Утренний эльфёнок бежал по улице, прижимая к себе курицу. На этот раз никто из людей не стал бросаться в погоню.
За них это сделал большой петух необычного окраса. Хотя, кто знает, может здесь таких много, но на Земле я подобного не видела. Черная глянцевая грудка и пышный хвост, рябые куцые крылышки и верхняя часть спины. И роскошный алый цвет нижней части спинки, с заходом на хвост. Голова и шея такие же ярко-красные, как и большой хохолок и роскошные серёжки. А вот ноги неожиданно белые. И внушительные пальцы с острыми коготками, и голени, покрытые пушистыми пёрышками, среди которых терялись опасные шпоры.
Судя по всему, эльфёнок уже познакомился с последней деталью петушиной анатомии, поскольку сквозь прореху на штанах виднелась глубокая царапина. Мальчишка пытался ускориться, но его преследователь не отставал, успевая недовольно клекотать и даже пролетать значительные расстояния, изо всех сил напрягая коротенькие крылья.
Когда птица в очередной раз взвилась в воздух, почти ухватив клювом за рукав, маленький эльфик не выдержал и отбросил от себя курицу. Та заполошно закудахтала, приземляясь в чей-то палисадник, а потом осторожно высунула голову из клумбы, чтобы проверить обстановку. Круглый чёрный глаз остановился на Ляле, зацепившись за длинные уши, но юбка успокоила пернатую пострадавшую. Она засеменила к самцу, продолжавшему что-то выкрикивать вслед эльфёнку. Похоже, что-то нецензурное, судя по засмущавшейся курочке, заторопившейся в родной дворик. Петух проводил взглядом скрывшуюся за поворотом худенькую фигурку и повернулся к нам с Лялей, заставив замереть на месте.
— Шли бы вы отсюда подобру-поздорову, — посоветовали нам сзади какие-то старушки. — И лучше не суйтесь в ближайшие дни, Петенька злопамятный, ваших теперь долго гонять будет.
Мы осторожно прошли мимо Петеньки, обойдя его по большой дуге. А заслышав недовольный клёкот, припустили вслед за мальчишкой-эльфом в сторону табора.
— Придется завтра в город идти, — сообщила Ляля, едва переведя дух после незапланированной пробежки. — И ведь просили же в ближней деревушке не заниматься спасением. Эх, дети-дети!
Я испуганно заглянула в котомочку, подвязанную к поясу. Совсем забыла про своих деток, а вдруг им тряска повредила? К счастью, мягкая толстая кожура, мало похожая на хрупкую скорлупу, ничуть не пострадала. И вообще, яйца будто стали ещё больше. Это ж до какого размера они смогут вырасти?
— А при чём тут спасение? — зацепилась я за странную фразу, брошенную Лялей.
— Ну как же! Люди бедных зверушек мучают, едят их. Это с возрастом мы более терпимые становимся, а в детстве все бегали освобождать животных от людей.
— Куриц? — хмыкнула я.
— А чем птицы хуже прочих?
— Дело не в этом. Просто многие животные без человека уже не выживут на этой вашей свободе. Их тут же лисы или хорьки поймают, — осторожно объясняла я, стараясь не задеть чувства прирождённой вегетарианки.
— Да, наши старейшины так же говорят, но всё равно жалко всех, — сморщила личико Ляля, явно соболезнуя каждой зверушке.
У меня чуть было не выскочила шутка про погибшую в расцвете сил морковку, не успевшую увидеть своё потомство, потому что её сожрали безжалостные эльфы, про кровь юных помидорок, которую выпили, приправив солью… И не стала. А то кто знает этих ушастых, ещё помрут с голоду, наслушавшись моих страшилок. Достаточно и того, что меня стараются накормить соответственно особенностям расы.
— Я знаю один трактирчик, где держат язык за зубами, — будто услышала мои мысли Ляля. — Там тебя будем кормить в ближайшее время. В табор запретное нельзя. Нас и так уже однажды наказали, выгнав из Волшебного Леса, больше никто не рискнёт разгневать Древо Жизни.
Я хотела расспросить подробнее про Волшебный Лес, но нас позвали к вечернему костру.
Посреди табора специально оставили большую площадку, не занятую кибитками и шатрами. Ляля шепнула мне, что это главный костёр, у которого собираются по вечерам, обсуждают важные события, ну и просто отдыхают.
К моменту нашего появления все новости, видимо, уже обсудили. И теперь нежно ныла скрипка в руках у одной из девушек, а пара мужчин настраивали свои гитары. Начали с чего-то печального.
— Песнь исхода, — смахивая слезу, пояснила Ляля. — Мы до сих пор оплакиваем эту потерю.
— А за что вас выгнали из леса? — я не сразу решилась на вопрос, дождалась окончания красивой мелодии.
— За нарушение диеты, — грустно улыбнулась мне какая-то девушка, подсевшая поближе. — Я Радамилиэль, сестра Ляли. Можно просто Рада. А тебя Мариной зовут, я уже знаю.
— И всё же, что такого произошло? — я засомневалась, что дело было только в еде.
— Кто-то из молодых эльфов начал рассуждать, что все вокруг едят мясо и прекрасно себя чувствуют. Что демонам и драконам оно особые силы придаёт. В общем, сперва только говорили, а потом решили попробовать. И ведь не пошли куда-то к людям или драконам, а в Священном Лесу охоту затеяли. Пока ели оленей, ничего не менялось. Всем так казалось. И постепенно даже старейшины попробовали новые кушанья. Охота стала развлечением, разбудила азарт, эльфы начали убивать не ради еды, а чтобы похвастаться трофеем. Ну и кто-то умудрился добыть единорога. А это был любимчик Древа Жизни.
— Кошмар какой! — я представила себе волшебное животное, символ чистоты, мудрости и счастья, лежащее в луже крови.
— Ага, вот тогда и начался кошмар, — продолжила свой рассказ Рада. — Все эльфы заснули в ту ночь, а очнулись уже за пределами Леса. И никто не смог переступить невидимую черту. С тех пор мы и кочуем уже почти три тысячи лет. Мяса больше не едим, но прощения пока не заслужили. А ещё наши светлые волосы стали тёмными. Лишь у самых старших они постепенно светлеют. Это признак мудрости и очищения от грехов прошлого.
— А как раньше жили? Ну, до той истории с единорогом? — я решила продолжить свои расспросы, раз уж нашлась разговорчивая эльфийка.
— Раньше у нас были силы управлять растениями. Мы даже дома на деревьях без топора умели делать. Просто представляли себе жилище и позволяли вырасти ему. И шелка нам плели волшебные паучки. У кого-то из стариков ещё сохранились прежние одежды. Это такая красота! Из лунного света умели делать клинки, острее которых не бывает. Эх, были старшей расой, первой пришедшей в этот мир. А теперь нас обзывают оборванцами, ворами и бродягами.
Будто вторя словам Рады, снова взвыла трагически скрипка, грянули струны гитар, а женщины затянули печальную песню.
Но спустя несколько минут настроение сменилось. И у костра под задорные мелодии выплясывали молодые эльфы и эльфийки, которых любой мой соотечественник из прошлого мира с лёгкостью принял бы за обычных цыган.
А уши? Да кто на такие мелочи обратил бы внимание? В разноцветном букете шёлковых юбок, мелькании босых ног и звоне золотых украшений никто бы не заметил небольших странностей.
Ночью мне снился волшебный лес, в котором пауки плетут кружева и шелка. Где бродит белая лошадка с розовой гривой и переливающимся полупрозрачным рогом. А посреди цветочной поляны стоит огромное дерево, что-то среднее между дубом, баобабом и… клёном. Да, листва мне привиделась резная, почти кленовая.
— Вставай! Пора идти в город, — тормошила меня Ляля. — Может, деток тут оставишь?
Я глянула на соседнюю подушку и чуть не согласилась с эльфийкой. Яйца за ночь выросли и были уже чуть крупнее гусиных. Такие с собой носить не то чтобы тяжело, просто незаметно не получится. Но разлучаться не хотелось, да и деткам нужна постоянная подпитка магией. Кто знает, как на них повлияют мои отлучки.
Пришлось искать сумочку чуть побольше вчерашней. К поясу такую уже не прицепишь, зато удалось перекинуть плетёный ремешок через плечо, пристроив хрупкий груз перед собой. Так и воришки не доберутся, и в толпе не прижмут.
Я осталась довольна своей предусмотрительностью. Да и вообще начинала расслабляться, почти позабыв о тревогах. Как оказалось, совершенно зря.