Действуем, сестра! Свадьбе быть?

9. Реми. Серьезный разговор.

Только взметнувшиеся в небо листья, сорванные с деревьев, напоминают об удивительном отлете Зои на метле. Вокруг восторженно ахает народ, а я думаю, что надо будет подтянуть с правой стороны стремена, чтобы так не заваливалась. Но вообще неплохо получилось.

— Дирха мне в корпус!

Громогласно восклицает кто-то и толпа почтительно расступается, пропуская мистейра Грасса. Он все еще смотрит вслед Зои, хотя даже точку, в которую она превратилась, уже не разглядеть.

— Ну мальчишка, ну мастер, — качая головой, говорит он, — если император не подпишет с тобой контакт, я лично закуплю десяток таких красавиц для Белых драконов. Никакому пегасу за ней не угнаться. Не говоря уже о том, что метле не нужно стойло и в бою ее не подстрелить.

— Да, но вам понадобятся хорошие мажинеры-механики в штат, — уточняю я, — а мне поставки гравиров. Я и эти-то достал с огромным трудом.

— Если я не ошибаюсь, «МагикМажинерик» выпускают гравиры, — почесав затылок говорит Грасс. — И, как я понимаю, на имперский контракт вы претендуете вместе? Почему бы вам не объединиться?

— Потому что «МагикМажинерик» не станет якшаться с какими-то провинциальными выскочками, — звучит из толпы сухой, чуть надтреснутый голос. И я уже знаю, кому он принадлежит.

— Потому, — добавляю я, — что «Четыре колеса» не станет связываться с зазнавшимися снобами из «Мажинерик».

А вот и дед собственной персоной. Я не видел его несколько лет, с похорон матери. У него хватило наглости явиться туда.

— Я мог бы догадаться, — пристально меня разглядывая, говорит дед. — Талант к мажинерии достался тебе от меня.

— Какое счастье, что вам не пришлось на него тратиться, — отвечаю я. Дирхов сын, он заставляет меня нервничать.

— Реми, — шепчет Хлоя, касаясь моей руки своей тонкой прохладной ладошкой. И гнев будто волна отходит. Словно весь вытекает через маленькие прохладные точки, в которых ее пальцы касаются моих.

— А как ты думаешь, кто оплатил твое обучение в мажинерной академии и договорился о том, чтобы тебя туда приняли — Великая Лейна? Но зная твой несдержанный характер, я предпочел не афишировать себя.

Что? Моя стипендия была на самом деле оплачена дедом? Он не смел! Не имел права так поступать, мне ничего от него не нужно. Когда мы нуждались в его помощи, он отвернулся.

— Я верну ваши затраты, — сухо отвечаю, крепче сжав руку Хлои, — не думаю, что вам стоило тратиться на обучение ребенка, рожденного в результате столько вопиющего мезальянса.

Меня словно тошнит словами. Ничего не могу с собой сделать, говорю и говорю, будто избавляюсь от скопившейся за года обиды и боли.

— Что ж, — сухо говорит дед, отворачиваясь, — вероятно, ты имеешь право так говорить.

Он уходит, опираясь на резную трость и я мельком замечаю, как побелели от напряжения его пальцы.

— Старик Дунс — своенравный, как дирх, но неплохой мужик, — говорит Грасс, глядя ему в след. — Может, не мое это дело, парень, но ты хотя бы дай ему шанс высказать его точку зрения. Ты был ребенком и мог неправильно понимать ситуацию.

— Нечего там понимать, — резко отвечаю я, но увидев, как огорченно смотрит на меня Грасс, добавляю, — но в любом случае спасибо за совет и участие. Я подумаю.

— Подумай, сынок, подумай. Вам завтра перед самим императором выступать, негоже так собачиться.

Грасс отходит дать распоряжение о конвое для нашей кареты и ее транспортировке, а мы с Хлоей остаемся вдвоем.

— Ты думаешь, я был слишком груб?

— Я думаю, ты был искренен, — отвечает она, чуть улыбаясь и тянет меня куда-то за руку. — Смотри, там продают лимонад и орешки. Хочешь?

— Не откажусь от стаканчика абрикосового, — улыбнувшись отвечаю я.

Абрикосового нет, и я беру апельсиновый, а Хлоя, посомневавшись, анисовый. Он пахнет лекарствами, но ей, вроде, нравится.

— Как леденцы от кашля, — смеется она, делая глоток, — придется тебе терпеть и не целовать меня, пока он не выветрится.

— Если уж все равно терпеть, лучше я потерплю анис.

Легко целую ее в уголок губ, но не могу остановиться. Не могу, не хочу, не желаю никогда останавливаться. Хочу целовать каждую точку ее тела, от макушки до кончиков пальцев. Святая Ина, как только мы вернемся в Рейенхилл, поженимся. Сразу же, не слезая с кареты.

— Почему ты смеешься? — спрашивает Хло.

— От счастья, что ты у меня есть.

Мы допиваем лимонад, сидя за небольшим круглым столиком у покрытого опавшими листьями пруда. По темному зеркалу воды скользят лебеди.

— Скоро осень, — говорит Хлоя и крутит в руках оранжево-красный листик клена, упавший к нам на стол.

— Люблю осень, — бросаю взгляд на схватившиеся золотом, уходящие вдаль аллеи. — Этот особый запах сухих листьев и затаившихся в небе дождей. Богатство фактур и цветов. И приятную прохладу, когда можно оценить прелесть теплого шарфа или чашки горячего кофе.

— Иногда рядом с тобой я себя чувствую такой глупой, — признается Хлоя, а я просто не могу поверить, что это правда. Да, я могу сделать летающую карету и даже красиво разглагольствовать про осень, но это все мертвая премудрость.

— Хло, люди часто ценят то, что сами делать не умеют, а вот собственные сильные стороны не замечают. Ты смогла получить грант на заповедник!

— Благодаря твоей помощи, — недоверчиво хмыкает она.

— Нет, благодаря тому что ты, — я запинаюсь, не в силах найти верные слова, — ты создаешь вокруг себя жизнь. Радость, добро, свет. У тебя из умирающей сухой ветки выросла Лала. Единственная в стране, десятки ученых не смогли, а ты смогла. Ты приручила и вырастила рибисов. И слухача, и прочих. Это не просто ум, это гармония. И что-то еще. Какая-то твоя особенная магия.

Говорю горячо, сжимая ладони Хлои в своих руках. Разве может она так думать? Я восхищаюсь ей. Не просто люблю и желаю, но искренне восхищаюсь. И хочу, чтобы она верила в себя.

— Вообще, мы забыли, что приехали сюда не для поисков Роберто или дискуссий с дедом, а для получения гранта, — напоминаю я. — Так что допивай свой лимонад от кашля и идем в министерство.

— Прямо вот так сразу? Разве не надо оповестить о нашем приезде и получить пригласительные или пропуск?

— Ну вот там и узнаем.

Беру Хлою под руку и, оставив карету на попечение Грасса, мы идем в сторону Главной площади. Это не самая большая и уж точно не самая красивая площадь города, но именно вокруг нее сосредоточены все деловые здания: всякие министерства, департаменты и прочие организации того и этого. Очень удобно, особенно, если нужно оформить какие-то документы.

— Жаль, что мы не взяли Лалу, — вздыхает Хло, — они так надеялись.

— Мы торопились и это был пробный полет. Сама видела, дорога занимает так мало времени, что, если тебе захочется, можем хоть каждую неделю в столицу мотаться. Посоветуешься с целителем, сделаем удобный ящик с поддержкой для растения, и поедет твоя Лала, как принцесса.

— Я сама с тобой, как принцесса.

Мне хочется сказать, что я сам с ней король. И что она преувеличивает. А может даже, что я бесконечно боюсь в какой-то момент открыть глаза и понять, что все это было сном. Эти слова и чувства теснятся внутри меня, будто огромные воздушные шары, не в силах выбраться наружу. И я лишь бережно, но крепко сжимаю ее ладонь.

— А вот, кажется, нам сюда, — показываю на табличку министерства защиты магических ресурсов. — Готова? Как я? Воротничок не надо поправить?

Хло придирчиво осматривает меня, снимает пылинку с плеча и проводит рукой по волосам. Наклоняюсь, вдыхая запах ее кожи… И на миг мир вокруг пропадает. Я не знаю, что это. Если магия, то какая-то особенная, не виданная мной ранее. Забываю о министерстве, людях вокруг и вообще том, где мы находимся.

— Давай никуда не пойдем? Давай прямо сейчас пойдем и поженимся, а потом у нас будет медовый месяц длинною в год.

— Маловато, — показав мне язык, отвечает Хло, — предлагаю повторять хотя бы раз в год.

— Вы входить будете или мне охрану позвать? — раздается громкий голос прямо над ухом.

Ого, а у них в охране каменный голем. Действительно, редкие магические ресурсы, ничего не скажешь.

— Будем.

Отвечаем вместе, делая шаг в гулкий прохладный холл. Ну нет, только не это!

У стены высокий баннер с приветствием и изображением Хлои с Лалой на руках, а под ним скучает паренек с блокнотом и у него на лбу крупными буквами написано «репортер». Увидев нас, он оживляется, вытаскивает из кармана карандаш и бежит вперед с решимостью крупного рогатого скота. Как жаль, что Зоя не с нами. У нее к общению с газетчиками дар.

Впрочем, кажется, Хлоя справляется не хуже. Глядя, как окруженная небольшой толпой, она радостно рассказывает, улыбаясь и жестикулируя, я отхожу к стеночке. До меня изредка доносится «и тут мы нашли хладоком», «тогда Барбара подсказала открыть систему подарков» и «а куст возьми да прорасти».

— Чай?

Дернувшись от неожиданности, поворачиваюсь. Пожилой, но крепкий охранник или просто человек, фиксирующий входящих и выходящих, протягивает мне кружку чая с толстым кругляшком лимона. Он отрезан чуть кривовато, и в сочной, светло-желтой мякоти виднеется семечка. И это делает чай безумно уютным. Не могу понять, почему мне так кажется, а потом подношу кружку ближе, делаю вдох и переношусь на двадцать лет назад. Туда, где я еще совсем мальчишка и отец протягивает мне кружку с также грубо отрезанным лимоном. Мне одновременно приятно и горько вспоминать об этом. Но чай я все же допиваю.

— Твоя, что ль? — спрашивает охранник, кивая на Хлою.

— Моя, — довольно отвечаю я.

И мы сидим дальше в молчаливом согласии и гармонии. Бывают такие люди, с которыми приятно поговорить, но те, с которыми можно уютно помолчать — особенно ценны.

Наконец, Хло вручают награду в виде какого-то куста, под которым прячутся зверушки и чемоданчик, по-видимому, с деньгами. Пожалуй, время моему выходу. А то, как бы не отобрали.

— Реми! — восторженно кричит она, подняв вверх свои трофеи. — Я смогла! Мы смогли!

— Нет-нет, это ты смогла, — не соглашаюсь я. — Но сейчас самое время отнести твой чемоданчик в банк.

И счет, и перевод оформляют быстро, мы успеваем все закончить еще до того, как солнце прячется за замковый шпиль.

— Погуляем? Или снимем лучший номер в городе и будем валяться на огромной кровати и есть клубнику? — предлагаю я, а у самого совсем не ягоды на уме.

— На клубнику несезон, придется есть яблоки, — серьезно отвечает Хло.

— Ну нет, яблоки — это не романтично!

— Еще как романтично, яблоки это розоцветные, так что отчасти — розы. А розы — это романтично.

— И эта девушка сегодня говорила, что чувствует себя глупой, — качаю я головой. — Хлоя, в империи, в которой образование получить сложнее, чем найти клад, ты, наперекор всему стремишься к знаниям.

Мне в голову приходит мысль, от которой становится одновременно очень грустно, но и как-то очень легко и светло.

— Слушай, а мы ведь теперь можем позволить тебе хорошие столичные курсы. Поживешь пару лет тут, развеешься, получишь образование.

— А ты? Ты поедешь со мной?

— Боюсь, если я поеду с тобой, мы уже не сможем позволить себе столичные курсы. Да и не могу же я бросить мастерскую, это было бы некрасиво. Но я буду ждать тебя и приезжать каждые выходные.

— Знаешь, я думаю, курсы — это отличная идея, — говорит Хло, и у меня словно кто-то сжимает легкие в кулак. — Но заочные. Уверена, Барбара поможет мне найти нужные книги и разобраться в бумагах. Реми?

Она встревоженно всматривается мне в лицо. Такая встревоженная, встрёпанная. Родная такая.

— Да, милая, все хорошо. Ты отлично придумала, — отвечаю я, а сам будто только-только вдохнул, выплыв с огромной глубины.

Мы идем, обнявшись, вдоль аллей и клумб. Словно споря с нашим Белом садом, тут все пышное, яркое, помпезное. Георгины, как бравые солдаты с пышными шапками бордовых, оранжевых, розовых оттенков. Их оттеняют пушистые астры и изысканные хризантемы. В воздухе отчетливо пахнет осенью.

— Вот только знаешь, — говорит Хлоя, поворачиваясь, и лицо у нее такое серьезное, что мне становится тревожно, — давай все-таки поговорим с твоим дедом?

Я чувствую, что она права и, наверное, даже готов для такого разговора. Вот только желания нет совсем. Как только вспомню нищету, в которой умерла мать, пока он шиковал в своем особняке, такая горечь подступает.

— Только, если ты будешь держать меня за руку.

— Если это придаст тебе сил, я готова держать тебя за что угодно, — говорит Хло с таким серьезно-невинным видом, что у меня мысли убегают совсем в другую сторону.

К особняку подхожу уже в том напряженном состоянии, когда достаточно искры, чтобы вспыхнул пожар, хоть виду не подаю. Дом выглядит ухоженным, но одновременно каким-то мертвым, будто в нем давно никто не живет.

— Господин ожидает вас, — говорит дворецкий, открывая ворота. — Ради такого случая, даже велел открыть гостиную.

— А без случая он предпочитает сутки напролет сидеть в чулане? — ухмыльнувшись спрашиваю я.

— Господин уже много лет не живет в большом здании и пользуется только флигелем.

Показывает на небольшую пристройку с отдельным входом. Наверное, раньше в ней жила прислуга, на гостевые апартаменты не похоже. Снаружи сложно оценить, но выглядит он даже скромнее того домишки, в котором жили мы. Дворецкий входит первым, оповещая о визите, и открывает дверь, впуская нас с Хло.

Прихожая совсем крохотная, в ней стоят несколько пар ботинок, висит плащ и шляпа. Мы входим в гостиную, как видно, она же и рабочий кабинет. Стол, стул, пара шкафов с книгами и небольшой жесткий диванчик. Дед молча стоит у стола, опираясь на трость. Выправка бывшего военного дает о себе знать, годы не согнули его. Но выражение лица какое-то странное. Не могу понять.

— Здравствуйте, меня зовут Хлоя Нери.

Моя милая Хло, ты хочешь быть вежливой, но, полагаю, дед уже мысленно поставил тебе шамп на лбу. Ведь сами представляются только простолюдины. Слова падают в тишину, как в пуховую перину, бесследно исчезая. Кажется, что даже взрыв, случись он тут, будет бесследно поглощен безмолвием.

— Здравствуйте, Хлоя, — чуть помедлив отвечает дед, — меня зовут Джонас Юбер, но обычно я предпочитаю, просто Дунс. Садитесь, сейчас Антуан принесет нам напитки. Вы предпочитаете чай или кофе? Или, может быть, лимонад?

— Дед, к чему эти расшаркивания? — не выдерживаю я. — Чай, кофе, лимонад. Почему бы тебе просто не спросить из какой она семьи и дают ли в приданое золотые прииски.

Он вздыхает, снимает очки и, протерев линзы, надевает обратно. Уже то, что он не ругается в ответ говорит о многом. Но я вовсе не уверен, что мне этого достаточно.

— Ты злишься на меня, Реми, и я понимаю твою злость. Но, уж поверь мне, она не лучший советчик. Злость руководила мной, когда я разругался с твоим отцом. Злость заставила его отказаться от моей помощи, когда я ее предложил.

— Ложь! Ты ничем не помог нам.

— Твой отец отказался принять от меня хоть медьку. А Даниэлла разделяла его решение.

— Не смей говорить о матери, она умерла из-за тебя.

— Ради Лейны, Реми, ну будь ты справедлив. Да, ты можешь винить меня в том, что я не приложил каких-то больших усилий, чтобы помочь вам. Но выбор такой жизни был выбором твоих родителей.

Ладонь Хлои ложится на мою руку, и словно закрывает мне рот. Хло ничего не говорит, не вмешивается, лишь мягко поглаживает, но этого оказывается достаточно, чтобы обрести душевное равновесие.

— Я пытался помочь, Реми. Сходи в банк. Вероятно, ты даже не обращался к нотариусу после смерти Даниэллы, думая, что у нее ничего не было?

— Им не нужны были твои подачки.

— Они хотели, чтобы я приполз на коленях? — не выдерживает дед. Он ходит по комнате от стены к стене, глухо постукивая тростью. — Да, я ошибался. Да, я остался один в этих никому не нужных хоромах. Да, мне некому передать все те богатства, что я накопил. Да, да! Но я все-таки тоже человек, Реми. Когда я пришел, это было сразу после твоего рождения, и пригласил вас сюда, Поль за малым не выгнал меня. Больше я не пытался наладить с ним контакт.

— Но ты оплатил мою стипендию, — тихо уточняю я.

— Да. Оплачивал врача и счета за дом. Договаривался о скидках в лавке.

Я вспоминаю, как мама удивлялась тому, что хозяин дома разрешает нам жить бесплатно, только, чтобы мы присматривали за чистотой и порядком. О том, как в больнице говорят, что мы получили квоту на помощь нуждающимся. Какие-то еще мелочи. Так вот кто был тем зимним волшебником, что приносил нам подарки.

— Много лет я тебя ненавидел, — говорю я и боюсь посмотреть деду в глаза.

— Ты был ребенком и принимал, как данность, все, что тебе говорили. Тем более родители. Мне жаль, что так вышло, Реми. Жаль, что из-за упрямства моего и Поля вместо счастливого детства в этом доме, ты испил чашу лишений.

— Ну, я ведь тоже Юбер, видимо, упрямство это наше семейная черта, — усмехнувшись говорю и смотрю на деда.

Смотрю впервые видя его по-настоящему. Как своего дедушку. Как часть моего семейного рода. Как единственного своего родственника, дирх пообери.

— Дед, а приезжай в Рейвенхилл.

— С удовольствием, посмотрю, что там у вас за чудо-производство.

— Ну, это само собой. Я имел в виду, приезжай ко мне на свадьбу.

— Да, — добавляет Хлоя, все это время деликатно и молчаливо поддерживавшая меня, — нам будет очень приятно.

А потом мы пьем чай. И Хло восхищается чашечками из тонкого фарфора, а дед смеется и говорит, что теперь знает, что дарить нам на свадьбу. Я не знаю кто был прав, а кто виноват. Вероятнее всего, виноваты были все, как это обычно и случается. Я огорчен, что за этим столом нет ни мамы, и отца, но рад, что сижу за ним вместе с дедом.

Спать нас укладывают в гостевом домике, и мне приходится экстренно отправлять посыльного в расположение Грасса и в дом Моретти. От Зои с Роберто приходит ответное послание на две страницы с красочным рассказом драматического знакомства с родителями. А в конце приписка «Кстати, на выходных у нас свадьба, надеюсь, к этому времени вы выползите из родового гнезда».

— Даже боюсь себе представить, что устроила там твоя сестрица, что Моретти так быстро капитулировали, — не могу удержаться от подколки.

— Они просто поняли, что она — единственная, кто способен держать его в руках, — смеется Хло, а я понимаю, что, наверное, она права.