Цветок на 8 Марта

Глава 2. Неразбериха

Клара

Мы переглядываемся с Христосом. Отец его смотрит на нас так… Что как-то неуютненько мне становится. Я его знаю, как адекватного человека, но мало ли — единственный сын, наследник, там теперь невеста богатая припасена.

Моя буйная фантазия пускается даже не вскачь, а в такой галоп, что самой впору испугаться.

Однако ж… Если этот гад, то есть Христос, трудится на два фронта и украшает мою голову изящными рогами… То… Ревность вспыхивает в моей крови словно пламя, если поджечь бензин. Надо что-то делать, иначе сейчас рванет. И вместо корпоратива у нас будут похороны.

Александр Рихардович хмурится, переводит взгляд с меня на Христоса и обратно.

Я тоже хмурюсь.

— У тебя что — невеста есть? — прямо спрашиваю этого… Пока не буду его никак называть.

Христос закашливается, подавившись воздухом.

Не сговариваясь, мы с его папой оба припечатываем его по спине. Он едва не роняет мои пакеты.

Я взвизгиваю:

— Аккуратней! Там моё платье! И фен… И… Короче, если ты это всё уронишь — тебе не жить!

Александр Рихардович косится на меня, стоя по другой бок от собственного сына.

— Христос! Ты не хочешь мне ничего сказать? — кажется, он не рад… А жаль. Так мне нравился… Особенно из-за перспективы скорого родства с шефом.

— Да… — кряхтит Христос — ведь папа прикладывает сыночка еще раз по спине.

Христос отодвигается от него поближе ко мне. И правильно — я стучать его по спине перестала. Вдвоем с его папой этим заниматься — явный перебор. Отобьём еще чего-нибудь ему. А я замуж за него хочу.

— Что вы меня колотите?! — обретает Христос голос. И тычет в меня пальцем, — Ты! Нет у меня невесты! Если тебя не считать… Но учитывая твой характер — тысячу раз подумаешь, прежде чем на тебе жениться!

— Ах, ты! — теперь я захлебываюсь воздухом и начинаю кашлять.

— Ну, чего опять-то? Беда ты моя… — бурчит Христос, отдав все пакеты своему папе и роясь в моей сумке.

По мере этого действа нормальные по размеру глаза Александра Рихардовича делаются как бы навыкате.

Христос достает из моей сумочки небольшую бутылку с водой, откручивает крышку и подает мне.

— Пей, горе…

Я ему сейчас всё расскажу, что о нём думаю! Всё-всё! И про то, как он меня к стулу привязывал и куском индейки угрожал, и про то, как на День влюбленных с другой девушкой танцевал, и про то, как ругался, когда я ему на 23 февраля носки, трусы и парфюмерный набор подарила… И…

Вот только кашлять перестану…

— А вы, оказывается, очень близко знакомы, — делает вывод наш, видимо, уже скоро общий папа и обвиняюще смотрит на мою сумку. И добавляет, — Если уж ты знаешь, что у неё в сумке лежит.

— Заплатите мне кто-нибудь! — встревает таксист, — А то я полицию вызову!

— Не надо полицию, — отвечает ему Христос, пока я усиленно стараюсь продышаться, — Сколько девушка вам должна?

— С учетом отвалившегося колеса? — наглеет эта воровская морда.

У меня даже дыхание восстанавливается сразу.

— Чего? Какого колеса? Да ты — крохобор! Чтоб у тебя оставшиеся три поотваливались!

И вдруг… Сразу же после моих слов…

Бум… Бултых… Бамс!

С трех сторон от машины отваливаются остальные колеса… И она словно "Титаник" медленного погружается в лужу. Но лужа — не океан всё-таки, поэтому машинка не тонет.

Таксист начинает креститься и шептать.

— Чур меня! Чур! Бесовщина!

Христос отворачивается в сторону и издает подозрительные звуки. Ржёт опять?!

— Сколько я тебе денег должна?! — спрашиваю у таксиста, подперев бока кулачками.

— Ни-с-ск-сколь-ко… — заикается таксист и старается отойти от меня подальше, — Иди с богом! Да подальше!

— Но… — начинаю, было, я возражать.

— Не возьму я у вас деньги! Они проклятые! — взвизгивает теперь уже таксист.

Христос достает бумажку в пять тысяч, прилепляет её под дворник на лобовое стекло.

— Удачи, мужик! — говорит таксисту.

Затем забирает у отца всё моё имущество и командует:

— Пошли! — это, видимо, мне.

Потому что Александр Рихардович уточняет. Веско так:

— В кабинет! Мой! Оба! И живо!

Я как-то притихаю от такого тона и вопросительно смотрю на Христоса. Он кивком головы подтверждает, что нужно идти туда, куда сказано.

Ну, мы и идём.

Впереди вышагивает Александр Рихардович. Бодро так. И не скажешь, что болел долго. В руках у него почему-то остался кофр с моим платьем. Молчу. Пусть несет. Доброе дело делает. За ним также резво топает Христос, неся остальное мое имущество. Всё-всё, что было мне необходимо, чтобы достойно встретить праздник. Хотя… Может, и встречать не придётся. Что-то осерчал наш общий папа.

За ними семеню я. Девушка я миниатюрная, а они оба — их природа ростом не обделила. Короче, учитывая настрой обоих мужчин, время от времени мне приходится переходить на бег. Счастье еще, что на работу я поехала в джинсах, куртке и ботинках. Я рассчитывала переодеться по прибытии. Но тут вроде уже и не до переодеваний.

Тут вообще… Непонятно, что творится. Ох, не так я себе этот день представляла. Не так!

В здании вообще мне делается некомфортно, потому что наша процессия привлекает всеобщее внимание. Во-первых, из-за того, что после длительного перерыва собственник организации появился здесь. Все торопятся поздороваться. Приближенные к Александру Рихардовичу спрашивают, как у него дела.

Но кофр в руках у Шейгера-старшего… Он — яркий, не мужской. И я себя ругаю — нет, чтобы выбрать какой-то немаркий цвет. Все бы думали, что костюм свой начальник несет. Что такого? Так нет же — меня потянуло на самовыражение, и теперь Александр Рихардович красуется перед всем офисом с моим кофром кислотно-малиновой расцветки.

Во-вторых, мы с Христосом телепаемся за Александром Рихардовичем двумя хвостами и бесспорно тоже вызываем нездоровый интерес. У меня от любопытных взглядов, которые я постоянно ловлю на себе, как замыкающая китайскую процессию, уже уши горят. Или это меня Христос ругает? Или Александр Рихардович? Но в любом случае кабинет руководства всё ближе и ближе — словно эшафот. И всё сильнее мне хочется развернуться и сбежать. Пусть Христос сам с нашим общим папой разбирается. А когда разберётся — тогда уже и меня позовёт.

К сожалению, сбежать я не могу — я тут еще работаю, а начало рабочего дня близится с неумолимой быстротой.

Может, обойдётся всё? Ну, в конце концов, мы с Христосом — люди взрослые. Если он мне только что не соврал — то свободные. Чем папа может быть недоволен? Я же зайка! О такой снохе каждый мечтает.

Правда, Христос что-то там болтал про то, что тысячу раз подумает прежде, чем на мне жениться. Но он такой храбрый, пока мы вдвоем с ним не остались. А как останемся — я ему всё растолкую! И про тысячу раз, и про то, кто вообще думать будет… И про многое другое. Христос у меня живо поймет, как не прав он был.

Увлекшись праведным гневом, я забываю про Александра Рихардовича и грядущие разборки.

А мы-то уже в приёмной… И старший Шейгер дверь перед Христосом и мной распахивает! Не к добру.

Христос, однако, направляется к двери, потом, словно что-то вспомнив, оборачивается, хватает меня за руку и проталкивает в кабинет.

— Эй! Я, может, водички попить хотела! — возмущаюсь я.

Сделал он это весьма вовремя, потому что я уже разворачивалась, чтобы дать дёру…

Дверь кабинета закрывается… С тихим стуком. Как гильотина, успешно отсекшая голову.

Христос проходит в кабинет, убедившись, что пути к моему отступлению отрезаны, и сгружает всё моё добро на диван. Туда же Александр Рихардович собирается пристроить и моё платье. А вот этого не надо! Я его с такой осторожностью сюда везла.

— Отдайте! — велю я.

Прям как королева.

Которая сейчас отхватит по заднице… В этом не приходится сомневаться, потому что старший Шейгер задирает одну бровь и устремляет на меня свой сканирующий взор.

Однако платье мне отдает.

— Ну, что же, молодые люди… Я очень хочу знать, чем вы на работе занимаетесь, — нудно выговаривает он, — С друг другом вы на "ты". Разговоры у вас очень интересные — в них проскальзывает слово "невеста". В её сумке ты, сынок, ориентируешься лучше, чем в этом кабинете. Да и вообще…

Христос хмурится. И так становится на собственного отца похож, что меня охватывает несвоевременное умиление и далеко идущие планы — я ему сына рожу. Чтобы также хмурился. Представляю их всех троих в рядок — деда, отца и внука и проникновенно вздыхаю.

— А вы, Клара Ивановна! Вы же очень серьезная девушка и вдруг шашни на рабочем месте! Это как?! — тут моя идеалистическая картина будущего бьётся на тысячу осколков.

— Папа! — осаживает отца Христос, — Ты бы полегче! Ничего такого не стряслось, чтобы Клару обижать!

Ой-ёй-ёй! Милота какая! Христосушка мой за меня заступается!

— А что стряслось?! — вкрадчиво уточняет Александр Рихардович.

— Мы с Кларой встречаемся. Она — моя девушка! — гордо отвечает Христосонька.

И такое тепло у меня в груди разливается! Ааааа! Сладкий мой! Вот недаром я ему не дала зимой замерзнуть и домой привезла!

— Акх… — закашливается теперь уже Александр Рихардович.

И Христос тоже его по спине прикладывает. Так… Основательно. Хорошо, что они мне стучать не стали, а воды дали. А то бы прибили чего доброго.

— Беременная? — зачем-то спрашивает старший Шейгер, прокашлявшись.

— Нне зннаюю, — начинает заикаться и Христос.

И две пары мужских глаз одинаковой формы и расцветки устремляют на меня свои взоры.

— Почему сразу беременная? — интересуюсь я, не поспевая за мужской логикой.

Да и вообще… Мужчины — с Марса, женщины — с Венеры. Так что кто его знает, что там в головах у этих марсиан творится…

— Ну, раз замуж собралась, — снова конкретизирует Александр Рихардович.

Мы с Христосом перестаем что-то понимать. Вроде о том, что женимся, мы даже друг с другом еще не договорились.

— Пап! А ты точно хорошо себя чувствуешь? — решает выяснить сын у отца.