Девушка, которая не любила Рождество

7

– Может быть.

Вот что он сказал. Не «спасибо», не «это самый счастливый день в моей жизни», а «может быть».

Он поправил на носу маленькие круглые очки и добавил:

– При одном условии.

К этому я совершенно не был готов. Я наивно полагал, что начинающий автор будет в восторге, даже в экстазе, от перспективы подписать договор с таким престижным издательством, как «Деламар». Итак, я был изумлен, но постарался держаться как профессионал.

– И что же это за условие?

Он снова погладил бороду – определенно, нервный тик – и сказал:

– У меня есть дочь, ее зовут Лали.

Он замолчал, будто ожидая моего одобрения. Учитывая его возраст, поздравления казались несколько запоздалыми, поэтому я коротко кивнул:

– Очень хорошо.

С явным облегчением он продолжил:

– Лали только что развелась, у нее непростой период. Она бросила работу, переехала, оставила всю прежнюю жизнь. У нее настоящий экзистенциальный кризис.

– Сожалею.

И я действительно сожалел. Мне было жаль молодую женщину, в чьей жизни настали не лучшие времена. Но я никак не мог взять в толк, какое отношение к делу имеют личные проблемы дочери писателя.

– Она не знает, что делать. Чувствует себя растерянной. Она отказалась от своей мечты. И что гораздо хуже, отказалась от Рождества.

– Что это значит?

– Она забыла, что такое дух Рождества, утратила радость жизни, надежду, желание делиться счастьем, верить в волшебство.

Мне стоило больших трудов, чтобы не поморщиться.

В жизни случаются вещи и похуже, чем неспособность радоваться праздникам. Вот у меня, например, как-то хватает сил держать себя в руках, несмотря на весь тот ужас, который вызывает у меня Рождество.

– И что же?

– Мне нужна ваша помощь.

– Чтобы доработать роман?

– Чтобы к нам вернулся дух…

– Творчества?

– Чтобы к нам вернулась радость…

– Радость сочинительства?

– Радость Рождества.

Я хотел сказать ему, что он обратился не по адресу.

На всей земле не было никого, кто хуже меня подходил бы для того, чтобы научить кого-то любить Рождество.

Он серьезно посмотрел на меня.

– Таково мое условие.

– Не понимаю. Объясните еще раз.

– Вы должны вернуть моей дочери любовь к Рождеству.

Я слышал об авторах, которые, прославившись, начинали предъявлять издателям безумные требования. Например, соглашались писать только в жарких странах или только на японской бумаге… Но такое я слышал впервые!

И поднял руки – сдаюсь.

– Не понимаю, чем я мог бы помочь…

Он подошел к своему столу и вынул из ящика стопку листочков. Я почувствовал, как возвращается надежда: еще один роман, не хуже «Примирения»? Может быть, он писал всю жизнь, и его ящики набиты неопубликованными рукописями?

Он протянул мне несколько листков.

– Я составил список заданий.

Я быстро пробежал глазами строчки:

*Сделать снеговика.

*Нарядить рождественскую елку.

*Сходить на каток.

Я покачал головой.

– Все еще не уверен, что понимаю вас. Вы хотите, чтобы я слепил снеговика вместе с вашей дочерью?

– Да, и все остальное тоже.

Я стал читать дальше:

*Испечь пряничных человечков.

*Выпить горячий шоколад.

*Целоваться под омелой.

– Целоваться под омелой? Что за чушь? Вы что, в романе Барбары Картленд[4]?

– В это время года возможно все. Это ведь рождественское волшебство!

Я барахтался в волнах кошмара. Что делать? Разумнее всего было бы бежать от этого шантажиста. Но что скажет Шанти? Я представил, как она, презрительно усмехаясь, вручает мне коробку с моим офисным барахлом. Вещей в коробке немного: степлер, несколько ручек и моя коллекция первых изданий. «Альбатрос» Бодлера, «Грозовой перевал» Эмили Бронте, «Граф Монте-Кристо» Александра Дюма…

Николя наблюдал за мной, спокойно потягивая гоголь-моголь. И, наверное, почувствовал мою нерешительность.

– Если справитесь, я подпишу договор в канун Рождества.

Наши взгляды встретились. Каждый пытался повлиять на решение другого.

– Но почему?..

– Моя дочь должна заново открыть для себя дух Рождества, ведь без него жизнь теряет вкус.

– Я хотел сказать, почему бы вам самому не взяться за это? Почему вам не сделать все эти вещи с ней? В конце концов, вы же ее отец.

Он ласково похлопал меня рукой по плечу.

– Потому что никто и никогда не станет слушать советы отца.

С этими словами он снова опустился на один из мягких диванов. Я попытался взвесить все «за» и «против».

Минусы: я ненавижу Рождество. Как заставить девушку, находящуюся в депрессии, полюбить Рождество, если ты сам не являешься образцом психического здоровья и праздничного настроения? Плюсы: я твердо верил, что «Примирение» получит следующую Гонкуровскую премию. Если удастся уговорить Николя подписать контракт, я получу работу своей мечты.

Я прикинул план действий: встретиться с его дочерью, выполнить два или три «задания», и все. Пожалуй, стоит рискнуть.

На несколько праздничных дней можно притвориться, что я люблю Рождество. Я представил себе восхищение, приправленное ревностью, которое испытает Шанти, когда писатель, которого я открыл, станет номером один среди авторов бестселлеров. «Примирение» в каждом книжном, зажигает огонь в сердцах тысяч читателей… Да, я мог бы заставить себя украсить рождественскую елку нелепыми шариками, если это поможет мне стать редактором. В худшем случае поговорю с девушкой и все ей объясню. Она-то уж должна знать о чудачествах своего отца… Так что она позвонит ему, попросит прекратить этот фарс и заставит подписать контракт, который я предлагаю.

Я сел на диван рядом с Николя и кивнул в знак согласия. Он улыбнулся и от души похлопал меня по спине. Санта оказался сильным, я чуть не поперхнулся, но все-таки сумел сохранить достоинство.

Он проводил меня до двери.

– И последнее: Лали не должна знать, что это моя идея.

– Как? – в ужасе спросил я.

– Если она узнает, что вы выполняли «рождественскую миссию» по моей просьбе, я отменю все договоренности и контракт не подпишу.

С этими словами он захлопнул дверь. С карниза мне за шиворот свалилось немного снега. Но вздрогнул я не от холода.

Мой план был уничтожен.