Цветок на 8 Марта

Глава 6. Три штрафных карточки

Клара

— Вы меня теперь уволите? — перепуганно обращаюсь к отцу Христоса.

Он как-то замешкивается с ответом. И мне это очень не нравится. Куда я пойду? Я здесь уже давно работаю! И тут Христос — его никак нельзя оставлять без присмотра. Знаю я этих офисных пираний — вцепятся в моего Христосушку, фиг из пастей выдерешь. А Христос Александрович — это практически мой новогодний подарок от Деда Мороза. Разве такими разбрасываются? Нет, конечно. Вот и я не собираюсь.

Поэтому включаю самый пронзительный ультразвук, на который способна, и бросаюсь к Александру Рихардовичу. Перед Христосом я, пожалуй, на колени бы бросилась, а вот перед его отцом этого делать явно не стоит — слишком уж двусмысленно.

Поэтому всё, что мне остается, это прибавить громкость, что я и делаю.

— Не увольняйте меня! Я умру с голоду и хо-лооо-дууу… — последнее слово буквально вою, сражая бедного Александра Рихардовича наповал.

Это я понимаю, потому что он хватается руками за уши и зажимает их, а еще теряет всякое воспитание и заявляет мне:

— Клара, не ори! И так чуть не отравила.

— Я не специально! — продолжаю я глушить собственника организации. в которой работаю, словно рыбу динамитом на рыбалке.

— Клара! Помолчи уже! — Христос отдирает меня от пиджака своего отца и не особо церемонится, но зато успокаивает меня, — Не будет он тебя увольнять. Ему внуки в геометрической прогрессии не нужны.

Перестаю производить шум в промышленных масштабах.

— Да? — вполне адекватно переспрашиваю у Александра Рихардовича.

Он потихоньку отлепляет одну ладонь сначала от одного уха, потом вторую — от другого.

— Не буду, — подтверждает слова сына, — Но это первая штрафная карточка.

— Но я ж не специально! — снова повторяю я.

— И тем не менее, — вредничает Шейгер-старший, — Наберешь три — и пакуй вещички.

Скрещиваю руки на груди и недовольно щурюсь. Кто этот козёл (или так на будущего свёкра нельзя)? И куда он девал моего обходительно руководителя?

— Уууу, какой вы, оказывается, — с явным упрёком вывожу я, но уже в нормальных звуковых границах.

— Какой? — старший Шейгер подбоченивается, явно намекая мне, что я его без хрена не съем.

— Злопамятный! Вот! — произвожу я его оценку.

Он открывает рот, силится что-то сказать и у него не выходит. Дар речи потерял…

— Клара… Ивановна, идите работать уже! — возвращается он в привычный режим общения.

— Иду я, — бухчу в ответ и ухожу в приемную, где сажусь на своё место.

Пытаюсь вспомнить свои обязанности, но в голове после этого чая какая-то звенящая пустота. Ну и ладно! Работа — не волк, в лес не убежит. Как вспомню, что делать нужно — тогда поработаю. Да и вообще — какая работа накануне 8 Марта?! Это ж святотатство!

Христос и Александр Рихардович выходят из подсобного помещения и идут в кабинет. На ходу Христос мне подмигивает, весело ему. А мне вот ни капельки! Как я вообще могла такое сделать?! Зачем я перец в чай добавила? Ладно, перец! Соль для ванны там вообще откуда? И как я её умудрилась в заварочный чайник сыпануть?

Несмотря на все мои потуги, вспомнить, как я это делала, мне не удается. Я только помню, что сильно ругала Александра Рихардовича и его Розу, которую он Христосу втюхивает, и, видимо, мои руки в эти моменты жили своей собственной жизнью. Но пойло получилось на редкость отвратительным. Меня до сих пор передёргивает.

И папу Шейгера как-то жалко. Но тут же вспоминаются его разговоры про Розу, и жалеть его я передумываю. Не заслужил!

Минут через пятнадцать моих тяжких раздумий из кабинета появляется Христос, обвешанный моими пакетами, словно вьючная лошадь.

— Куда это? — спрашивает у меня.

— Туда, — машу рукой в стороны комнаты, где я чай заваривала. Не чай — произведение искусства. Борджиа ему бы позавидовали… Причем всем семейством.

Христос скрывается в комнате, я иду к нему. Пристраиваем пакеты на диван.

— Ты меня не бросишь? — спрашиваю я прямо.

Он поворачивается ко мне. Выглядит удивленным.

— Ты чего, Кларочка? Откуда такие пораженческие мысли в твоей хорошей, но бедовой головке?

— Не знаю…

— Не брошу я тебя. Зачем мне какая-то Роза, которой до тебя далеко, как звезде до Солнца?

— Солнце так-то тоже звезда, — заумно замечаю я.

— Это ты моя звезда… — бормочет Христос и притягивает меня к себе поближе.

— Да? — уточняю я, широко распахивая глазки.

— Ага. Восходящая из шоу "Я переверну вашу жизнь!", — Христос надо мной подкалывает, а сам старается до моих губ дотянуться.

— Но, но, но! — отворачиваю я губки, — На работе нельзя. Твой папа против.

Христос как-то грустно вздыхает.

И тут же раздается громкое:

— Христос! Ты где там застрял? — это старший Шейгер нервничает из-за того, что сын не возвращается под бдительное родительское око.

Переживает, что мы производством внуков прямо сейчас займёмся. В геометрической прогрессии.

— Иду, пап! — отзывается Христос, но выпускать меня из цепких рук не торопится. Наоборот, начинает поглаживать мою спину сквозь ткань блузки.

— Ты ведь ко мне сегодня поедешь? — спрашивает хриплым голосом.

А у меня что-то ноги слабнут, и в голове туман. И обнять его так хочется, что…

— Христос! Куда ты провалился?! — раздается еще более раздраженный голос Александра Рихардовича.

— Иди! — высвобождаюсь из рук Христоса и провожаю его на рабочее место, — А то опять сейчас ругаться будет.

— Передай всем, что через час могут начинать собираться. Через два часа выезжаем, — сообщает мне Христос важную информацию.

— В 13 часов? — переспрашиваю я.

— Да, — подтверждает Христос и уходит к отцу.

Я некоторое время еще стою на месте, разглядывая свои пакеты, а затем оповещаю женскую часть коллектива о том, когда можно будет начинать прихорашиваться. Девушки с удовольствием откликаются и очень скоро сотрудницы начинают менять наряды, подкручивать кудри и поправлять макияж.

Я тоже не отстаю — зря я, что ли, всё это сюда принесла?