл.

— Логично, — коротко произнес он.

Погруженные в свои мысли, они продолжали идти в объединяющем их молчании. Абигейл испытывала чувство благодарности за то, что в ее жизни по-прежнему присутствует внимательный и готовый прийти на помощь мужчина. Кент был несколько сбит с толку находившейся рядом с ним женщиной, которая лишь отдаленно напоминала его жесткую жену. Но каждый из них с уверенностью мог бы сказать, что, несмотря на ушедшую любовь, они все так же время от времени могут опереться друг на друга.

Оставалось решить только один вопрос. Вон. Она понимала, что поступала глупо, позволив своему страху за него останавливать себя. Разумеется, Вон мог умереть. Или мог вновь вырваться к дикой природе, где для нее он тоже будет потерян. Но в любом случае это не должно было удерживать ее от того, чтобы рассказать ему о своих чувствах. Вон обязан знать, что она любит его. И хочет найти способ, чтобы это сработало.

Абигейл машинально полезла в карман и нащупала там гладкую металлическую поверхность своей «нокии» с записанным номером телефона студии Джиллиан.