Дом всех тварей

Глава 2

Утром Амти проснулась от звука его шагов. Она хотела сделать вид, что спит, но Шацар сказал:

- Проверь, как там моя сестра. Спроси ее, не готова ли она заговорить.

- А если нет?

Тогдазаймисьсвоимиделами, Амти. Ты хотела съездить в Академию.

Амти приподнялась на локтях, она увидела, как Шацар завязывает галстук перед зеркалом. Он всегда держался чуть дальше от стекла, чем было бы удобно, это выглядело странновато.

- Да, - сказала Амти. - Надеюсь, они меня возьмут.

- Не уверен.

- Я не интересовалась твоим мнением, - фыркнула Амти, а потом потянулась, спросила:

- Ты уверен, что не опасно ее здесь держать?

- Нет.

- Нет не опасно или нет не уверен?

Но Шацар уже вышел из комнаты. Амти слушала его удаляющиеся шаги и думала, как все невыразимо изменилось. С тех пор, как Амти и остальные вернули девочек, а Шацар молчаливо позволил им стать героями Государства, они могли находиться здесь легально. Адрамаут воспринимал это как большую победу, он даже как-то выступал на телевидении, участвовал в каких-то постановочных дебатах, которые все равно ничего не решают.

Они были спасителями детей, они нашли их и освободили. Любители теории заговора, разумеется, отстаивали свои выводы о том, что все было подстроено с самого начала, сначала видеообращение, потом похищения, а затем триумфальное возвращение в Государство.

А потом были бесконечные интервью для одинаково контролируемых Государством газет, где лишнее слово могло вновь разбить все хрупкое равновесие, которого они с таким трудом достигли. Адрамаут рассказывал всю их историю, все попытки защитить Государство от себе подобных.

Отчасти они, герои и ренегаты, стали такими же предателями своего народа, как Шацар. Мескете убеждала Инкарни Двора в том, что у них есть план, что в Государство они хотят проникнуть как шпионы, двойные агенты.

Амти не была уверена, что Мескете верили, но пока ее боялись, вера и не была так важна.

В один день вместо того, чтобы скрываться, они вынуждены были оказаться в центре внимания. Они вернулись в Государство, Государство их приняло, в качестве спектакля, скандала, а вовсе не в качестве своих полноправных граждан.

Юридически у них все еще не было здесь никаких прав, для них всюду делались исключения, ими интересовались, однако паспорт Амти, вымокший от дождя и снега в ее сумке давным-давно, все еще ничего не значил.

Они могли здесь жить, а может быть даже могли работать, в качестве исключения, подтверждающего правила. Им даже дали квартиры в Государстве, но это гостеприимство ничего не меняло.

Все доводы Адрамаута о том, что среди Инкарни могут быть люди, которые готовы вернуться в Государство, снова жить в обществе и помогать ему, ничего не меняли.

Все оставалось по-прежнему, а они были только персонажами огромной общественной драмы, поводом для резонанса. Настоящие перемены, сказал Шацар, все равно не наступят - эффект от подобного резонанса может быть только кумулятивным, то есть накапливаться со временем при определенной периодичности прецедентов.

Кроме того, людям страшно было иметь рядом фактор вечного риска. Амти видела пикеты, где люди протестовали против их присутствия в Государстве. Ей отлично запомнился один из плакатов, который поднимала вверх худенькая женщина с горящими глазами. Неровно, но вполне ясно на плакате было написано: Только сегодня они спасают наших детей.

Вот и все, простая фраза с подчеркнутым словом "только".

Все было временно и зыбко, все было "только" и все пройдет, это Амти знала. О них забудут, и у них не так много времени, чтобы что-то изменить. Может быть, еще полгода, может год.

Амти видела родителей девочек, которых они спасли, и ей было стыдно смотреть им в глаза.

Ведь если быть совсем точной, их воскресила Яуди. Если быть совсем точной, то они всюду опоздали, везде ошиблись и ничего не добились. Яуди, впрочем, приходилось еще хуже.

Она стала не просто национальной героиней, Яуди стала последней надеждой для всех отчаявшихся и потерявших своих близких. Первое время ей постоянно звонили, постоянно писали - люди плакали в трубку, умоляя вернуть им сыновей, дочерей, матерей, отцов, братьев и сестер, лучших друзей, золотых рыбок, кошек, собак и даже одного, по утверждению просящего, очень хорошего бармена.

Яуди говорила, что именно поэтому она работала в магазине бытовой техники. Она просто не хотела, чтобы кто-нибудь знал, какая у нее магия.

Теперь Яуди скрывалась, пока они были на виду.

Мелькарт пытался снова стать Псом Мира, но его упрямо не брали, видимо, сочтя, что теперь он недостаточно породистый. Они ведь не знали, что половина из них - потенциальные Инкарни. Они все не знали, что Мелькарт их крови, и не такие уж они разные.

Впрочем, Амти полагала, что брать на работу психически нестабильного алкоголика в любом случае не лучшее решение, будь он сосуд невыразимой тьмы или нет.

Мескете большую часть времени проводила во Дворе, убеждая всех, что у Адрамаута, как у мужа царицы, есть план. Адрамаут жил с Маарни в новенькой квартирке, где Маарни не хватало только мамы. Неселим совершил попытку вернуться к жене, которая, казалось, увенчалась успехом. По крайней мере со второго или третьего раза, когда жена Неселима перестала швырять в него предметами за то, что он не вернулся к ней раньше, бросил, обманул и предал корабль семейного быта, как последняя крыса.

Вообще-то Амти считала, что жена Неселима - любящая, сильная женщина. Она приняла его в свой дом зная, что он - Инкарни. Но более того, она приняла его в свой дом, до конца зная, почему он ушел. К работе Неселим, впрочем, так и не вернулся. Он говорил, что не готов, и Амти была уверена - никогда не будет готов.

Шайху прятался от отца вместе с Яуди, прятавшейся от желающих воскресить бармена и других замечательных людей их небольшой страны. Шайху решил, что не хочет больше применять свою магию ради отцовской наживы, хотя Амти не очень понимала, собственно, почему. Теперь Яуди и Шайху жили с Ашдодом в его квартире, напоминающей притон, и никто из участников такому положению, кажется, не радовался.

Аштар присматривал за Эли. От одной мысли об Эли в груди как и всегда что-то обожгло. Как будто одно ее имя заставляло внутри нее кровоточить какую-то старую рану.

Но ведь Эли не была мертва. Впрочем, Эли не была и жива.

Что касалось самой Амти, она вернулась к отцу и впервые увидела, как он плачет. Вообще-то, наверняка, он плакал и когда умерла мама, только Амти этого не помнила.

В общем, с отцом Амти прожила месяц. Очень скоро ее забрал Шацар. Один из первых мучительных приступов страха у Амти случился именно тогда, когда Шацар и отец ругались, и когда Шацар запустил руку в карман, Амти вдруг подумала, что он достанет пистолет. Амти очень отчетливо представила, что Шацар выстрелит папе в голову, еще она вспомнила, как выстрел, который она видела во сне, пробил череп ее мамы.

Амти опустилась на пол и зарыдала, как ей потом рассказал Шацар. Ей тем не менее в тот момент казалось, что она оглохнет от шума в голове, оглохнет и сойдет с ума, ей казалось, что сейчас она услышит голоса или увидит что-то несуществующее, потому что напряжение внутри было страшное. Пришла в себя Амти уже в машине Шацара. Он сказал, они с отцом договорились.

Когда Амти позвонила отцу, он, помедлив, ответил: Шацар рассказал, что Амти ждет от него ребенка. Амти думала, что умрет от стыда. Да, разумеется, это было бы крайне актуально, если бы именно в этот момент на кухне рванул бы газ.

Однако нет, Амти пришлось выслушать все папины волнения разом. Она злилась на себя, но ненавидела его. Рисуя карандашом спиральку за спиралькой, представляла, с каким звуком воткнется грифель в его глаз и сможет ли карандаш достать до мозга.

Ее чуть не стошнило, и она совсем не слушала папу. Ей было страшно и очень стыдно.

Вечером, когда Амти взглянула в зеркало, она увидела свое новое искажение.

Сейчас она к нему привыкла. Амти потянулась, пока Шаул еще спал, быстро приняла душ. К тому времени, как она вернулась, Шаул зашелся воплями невыразимого одиночества, считая, что его оставили одного.

- О, Шаул, мама все еще тебя любит!

- Мама, - сказал Шаул. И хотя запас слов, которыми он владел был лишь чуть более ограниченным, чем у Шайху, интонациями Шаул владел отлично. В его тоне Амти отчетливо услышала осуждение.

- Давай, предъяви мне еще претензий, Шаул. Пойдем, я буду готовить тебе завтрак. Я же твоя домработница, так?

- Мама.

- Ты прав. Но знаешь как мне иногда лень быть твоей мамой?

- Ень, - сказал Шаул с пониманием.

- Ты знаешь, мне уже тяжело носить тебя на руках. Вскоре тебе придется окончательно расстаться с привычкой кататься на маме.

Амти всегда казалось, будто она говорит о каком-то другом человеке, она не могла поверить, что загадочная мама Шаула, это и есть она сама. Шаул, видимо, поняв общую суть того, что она говорит, сильнее в нее вцепился. Амти вздохнула.

- Я люблю тебя, - сказала она.

- Да.

- Ты как твой папа.

Амти приготовила им с Шаулом завтрак. Битва с овсянкой ни в какое сравнение не шла, впрочем, с познанием мира, которое незамедлительно проводил Шаул как только Амти переставала на него смотреть.

По ее подсчетам за пятнадцать минут Шаул мог умереть около четырех раз, и Амти постоянно казалось, что она слишком медленно реагировала на его попытки убить себя.

Когда Амти в очередной раз не дала ему облизать розетку, она взяла его на руки, сказала по возможности строго:

- Еще раз так сделаешь, и я скажу что-нибудь такое, из-за чего у тебя будет психотравма, и ты потратишь море денег и времени на психотерапию, когда тебе стукнет тридцать, чтобы узнать, какая плохая у тебя...

- Мама.

- Да, Шаул.

Домработницы или няни у них не было, хотя Шацар легко мог нанять хоть целый штат прислуги. Однако, он сохранял свой дом и свою семью в тайне. Отчасти Амти его понимала - едва достигшая совершеннолетия жена Инкарни с ребенком и сестра Инкарни в подвале не то, что хочется представить общественности. Дворцовый комплекс Шацара давно был достроен, он работал там, в Столице. Однако свой дом в пригороде Шацар постарался сделать максимально недоступным.

Большой, полупустой дом, где все приходилось делать самой. К такому Амти не привыкла. Когда она жила в своем особняке у нее была прислуга, а когда она жила в канализации, жилое помещение было слишком маленьким, а людей в нем было слишком много, чтобы уборка была утомительной.

Так что Амти и Шацар ограничивались парой комнат, а в остальных помещениях нарастала пыль. Если бы Амти не знала, что дом совершенно новый, она подумала бы о том, что тут давным-давно завелись призраки, таким древним и пыльным казалось пространство за пределами их узкого мирка.

Точно как Государство, Амти нравилось это сравнение.

Накормив Шаула и позавтракав, Амти вспомнила, что Шацар сказал ей сходить к Саянну. Амти не любила этого делать. Не потому, что Саянну так уж ее пугала, просто было ужасно неприятно видеть ее и все, что ее окружало.

Шаул соизволил самостоятельно направиться в подвал, держась за ее руку.

- Тетя, - сказал он. Амти только вздохнула. У лестницы она снова взяла его на руки. Каждый раз, спускаясь в подвал, Амти боялась, что Саянну сумеет освободиться, боялась почувствовать на шее удавку, боялась почувствовать на коже ее звериные зубы или услышать змеиное шипение.

Каждый раз эти страхи оказывались пустыми фантазиями. Намного большим был шанс, что Шаул убьется, изучая загадочный мир вещей, пока Амти болтает тут с сестрой Шацара.

Амти включила свет как можно быстрее, в темноте здесь находиться было просто невыносимо. Саянну сидела за белым столом в окружении фарфоровых чашечек с золотым по нежно-розовому тиснением и витыми, искусно изготовленными ручками. В центре стола гордо стоял усыпанный удивительной красоты бабочками чайник с длинным, старомодным хоботком. На высоких стульях вокруг Саянну сидели куклы в прекрасных, расшитых бисером и кружевами платьях давно ушедших времен. Куклы были старые, стеклянные глаза некоторых из них помутнели, а у парочки и вовсе выпали, обнажив пустое пространство глазниц. Вычурные, богатые платья принцесс, впрочем, казались абсолютно новыми. На фарфоровых, миловидных личиках застыло равнодушное, холодное выражение - такими всегда одаривали кукол их создатели лет пятьдесят назад.

Современным куклам, даже тем, в которые играла Амти, все-таки рисовали улыбку. Кудряшки их отчетливо пахли нафталином, но перья на причудливом каркасе шляпок, казалось, только что выдрали из несчастных пташек. Время сделало красоту этих дорогих кукол для богатых девочек жутковатой.

Куклы чередовались с распоротыми плюшевыми игрушками, внутренности которых были полны пчел. Непрерывно слышался их гул, они перебирали лапками, но взлететь не могли, как насекомые из дневника Шацара. В чашках, Амти знала не заглядывая, лежали бабочки - чайник с бабочками, бабочки в чайных чашечках, наверняка, это казалось Шацару логичным. Амти уже видела их - совершенно разные, лазурно-голубые, цвета весеннего неба, бордово-золотые, как листья осенью, снежно-белые, будто поля зимой, зеленые, словно летние леса.

Редкие, редкие насекомые - Шацар знал их длинные этномологические названия, но Амти не запомнила ни одного. Зеркала на кремовых стенах тут и там, в белоснежных рамках, украшенных живыми цветами, были злой издевкой. Саянну прекрасно могла видеть себя, могла видеть свой шанс сбежать и не могла двигаться.

Креслица с атласными бантами, не зажженный камин, полупрозрачные шторки над несуществующим окном, кровать с королевским балдахином. Комната была настолько пародийно девичьей, что Амти всегда от нее тошнило.

Шацар сказал, что Саянну не заговорит от пыток, однако чувство легкой ностальгии может сподвигнуть ее раскрыть рот быстрее. Вот уже почти два года, как Саянну не говорила, но и не двигалась. Амти не знала, как Шацар обездвиживает своих жертв, оставляя им тем не менее способность говорить. Он останавливал процессы внутри живых существ, однако Амти понятия не имела, какие именно. В случае с людьми можно было предположить, что он парализует передачу импульсов в двигательных нервах, оставляя жертв парализованными ниже шеи, однако это не объясняло, почему Саянну, к примеру, не нуждалась в пище. Амти пробовала спросить его, но он не желал делиться с ней информацией о своей магии. Амти спрашивала не из праздного любопытства. Ей хотелось знать, как Шацар удерживает Саянну, чтобы перестать бояться, что однажды она вырвется. Ей хотелось понимать, понимание всегда успокаивало Амти. Необъяснимая магия Шацара тем не менее работала бесперебойно, понимала ее Амти или нет.

Саянну просто сидела здесь, в этой замершей комнате ее детства, наедине с игрушками и насекомыми, как одна из игрушек, как насекомое под стеклом. Если она не заговорит, то, вероятнее всего, сойдет с ума.

Амти думала, что Шацар хотел вернуть Саянну, потому что она была его сестрой. Однако, Шацар прежде всего хотел выяснить о ее связи с матерью Тьмой и о ее способности получать магию убитых ей людей. Шацар считал, что он, так же как и Саянну, способен был стать жрецом Матери Тьмы и владеть чужой магией. Саянну так не считала. Насколько Амти поняла, Саянну полагала ниже своего достоинства выдавать секрет мужчине, даже если это ее брат и даже если иначе ей придется неподвижно сидеть в ее личном аду.

- Саянну? - позвала Амти.

- Тетя, - сказал Шаул. - Кукла!

Шаул, судя по всему, считал Саянну говорящей игрушкой. Он ведь не видел, чтобы она двигалась. Еще он не видел ее зубов и лица, иначе явно не проявлял бы такого восторга от встречи.

Амти отпустила Шаула и он пополз изучать игрушки, предназначенные для Саянну. Стащив со стула одну из кукол, Шаул принялся грызть бант. Амти возвела глаза к потолку.

- Саянну? - повторила она.

- Я думала, ты про меня забыла, - засмеялась она. В ее голосе наряду с хищными криками чаек Амти слышала нарастающее безумие.

- Нет, Саянну, я не забыла.

Саянну не говорила с Шацаром, потому что он был мужчиной, она считала ниже своего достоинства даже отказывать ему.

- А ты не забыла, - продолжила Амти. - Что я тебе предложила? Ты подумала над этим?

- Да, - раздалось шипение, и Амти невольно посмотрела себе под ноги, так оно напоминало шипение змеи в траве. - Зачем ты привела ко мне эту тварь?

- Это твой племянник.

- Это не заслуживает жизни, тебе стоило вытравить его из своего тела, когда ты узнала, что у тебя будет мальчик.

- Саянну, прекрати, - сказала Амти сдержанно. - Давай обсудим то, что мы хотели.

- Я хочу обсудить с тобой все, что угодно, - засмеялась Саянну, и Амти услышала лай взбешенной собаки. - У меня здесь, конечно, много собеседников, однако ни один из них не сравнится с тобой!

Шаул сосредоточенно пытался вытащить из куклы глаз, Амти нагнулась и нежно погладила его по голове.

- Невероятно лестно, спасибо. Давай побыстрее перейдем к делу.

- К делу, милая? Дело давно известно, брат может сколько угодно держать меня здесь. Я уже свихнулась, - протянула Саянну напевно, и голос ее только на секунду стал напоминать человеческий. - Свихнулась давно.

- Тогда ты просто проведешь вечность в атмосфере своего детства. Разве не чудесно? - спросила Амти. Саянну замолчала. Амти увидела, как под вуалью блеснули ее глаза.

- Ты и вправду покажешь мне ее? - спросила она.

- Да. Она все еще здесь. Но сначала ты расскажешь Шацару все, чего он хочет.

Шаул протянул куклу Амти, одобрив ее внешний вид, Амти взяла ее, кивнула Шаулу.

- Спасибо, милый, мне очень нравится.

Саянну все еще молчала, и Амти видела, как с полок на нее пусто и слепо взирают другие куклы. Душно пахло детскими духами, модными полстолетия назад. Цветочный и сладкий запах, смешанный с ароматом садовых роз.

В саду, где не росли розы ими пахло все. Саянну, Амти знала, поливала этими духами камни. Отец слишком любил, как ими пахла она. Амти было неловко все это знать о сестре своего мужа.

- Сначала приведи ее мне, - сказала, наконец, Саянну, издав рык, напоминающий о какой-то большой кошке.

- Нет. Сначала говори.

Раздвоенный язык мелькнул под вуалью. Амти невольно сделала шаг вперед, чтобы быть к Саянну ближе, чем Шаул. Просто на всякий случай.

- Сделки не будет, - сказала Саянну. - Он меня обманет.

- Но с тобой говорю я.

- Ты его жена.

- И предлагаю тебе я. Он даже не знает.

- Он знает все, что знаешь ты. Я не имела в виду твой гражданский статус, дурочка. Я чувствую, - она тяжело, хищно втянула носом воздух. - ритуал, который вы провели. Не говори глупостей. Он меня обманет. Они всегда обманывают. Они все заслуживают смерти. Смерть будет избавлением для этих жалких, озабоченных лишь войной и сексом существ.

Шаул прислушался, и Амти снова взяла его на руки. Впрочем, отчасти она понимала Саянну.

- Как скажешь!

Амти увидела, как из-под вуали у Саянну закапала кровь, весь ее высокий, кружевной воротник был покрыт кровью. Иногда Шацар отстегивал его и стирал, Амти знала. Саянну для него и вправду стала своего рода куклой.

- Ты не понимаешь, Амти! Ты для него то же самое, что и я! Ты не понимаешь, кто он!

Для того, чтобы избавиться от жалости к Саянну достаточно было вспомнить, что из-за нее умерли дети и, в частности, дочка Мескете. Если бы рядом не оказалось Яуди, Амти и представить себе не могла, как бы Мескете и Адрамаут жили теперь с этой мыслью.

- Я все про вашу психопатическую семью понимаю, Саянну. Просто подумай еще. Счастливо оставаться.

Амти открыла музыкальную шкатулку красного дерева на полке, изящная статуэтка балерины принялась мерно вращаться под нежную, чуть запаздывающую музыку. Амти поудобнее перехватила Шаула, руки от него очень уставали.

- Зови, если передумаешь.

Музыка заканчивалась и начиналась вновь и вновь, пока Амти поднималась по лестнице. Отчасти она открыла музыкальную шкатулку, чтобы помучить Саянну, однако в большей степени ей не хотелось слушать шорох пчелиных лапок и треск их немощных крылышек.

- И как тебе твоя тетя? - спросила Амти. Шаул задумчиво закусил прядь ее волос.

- Мне тоже не нравится. Никому не нравится. Тогда поедешь к дедушке.

Потерпев неудачу в сражении с упрямством Саянну, Амти принялась собираться. Взглянув на себя в зеркало, она увидела девушку еще более истощенного и болезненного вида, чем раньше. Если в восемнадцать Амти выглядела просто заморышем, то теперь напоминала наркоманку. Организм, кажется, был не очень доволен столь резкими и столько ранними переменами в ее жизни.

- Твоя мама похожа на наркоманку, Шаул? Хорошо, если похожа, только таких и берут в Художественную Академию. Надеюсь, у меня авангардный вид.

Амти надела черное платье ниже колен с белыми рукавами и белым воротником и аккуратные туфли на низком каблуке. Теперь она напоминала школьную учительницу, чье увлечение героином грозит перерасти в любовь до гроба.

- Нет, у меня не авангардный вид.

- Мама.

- Это не единственный вид самореализации, Шаул.

- Шаул.

- И не пытайся меня убедить.

Только одев Шаула, Амти поняла, что забыла самое главное. Перед самым выходом, уже прихватив рисунки, Амти взяла темные очки. День был не солнечный, но не надеть их Амти не могла. Она снова замерла у зеркала. Радужницу ее глаз окружило сияющим, блестящим даже в темноте алым. Амти надела темные очки, однако кровяной отблеск все равно был виден, заметен, пусть и с трудом. Амти подхватила папку с рисунками и взяла за руку Шаула, а потом показала отражению язык.

Они с Шаулом долго шли к ближайшей остановке через лес. Амти рассказывала ему, почему сменяются времена года и почему осенью идет дождь, и что будет зимой.

Шаул вдумчиво слушал, наверное, думая, что такое этот загадочный снег.

К тому времени, как они дошли до остановки, Амти успела объяснить ему про все деревья, которые он встречал с намерением немного поближе узнать их тактильно. Они уже безнадежно опаздывали, поэтому пришлось ловить машину. Водитель, общительный мужчина лет пятидесяти, непрерывно переключавший каналы на радио сказал ей:

- Как братик на тебя-то похож.

- Спасибо, - сказала Амти. - Он сводный.

Шаул у нее на коленках вертелся, пытаясь дотянуться до прикуривателя. Дети определенно знают о мире что-то чудовищное, если хотят убить себя как можно раньше любыми доступными способами.

Амти усадила Шаула поудобнее, и он полез обниматься.

- Мама, - сказал он.

- Его мама им совсем не занимается, - пояснила Амти водителю, в очередной раз не удовлетворившемуся радиопередачей, посвященной практикам таксования.

- Плохо, - веско сказал водитель.

- Настолько плохо, что ребенок считает мамой меня.

Взгляд Шаула показался Амти укоризненным, хотя она была абсолютно уверена, что он не понял, о чем они говорят.

Водитель довез их до дома, и цену за это взял очень комфортную. Даже теперь, когда Амти снова не нуждалась в деньгах, это все равно было приятно.

Папа открыл дверь еще до того, как Амти позвонила. Наверное, наблюдал из окна, ожидая их.

Амти передала Шаула папе. Она сказала:

- Заботься о нем, как о своем внуке, потому что это и есть твой внук. А мне пора бежать!

- Амти, милая...

Амти быстро поцеловала в щеку сначала Шаула, потом папу, поудобнее взяла папку с рисунками и побежала к остановке, автобус до Столицы, насколько она помнила расписание, должен был прийти через десять минут.

В автобусе Амти поняла, что снова трясется от страха, на глаза навернулись слезы, именно сейчас, когда они были так не нужны. Амти подумала, что еще чуть-чуть и огреет тяжелой сумкой по голове сидящего рядом мужчину. Эта дурацкая фантазия заставила ее крепко обхватить локти руками.

Амти одними губами прошептала себе:

- Ты просто боишься не поступить. Не бойся! Бояться вообще нечего! Не поступишь в этом году, поступишь в следующем.

Если он, разумеется, будет. Амти казалось, будто ее поступление в Академию поможет ей как-то закрепить собственные позиции в постоянно меняющемся мире.

Она хотела стать художницей и делала что-то для этого, само намерение успокаивало. Впрочем, не сейчас. Амти крепко сжала зубы, сердце внутри трепетало до боли.

Мужчина рядом смотрел на нее сочувственно, он не знал, что когда Амти полезла в сумку, первым рефлекторным ее порывом было воткнуть карандаш ему в глаз. Она выдохнула и вдохнула, перехватила карандаш поудобнее, и представленное ей движение приобрело масштабы реальности, Амти показалось, что она даже его начала. Однако, она всего лишь вытащила блокнот для эскизов и, открыв его на нужной странице, начала рисовать. Сначала руки тряслись и линии выходили неровные, некрасивые. Амти захотелось расплакаться еще сильнее, ведь от того, как хорошо она будет себя контролировать зависит единственное дело, которое она любила больше жизни. Если она не смогла бы рисовать, дальше она не смогла бы жить. Одна мысль об этом показалась еще более устрашающей, чем любые кровавые фантазии, приходившие ей.

Она попыталась отвлечься, сосредоточившись на том, как выглядит женщина напротив. Молодая, лет тридцати на вид, со светлыми волосами, показавшими черные корни, забранными в высокий хвостик. Легкая, белая ветровка на ней не была застегнута, открывая черную водолазку. Джинсы были заправлены в сапоги на высоком каблуке. Макияж показался Амти чуть слишком ярким. Обычная женщина, может быть, едет на работу, у нее заспанный вид и лакированная сумка, которая скрипит, когда женщина ней копается. В ее жизни, может быть, не было ничего особенного - дом-работа-дом-вечеринка-в-пятницу-дом-аспирин. Но у нее были самые красивые в мире скулы, острые и в то же время нежные, придававшие ей особенный, женственный вид. У нее были прекрасные руки с похожими на лезвия акриловыми ногтями неудержимо розового цвета. Но эти ногти не могли испортить такие пальцы - тонкие, длинные. Это были беззащитные руки прекрасной женщины из старых сказок, руки царевны.

Амти принялась ее рисовать. Она не была уверена, что кто-то в жизни этой женщины хоть раз видел ее такой - удивительной, как никто на свете и нежной. Амти нравилось подмечать в людях детали, которых нет больше ни в ком на свете, каждый человек был в чем-то красивее всех других, в каждом была какая-то удивительная черта, в которую можно было влюбиться без памяти. Амти нравилось это ощущение, оно приносило ей вдохновение.

Пока Амти создавала эскиз, она думала, совершенно спокойно, что если бы была Инкарни Жестокости, непременно бы убивала людей, а после рисовала их. Застывшая красота, вишня во льду, розы на снегу.

Амти улыбнулась женщине уголком губ, та только отвела взгляд, недовольно вскинув голову, обнажив длинную, грациозную линию шеи. Амти смотрела на ее простую одежду, наверняка добытую на каком-нибудь рынке среди помятых коробок под ногами и навесом из прозрачного полиэтилена от дождя, на ее безвкусный макияж и уродливые, птичьи коготки, и думала - боготворил ли ее кто-нибудь когда-нибудь, потому что стоило. Были ли в ее жизни женщины или мужчины, считавшие ее самым удивительным существом, любившие ее тело и душу, как больше никого на свете и как никто бы больше не смог. Считал ли ее кто-нибудь неповторимой и прекрасной, такой же, какой ее считала сейчас Амти. Амти была близорука, оттого когда она присматривалась к женщине, то довольно сильно подавалась вперед. Но тем прекраснее была легкая дымка вокруг нее, которую Амти видела.

Незаметно паника ушла, стало немного грустно, что Амти вскоре забудет об этой невероятной красоте, и у нее останется только эскиз. Они с женщиной вышли на одной остановке, и Амти увидела, что ее встретил мужчина в новых кроссовках и старой, неряшливо выглядящей куртке. Он ее поцеловал, а потом начал говорить что-то про автосервис, и они пошли совсем в другую сторону, чем нужно было Амти.

Интересно, этот парень ее любит? Наверное, да. А замечал он когда-нибудь ее руки, шею и скулы? Может быть. Амти задумалась, любит ли ее Шацар. Считает ли Шацар ее особенной? А красивой? Шацар считал красивой ее маму, как и многие-многие люди, но Амти вовсе не была на нее похожей. Может, он представляет в постели с ней ее маму? А если бы Амти не подарила ему сына, что бы он делал? Убил бы ее? Забыл бы о ней?

Амти было грустно, но не слишком. Все эти мысли приходили к ней и раньше, и все они не имели значения - она все равно не могла понять, даже с их ритуальной связью, что чувствует и о чем думает Шацар.

Небо просветлело, в нем прорезалось солнце, и теперь свет играл в лужах на черном от прошедшего дождя тротуаре, ветерок гонял влажный воздух, и люди вокруг спешили на учебу и работу. Лапа удивительного осеннего утра коснулась и деревьев, последняя зелень превратились в золото. Амти было ужасно жалко, что она не может увидеть это прекрасное утро, не искаженное темнотой линз ее очков.

Стремящиеся вверх послевоенные дома, громоздкие и величественные управления по разным делам Государства соседствовали с невысокими постройками царских времен, хвастающимися чугунными решетками балконов и замысловатыми скульптурами.

Здание, которое было нужно Амти - Художественная Академия или, если использовать официальное наименование, Государственная Академия Изобразительных Искусств было построено еще во времена, когда Шацар был ребенком. Посеревшее от времени, оно как седой, но степенный старик, все еще сохраняло определенную мощь - в колоннах, высоких окнах и массивном фасаде.

Амти остановилась перед ним, чтобы окинуть его взглядом, запрокинула голову, увидев кружащих вокруг широкого фронтона ворон. У главного входа курили студенты. Среди молодых художников некоторая авангардность и эпатажность были обычным делом. Однако, даже здесь царила определенного рода упорядоченность. Девушки с цветными волосами в широкополых шляпах, юноши, чьи уши были пробиты массивными серьгами, а джинсы порваны на коленях строго в определенных местах, курящие ароматизированные сигареты и смеющиеся слишком громко молодые люди, привыкшие шокировать обывателя очень конкретным, конвенциональным образом.

Амти некоторое время слушала их обыденные разговоры о парах, попойках и профессионализме, с восхищением представляя, как станет одной из них, а потом вошла в холл.

Внутри Художественная Академия выглядела еще более внушительно, чем снаружи. Две широкие лестницы вели на второй этаж, длинные коридоры вели к переходам в другие корпуса, зевающая гардеробщица раздавала номерки, а большие часы показывали без десять одиннадцать. Шаги Амти, студентов, преподавателей и других абитуриентов отдавались от блестящего мраморного пола, складываясь в удивительную мелодию, симфонию, созданную множеством людей, учащихся и учащих, участвующих в одном общем деле.

Амти почувствовала, что влюбилась в это место.

Первым делом она запуталась в переходах, потерявшись в одном крыле здания, когда ей нужно было попасть на тот же этаж, однако совсем в другое место. Поиск затрудняла и невозможность Амти слету прочитать номера кабинетов и надписи. Без очков ей приходилось останавливаться и подолгу смотреть на двери, что, наверное, производило странное впечатление.

К тому времени, как Амти нашла кабинет приемной комиссии, она прокляла на этом свете все или, по крайней мере, практически все. Когда Амти ввалилась внутрь, девушка за столом подняла на нее глаза. Очереди не было, срок подачи документов практически истек. Студенты дневного отделения уже начали занятия, но Амти поступала на вечернее, чтобы оставлять Шаула на попечение папы или Шацара.

- Здравствуйте, - сказала Амти и прокашлялась, чтобы голос ее не звучал так пискляво от волнения. Девушка улыбнулась ей приветливо и успокаивающе.

- Здравствуйте, проходите. Вы на факультет графики?

- Да, - кивнула Амти. Светлый кабинет, который скорее всего в течении основной части учебного года является небольшой лекционной, сразу Амти очаровал. Очаровала доска, пахнущая мелом, очаровали ряды парт, как в школе, только намного более старые, очаровал линолеум, рисунок на котором был затерт невероятным множеством ботинок.

Амти села за парту перед столом. Девушка снова ей улыбнулась, у нее были белые, удивительно ровные зубы и короткий ежик клубнично-красных волос. Ее ключицы, Амти видела под блузкой, обвивал узор татуировки.

- Не переживайте, - сказала она. - У нас все еще достаточно мест на вечернем отделении. Меня зовут Алу.

- Я Амти. Очень приятно.

Они одновременно засмеялись, сами не понимая, почему, и Амти стало чуть менее неловко.

- Давайте-ка вы для начала заполните анкету, - сказала Алу.

- Да, пожалуй. Это всех нас успокоит.

- Но правда, волноваться вам не о чем.

- Вы же еще не видели моих рисунков.

Алу вручила Амти листок анкеты и ручку. Некоторое время Амти молча строчила ответы на простейшие вопросы. Имя, возраст, год, число и месяц рождения, среднее образование.

Увидев вопрос о роде, к которому она принадлежит с политкорректной пометкой "если есть", Амти задумалась. Она написала Бит-Адини, потому что это был род ее отца, однако по законам Государства теперь Амти принадлежала роду Шацара.

Если бы, конечно, кто-то знал, что она замужем за ним.

На вопрос, были ли у нее в роду Инкарни, Амти машинально поставила галочку, хотя стоило бы крестик. Официально считалось, что наличие родственников Инкарни не влияет на шансы абитуриента, однако оно могло быть тревожащим фактором.

Амти вернула анкету Алу и принялась рыться в папке с рисунками. Сначала она достала аттестат о среднем образовании, школу она окончила экстерном. Амти попросила об этом Шацара, и он ей помог. Амти подготовилась и сумела сдать экзамены. Теперь, по крайней мере, она окончила школу, у нее был настоящий документ, подтверждающий, что она не просто Инкарни, а Инкарни, сумевшая осилить государственную образовательную программу. Амти достала шесть фотокарточек, надеясь, что одну из них она вскоре увидит на своем студенческом билете, копию свидетельства о рождении и паспорта, который в своем натуральном виде давно потерял приличный вид.

Алу складывала документы в папку, подписанную ее именем, и Амти принялась доставать экзаменационные работы. Графика, живопись и композиция, стандартный набор. И если графику и живопись Амти рисовала почти автоматически, то работа по композиции - рисунок на свободную тему, нравилась ей самой. Амти нарисовала девушку с большими, воспаленными глазами в больничной рубашке. Она сидела в палате и смотрела на цветущий за окном сад, где Амти старательно прорисовывала каждое синеющее пятно анемона, каждый долговязый ирис, каждую связку колокольчиков. Сад должен был быть прекрасен, а девушка должна была быть больна, но ее глаза впитывали красоту лета, и в ее густых, спутанных волосах притаились маленькие, разноцветные птички, которых она совсем не замечала.

Алу перебрала рисунки, разложив их по разным отсекам ее личного дела для рассмотрения комиссией, но работу по композиции она изучала очень долго.

- Вот это действительно очень здорово, - кивнула она. - Остальное ничего, но это здорово.

Амти ожидала, что остальное тоже будет здорово, однако быстро кивнула.

- Спасибо.

- В этом и вправду что-то есть. Надеюсь, встретимся на факультете, Амти.

Амти вдруг стало невероятно приятно, она почувствовала, что краснеет. Никогда еще ее рисунки не хвалили так искренне. А потом Амти увидела у Алу на руках, там где кончаются рукава блузки, следы от уколов, а может от капельницы, которую ей ставили. Рисунок показался ей личным, может быть, ей было знакомо ощущение, которого сама Амти никогда не переживала, но сумела передать. Амти и Алу шире улыбнулись друг другу. Когда Амти поднималась, она уронила папку и, слишком суетливо нагнувшись за ней, не уследила за очками, они сползли на нос. На свету алое кольцо вокруг ее радужницы горело ярко. Амти заметила взгляд Алу, быстро поправила очки.

Алу сглотнула, будто ожидала, что в любой момент Амти на нее бросится, и не сказать, что такая мысль не приходила Амти в голову. Она сделала шаг назад, помотала головой, будто Алу не так поняла.

- Я не...

Ложь была ее первым, инстинктивным позывом. Амти прокашлялась, останавливая себя, а потом сказала:

- Я одна из тех Инкарни, которые спасли девочек.

- Да. Я слышала об этом, - сказала Алу странно бесцветным голосом, потом попыталась улыбнуться. - Я все думала, кого вы мне напоминаете.

- Я здесь живу. Меня не преследуют Псы. Я живу в Государстве. Меня не казнят. Это ведь значит, что я могу здесь учиться?

- Я уточню, - быстро сказала Алу.

Но Амти знала ответ - это значит, что в Государстве ее не убьют, но она все еще никто. И на что Амти только надеялась. Почему она думала, что у нее вообще может быть нормальная жизнь?

- Я имею в виду, - сказала Амти. - Я ведь здесь легально. Не было прецедентов, но может быть для меня сделают исключение?

- Да, конечно, я спрошу, что можно сделать.

- Я вообще не хотела говорить, что я Инкарни.

- Я вынуждена буду это уточнить. Другие студенты. Вы же понимаете, с вами будут учиться люди.

Алу старалась улыбаться, но у нее не слишком получалось. И Амти поняла, что так уязвило, обидело и испугало ее во взгляде Алу. В нем не было страха, злости или оторопи. Была только жалость, чуточку брезгливая, будто она увидела, что у Амти есть какое-то врожденное уродство, за которое она не в ответе, но которое, тем не менее, делает ее отвратительной. И неспособной делать все, что делают остальные люди.

- Простите, - сказала Амти, снова поправив очки.

- Да. Это ничего. Вы ведь спасли девочек.

- Не совсем я. Совсем не я. Но я пыталась и там была.

Амти помолчала, а потом добавила:

- Пожалуйста, не говорите, что я - Инкарни. Им будет легче принять решение, хотят они учить меня или нет. Я хочу рисовать, понимаете? Это вся моя жизнь, я всегда мечтала об этом. Может быть, если они примут меня, то это создаст прецедент.

Амти видела по ее глазам - донесет. Потому что так принято и потому что от этого зависит ее собственная работа, а работа ей очень нужна. Амти кивнула своим мыслям, сказала:

- Спасибо.

- Вы оставили контактный телефон?

- Да.

Амти записала телефон отца, чтобы он передал ей, если из Академии позвонят и скажут о результатах.

- До свиданья, - сказала Амти, и пулей вылетела за дверь, прислонилась к стене у кабинета. Ей было очень обидно, она совсем забыла о том, что ничего у нее может не получиться, что если Псы Мира не пустили ей пулю в голову, это еще не значит, что она - тоже человек. Амти злилась на Шацара за то, что он обрек ее на бесправную жизнь в Государстве, за то что их сын, сын двух Инкарни, скорее всего разделит ее судьбу.

Или Шаул разделит судьбу Шацара. Может быть, так еще хуже.

Амти побрела вниз без прежнего энтузиазма. Выйдя из Академии, Амти вдруг сорвала очки, раздавила их каблуком туфли, попрыгала на них для верности. Она достала из сумки свои обычные очки, надела, и мир приобрел прежнюю четкость линий, солнце тут же ударило в глаз.

Люди спешили куда-то, у них была целая жизнь, а у Амти только ее половина.

Амти дошла до телефонной будки, опустила монетку в прорезь автомата и подождала длинного гудка. Тяжелые кнопки едва продавливались, и Амти долго пыталась с ними справиться. Наконец, Амти дозвонилась до Адрамаута. Он взял трубку почти сразу.

- Да?

- Адрамаут, - сказала Амти отсутствующим голосом.

- Малыш! Все получилось? Ты подала документы?

- Да.

- Тогда почему такая невеселая?

- Я расскажу. Можно я к тебе приеду?

- Конечно, малыш!

- Спасибо.

- Приезжай побыстрее. Здесь как раз...

Щебетание Адрамаута прервалось лаконичным щелчком, и связь оборвалась.

Хорошего настроения как не бывало, всю дорогу Амти смотрела в окно автобуса, наблюдая за течением столбов и остановок. В конце концов, после часа тряски в полупустом автобусе, Амти вышла в спальном районе, где тесно жались друг к другу красно-белые новостройки. Небольшие магазинчики шаговой доступности, призванные обеспечить жителей, их детей и даже домашних животных всем необходимым, новенькие игровые площадки с блестящими горками и веревочными лестницами, зародыши парков с каменными дорожками - все здесь было комфортно и удобно. Если не считать жилья в пригороде, квартиры в этом районе были верхом престижа в Государстве.

Разумеется, такие никогда не дали бы Инкарни. Квартира в новостройке, где теперь жили Адрамаут и Маарни, была отдана Яуди. Яуди, тем не менее, жить в ней желала, предпочитая скрываться от мира вместе с Шайху и Ашдодом в каком-то притоне, в котором по недоразумению был прописан Ашдод.

Амти пошла через пустырь, который был определен для строительства еще парочки типовых зданий, однако что-то не заладилось с бюджетом, и дело пока замерло на уровне фундамента. За пустырем располагался еще один ряд домов, в одном из которых и жил Адрамаут. Амти размышляла, что Адрамаут имел в виду своим загадочным "здесь как раз", когда прервалась связь, и тут до ее слуха донесся характерный звук выстрелов, погашенных глушителем. Тихий, но невероятно знакомый.

Сперва Амти машинально упала на землю, пожалев что не взяла с собой пистолет, а потом услышала детский смех. Смеялась Маарни, и Амти пошла на этот звук.

Мескете и Маарни обнаружились довольно скоро. Они стояли на расстоянии около пяти метров от края разрытого котлована, где на нагромождении деревянных коробок стояли алюминиевые банки из-под газировки. Рядом валялись их собратья, которым еще только предстояло стать мишенями.

Маарни двумя руками держала пистолет, снаряженный глушителем, а Мескете говорила:

- Мушка и задний целик пистолета должны быть на одной линии.

- Мама, я не уверена, что это возможно.

- Возможно, пробуй.

Маарни выстрелила, и одна из банок отправилась в короткий и быстрый полет вниз.

- Да!

Маарни подпрыгнула от радости, но Мескете ее осадила. Она сказала:

- Нормально.

Амти принялась отряхивать платье.

- Мескете! - подала она голос, когда подошла достаточно близко, чтобы не кричать.

- Амти, - сказала Мескете, однако голос ее нельзя было назвать приветливым. - Мы тренируемся.

- Ты уверена, что здесь самое место, чтобы тренировать Маарни?

- Нет. Зато сейчас самое время.

- Я хотела задать это в качестве второго вопроса.

Мескете хмыкнула. Амти заметила, что Маарни держит пистолет очень хорошо, так, как Амти и Эли научились далеко не сразу.

- Она умница, - сказала Амти. Мескете хмыкнула. Амти знала, что Мескете злится на нее и считает ее предательницей. В конце концов, в определенном смысле Амти их бросила. Амти стала женой Шацара, этого Мескете ей простить не могла.

Впрочем, если бы не этот факт, вряд ли они все могли бы оставаться в Государстве сейчас. Их жизнь стала легче, из-за постыдной глупости Амти, совершенной тогда, в кабинете Шацара, но она стала легче. Мескете не могла этого отрицать. Она старалась не показывать, что злится. Как и любой другой вид лицемерия, это Мескете совсем не давалось.

- Как ты? - спросила Мескете. Маарни снесла выстрелом еще две банки. Амти похлопала ей, и Маарни, не оборачиваясь деловито сказала:

- Спасибо, тетя Амти!

Амти помолчала, прежде чем ответить Мескете. Наконец, выдавила:

- Нормально. Подала документы в университет.

- Глупо. Тебя не возьмут.

- Да. Наверное, - кивнула Амти, стараясь сохранять самообладание и не размышлять о том, как выхватить пистолет у Маарни и в кого выстрелить. Мескете насмешливо вскинула бровь, будто знала, о чем Амти думает, а может думала о том же самом.

- С Шаулом весь день сидит мой папа. Поэтому я решила заехать к Адрамауту. А потом поеду к Эли.

- Ее нужно проведать, - согласилась Мескете.

Когда Мескете услышала имя Шаула, она чуть заметно скривилась. Мескете считала, что ей стоило сделать аборт. Стоило пойти на что угодно, лишь бы не давать жизнь ребенку Шацара. Но Мескете как никто из остальных должна была понимать, что Шаул был и ребенком Амти тоже. У Мескете ведь была дочь, она должна была знать, как это.

Она не понимала.

- А как твои дела? - спросила Амти. Разговор был тяжелый, неповоротливый, и Амти была рада иногда отвлекаться на звук выстрелов Маарни и смотреть, как она ставит новые банки на место старых. Стрельба стала для дочери Мескете любимой игрой.

- В порядке, - ответила Мескете коротко. - Во Дворе ждут каких-то действий. Не знаю, что я могу им предложить.

- Все так глупо, - сказала Амти. - С самого начала.

- Это уж точно. Маарни! - окликнула Мескете. - Собирайся домой.

Маарни выстрелила еще раз и сдула воображаемый дым с пистолета. Жест, наверняка заимствованный из мультиков или боевиков, комично и страшно смотревшийся у семилетней девочки, которая стреляет из настоящего пистолета.

Маарни протянула пистолет Мескете и схватила ее за руку. Амти пошла чуть позади них. Мескете молчала все время, пока они шли домой. Амти чувствовала, что помимо ее злости за то, что Амти стала женой врага и матерью его сына, Мескете злится еще за что-то. Впрочем, это могла быть и не злость, просто какое-то тяжелое, сложное чувство, не дававшее Мескете покоя и обращенное именно на Амти.

Адрамаут открыл им дверь, Маарни тут же принялась взахлеб рассказывать о своих успехах. Амти молча прошла в прихожую, сняла туфли. Квартира была двухкомнатная, с капитальным ремонтом, совсем новая, но уже захламленная Адрамаутом и Маарни.

Амти прошла на кухню, и Адрамаут поставил чайник. Пока Адрамаут накладывал в ее тарелку жаренной картошки, Амти рассказывала ему о своих горестях в приемной комиссии.

- Конечно, - хмыкнул Адрамаут. - Признать, что мы можем делать что-то хорошее и пользоваться этим - пожалуйста. Признать, что мы не так уж отличаемся от них и можем делать все, что могут они - нет уж. Они тебя не заслуживают, малыш. Художнику незачем учиться.

- Это неправда.

- Не совсем правда, - хмыкнул Адрамаут. - Но ты достаточно даровита, чтобы стать талантливой самоучкой.

- Я не уверена, - вздохнула Амти.

- Не переживай раньше времени. Пусть рассмотрят твои работы. Если что, мы с тобой можем поговорить об этом на телевидении или радио.

- И толку? - спросила Амти. Адрамаут пожал плечами, потом сказал:

- Даже если не на нашем веку, то в далеком будущем благодаря одному кирпичику, заложенному нами, кто-то сможет жить в мире с собой. Понимаешь?

- Если честно, меня больше волнует мое настоящее, - сказала Амти, ковыряя вилкой жареную картошку.

- Разумеется, - кивнул Адрамаут. - Как Шаул?

- Хорошо. Если исключить все те разы, когда он пытался совершить самоубийство с помощью предметов простейшего быта и то, что он больно укусил меня за плечо.

Адрамаут засмеялся, потом задумчиво посмотрел куда-то в коридор. В коридоре расхаживала туда и обратно Мескете, может она что-то искала, а может отчего-то нервничала.

- Все хорошо? - спросила Амти. - Я имею в виду, с ней.

Адрамаут задумчиво нахмурился, потом помотал головой.

- Сложно сказать. Она нервная с утра. Но будь я царем Тьмы, думаю, вел бы себя примерно так же.

Адрамаут пододвинул к Амти чашку с горячим чаем, она принялась греть пальцы, хотя на улице было вовсе не холодно, руки у нее замерзли.

Амти ощущала, как куда-то глухо проваливается ее сердце, но так привыкла к смутному беспокойству, что не смогла определить его источник.