Дом всех тварей

Глава 9

Он ей почти снился. Спросонья она все еще разговаривала с ним, а он, не имеющий счастья спать до рассвета, ей отвечал. Она говорила с ним по-настоящему и в то же время почти видела во сне. В жарком от огня забытьи, любуясь на его неясный образ, Амти шептала:

- Это ведь неправильно, Шацар, что тебя судили только во Дворе.

- Почему неправильно? - спросил Шацар. У него был усталый, спокойный голос.

- Ты - враг всего человечества.

- И твой?

- И мой.

- Тогда почему ты пришла за мной?

- Я люблю тебя. Я тебе говорила. И буду тебя любить. Но это не значит, что я могу тебя оправдать. Я бы хотела.

- Я могу себя оправдать.

- Потому что ты - психопат?

- Потому что психопат не только я. В мире истории и культуры могут разыгрываться трагедии, которым нет никакого близкого аналога даже среди самых ужасных психических заболеваний. Наша коллективная психология знает катастрофы, размеры которых далеко превосходят все, что может случаться в масштабе индивидуальной личности.

- Я чувствую вину за вещи, которые ты делаешь, - сказала Амти. Образ Шацара перед глазами туманился. Она так мало спала с момента его похищения. Даже во сне Амти чувствовала себя усталой.

- Очень легко чувствовать вину, когда ты ничего плохого не сделала. Это так благородно, правда? Мученическая боль за чужие преступления, - он хмыкнул.

- Просто я хочу быть честной с тобой, Шацар. Я хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя. И хочу, чтобы ты знал, что я считаю себя чудовищем.

- Я знаю, - сказал он задумчиво. - И я благодарен тебе за честность.

- Ты просто хочешь передать ответственность за собственные преступления, за свою сознательную бесчеловечность другим.

- Я же сказал, что я благодарен тебе за честность. Спасибо.

- Потому что ты боишься, что действительно отличаешься ото всех этих людей.

- Спасибо. Все. Можешь закончить.

- Примерно так я себя чувствую, когда ты говоришь со мной честно.

- То есть, ложь - основа любых отношений?

- Я не знаю. Я про отношения, в основном, книжки читала. И у меня ничего не получается. Я хочу быть тебе хорошей женой. И хорошей матерью для нашего сына. Но никто не объяснял мне, как. Нужно быть честной? Или все время врать? Нужно заботиться о тебе? Или не докучать? Когда ты обо мне заботишься, это унизительно или нет? Может вообще не нужно так много с тобой разговаривать? Мне кажется, что я ничего не понимаю.

- Наверное, так всегда, - ответил он после паузы. - По крайней мере, я тоже ничего не понимаю.

- Что мы будем делать, когда вернемся?

- Заберем Шаула, - ответил Шацар без промедления.

- А потом?

Во сне Амти протянула руку, чтобы коснуться его, но он снова показался далеким, и она сосредоточилась на его голосе.

- Наверное, мне придется скрываться. Вся моя жизнь изменится. И я не уверен, что в Государстве или во Дворе есть место, где я смогу спрятаться. Ты ведь понимаешь, что отсюда нам некуда бежать? Негде жить?

- Понимаю. Я буду с тобой. Государство большое. В нем можно найти закоулок для нас троих.

- Я бы предпочел, чтобы ты растила нашего сына в безопасности.

Амти задумалась, мысли с трудом ворочались, и сон казался тяжелым.

- Нет, - сказала она. - Мы с Шаулом поедем с тобой. Потому что мы - твоя семья. Все, что у тебя есть. Твоя причина попытаться выжить.

Он замолчал. Амти казалось, что она разгадала кое-что важное для Шацара. Он ведь не боялся смерти. Не будь Амти и Шаула, он бы и не думал ее избегать. Он ведь сам говорил о преодолении инстинкта самосохранения и финальной свободе.

Теперь он этой свободы не хотел.

- В любом случае, ты строишь слишком далеко идущие планы. Наша основная задача в данный период времени - пережить это небольшое путешествие. Справившись с этим, можно будет поставить себе следующую задачу.

Амти надолго замолчала, и ей показалось, что она слышит треск костра, перед которым Шацар сидит.

- А почему я не могу прочитать твои мысли так же легко, как ты - мои?

- Я более сосредоточен. Или менее зациклен на себе.

- Ты зациклен на себе больше, чем кто бы то ни было.

Они оба засмеялись, и Амти подумала, что смех у них становится похожим. Амти подумала, что и сама становится на него немного похожей. В конце концов, он забрал ее из семьи в восемнадцать. Пройдет пару лет, и отпечаток его личности будет намного заметнее, чем воспитание ее отца.

- Я просто хочу, чтобы ты был рядом.

- Понимаю, - ответил Шацар. Амти хотела сказать, что это тоже не лучший способ отвечать на романтические клише, однако в этот момент ее разбудил чувствительный тычок в бок.

Открыв глаза, она увидела огонь костра и темноту вокруг него.

- Неужели эта ночь никогда не кончится? - спросила Амти шепотом. Яуди пожала плечами.

- Не знаю. На сегодня мой страх явно превысил способности к его осознанию.

Они одновременно подались к костру, и увидели тонкие тени, вьющиеся вокруг. Пришлось подкинуть веток. В охапке осталось всего пять штук.

- Как думаешь, мы мучительно умрем, если ночь окажется слишком длинной? - спросила Амти.

- Ну, еще мы можем стать частью этого чудовищного существа. Стонущими душами или еще там чем-то в этом роде. Что ты об этом думаешь?

- Да так себе перспектива.

- Вот и я так думаю. Но знаешь, я чего-то такого и ожидала. Все равно лучше, чем сидеть и слушать, как люди причитают о том, что я должна вернуть им их близких. А я вроде как такая: э-э-э-э. А они такие: но это ведь чудо! Почему ты не сделаешь всех нас счастливыми и свободными? А я такая: э-э-э экономика.

- Тяжело тебе.

Амти упрямо смотрела только в огонь, на пляску плазмы, кроме которой ничего сейчас не было на свете.

- Да всем тяжело, - сказала Яуди. - И думаю куда тяжелее тем, кому я отказываю. Вот я и не хочу, понимаешь, давать им надежду. Я даже думаю, вот бы я ничего тут не нашла. И никогда не вернулась. Хорошо бы тут было.

- Да, - кивнула Амти. - Только здесь тебя пытаются сожрать существа из глубин невыразимого ужаса.

Яуди нахмурилась, что придало ее лицу детский, смешной вид.

- Там, - сказала она. - Тоже.

Амти протянула руку к огню, прошлась пальцами над ним, почувствовав болезненный жар. Она вспомнила, что говорила ей Эли, и вдруг сказала, сама от себя не ожидая такой прямоты.

- Расскажи о себе, Яуди. Я подумала, что это место посреди ничего отлично подходит, чтобы узнать друг друга получше.

Яуди постучала ногтем по своим зубам, задумчиво уставившись в огонь. Им обеим не хотелось смотреть в темноту. Тени были бесшумны, и отчасти это делало их страшнее. Звук помогает сориентироваться, благодаря звуку мы определяем местонахождение его источника. Тишина же пугает неизвестностью.

Было что-то трусливое в том, как упрямо они отказывались смотреть на копошащееся посреди темноты нечто. Они прятали головы в песок, не желая видеть и знать.

Но когда Амти смотрела на эти тени, безглазые и безголосые, ее охватывало ощущение такой неправильности, что внутри, откуда-то из сердца в горло, поднималась дрожь.

Яуди ответила не сразу. Огонь делал черты ее лица острее, скульптурнее. Она вдруг показалась Амти очень красивой и очень волшебной. Как шаманка из каких-то затаенных в истории времен, когда не было ни письменности, ни домов, ни плуга.

- Я родилась в Кише, - сказала Яуди своим обычным голосом, развеивая иллюзию древнего величия. Она тоже протянула руку к огню, и ногти ее блеснули золотом, таким ярким, что его уже нельзя было принять за лак. - Ты была там?

- Ужасно красивый город.

- Да. Мне всегда нравился. Разводные мосты над Тигром, огороженные дворы, в которых чувствуешь себя будто на дне колодца, чудесные дворцы и леса под Кишем, и болота. Вот этот север, понимаешь? Там дышится очень легко. С родителями мне прямо повезло. Понимаешь, они добрые, и очень меня любят. Папа, правда, был на Войне. Он много про нее рассказывал. Он и охотиться потому любил. Говорил, знаешь, что у него есть привычка стрелять во что-то живое. А ведь мальчик из интеллигентной семьи. Он говорил Война с людьми много что сделала. Кто калека, кто кошмары видит. Он вот любил стрелять. И меня любил, и я его - тоже очень. Стрелять правда не любила. И не умела никогда. Я даже не пробовала, если честно. Он брал меня с собой на охоту, но я никогда не хотела убивать живых существ. Я же на Войне не была. Мне казалось, что он не сможет мной гордиться, если я не буду стрелять. И все равно не могла. Я думала, он меня за это меньше будет любить. Это я ошибалась. Когда он уже не дышал, я все поняла. Что он любил меня, что гордился мной, что хотел быть ближе ко мне и поделиться чем-то своим личным, что будет только для него и для меня. Еще он боялся, что однажды мне тоже придется стрелять, что я не буду подготовлена к тому, что являет собой этот мир. Я все это сразу поняла, все обиды ушли, все страхи перед ним, осталась только любовь, и желание, чтобы он тоже меня любил. Я плакала, обнимая его, а он остывал. У него глаза закатились, и я не смела поднять на него взгляд. Мне так хотелось, чтобы он просто обнял меня. И он это сделал. Сначала я закричала, а потом поняла: папа не живой мертвец, он просто живой. Я это как-то почувствовала. И тогда я заплакала еще громче. Я все ему рассказала. А еще я подумала, что моя мечта сбылась. Все дети ведь хотят, чтобы родители жили вечно. Я мгновенно почувствовала себя в полной безопасности. Мир вдруг стал уютным местом, где не надо было никого убивать, чтобы защитить своих близких. Когда мы вернулись домой, выходные закончились, и я пошла в школу, выяснилось, что щенок моей подружки умер. И я не смогла с этим ничего сделать. Мы откопали его, он пах землей и еще чем-то по-настоящему ужасным. Я тогда поняла, что так пахнет смерть. У него все было. Ну, губы там, глаза, зубы, ушки. Но это уже не было живым существом. Оно было как бы похоже. Я заставила себя погладить его, и у меня под ногтями оказалась земля. А еще с него слезала шерсть. Он был зарыт у подъезда, посреди цветочков, которые растили бабульки. Ими тоже пахло. Знаешь, такие очаровательные фиалки. Мы сидели на корточках в море фиалок, и я смотрела на маленький, пушистый трупик. И не смогла найти в себе силы вернуть его к жизни. А потом моя подруга заплакала, очень горько заплакала. Я никогда не слышала, чтобы кто-то так плакал. Она как будто умирала тоже. И мне стало жалко существо, которое так сильно любили. Я что-то почувствовала. Как будто толчок, побуждение. Сейчас - можно. Сейчас - в самый раз. Давай! Это существо будут любить, когда оно вернется. Никто не отвергнет его, оно не останется в одиночестве. И я это сделала. Щенок открыл глаза, и они были не слепые, а зрячие, собачьи глаза. Я улыбнулась и почувствовала себя опустошенной. И так было всегда, понимаешь? Я не могла никого воскресить, не почувствовав, что так будет правильно. На маяке я стояла и знала, что родители этих девочек боятся, тоскуют, и что когда их дети вернутся, они не испугаются. Не оттолкнут их. Они не будут чувствовать запаха могилы или бояться, что дети, как зомби, вцепятся им в глотки. Они будут просто любить их. Если бы я этого не чувствовала, то я бы никогда не смогла сделать то, что сделала. А теперь, когда люди звонят мне и говорят, что они хотят вернуть стареньких мужей, детей, кошечек, собак, я не чувствую ничего такого. Я как будто знаю, что эти люди не смогут понять, как это больно и страшно - снова жить, как нужна будет бедному этому существу, которое я верну к жизни, их поддержка и любовь. И мне кажется, что я не права. Понимаешь? Что это я могу не доверять им, что это я могу отказывать кому-то из них просто потому, что чего-то там не чувствую. Что это я ничего не могу, а не они не умеют любить достаточно сильно. Вот.

Все это Яуди произнесла так монотонно, что Амти казалось, Яуди просто начитывает текст на диктофон, текст, который не имеет ни малейшего отношения к ней. И все-таки Амти знала, что сейчас Яуди рассказывает ей самое личное, что когда-либо кому-нибудь говорила. Наверное, даже Шайху не знал о том, что на самом деле терзает Яуди. Она говорила очень спокойно, но внутри у нее сжималось от волнения сердце. Амти прекрасно знала это состояние. Амти помолчала, потом полезла в рюкзак и достала упаковку с зефирками. С громким треском открыла ее, и принялась одну за одной нанизывать зефирки на бесполезную, смолистую веточку дерева, которая никак не разжигалась. Монотонное занятие успокаивало, а сладкий запах поднимал настроение.

Когда зефирки начали потрескивать над огнем, покрываясь нежной золотистой корочкой и источая запах карамели, Амти сказала:

- Мне кажется, это разумно. Ну, что у тебя все работает именно так. Ты ведь правда не можешь воскрешать каждого. Мы бы просто не выжили, если бы вернулись все наши мертвые. Все кому больно, все кто не может смириться. Знаешь сколько их? По какому бы принципу на самом деле не работала твоя сила, она не просто так ставит тебе ограничения.

Амти протянула Яуди зефирки. Она некоторое время ждала, пока лакомство остынет, а потом принялась мягко потрошить его пальцами, отдирая куски. Облизнув кончики пальцев, Яуди абсолютно спокойно сказала:

- Думаю, я боюсь любить людей. Потому им больно, а я владею чем-то, что может им помочь. Но не могу им этого доверить.

И прежде, чем Амти успела что-либо сказать, Яуди быстро добавила:

- А что насчет тебя? Расскажи теперь ты что-нибудь. Эффект попутчика и все дела. Мы же здесь ради разговоров и зефирок.

- Уж точно не ради того, чтобы понаблюдать за сросшимися друг с другом монстрами, - засмеялась Амти. И замерла, не зная, о чем рассказать. Было столько всего, что она не могла понять, что пугало ее и заставляло грустить. Мир пугал ее.

- Я всегда, - сказала Амти. - Очень боялась. Сколько себя помню. Я очень боялась всего: смерти, болезней, сойти с ума, забеременеть, высоты, причинить кому-то боль, получить двойку, быть униженной, мальчиков, насекомых, боли, змей, выступлений, падать. Я даже самого страха боялась. Боялась бояться, можешь себе представить? Я всегда была хорошей девочкой, потому что с хорошими девочками не случается ничего. Я вовремя приходила на уроки, не лазала на пожарную лестницу вместе с другими девочками, не бегала к мальчишкам, хотя я и представить себе не могла, что могу кому-то из них понравиться. Я была самой трусливой девочкой на свете. Я даже не могла спать перед контрольными. Но я даже не замечала, что со мной что-то не так. Я просто жила не думая о том, что может быть как-то по-другому. А еще я была вовсе не из Тех Девочек. Ну, знаешь, Те Девочки, о которых говорят родители и учителя. Ты же не Такая. Как ты можешь быть как Такие Девочки? Я толком не знала, чем те, другие, девочки занимаются. Моей основной целью было не стать, как они. Потому что Таких Девочек всегда ждет наказание. Я боялась оказаться на улице. Иногда я представляла, как я мерзну на улице, и какие-то люди проходят мимо, и я ощущаю себя совершенно беззащитной перед ними. Что будет, думала я, если мой папа умрет? Я жила, фантазируя о худшем, боясь этого и желая. Больше всего на свете я боялась стать Той Девочкой, и отчасти это случилось, когда я сбежала из школы. Вернее, когда меня спасли Адрамаут и Мескете. Я стремилась быть хорошей и не приносить никому проблем. А потом я забеременела. От человека, фантазии о котором посещали меня постоянно. Я была одержима им, влюблена в него, я хотела его, но я была совершенно не готова его любить. Его я тоже боялась. Он был такой же катастрофой, о которой я фантазировала непрестанно. Мне было страшно ему довериться. И я совсем не понимала, о чем он думает. Я постоянно чувствовала себя виноватой, потому что самым сильным моим чувством была вовсе не любовь к моему будущему ребенку, а любопытство. Мне было любопытно, каким он станет, в чем будет похож на меня, а в чем - на отца. Я хотела его увидеть, узнать, что у него будет за характер. А ведь аборт, наверное, сделать было бы правильнее. Я ведь постоянно боялась. Я боялась оказаться связанной с Шацаром навсегда, мне было стыдно, что я живу с ним, как нахлебница, хотя он никогда и ничем меня не попрекал. Он вообще мало со мной разговаривал. А мне было так страшно носить его ребенка. Я все время думала, а что если революция, а что если кто-то узнает? Если бы кто-то узнал, лучше было, наверное, повеситься и умереть, вместе с его сыном внутри. В конце концов, Адрамаут когда-то правильно сказал, что Шацар проклят, и семя его будет проклято. Я тоже стала врагом всего человечества вместе с Шацаром. И Шаул стал. Мы бы сполна расплатились за его дела, если бы кто-то узнал. Я знала, сколько боли причинил людям Шацар, и я представляла, сколько боли хотят причинить ему, а если ему, то и мне, жене врага, и нашему сыну. Мне постоянно было страшно, я почти не выходила из дома, я жила там, как мышь. Мне было страшно даже встречать Шацара. Я вообще не хотела выходить из своей комнаты. И совсем не хотела, чтобы кто-нибудь меня видел. Как будто все знали, чья на мне отметка. Как будто на мне было клеймо позора. Хорошо мне было только, когда он спал рядом со мной. Я чувствовала себя защищенной, он был рядом, и мне ничего не угрожало. Однажды я спросила, что будет, если вдруг - революция. Такое ведь уже случалось. Все, что в истории уже случалось имеет больше шансов повториться, чем когда-то имело шансов случиться в первый раз. Так ведь? Он долго молчал, и я даже подумала, что он заснул. А потом Шацар сказал, что тогда убьет меня и ребенка. И меня это отчего-то успокоило. Забавно, он пообещал меня убить, но я почувствовала себя такой защищенной. Он обнимал меня, и я абсолютно точно знала, что Шацар нас с ним не бросит. Пусть он меня не любит, пусть меня никто и никогда не полюбит, это было неважно. Важно было, что он пообещал мне что-то, во что я поверила, в чем не стала искать подвоха. Было так неправильно успокоиться от этого, но часть меня понимала, что Шацар обнял меня сильнее, потому что тоже переживал. Ему хотелось меня защитить, но он не знал как, потому что никогда и никого не защищал. И все-таки я до сих пор чувствую стыд и страх. Не столько страх перед живыми, сколько страх перед мертвыми. Я люблю убийцу моей матери, я ласкаю своего сына от убийцы моей матери. А ведь с моей матерью - еще миллионы людей. Мне кажется, что за этим последует неизбежное наказание. Наказание даже хуже, чем позор или смерть. И я очень его боюсь. Как в детстве.

Амти стянула у Яуди кусок зефира, медленно прожевала, чувствуя от сладости острую боль в зубах.

- Но ты ведь пошла сюда за человеком, которого любишь. Как бы он ни был плох, ты пошла за ним в это место. Ты, конечно, знатная трусиха, но куда больше ты боишься воображаемых вещей, чем реальных.

Амти посмотрела на Яуди. Огонь чуть притих, и теперь Амти видела тени за ее спиной. Неожиданный порыв заставил их обеих одновременно податься друг к другу. Они обнялись, чувствуя живое тепло, так сильно отличающееся от тепла огня. Некоторое время они сидели молча, благодарные друг другу за то, что могли рассказать.

Амти никогда не думала, что могла бы рассказать кому-то о чувствах, которые переживала с Шацаром. Эта тема казалась ей постыдной, запретной. И теперь ей стало так легко и свободно.

День наступил совершенно неожиданно. Яуди и Амти молча обнимались, и вдруг разом стало светло. Глаза тут же заслезились от света, Амти и Яуди отскочили друг от друга, зажмурившись.

Никакого рассвета не было и в помине. Резко, будто кто-то включил свет, зажглось небо. Тени исчезли, и они оказались в лесу, больше не производившем никакого дурного впечатления.

Пора было гасить костер. Амти осторожно погладила Эли по голове, и она открыла глаза.

- Чувствую! Все еще чувствую! - сказала она. - Супер. Доброе утро! Где мой завтрак?

Завтрак их состоял из пресловутых зефирок, чипсов, бульонных кубиков, разведенных в кружках и соленых крэкеров в виде рыбок. Мардих с достоинством клевал предложенные ему крошки.

- Какие у нас планы? - спрашивал он.

- Двинемся дальше, - ответила Амти. - Думаю, пройдем через лес. Шацар сказал, что долго задерживаться на одном месте не стоит. А я попытаюсь сосредоточиться и почувствовать, в какую сторону нам идти.

- А как же ужас, которому нет имени? - с интересом спросил Мардих.

- Будем запасаться топливом, - ответила Яуди. - Если только он не может потушить огонь, это не должно стать большой проблемой.

Яуди, конечно, преуменьшала масштаб опасности, которую все они ощущали ночью. Самым сложным было вовсе не поддерживать огонь. Самым сложным было сохранить разум.

Но сейчас от ночи не осталось и следа, и они болтали, завтракая. Амти чувствовала себя, будто в походе с друзьями. Шацар, Амти знала, забылся кратким и беспокойным сном. Ей хотелось успокоить его, но она не знала, как сделать это, не потревожив.

Мардих рассказывал им о временах своей молодости, когда ему не приходилось довольствоваться крошками со стола. Амти предполагала, что он врал. Быть может, он никогда и не служил советником царя.

- Однажды, когда я еще жил в Государстве, городские власти привязали меня на площади, и каждый, кому я когда-либо врал, должен был кинуть в меня орехом.

- И что ты сделал? - поинтересовалась Эли.

- Убедил их привязать бургомистра вместо меня, - сказал Мардих. - Я же был Инкарни. А потом собрал все орехи и накормил своих свиней.

- У тебя были свиньи?

- Полный загон. Я продавал свиные шкурки под видом мяса. И желтые новости. Тогда они еще не назывались желтыми.

- А как назывались? - спросила Яуди.

- Бессовестным враньем. Но мне нравилось бессовестно врать.

- А как ты познакомился с Шацаром?

Мардих был очень польщен таким вниманием к себе, и начал было рассказывать историю, которую сама Амти прекрасно знала, как вдруг их отвлек шорох в высокой траве. Эли без страха взяла одну из палок, с которой уже был съеден весь зефир, и раздвинула легкие стебли.

На них с любопытством воззрилась огромная, размером с кошку, лягушка с крыльями, как у стрекозы. Она издала звук, похожий на мурлыкающее щебетание енота. Глупая лягушачья морда с раздувающимися щечками выглядела очень дружелюбно. Водянистые глазки не моргая уставились на них. Защебетав снова и чуть приоткрыв пасть, лягушка мурлыкнула.

- Привет, - сказала Амти с умилением.

- Оно ведь не может быть ядовитым?

- Да конечно же нет! - запищала Эли. - Смотрите, какое оно милое!

Когда Эли протянула руку, перламутровое, тонкое крылышко лягушки дрогнуло.

- У Отца Света отличная фантазия, - сказала Яуди. - Хорошая протолягушка.

Эли почесала ее пальцем по головке.

- Ты не умерла? - спросил Мардих.

- Как видишь. Но я уже дохлая.

Лягушка чуть запрокинула голову, казалось, она улыбается. Белое брюшко было как резиновое на вид, и Амти было очень интересно потрогать его. Наверное, это шло против всех правил безопасности. Протянув руку, она коснулась блестящей спинки, на которой разливалась светлая зелень маскировочного узора. Лягушка замурлыкала, все что происходило ей явно нравилось.

- Какой он хорошенький! Как думаете, можно взять его с собой?

- Сомневаюсь, - сказал Мардих, у которого это неожиданное внимание к лягушке явно вызвало ревность. - Кстати, она может подманивать вас, чтобы съесть ваши руки.

- Мардих!

- Я осторожный.

- Ты осторожный, потому что ты как раз поместишься ей в рот.

Яуди тоже присоединилась к игре с лягушкой. Они чесали ее долго, нежная и холодная кожица казалась удивительно приятной наощупь. А потом лягушка совершила жест до того предательский по отношению к их дружелюбию, что у Амти даже не нашлось, что сказать. Выпустив длинный, блестящий, как лак для ногтей с шиммером, язык, лягушка обвила его вокруг ручки рюкзака Амти, в котором находились их припасы и инструменты, а потом, не заставив себя долго ждать, взмыла в воздух. Амти поднялась, кинулась за ней и почти сумела уцепиться за рюкзак, но наткнулась на корень дерева и растянулась на земле.

- Да уж, - сказала Яуди спокойно. - Не зря в итоговой версии их лишили крыльев.

Лягушка, радостно щебеча, летела высоко над деревьями, а на ее невероятно длинном языке, как солдат на веревочной лестнице, свисающей из вертолета, болтался рюкзак Амти.

Когда Амти поднялась, остальные уже были впереди. Мардих летел за лягушкой, видимо, надеясь метко ее клюнуть, но никак не мог догнать. Остальным тоже не сопутствовала удача.

У лягушки было куда больше пространства для маневра, чем у них. Они бежали за похитительницей рюкзаков в надежде, что однажды она остановится. Лягушка, казалось, была полна сил и энергии.

Наконец, Амти с радостью заметила, что лягушка вывела их к поляне. Теперь не нужно было перепрыгивать через длинные корни деревьев или бояться наткнуться на камень. Поляна была большая и просторная, центр ее отмечал большой, окруженный насыщенной зеленью, пруд, по которому путешествовали кувшинки. Именно туда лягушка и бросила свой груз. Раздался сочный и оглушительный всплеск. Амти ломанулась в пруд, надеясь только не встретить там какую-нибудь дотварную мурену. Они не могли позволить себе потерять столько полезного. Лягушка приземлилась на кувшинку, и вновь уставилась на них с нежностью.

- Вот дрянь! - выругалась Амти. - Ненавижу тебя!

Она пригрозила лягушке кулаком и погрузилась в холодную, пахнущую травой, воду. Ей ужасно хотелось не столкнуться с пиявками и как можно быстрее найти рюкзак. Вода была такой темной, что Амти не видела собственные ноги и такой холодной, что довольно скоро она перестала бы их чувствовать. Лягушка плыла на кувшинке как ни в чем не бывало, крылышки ее легко трепетали, поддерживая ее и не давая отправиться ко дну вместе с кувшинкой. Наконец, Амти почувствовала рюкзак. Вернее, сначала она подумала, что в коленку ей ткнулось морское чудовище и завизжала, заставив Яуди кинуться к ней. Когда Амти извлекла рюкзак на свет, он истекал водой. Прощай, фонарик, подумала Амти. И со спичками тоже стоило попрощаться. Хорошо хоть зажигалка осталась сухой, в верхнем кармане ветровки. Амти побрела к берегу, Яуди присоединилась к ней, и вместе они вытащили нахлебавшийся воды рюкзак.

- Эй! - сказала Эли. - Только посмотрите на это! Вы когда-нибудь такое видели?

- Какое? - спросила Яуди, а Амти была слишком зла, чтобы отвечать. Но через секунду, когда Эли указала в сторону, Амти увидела зрелище такой красоты, которая заставила ее забыть о злости. На поляне, в стороне от пруда, стояло дерево. Оно, казалось, было сделано из тонкого стекла. Амти видела такие на выставках, ювелирные произведения искусства из сияющего хрусталя. Однако это дерево было огромным, его тонкие ветви переливались, отражая свет. На них цвели удивительные цветы, выполненные рукой самого искусного мастера, лепестки их выглядели как живые. Нет, они и были живыми. Еще на ветках встречались плоды, похожие на яблоки, такие же хрустальные, как и остальное дерево.

Мардих сел на ветвь, осторожно переступил лапками. Амти подошла к дереву и, положив рюкзак, даже забыла попытаться спасти фонарик. Она протянула руку и коснулась тонкого хрусталя. На ощупь дерево оказалось вовсе не твердым, оно было мягким и упругим, как мембрана. У Амти было ощущение, что так должен ощущаться под пальцем глаз.

Чуточку влажное под ее рукой, дерево реагировало на прикосновения, то, что казалось стеклом было теплым и податливым.

- Фу, - сказала Эли. - Красиво, но похоже на глаз!

Она сорвала одно из яблочек, помяла его в руке.

- Но все же красивенько. Аштару бы понравилось, - сказала она.

А потом выражение лица Эли чуть изменилось, по губам пробежала легкая улыбка. И она прошептала уже совсем другим тоном:

- Аштар.

Голос был зовущий, влекущий. Эли схватила Амти за волосы, потянула к себе.

- Смотри, - сказала она. И Амти почему-то не решилась ослушаться ее в этот момент, таким властным был голос Эли. Она всмотрелась в прозрачные бока яблока. Сначала Амти видела только как переливается попавший внутрь свет, пляшут цвета. Но чуть погодя песчинки света начали складываться в нервную, дрожащую картинку. А потом картинка приняла такой точный и острый вид, будто Амти смотрела ее через самый совершенный экран лучшего телевизора на свете. Амти видела каждую деталь, и изображение захватило ее настолько, что она и не заметила, как услышала голоса, звуки, почувствовала запахи. Она не заметила, как вдруг исчезла поляна, осталась только картинка, и Амти была в самом ее сердце, невидимая, неслышимая, но видящая и слышащая.

В квартире Аштара и Эли, грязной и захламленной всякого рода мусором, было еще хуже прежнего. Там будто бы прошелся тайфун, и все оставил вверх дном. Разбросанные вещи, сломанные столы и стулья, осколки стекла. Мелькарт и Аштар сидели посреди всего этого безобразия прямо на полу. Оба они были в крови, у Мелькарта, кажется, был сломан нос.

- Почему ты всегда это делаешь? - спросил Аштар самым бесцветным голосом. - Почему ты постоянно оказываешься там, где исчезает моя сестра?

Амти заметила, что у Аштара вертикальные, будто у кошки зрачки. Наверное, он так разозлился, что получил второе искажение. Аштар прошелся языком по своему кошачьему клыку, проверяя, шатается ли он, а потом сказал:

- Нет, серьезно, ты ответь. Я больше не могу злиться.

Мелькарт утер кровь с носа, потом болезненно скривился, сплюнув розовую слюну, хрипло закашлялся.

- Понятия не имею! Я еще помню приходила Яуди, потом ничего не помню. Может они погулять ушли?

- Я звонил Шайху, Яуди тоже не вернулась, - спокойно ответил Аштар, а потом так же спокойно добавил. - Я твою башку оторву. Каждый раз одно и то же. Мог бы уже понять, что я злюсь, когда пропадает моя сестра!

- Да я понял, понял! Но тут я правда не виноват! Я никуда не посылал твою дохлую сестричку и воскресительницу мертвых! Пусть бы они хоть по мужикам пошли, мне все равно было. Задрых я, понимаешь? Если бы ты задрых, вряд ли оставался бы братом-четкое-ухо.

Аштар протянул руку, сгреб осколки, не боясь уколоться, и принялся пересыпать их в руках, будто песок.

- Почему сейчас? Почему в такой момент? Что ей понадобилось с Яуди?

Амти даже несколько обиделась, что Аштар не выяснил, дома ли Амти. В конце концов, сам себе дурак, это ведь она всех подбила на это маленькое путешествие.

Аштар отбросил осколки, замер, опершись головой на ладонь, в ужасно неудобной позе.

- Что теперь делать? - спросил он будто у себя самого. И вид у Аштара был невероятно грустный. Амти подумала, что Эли никогда не видела его таким. Когда Эли была рядом, он относился к ней снисходительно, будто заботиться о ней было просто его долгом. Никогда Аштар не показывал, что любит свою сестру. И сейчас он об этом не говорил, но сама его напряженная поза, взгляд, голос, все его выдавало. Он любил Эли и волновался за нее.

В комнату вошел Неселим. Он принес из ванной скудную аптечку, оставшуюся здесь еще от прежней хозяйки. В основном, она была полна всякого рода сердечными лекарствами.

- Господа, - сказал Неселим. - Постарайтесь не вести конфликтных диалогов, пока я попытаюсь привести вас в порядок. И мы должны отправляться.

Прежде, чем Неселим нанес антисептик на вату, Аштар тут же нарушил первую же обращенную к нему просьбу.

- Что?! В смысле, отправляться! Это то есть как? Моя сестра неизвестно где, а мы пойдем во Двор?

Неселим помолчал, задумчиво рассматривая этикетку антисептика, потом сказал:

- Да. И побыстрее. Ты понимаешь, что глава Государства пропал? И понимаешь, кого будут подозревать? Кто у нас официальные Инкарни в Государстве?

- Про кого там мамкины детективы говорили, что мы втираемся в доверие чтобы совершить теракт? - хрипло засмеялся Мелькарт.

- Как ни странно это говорить, но Мелькарт прав, - сказал Неселим. - Мы должны уходить. Во Дворе мы с этим разберемся.

Он осторожно, почти заботливо, принялся обрабатывать раны Аштара, потом вправил нос Мелькарту, видимо, делал он это не в первый раз, на лице его было скучающее выражение. Тяжело дружить с человеком, которого постоянно бьют, потому что он паскуда.

- Я не пойду, - сказал Аштар твердо. - Хотите прятаться - прячьтесь. Мне плевать. Я в этом не виноват.

- Конкретно ты, нет, - сказал Неселим. - Но это сделали Адрамаут и Мескете.

- Чего?! Они что совсем тупые?! - заорал Мелькарт.

- Тише. Нет, просто Мескете имеет обязательства перед Двором. И ей нужно их выполнять.

- Теперь меня точно не возьмут обратно в Псы!

- Тебя бы и так не взяли. Я тоже не рад, Мелькарт. Моя жизнь только начала налаживаться.

- Вы меня вообще слушаете? Вы серьезно считаете, что это была хорошая идея? Ладно, идея не плохая. Но у меня в Государстве сестра потерялась! И я никуда не пойду, пока не найду ее!

Неселим и Мелькарт смущенно замолчали. Аштар, чтобы усилить эффект, добавил:

- Из-за тебя! - указывая пальцем на Мелькарта. Мелькарт только хмыкнул.

Некоторое время Неселим молча продолжал оказывать им посильную медицинскую помощь, а потом Мелькарт вдруг выпалил:

- Стоп, Адрамаут и Мескете вытащили Шацара во Двор, так?

- Так, - сказал Неселим.

- И нам это не доверили, так?

- Да. Вы не слишком надежные.

- Но Амти-то, наверное, об этом узнала?

Неселим ощутимо смутился, потом сказал:

- Вероятно!

- Шацар мертв? - продолжал спрашивать Мелькарт.

- Нет. Вроде бы.

- Тогда надо позвонить ее папашке и узнать, дома ли она. Если нет, то все с ними понятно. Пошли спасать ее мужика!

- О, Мелькарт! - сказал Аштар, обнимая его так, что кости хрустнули. - У тебя все-таки есть мозг!

- Не смей меня обнимать, ты гей! - огрызнулся Мелькарт.

А потом картинка начала мутиться, будто стекло, сквозь которое смотрела Амти - запотело. Глаза заболели, Амти потерла их, и вот она снова очутилась на поляне, а перед ней снова оказалось лишь яблоко, на ощупь так похожее на глаз. Хрусталик, подумала Амти, и засмеялась, такой дурацкой была эта мысль.

- Ничего себе, - сказала Яуди так, будто ее совершенно не интересовало волшебное глазное яблоко, а потом вырвала его у Эли с необычайной цепкостью, позвала:

- Шайху!

И Амти, наверное, впервые поняла, что Яуди по нему соскучилась. Они с Эли склонились вокруг яблока, Амти почувствовала лапки Мардиха, больно скребущие по макушке. Сначала внутри яблока лишь снова переливался свет, а потом Амти увидела телевизор в телевизоре. Старенький, пучеглазый экран в квартире Ашдода передавал какую-то арию. Дева в белом пела о чем-то на древнехалдейском. Амти еще в школе ездила вместе с одноклассницами смотреть эту патриотическую оперу о древности их народа, и войнах с Другими. Ей было ужасно интересно, как это, когда люди говорят на чужом тебе языке. Как это, когда армии сходятся в битве, не понимая друг друга. Какой-то абсурд, думала тогда Амти, наблюдая за историей любви халдейской девушки и Другого. Она бы не смогла полюбить того, кто не говорит с ней на одном языке.

Хотя, в конечном итоге, ей достался мужчина, который большую часть времени вообще молчал, что было немногим лучше.

Ашдод и Шайху сидели перед телевизором с открытыми ртами. Амти посчитала, что сейчас не лучшее время удивляться эпичности национальной оперы, и только спустя пару секунд поняла истинную причину их ошеломленного вида.

Ашдод одну за одной переключал программы, сначала с помощью пульта, а потом и вручную. Везде, на всех каналах, показывали одну и ту же оперу. Картинка на секунду прерывалась, и тут же оказывалась абсолютно идентичной на любом канале. То, что их вообще возможно переключить было видно исключительно по логотипам каналов.

Ашдод и Шайху сидели на продавленном диване, уставившись в экран, где девушка в белом повествовала о своей несчастной любви. Наконец, Шайху нашел слова, описывающие ситуацию, по крайней мере с его точки зрения:

- Вот это жесть, - сказал он.

- Да, - согласился Ашдод. - Кажется, рупор власти сломался.

А потом Шайху резко развернулся к Ашдоду, принялся трясти его за плечи.

- Яуди мертва!

- С чего ты взял? - спросил Ашдод деланно безмятежно. - Не думаю, что она мертва.

- Я думаю, что она мертва!

- Это я понял. Почему ты так думаешь?

- Иначе где она?

- Мы ей надоели, и она сбежала!

Ашдод, впрочем, тоже выглядел очень взволнованным. Просто паникующего Шайху было вполне достаточно, чтобы выразить беспокойство за двоих.

- Мы должны найти ее! - причитал Шайху. - Я так и не сказал ей, что я ее люблю!

- А ты собирался? - спросил Ашдод с некоторым беспокойством.

- Нет! Не собирался! Но теперь и не соберусь!

- Слушай, Шайху, правда, почему ты вообще ей нравишься?

Шайху задумался, а потом сказал:

- Это будет неважно, если она умрет!

- Это фраза из фильма!

- Она же в тему! Заводи машину!

- Это тоже фраза из фильма. Куда мы поедем?

- Не знаю!

- Ладно, для начала предлагаю поехать к твоим друзьям. Они могли бы что-то знать.

- Ладно! Поехали! Куда угодно!

Шайху с удовольствием приложился к полупустой бутылке с джином, и Ашдод сказал:

- Но ты не поведешь.

Они суматошно собирались, и Амти видела, что когда Шайху натыкается на вещи Яуди, это заставляет его волноваться еще больше. Уже у порога, когда Ашдод застегивал свое облезлое пальто, а Шайху свою модную куртку, Ашдод вдруг сказал:

- Я думаю, будет честно сказать тебе, что...

- Ты ее убил?!

- Нет, - терпеливо ответил Ашдод. - Что я к ней тоже неравнодушен.

Шайху некоторое время смотрел на Ашдода совершенно непонимающим взглядом, а потом случилось нечто, по мнению Амти, совершенно невозможное. Добродушный Шайху, который мухи не обидел, несмотря на свою бытность Инкарни и Ашдод, который и вовсе был Перфекти - подрались. С руганью, катанием по полу, синяками и взаимными оскорблениями. Эта драка, наверняка куда менее внушительная, чем драка Аштара и Мелькарта, продолжалась недолго. В конце концов, Ашдод отвесил Шайху довольно сильную оплеуху и сказал:

- Мы сейчас должны думать не о себе!

- А о ней! Ты хочешь ее у меня увести!

- Ты сам недавно был убежден, что она умерла.

- Да, но...

Ашдод вздернул Шайху вверх, за шкирку, как щенка, сказал:

- Тогда давай попытаемся ее найти.

Шайху еще что-то возражал, но картинка снова стала как запотевшее от пара стекло. Амти потрясла головой, отгоняя наваждение.

Яуди вздохнула, молча отдала яблоко Амти. На секунду показалось, будто Яуди расстроена. Амти взяла яблоко, погладила его кончиком пальца, а потом тихо-тихо, почти шепотом, позвала:

- Шаул.

Она уставилась в светлую глубину, ожидая увидеть сына. И - увидела. Шаул сидел на коленях у ее папы. Он проявлял особенный интерес к его очкам. Стянув их, Шаул принялся грызть дужку.

- Мама? - поинтересовался он.

- Мама скоро придет. Я надеюсь. И надеюсь, что твоя мама не делает глупостей.

Шаул явно остался неудовлетворен этим ответом, он помолчал, продолжая грызть очки, а потом спросил:

- Папа?

- Я не знаю, где твой папа. Надеюсь, он не вернется. Твоя папа сделает тебя и твою маму несчастными. Он так уже сделал со мной.

Шаул попытался вернуть отцу очки, но не справился с этой сложной задачей. Папа поправил криво надетые очки, вздохнул.

- Я просто хочу, чтобы ты и твоя мама были счастливы. Что должен делать отец в таком случае?

Шаул потребовал у папы сказку. Амти не была уверена, что он знает его жест, с которым Шаул просит историю - повторяющееся соприкосновение большого пальца и остальных, с таким жестом подростки говорят что-нибудь вроде "бла-бла-бла".

- Что? Ты считаешь, что я вру?

Папа посмотрел на него задумчиво, потом сказал:

- Хочешь поговорить?

Шаул повторил свой жест. Папа задумался, протянул:

- Я даже не знаю, что тебе рассказать. Ладно, слушай, жило было в такой огромной и прекрасной стране, как человеческий мозг, целое поселение таницитов. Они жили на дне мозгового желудочка, жили бедно, однако не тужили. Танициты были торговцами, они участвовали в обмене веществ между жидкостью спинного мозга и кровью. Однако подпольно, в свободное от основной работы время, самые молодые члены семьи вырабатывали трийодтиронин, который не только заставлял мозг быть бодрым, но и увеличивал рост его хозяина.

Картинка быстро померкла, и Амти почувствовала себя расстроенной, она скучала по Шаулу и папе. Конец сказки Амти прекрасно знала. Потом на таницитов напало алкогольное цунами, и их хозяин остался тупым, сонным карликом. Папа так рассказывал Амти о вреде алкоголя, чтобы она не пила в школе. Амти даже не была уверена, что все это научно, однако в двенадцать эта история жутко ее напугала. Хорошо, что Шаул услышал ее раньше, чем у него могла сформироваться психотравма.

Все, кроме Мардиха, загрустили. Мардих щебетал о том, как они спасли рюкзак и как могут собой гордиться, ведь это их первое соприкосновение с дикостью этого мира. Лягушка, как вскоре было замечено, продолжала следовать за ними, а рюкзак истекал грязной водой из пруда.

- Думаете, мы зря заставили всех волноваться? - спросила, наконец, Яуди.

- Наверное, - сказала Амти.

- Точно зря! Брат меня убьет! - сказала Эли. - Но здесь я хотя бы могу чувствовать вкус еды, и траву, и людей, и всякие такие штуки. Так что пусть убьет, если хочет, я не жалею.

- Правильно! Возвращаться для слабаков, - сказал Мардих.

- Эй, вообще-то мы планируем вернуться домой, - сказала Яуди. - Однажды. Хотя теперь не очень-то хочется. Что не так с мужчинами?

- Меня не спрашивай, я пусть и старый, пусть я и птица, но все-таки мужчина!

Они напали еще на несколько терновых кустов прежде, чем додумались просто счистить смолу с местных черных деревьев. Ветки тут же начинали гореть вполне сносно. Амти периодически шептала яблоку, которое забрала с собой:

- Шацар!

Но ничего не получалось. Видимо, невозможно было смотреть за тем, кто сам находился в этом мире. Однако Амти не оставила своих попыток. Яблоко оставалось глухо, пропуская только свет и играя с ним. В конце концов, Амти засунула его в карман, когда услышала:

- Что? Я планировал поспать.

- Прости. Просто я хотела увидеть, где ты.

- Ты задействовала не тот сенсорный канал.

Они шли долго и, в конце концов, остановились на опушке леса. Воду с собой они набрали в бутылки, поэтому ее источник было искать совершенно не обязательно. Дальше их ночлега, который они начали готовить, простиралась каменистая, сухая земля, по бокам от которой вырастали скалы. Каньон примыкал к лесу так естественно, будто ему здесь и полагалось быть. Внешние Земли были похожи на лоскутное одеяло.

Обустроившись, они развели костер и принялись играть в карты, которые захватила с собой Эли. Рюкзак сох у костра, и Амти все еще надеялась спасти фонарик. Может, он заработает, когда высохнет? В карты Амти играла без особенного интереса, однако Эли любила это дело еще со времен Ямы, где заниматься чем-то другим представлялось затруднительным. С того же времени Амти испытывала к картам стойкое отвращение, но села играть за компанию, лениво пропуская выигрышные ходы. Между Яуди и Эли завязалась настоящая перепалка.

- Ты мухлевала, - сказала Яуди.

- Нет! Ты проиграла! Тебе просто не повезло!

- Ты забрала все козыри.

- Они мне попались! Просто признай, что ты продула! А я победила!

Эли любила выигрывать больше всего на свете, переубедить ее в том, что она выиграла было сложно даже когда она проигрывала, не говоря уже о ее настоящих победах.

- Ладно, - в конце концов, сдалась Яуди. - Я все равно ставила что-то бесполезное.

- Ты ставила Шайху!

- Ну да, точно.

Они засмеялись. Амти рассеянно улыбнулась, наблюдая за светлым небом. Самым страшным в этом мире было отсутствие заката. Амти не знала, когда, как занавес, упадет темнота.

Неожиданная чернота земли и неба, которую невозможно было предугадать, пугала Амти еще больше чем то, что эту темноту населяло.

Когда ночь наступила, Амти, Яуди и Эли теснее прижались друг к другу. Движение началось сразу же, будто населяющие темноту тени только и ждали, когда исчезнет день. Они ползали по краю света от огня, похожие на гигантских, ныряющих в ночь сколопендр или перекошенных, покалеченных людей, двигающихся по неизменному кругу.

Амти дрожала, паника захлестывала ее, и она не совсем понимала, что происходит, все казалось чужим и далеким. Часа через два навязчивый страх утих. Амти перебирала волосы Эли, наблюдая за огнем и мелко подрагивая.

Эли сказала:

- Все в порядке, я не сплю. Можешь не стараться меня убаюкивать. Слушай, а если бы Шацара не было, ты бы была со мной?

- Да, - сказала Амти, не задумываясь. - И если бы тебя не было, я бы была с ним. Вы оба мне дороги.

- По-разному, - сказала Эли. - Глупости какие. Я много об этом думала.

- Это удивительно.

Эли больно ударила ее по коленке.

- И я подумала, что хочу, чтобы ты была счастлива. Ну, знаешь, это вроде как мне не особо свойственно. И это не потому что я тебя охренеть как люблю. Я тебя ценю, как мою подругу. В том числе. Вот.

- Ты на что-то намекаешь?

- Ни на что. Попробуй сосредоточиться, может у тебя получится найти своего Шацара.

Амти кивнула. Некоторое время она сидела молча, продолжая гладить Эли по волосам. Ей ужасно хотелось увидеть Шацара. Просто увидеть, неужели она многого просила?

Амти сосредоточилась на этом желании и почувствовала, что Шацар тоже слушает ее мысли. И тоже хочет ее почувствовать. Это осознание того, что Шацар рядом, хочет того же, что и она, вдруг оказалось ярким, как вспышка, оно заставило забыть даже о страхе.

И Амти почувствовала, Амти поняла - он близко. Будто внутри нее, там, где сердце, под которым была его рана, заработал компас.

- Я знаю, где он, - зашептала Амти. Эли приподнялась, с волнением посмотрела, как Амти вытащила палку, переступила через спящую Яуди, взяла нож и отрезала еще кусок от платья, принялась обматывать им палку, делая что-то вроде факела.

- Ты пойдешь за ним? Прямо сейчас? - спросила Эли с беспокойством.

- Да, - сказала Амти. - Прямо сейчас.

Она и сама не поняла, куда делся ее инстинкт самосохранения. Кажется, Эли считала, что останавливать ее будет бесполезно. Амти подожгла свой факел, и ближайшая от нее тень метнулась в море темноты.

Она не понимала, почему не хочет просто дождаться утра, но чувствовала, знала, Шацар тоже собирается идти к ней навстречу.

Впервые, наверное, Амти поняла, что любовь единственное, что сильнее разума и страха, сильнее инстинкта самосохранения, о котором с таким презрением говорил Шацар.

Амти вступила в темноту, разгоняя ее неровным светом импровизированного факела. В этот момент Шацар точно так же шагнул в ночь.