Чужие страсти

14

Лайла зашла в дом через заднюю дверь. Здесь стояла тишина. Должно быть, Кент высадил Абигейл, а сам уехал — его «мерседеса» в гараже не было; Феба и Нил, похоже, домой тоже не возвращались. Лайла сама толком не знала, что она тут делает. После ужасной сцены на пристани внутренний голос подсказывал ей, что нужно найти Абигейл. Прошлые и настоящие обиды тут же поблекли и забылись при виде бледного, искаженного болью лица подруги детства. Несмотря на все свои грехи в отношении Абигейл, Лайла понимала, какие страдания причинил ей сейчас муж, только что признавшийся в связи с другой женщиной.

Лайла просто не могла не поддержать ее в такой момент.

Она бросила куртку и ключи в прихожей и прошла в кухню. Здесь царила темнота; в это время единственными источниками освещения были уличные фонари, соединенные с датчиком движения, которые выключились, когда она прошла по дорожке к дому; кроме этого горела красная лампочка на автоответчике рядом с телефоном. Тишину нарушало только приглушенное урчание морозильной камеры и тиканье старинных часов, висевших над кухонным уголком.

Она вышла в коридор и позвала:

— Абигейл!

Молчание. Сверху раздался короткий нерешительный лай. Лайла подняла голову и увидела стоявшего на лестничной площадке Брюстера, который настороженно прижал уши, пытаясь выяснить, кто потревожил его сон. Поняв, что это всего лишь она, пес завилял хвостом, зевнул и вернулся на свою собачью постель.

Лайла быстро осмотрела весь первый этаж и пришла к выводу, что Абигейл должна находиться в своей комнате наверху. И все же, прежде чем ступить на лестницу, она заколебалась. А вдруг Абигейл спит? Беспокоить ее не хотелось.

Но Лайла быстро отбросила эту мысль. Учитывая наиболее вероятное состояние Абигейл, шанс, что она может спать, был невелик. К тому же когда это было, чтобы Абигейл просто так валялась, задрав ноги? Даже поздно вечером, иногда далеко за полночь, Лайла часто видела свет, горевший в кабинете Абигейл на втором этаже. А по утрам она всегда вставала первой, когда за окном было еще темно. Казалось, эта женщина, словно какое-то неугомонное существо, никогда не спала и находилась в постоянном движении.

Поднимаясь по лестнице, Лайла уловила слабый запах средства для полировки мебели, которым она пользовалась для натирания перил — раз в неделю, строго по графику. Это обстоятельство почему-то еще больше усилило ее тревогу. Лайла вдруг вспомнила: утром того дня, когда Гордон покончил с собой, она натирала мебель и деревянные панели во всей квартире. Отчасти, потому что это отвлекало ее от размышлений о предстоящем заключении мужа в тюрьму, отчасти, потому что ей была невыносима мысль о том, что новые владельцы не преминут заметить, что она, ведя столь расточительную жизнь, не поддерживала в доме должный порядок. Лайла хорошо помнила, как тогда в воздухе витал точно такой же лимонный аромат, и от этого воспоминания сердце ее сжалось.

В сумраке коридора на втором этаже она увидела бледный луч света, наклонно падавший из приоткрытой двери спальни хозяев.

— Абигейл! — снова позвала она, на этот раз с дрожью в голосе.

Молчание.

Словно зловещая тень на стене дома с привидениями, перед ее глазами возникла картина: безжизненное тело мужа, распростертое на полу кабинета, и его голова в луже загустевшей крови…

Но Абигейл никогда не могла бы… или могла?

От одной этой мысли у Лайлы мгновенно перехватило дыхание.

Первое, что она заметила, войдя через открытую дверь спальни, была разбросанная по полу одежда — темно-синее облегающее платье от Эли Тахари, в котором Абигейл была сегодня вечером, зигзаг дымчатых колготок на кремовом ковре, напоминавших причудливый рисунок граффити, дорожка из брошенного кружевного нижнего белья. Здесь же, на кровати «королевского» размера, которую Лайла так педантично застилала каждое утро (простыни с ручной вышивкой от Бурано, бледно-золотистое одеяло от Пратези и такие же наволочки, кашемировое покрывало, сложенное в ногах, подушки всевозможных форм и размеров), закутавшись в старый клетчатый халат и спрятав голову в подушки, лежала развалина — то, что осталось от человека, ранее именовавшегося Абигейл Армстронг.

— Думаю, что ты пришла позлорадствовать, — донесся до Лайлы сдавленный голос.

Одна ее босая нога свисала с края матраса. Черные туфли «Прада» на высоких шпильках, в которых Абигейл была на приеме, сейчас валялись рядом с кроватью, словно улики на месте преступления.

Лайла осторожно присела на край кровати.

— Собственно говоря, я пришла посмотреть, как ты…

Абигейл перекатилась на спину и посмотрела на нее покрасневшими глазами.

— Ну и как я выгляжу? Тебе нравится?

— Я видела тебя и в лучшей форме, — должна была признать Лайла.

Абигейл села, опершись о спинку кровати с мягкой обивкой, и положила на колени маленькую атласную подушку, словно ребенок, который не может расстаться со своей игрушкой. Ее спутанные волосы, находившиеся в полном беспорядке, торчали в разные стороны, как будто она много раз запускала в них пальцы. Перепачканное тушью лицо опухло от слез.

— Скажи мне честно: ты все время знала об этом? — требовательным тоном спросила она, пронзительно посмотрев на Лайлу. Ее глаза напоминали сейчас пару ракет с инфракрасным излучением.

Лайла ответила:

— Нет. Узнала только сегодня вечером. Как раз там, на пристани. Ему нужно было с кем-то поделиться… а я в тот момент оказалась рядом. И сообщниками в этом вопросе мы не были.

Абигейл не сводила с нее пристального взгляда.

— Точно?

— Клянусь тебе, Абби.

Абигейл продолжала смотреть на нее, а потом вздохнула.

— Так или иначе, но ты, думаю, все равно на его стороне.

— Я ни на чьей стороне. Насколько я знаю, здесь вообще не может быть никаких сторон — просто два несчастных человека.

— Один из которых очень скоро станет нищим сукиным сыном, как только мой адвокат доберется до него, — прорычала Абигейл, и лицо ее перекосилось от злости.

— Ты на самом деле хочешь этого? — Лайла старалась говорить спокойным, рассудительным тоном, каким обычно беседуют с детьми при вспышках раздражения. — Если тебе безразлична судьба Кента, подумай о том, как это повлияет на Фебу.

Лицо Абигейл стало несчастным, и по ее щеке побежала слеза.

— Я просто хочу понять, что было не так. То есть я, конечно, заметила, что уже некоторое время отношения между нами стали неправильными, но я и подумать не могла… — Она робко улыбнулась. — Знаешь, это ведь не всегда так было. Веришь ты мне или нет, но когда-то мы безумно любили друг друга. Я всегда думала, что мы сможем вернуться к тому, что у нас было сразу после свадьбы. Если мне только удастся… — Абигейл умолкла, как будто внезапно вспомнила, кому она изливает свою душу, и выражение ее лица стало жестким. — Не знаю, зачем я все это рассказываю тебе. Ты, вероятно, полагаешь, что я сама во всем виновата. Что я еще та сучка, которая всего лишь получила то, что заслужила.

— Я думаю, что никто не заслуживает таких страданий и боли, — сказала Лайла.

— Ты не всегда так считала.

Лайле еще раз напомнили, что за все эти годы пришлось выстрадать Абигейл из-за ее предательства. И сейчас Лайла решила воспользоваться шансом, чтобы исправить то, что нужно было сделать давным-давно.

— Тогда я вовсе не хотела причинять тебе зла, — тихо произнесла она. — Я понимаю, что мои извинения звучат неубедительно, поэтому не рассчитываю на то, что ты простишь меня. Я знаю, что была не самой лучшей подругой, и очень сожалею об этом… Правда, очень сожалею. — Не в силах выдержать горячего осуждения, которое читалось в глазах Абигейл, она отвела взгляд и стала рассматривать одеяло, кругами водя пальцем по вышитому рисунку, словно откручивая в обратном направлении стрелку часов, чтобы повернуть время вспять. — Я была ребенком и столкнулась с ситуацией, в которой не знала, как себя вести. А не писала тебе по одной-единственной причине: мне было ужасно стыдно, что я предала тебя, и я просто не знала, с чего начать. — Плечи Лайлы приподнялись, а затем беспомощно опустились. — Я знаю, что это слабый аргумент для извинений, но другого объяснения у меня, к сожалению, нет.

Подняв голову, она увидела, что Абигейл по-прежнему смотрит на нее, но уже не таким безжалостным взглядом.

— А я думала, что тебе все равно, — сказала она тихим надтреснутым голосом. — Я думала, что наша дружба для тебя ничего не значила. А потом, когда умерла мама… — Лицо Абигейл исказилось, как от физической боли. — У меня не было никого, кроме моих тети и дяди, и поверь, это было намного хуже, чем если бы я осталась совсем одна. Мой дядя… — Абигейл осеклась, и Лайла заметила, что ее пальцы с такой силой сжали подушку, что, будь это живое существо, она обязательно задушила бы его. — Ты представить себе не можешь, каково мне было тогда.

— Ну почему же? Могу, — ответила Лайла. — Конечно, раньше я не могла до конца осознать это, но потом, когда сама потеряла все, что у меня было, мои представления о жизни полностью изменились. Теперь я точно знаю, как ужасно все это было для тебя и Розали. — Лайла почувствовала, что ей трудно говорить, и, прежде чем продолжить, проглотила подступивший к горлу комок. — Я знаю, что мне, возможно, не удастся вернуть твое расположение, Абби, но позволь, по крайней мере, попробовать. И не благодаря тому, что я убираю у тебя в доме, — в голосе ее зазвучала сухая протестующая нотка, — я хочу быть тебе другом. Тебе не кажется, что нам обеим сейчас нужен именно друг?

Абигейл сощурилась.

— Назови хотя бы одну вескую причину, по которой я могла бы доверять тебе.

— Тогда мне тоже хотелось бы спросить: а ты не думаешь, что я и так уже достаточно наказана?

— Собственно, учитывая все обстоятельства, я уверена, что была исключительно справедлива по отношению к тебе. — К Абигейл вновь вернулся ее высокомерный тон. — Не забывай — ты сама пришла ко мне. Я с таким же успехом еще тогда могла выставить тебя на улицу.

— И ты не сделала этого только потому, что тебе хотелось увидеть мое унижение. Я не осуждаю тебя, — поспешила добавить Лайла. — После того как я поступила с тобой, ты имела на это полное право. Но по меньшей мере имей мужество признать это. И не надо говорить, что ты не получала удовольствия, наблюдая за тем, как я на четвереньках драю полы в твоем доме.

Абигейл криво улыбнулась.

— Откровенно говоря, я думала, что этого удовольствия будет намного больше, чем оказалось на самом деле. Признаться, я начала немного уставать от твоего кропотливого труда в стиле Золушки. Кроме того, не стану отрицать, меня беспокоил тот факт, что вы с Кентом, похоже, здорово поладили. Даже Феба относится к тебе лучше, чем ко мне.

— В ее возрасте все девочки ни во что не ставят свою мать. — Лайла снова вспомнила о стычке с Нилом, о том ужасном чувстве, которое она испытала, став предметом гнева собственного сына, даже если тот наносил свои удары сгоряча, не задумываясь, что делает. — Проблема не в тебе, не стоит принимать это на свой счет.

— Надеюсь, что ты права, — вздохнув, уступила Абигейл. — Но от этого мне не легче. Как только Феба узнает, что мы с ее отцом разводимся, она возненавидит меня еще больше.

— Ты действительно думаешь, что дойдет до этого?

Лицо Абигейл снова стало жестким.

— Спроси у Кента. Похоже, у него одного есть ответы на все вопросы.

— Я бы спросила, однако в данный момент его здесь нет, — сказала Лайла, оглядываясь по сторонам.

— Это потому, что он собрал вещи и укатил сразу же, как только мы вернулись с банкета.

Лайла перевела взгляд на высокий платяной шкаф, который стоял открытым. Ящики в нем были выдвинуты, а место на перекладине, где висели костюмы и рубашки Кента, пустовало.

— Куда же он уехал? — спросила она, хотя и сама могла бы догадаться.

Абигейл горько рассмеялась.

— Он мне не сказал, но я совершенно уверена, что к ней. Поэтому я сомневаюсь, что он может появиться здесь в ближайшем будущем.

— А если и так, то, вероятно, это не самое худшее, что может произойти… — рискнула предположить Лайла, не желая переступать границы дозволенного. — После того как дым рассеется, ты, возможно, заживешь более счастливо сама.

— Счастливо? — Абигейл насмешливо фыркнула. — Я больше не знаю, что обозначает это слово. Как ни посмотри, счастье — сплошная лотерея, дело случая. Ты лучше других должна знать это. Взять хотя бы то, что произошло с тобой. Твой брат — единственный, кто понимал все правильно. Он был слишком умен, чтобы попасться в эту ловушку.

Лайле очень хотелось спросить, какую роль будет играть Вон в новой жизни Абигейл после ее развода, но момент был явно неподходящим. К тому же она совсем не была уверена, что ответ ей понравится.

— Ну и что теперь? — помедлив, спросила Лайла.

Абигейл снова вздохнула.

— Это ты мне скажи.

Лайла улыбнулась: в голове у нее мелькнула одна идея.

— В холодильнике есть бутылочка шампанского. Как ты смотришь на то, чтобы открыть ее сейчас? Думаю, нам обеим не помешало бы выпить по бокалу. А может, и не по одному.

Абигейл испуганно выкатила глаза.

— Я тебя умоляю. Я до сих пор еще отхожу после того случая, когда мы с тобой в последний раз напились.

Лайла совсем забыла об этом, но сейчас в голове всплыло воспоминание о том вечере, когда они нализались яблочного вина «Бунс Фарм», которое для них купил старший брат приятеля Лайлы Мисси Станислауса. Тогда им было по четырнадцать; родители Лайлы уехали на уик-энд, и Розали разрешила Абигейл остаться на ночь в большом доме. Вона тоже не было — он со своим скаутским отрядом ушел в поход с ночевкой. В доме были только Лайла и Абигейл, они не ложились спать до поздней ночи и, все больше дурея после каждого глотка, в одном нижнем белье во все горло распевали песни вместе с «Дюран-Дюран».

Теперь, вспомнив об этом через много лет, Лайла рассмеялась и сказала:

— Да брось ты, тебе это наверняка поможет.

Абигейл закрыла глаза, словно хотела отгородиться от бывшей подруги, и сидела без движения так долго, что Лайла уже засомневалась, не заснула ли она. Затем Абигейл встрепенулась и, резко сбросив ноги с кровати, заявила:

— Но это не означает, что мы снова стали подругами.

Потом, хмуро взглянув на Лайлу, она встала в полный рост и затянула пояс халата.

Лайла с трудом сохраняла серьезное выражение лица.

— Нет, разумеется, нет. Ты смело можешь сказать любому, что я воспользовалась тем, что хозяйка была пьяна.

— Ох уж это яблочное вино «Бунс Фарм»! Господи, ты помнишь, как нас тогда полночи рвало? Вся ванная провонялась запахом гнилых яблок. Знаешь, я после того случая много лет просто не могла смотреть на яблоки. — Они спускались по лестнице, и Абигейл вдруг замолчала, а по лицу ее пробежала слабая улыбка. — Все-таки тогда у нас с тобой бывали светлые моменты, верно?

— Да, — ответила Лайла. — Это точно.

— Ты случайно не думаешь давать задний ход?

Феба смотрела на него так, будто Нил что-то сказал, хотя он не произнес ни слова. Она, должно быть, прочла его мысли.

— Нет, — мрачно ответил он и, заметив ее пронзительный взгляд, тут же добавил: — Ты что, думаешь, я говорю это, чтобы просто сделать тебе приятное?

— Я этого не сказала. Но, сам понимаешь, дело нешуточное.

— Не сомневайся, я уже не передумаю. Я твердо решил.

— Тогда почему ты такой злой? Ты что, сердишься на меня?

— Нет, не сержусь, — процедил Нил сквозь сжатые зубы.

— Тогда в чем, блин, проблема?

— Почему ты спрашиваешь у меня? Может, это у тебя проблема.

— Ну да, у меня есть большая проблема — ты, — огрызнулась Феба, неожиданно разозлившись на него. Как будто это не она только что сделала ему минет. Как будто это не они сидели сейчас на переднем сиденье машины его мамы: Нил — с расстегнутыми джинсами, Феба — с размазанной помадой. — Если ты решил дать задний ход, сделай это сейчас, чтобы я знала и не рассчитывала на тебя. Ведь дело не в том, что я нуждаюсь в тебе. Не забывай, что это была моя идея. Ты здесь просто примкнувший.

Машина была припаркована у пруда Миллера, в излюбленном месте здешних школьников для занятий сексом. У выезда на грязную дорогу, ведущую к воде, стояла табличка «Частная собственность», но все знали, что владелец живет в другом штате, так что сюда приходили все кому не лень. Сейчас, при свете луны, сиявшей сквозь по-зимнему голые ветки деревьев, Нил видел разбросанный повсюду мусор: пивные бутылки, банки из-под содовой, угли, оставшиеся после костра. Когда они в последний раз были здесь днем, он даже заметил несколько использованных презервативов. Тогда он еще подумал: «Хоть кто-то здесь получает удовольствие».

Нил вздохнул, подумав о том, что как раз удовольствие давно уже исчезло из их с Фебой занятий любовью. Он даже не стал бы употреблять слово «удовольствие» для описания того, что они с ней делали. Это больше напоминало лихорадку, охватившую его мозг, какой-то зуд в теле, как от потницы, когда нестерпимо хочется чесаться. Были такие моменты, когда Феба лежала под ним и хрипло шипела ему в ухо: «Сильнее… сильнее…», а потом так больно впивалась своими губами в его рот, что, казалось, будто она наказывает его… или саму себя. А когда Нил уже кончал, у него возникало ощущение, что он стал… немного грязным. Не по каким-то там дурацким моральным соображениям, а из-за мысли, что все это как-то некстати.

Он знал, что парни, по идее, не должны чувствовать ничего такого, что эти вещи обычно относятся к разным «хорошим девочкам». Но с Фебой все было совершенно не так, как с другими людьми. Временами они были как два одноименных полюса магнита, отталкивающие друг друга; в иной раз этот же магнит неотвратимо притягивал его, и он просто не мог сопротивляться возникшему притяжению. Все это напоминало кайф после того, как выпьешь чересчур много пива: наполовину отвратительное, наполовину радостное осознание, что уже слишком поздно менять то, что сделано, поэтому лучше продолжать крутить руль и наслаждаться ездой, даже зная, что ты не контролируешь себя и можешь сделать по-настоящему большую глупость (точнее, даже не можешь, а обязательно сделаешь), а наутро тебя ждет тяжелое похмелье.

Но несмотря на все сомнения, с Фебой действительно было здорово, и в первую очередь потому, что с ней не нужно было притворяться. Со всеми другими Нил вел себя автоматически, играя роль почтительного сына, усердного работника, отличника, — в зависимости от ситуации. Он дурачил всех подряд — доктора Голдмана, своего босса на работе, учителей в школе, даже кое-кого из ближайших друзей. То есть всех, за исключением своей мамы.

Нил знал, что она его раскусила, потому что сегодня вечером, когда он ослабил бдительность и сбросил маску, увидел выражение ее лица. Она даже не рассердилась на него, скорее, выглядела встревоженной — как будто нашла в одном из его ящиков заряженный револьвер.

Все осложнялось тем, что Нил знал: если бы он нашел способ объяснить матери, что происходит у него в голове, она, вероятно, поняла бы его. В тот день она тоже была там и своими собственными глазами видела ту же картину, что и Нил: его отца, лежащего на полу в луже крови. Так что да, мама, конечно, поняла бы его и, несомненно, посочувствовала бы. Но в то же время она наверняка настояла бы на том, чтобы его снова отправили к доктору Голдману или какому-нибудь другому психиатру. Как будто стоящий бешеных денег пятидесятиминутный визит к какому-то отстойному докторишке, который делает вид, будто Нил ему небезразличен, может чем-то помочь.

Даже антидепрессанты, выписанные ему доктором Голдманом, были полной ерундой. От них месиво у него в голове только увеличивалось. Принимая их около месяца, Нил все ждал, когда они наконец дадут какой-то эффект, но в итоге понял, что ничего такого не произойдет, и выбросил оставшиеся таблетки. Теперь надежды не было, как не было и такой серии команд, которая бы могла, как в компьютере, стереть из памяти воспоминания о том дне. Чуда, которое могло бы вернуть к жизни его отца, не произойдет. В своих детских воспоминаниях о том, как они с отцом вместе проводили время и занимались всякими мужскими делами — ходили на автошоу или смотрели фильмы в кинотеатре ИМАКС на 69-й улице, где отец давал ему всякую не очень полезную для здоровья еду и сладости, которые запрещала есть мама, — ему всегда казалось, что тот мальчишка был не он сам, а другой человек, — как будто они с ним дружили когда-то давно, а потом он куда-то уехал.

Нет, подумал Нил, из всего этого есть только один выход — то, что предложила ему Феба. Стратегия, которая положит край всем остальным стратегиям.

Странным было то, что, как только он принял окончательное решение, его охватила непонятная эйфория. Это ощущение напоминало — он снова взглянул на Фебу, которая сидела съежившись и смотрела в окно, — в общем, оно напоминало чувство влюбленности. Ему не придется разбиваться в пух и прах, стараясь выбраться из обрушившейся шахты, в которую превратилась его жизнь.

Он может отпустить ситуацию.

Его угнетала только одна вещь: он не мог перестать думать о маме. Это сломает ее. И несмотря на свои нападки на нее сегодня вечером, которые, как Нил и сам понимал, были совершенно дурацкими, он по-прежнему любил ее. Ну зачем он завелся, как невменяемый, из-за этого Карима, когда, по сути, ему не должно быть дела до всего этого? Особенно если учесть, что сам Нил надолго здесь не задержится. Да, он, как и раньше, переживал за нее, потому что она была его мамой, — и этого ничто и никогда уже не могло изменить.

Но в другой части этого уравнения находилась Феба… и соблазн данного ею обещания принести ему сладкое освобождение.

Он потянулся к ней и взял за руку.

— Эй, о чем мы спорим? Я же сказал тебе, все хорошо. Я уже переговорил с Чесом насчет всего, что нам понадобится.

— Ты уверен? — Она повернулась к нему, и глаза ее блеснули, отражая свет луны.

Заколебавшись лишь на какое-то мгновение, Нил ответил:

— Да, я уверен.

Похоже, Феба поверила ему, и в наступившей тишине Нил стал смотреть на пруд, замерзшая поверхность которого призрачно отсвечивала в темноте. Он слышал, что много лет назад здесь утонул ребенок, и представил себе его тело подо льдом, попавшее в вечное заключение. Его начало трясти. Лайла отремонтировала печку в машине, но даже на полной ее мощности ему все равно было здесь холодно.

— Я тут поразмыслил… Ты когда-нибудь задумывалась о своих родителях? Как они ко всему этому отнесутся? — осторожно спросил он.

Феба прислонилась к двери и прижала голову к стеклу.

— Об отце — да, думала. Я понимаю, что ему будет тяжело. О матери — нет; она, наверное, и не заметит, что меня нет. — Феба в этот момент выглядела такой несчастной, словно маленькая испуганная девочка, заблудившаяся в темном лесу, и у Нила защемило сердце.

— А как же он?

Видимо, что-то в его тоне подсказало ей, что Нил имеет в виду вовсе не ее отца. У нее невольно сжались челюсти, но она постаралась ответить ему совершенно безразличным голосом:

— Кому какое дело, что он там себе подумает?

Нил понимал, что лучше оставить эту тему, но природное упрямство заставило его продолжить разговор. Они с ней никогда толком не обсуждали эту тему. Когда Феба в конце концов рассказала ему о ее романе с женатым мужчиной, она представила все таким образом, будто это был один из поступков, о котором потом жалеешь, но который не отражает твоей настоящей природы. Вроде как слишком много выпил на вечеринке или попал в незначительное дорожное происшествие.

— Неужели тебе все равно, что ему никогда не придется заплатить за то, что он сделал?

— Ничего он не сделал, — ответила она раздраженно. — Я тут тоже виновата. Почему ты придаешь этому значение? Я уже жалею, что рассказала тебе. Как бы там ни было, это всего лишь дурацкая ошибка, не более.

— Для взрослого мужчины с женой и детьми? Это не ошибка. У нас в стране это называется «половая связь с несовершеннолетней».

— И что ты предлагаешь?

— Я считаю, что такие люди, как он, должны сидеть в тюрьме.

— Ну конечно. Как будто это действительно может произойти. — Феба попыталась напустить на себя равнодушный вид, однако от Нила не укрылось, что он задел ее за живое. Она потерла ноготь на большом пальце руки, как делала всегда, когда ее что-то цепляло.

— Все, что тебе нужно сделать, — это просто пойти в полицию, — сказал он.

— Да, мистер Всезнайка, а потом что? Он, кстати, не единственный человек, на которого будут показывать пальцем. Все вокруг тут же начнут твердить, что я сама виновата, что это я ему позволила. Ты его не знаешь. Он самый популярный учитель в нашей школе. А я — девушка со странностями. Еще до того как начнется разбирательство этого дела, они изведут меня. Кроме того, — в голосе ее прозвучала нотка неуверенности, — он ведь не принуждал меня и все такое.

Нил, которого бесила сама мысль о несправедливости, почувствовал, как в нем закипает злость. Почему человек, поломавший жизнь девушки, остается безнаказанным, тогда как его отцу дали десять лет за принятие каких-то неправильных решений?

— Чтобы предстать перед законом, необязательно насиловать девушку под угрозой ножа, — сказал он. — Тебе было всего лишь пятнадцать. А ему сколько — за тридцать? К тому же ты, наверное, была у него не первая такая.

Феба покачала головой, но когда заговорила, голос ее звучал тихо и устало:

— Он сказал, что любит меня.

— Если бы он действительно тебя любил, то позаботился бы о том, чтобы ты не страдала.

— Ну послушай, все было не так. Нет, он меня не бросил, это я положила конец нашим отношениям, — с некоторой важностью заявила Феба.

— Да, но уже после того, как он обманул тебя. Ты только посмотри на себя. Не ешь ничего. Оценки ни к черту. — Недавно Нил выяснил, что ее родители даже не подозревают, что происходит с их дочерью. — Иногда мне кажется, что секс тебе не так уж и нравится. А теперь ты еще планируешь… — Он умолк на полуслове.

Феба вдруг резко повернулась и нагнулась к нему.

— Ну давай, скажи это, — прошипела она.

— Мне даже не нужно ничего говорить. Достаточно того, что ты это делаешь. — «Мы это делаем», — добавил он про себя.

— Но это не из-за него. Просто я хочу, чтобы тебе было понятно.

— И все-таки…

— Все-таки — что? — Феба испытующе посмотрела на него.

— Ничего. — Он откинулся на спинку своего сиденья.

— У меня с головой все в порядке, если ты сейчас об этом подумал. И мне не нужно к психоаналитику. Особенно если в его роли будешь ты. Я прекрасно могу принимать разумные решения. Надеюсь, и ты тоже. А теперь скажи, ты все-таки в деле или нет? Если нет, то не нужно попусту тратить мое время.

Феба была бы в ужасе, подумал он, если бы только знала, как она сейчас похожа на свою мать.

Нил замешкался на секунду, сделал глубокий вдох и, медленно выдохнув, ответил:

— Хорошо. Давай еще раз проверим наш план.