Ее крестовый поход

Глава 4 НА КОРАБЛЯХ ИЗ СИЦИЛИИ

На следующее утро Ричард был в дурном расположении духа: троих людей, пойманных за азартной игрой, запрещенной его эдиктом, отстегали плетьми у ворот Мэйтгрифона, а еще одного вздернули на огромной виселице за изнасилование сицилийской девушки. К тому же у него болела голова, и он не знал точно, то ли это просто следствие ночной пирушки, то ли предвестие приступа изнуряющей лихорадки, которой он был подвержен. Недавно, проезжая Италию, он получил в медицинских университетах Салерно несколько новых лекарств, но ни одно из них не принесло длительного облегчения. Он взглянул на руки, чтобы убедиться, что у него не дрожат пальцы, — это был приводящий его в ярость симптом начала лихорадки.

Сидя перед одной из жаровен в своей маленькой комнате позади главного зала, он раздраженно выслушивал, как мать пытается уговорить его отправить папе миролюбивое послание. Он ненавидел Климента III, всячески избегал встречи с ним во время пребывания в Италии и не видел причины посылать ему сейчас знаки расположения. Но Элеонора убеждала его, что папы и монархи часто имеют взаимную нужду друг в друге и лучше все-таки быть другом папы, чем его врагом.

— В конце концов, он — глава христианской церкви.

— Тогда почему он сам не отправляется в Крестовый поход? — возразил Ричард, вполне, как Он полагал, обоснованно. — Он мог бы тогда направлять свое воинство из авангарда, а не из арьергарда.

Появление Беренгарии в сопровождении двух дам положило конец этому спору, что для Ричарда было весьма огорчительно, так как он собирался развить свою последнюю теорию о том, что предыдущий папа был на самом деле долго ожидаемый Антихрист, и конец мира следует ожидать примерно в следующие десять лет.

— Сейчас в стадии обсуждения находится одно дело о церковной земле, которая могла бы стать вашей, — заметила Элеонора, делая знак вошедшим дамам занять места у огня.

— Так что же вы сразу не сказали об этом? Я пошлю его святейшеству самые теплые письма. — Ричард иронически усмехнулся. — Ну а теперь не поговорить ли нам о чем-нибудь более приятном, чем римская волчица?

Дрожь в руках не появлялась, и чувство юмора вновь вернулось к Ричарду. Он блеснул самой ослепительной улыбкой в сторону своей возлюбленной и предложил ей подойти и сесть рядом с ним.

— Вы выглядите уставшей. Надеюсь, наши солдатские постели не были чересчур жестки для вас, хотя вы, без сомнения, привыкли спать на других ложах. Когда мы прибудем в Сирию, там можно будет разместиться поудобнее. Мэйтгрифон не был предназначен для приема дам.

— Мы очень хорошо спали, ваша светлость, — не правда ли, леди? — Его доброжелательный взгляд добавлял Беренгарии уверенности.

— Рад слышать это, ну а теперь давайте поговорим о том, что нас сюда привело.

Королева Элеонора чувствовала, как время давит на нее. Она повернула свое бесстрастное лицо к Ричарду и задала вопрос, который каждый задавал ему с тех пор, как он вступил в зрелый возраст:

— Когда, возлюбленный сын мой, вы собираетесь обвенчаться?

Ричард запрокинул голову и расхохотался, в то время как Беренгария внимательно изучала носки своих туфель. Все еще смеясь, он протянул ей руку:

— Леди, я даю вам обещание. Через десять дней мы отправимся в Святую Землю. Сразу же по прибытии туда мы поженимся. Что скажете? Будете ли вы готовы?

— Я буду готова, — произнесла Беренгария с обычной застенчивой улыбкой.

Удовлетворенная, Элеонора кивнула. Он дал слово.

— Прекрасно, это очень хорошо. Оберегай ее как следует, она лучше, чем ты заслуживаешь.

— Так вы думаете, что я заслуживал руки только Алисы Французской? — завопил уязвленный Ричард. Однако он просчитался, если думал записать себе очко в семейной игре Плантагенетов.

— Нет, конечно, — лаконично ответила Элеонора. — Король Французский был уже нашим союзником, а вот владения короля Наваррского граничат с Аквитанией. Мне доставляет удовольствие думать, что ваш тесть сможет присматривать за вашими южными границами. И потом, мой дорогой, не хотелось бы об этом говорить, но маленькая Алиса была уже попользована. — Произнести имя человека, который попользовался Алисой, никто не осмелился.

— А, семейный совет! Как замечательно. — Джоанна Сицилийская вошла в комнату, опираясь на руку Тристана де Жарнака, чей блистательный вид заставил всех находившихся в комнате женщин с пренебрежением взглянуть на остальных рыцарей и дам, сопровождавших вдовствующую королеву.

Возникла обычная суматоха, пока все отыскивали себе место, и это дало время Ричарду вспомнить о вежливости, а Элеоноре подумать о том, что Ричард, зная ее любовь к нему, никогда не упускал случая бросить ей упрек. И это был очередной отголосок того, что началось очень давно, а она всегда находила в себе силы улаживать конфликты между мужем и сыновьями. Что ж, в результате она побывала в тюрьме, и это пошло ей на пользу. Теперь она уже не допустит дальнейшей борьбы в ее семье. Она предполагала, что ей отпущено не так много времени, а еще нужно было сделать достаточно для того, чтобы обеспечить незыблемость трона Ричарда в будущем.

Она начала свое дело с Беренгарии. И теперь, глядя на них, сидевших рядом и улыбавшихся друг другу, она подумала, что начала неплохо. Правда, это дитя не прошло еще и ничтожной доли мирских путей. Война станет для нее ужасным потрясением. Значит, хорошо было бы, чтобы подле нее всегда находилась другая девушка, ей будет нужна верная подруга, особенно в случае ранней беременности…

— Иден! — поманила она.

— Да, ваша светлость? — Иден опустилась на подушку у ее ног.

— Я намереваюсь отбыть в течение двух дней. Здесь мне больше делать нечего. Ты захочешь остаться, я знаю, ты не могла еще ничего узнать. Матильда и леди Алис тоже просят остаться. Я дала им свое разрешение. Принцесса примет всех вас в свою постоянную свиту.

Иден посмотрела на нее с горячей благодарностью.

— Моя королева, после всего, что вы для меня сделали, мое сердце принадлежит вам, и оно полно благодарности.

— Чепуха, дитя. Ты сделала все сама, поступай так и впредь. Когда мы снова встретимся, расскажешь мне, насколько ты преуспела. Надеюсь, это произойдет скоро.

— И тогда Стефан будет со мной! — вскричала Иден. Потом, не желая еще раз обманывать кого-либо, она рискнула спросить: — Могу ли я объяснить его королевской светлости истинную причину моего путешествия за море?

— Очень хорошо. — Элеонора произнесла слова одобрения так громко, что сразу же привлекла внимание Ричарда, и, соответственно, просьба Иден была вынесена на его рассмотрение.

— Душа святого Петра! — воскликнул король, очень развеселившись. — Неужели все мы будем плавать по морям, преследуемые по пятам нашими женами? — Он с удовольствием отметил румянец Беренгарии. Иден поймала взгляд шевалье де Жарнака, который, в отличие от усмехавшегося Ричарда, разглядывал ее с явным удивлением.

— Ну что ж, миледи, — дружелюбно сказал Львиное Сердце, — что касается моего позволения, то можете расспрашивать о своем муже кого угодно, когда мы прибудем на место, главное, чтобы вы держались в недосягаемости от стрел сарацин. Я не возражаю, однако каким образом вы думаете отыскать его след? Не всегда можно узнать судьбу рыцаря, плененного в сражении. Если некоторым везет и они получают свободу за выкуп, то других просто делают рабами или продают, так что, хоть они и остаются в живых, невозможно узнать, где они находятся…

Голос и взгляд короля смягчились, для Иден это было знаком того, что король заботится о крестоносцах как о своих братьях и любит их с поистине христианским милосердием.

— Я буду продолжать поиски, — сказала она, чувствуя, что он поймет и оценит ее усилия, — до тех пор, пока я не буду знать, что произошло со Стефаном де ля Фалезом.

— С вашего позволения, мой король, — Тристан де Жарнак подал голос со скамьи, на которой он удобно расположился, опершись спиной о стену. Ричард повернулся к нему.

— Когда эта леди покинет с нами Сицилию, мы будем полностью отвечать за ее благополучие. Если она собирается просто прислуживать принцессе, одновременно занимаясь своими семейными делами, то все будет в порядке, но если же она в поисках своего пропавшего мужа станет подвергать себя риску, выходя за рубежи, как мы тогда сможем гарантировать ее безопасность? — Он повернулся к Иден, которая напряженно смотрела на него широко открытыми глазами. — Города Святой Земли охвачены войной, там не счесть болезней и опасностей, смерть подстерегает за каждым углом. Если вы прибудете туда из своей благопристойной провинции без надлежащей охраны, то я и гроша ломаного не дам за вашу безопасность, даже среди наших христианских солдат, ведь некоторые по году не видели хорошеньких женщин. — Дамы протестующе зашумели, одна лишь королева Элеонора молча улыбалась. — Возможно даже, что, по несчастной случайности, вы попадете в руки сарацин, — можете легко себе представить, какова тогда будет ваша участь…

— Гораздо легче, чем вы можете предположить! — горько воскликнула Иден. — Моя собственная безопасность не самое главное для меня, иначе, как вы, очевидно, понимаете, меня бы здесь не было. Я также не собираюсь становиться обузой для ваших христианских рыцарей — только буду задавать им вопросы. Не кажется ли вам, что это можно осуществить, не принося себя в жертву тем дьяволам, о которых вы столь рыцарственно предупреждаете? — Уязвленная его спокойной убежденностью, она была слишком потрясена, чтобы выбирать выражения.

Де Жарнак запнулся, явно пораженный ее вспышкой. Затем он медленно улыбнулся.

— Увы, миледи, на это могу ответить вам только одно: я так не думаю. — В его голосе слышалось искреннее сожаление. — Пусть другие задают за вас ваши вопросы, те, кто сможет пойти туда, куда для вас путь заказан. Это, может быть, не самый быстрый способ, но зато самый надежный.

Он обернулся к королю Ричарду. Тот энергично кивнул:

— Де Жарнак, как всегда, прав.

— У меня есть что сказать по этому поводу! — Прежде чем король успел открыть рот, королева Элеонора завладела всеобщим вниманием. — Это следующее. Я привезла эту леди с собой, предполагая, что ей окажут здесь всю необходимую помощь в розыске ее мужа. На это есть причины, которые я разъясню вам, сын мой, когда мы останемся наедине. Сейчас достаточно сказать, что я дала ей свое слово. Вы хотели бы, чтобы я нарушила обещание?

Король раздраженно махнул рукой, неожиданно почувствовав себя уставшим:

— Хорошо, хорошо! Там будет видно. Миледи Иден, вы можете оставаться в свите принцессы сколько пожелаете. Мы посмотрим, что можно будет предпринять по вашему делу, когда разузнаем получше, с чего следует начать. Теперь, madame mere, есть несколько вопросов, требующих нашего внимания. Де Жарнак, останьтесь, я хочу вместе с вами посмотреть карту.

Наконец все были отпущены и разошлись: рыцари — заниматься делами, а леди — отдыхать. Беренгария присоединилась к другим дамам в первый раз после того, как они высадились в Мессине.

Пока они шли, чтобы взять плащи и затем немного прогуляться вне стен Мэйтгрифона, Матильда мечтательно проговорила:

— Я думаю, что не встречала прежде такого привлекательного мужчину, как шевалье де Жарнак. Какой огонь в глазах! А рот! Он как… железо, — закончила она восхищенно.

— И все же, это не совсем так, — неожиданно отозвалась Алис. — В нем есть какая-то мягкость… — Легкий румянец проступил на ее бледных щеках.

— Я думаю, ты не отказалась бы сама выяснить, насколько мягкими могут быть его губы, — поддразнила ее Беренгария, которой хотелось, чтобы все вокруг влюблялись.

— Вы не должны говорить такие вещи! Я имела в виду только внешность… — Однако теперь на ее щечках расцвели красные розы.

Что до меня, я не увидела в шевалье какой-то особой красоты, — заметила Иден. Это не совсем соответствовало действительности, но в настоящий момент ей не хотелось говорить правду. Она все еще переживала из-за непрошеного вмешательства в ее дело, к которому рыцарь не имел никакого отношения.

— Дорогая, ты, верно, ослепла, — решила Беренгария.

— Он думал прежде всего о твоей безопасности, Иден, — предположила Алис, чувствуя, что именно могло расстроить Иден. И потом медленно добавила: — Мне кажется, в его словах немало здравого смысла. Может быть, тебе следует прислушаться к ним.

— Да вы все явно помешались! — сердито ответила Иден. Сверкнув глазами на предательницу Алис, она, войдя в светлицу, тут же схватила свой плащ и поспешила вниз по крутой лестнице. Она прогуляется одна. Воздух будет гораздо слаще, если каждый неразборчивый ветерок не станет доносить до нее дифирамбы Тристану де Жарнаку.

Он заставил ее думать о вещах, вспоминать о которых она не хотела. Она не простит ему этого, так же, как не простит отвратительного вмешательства в ее разговор с королем.

После трех дней, заполненных спорами и препирательствами с сыном и его советниками, королева Элеонора убедилась в наличии у него незаурядных способностей к управлению и была готова отправиться домой. Толпа, наблюдавшая за ее отплытием, была меньше той, которая приветствовала ее; никто не мог поверить, что женщина ее возраста так скоро сможет предпринять еще один вояж. Недостаток в количестве толпа восполняла шумным энтузиазмом, во всю глотку крича «Nöel»[4], энергично размахивая руками, копьями, шарфами и шапками, так что королева не могла усомниться в их любви.

Иден, стоявшая вместе с Беренгарией неподалеку от королевы, почувствовала, как к ее глазам подступают слезы, когда на пурпурно-синей галере развернули полосатый парус. Она неожиданно ощутила, какой опорой для них всех была эта замечательная личность, и даже для нее, хотя она уже два года полагалась лишь на собственные силы. Как-то они будут теперь без ее суховатого юмора, спокойного скепсиса, разборчивой похвалы — всего того, что, как теперь поняла Иден, составляло неослабевавшую любовь, которой королева окружала вновь прибывавших к ее двору.

Элеонора, с сухими глазами, как всегда полностью владевшая собой, не хотела, чтобы ее расставание с Сицилией было испорчено компанией хныкающих дамочек. Она игнорировала их чувства и обратилась к королю Ричарду, возвышавшемуся среди сопровождавших его рыцарей. Ричард не очень любил процедуру прощания, за исключением тех случаев, когда провожали его самого.

— Да направит рука Господня ваш меч, дорогой сын, и обеспечит вам быструю победу, чтобы вы могли поскорее вернуться в Англию. — В ее голосе слышались скорее командные нотки, чем благочестивое упование. Как известно, королева была вне себя от многочисленных задержек Ричарда на пути в Святую Землю, и ее мало волновало, по чьей вине происходили эти задержки.

— Благодарю вас, миледи мать и королева! — мрачно ответил Ричард, впервые за все время намеренно подарив ей этот титул.

— Мы все будем молиться за ваше безопасное возвращение.

Он шагнул вперед и заключил Элеонору в объятия, а Иден с удивлением отметила, какой маленькой показалась ее фигурка в его мощных руках.

Теперь настал черед Беренгарии произнести слова прощания и шепотом выразить королеве свою благодарность. Потом подошла попрощаться с матерью бывшая королева Сицилии. А затем, неожиданно для всех, королева протянула свои руки Иден. Когда гладкая красивая щека прижалась к ее щеке, а твердые пальцы сжали ее плечи, Иден услышала скрипучий голос, проговоривший слова наставления:

— Будь смелей, дорогая. Когда закончишь свою борьбу и вернешься домой, отыщи меня. Адье, до встречи в Англии.

— До свидания, ваша светлость. Я быстро обернусь, — прошептала Иден. Все мысли о слезах вылетели из ее головы; Элеонора знала, как заставить человека думать серьезно. Иден еще раз почувствовала, что остается одна и должна заботиться о себе сама.

Пока она стояла вместе со всеми и наблюдала, как удаляется маленький смелый кораблик, постепенно превращавшийся в пятнышко, цвет которого невозможно было определить в синей безбрежности океана, она ощутила, что только сейчас по-настоящему начинается ее одиссея. Возможно, предметом поисков должен стать не только Стефан, она должна также взглянуть и в себя, поглубже проникнуть в свою суть. Она ощутила в себе перемены с той поры, как встретилась с королевой. Она знала, что эти изменения продолжатся, но как и куда они приведут ее, она не могла сказать. Однако она чувствовала, что Элеонора облачила ее в тонкую невидимую броню, которая будет защищать ее не хуже, чем кольчуга Беренгарии.

С этой мыслью она отвернулась от моря. И тут же, неожиданно и не к месту, ее блуждавший взгляд был перехвачен никем иным, как Тристаном де Жарнаком; она и не заметила его присутствия среди тех, кто окружал короля. Он подарил ей свою короткую лучезарную улыбку и направился к ней. Она немедленно отвернулась, сохраняя холодную и неподвижную мину. Ничего из того, что он мог бы ей сообщить, ей не хотелось слышать.

В пиршестве, состоявшемся тем же вечером, чего-то не хватало по сравнению с несколькими предыдущими вечерами. Отсутствие Элеоноры давало себя знать не только ощущением простого сожаления.

Сэр Джои де Валфран утратил достоинство и свалился под стул где-то в половине десятого, и Уилл Баррет с извинениями, которые Иден стала уже воспринимать как некий ритуал, поволок с помощью своего оруженосца бесчувственное тело рыцаря в постель. Иден, уставшая от шума и суеты, тихонько встала со своего места, взяла со спинки стула старый зеленый плащ и вышла на высокую крепостную стену Мэйтгрифона.

Ночь была темная: угрюмое, без единой звездочки небо низко нависло над замком, воздух был теплым, его прикосновение к коже ощущалось почти физически. Она облокотилась на зубец крепостной стены и взглянула на город. Его смутные черные контуры временами прорезал огонек свечи в окне или плавно раскачивавшийся свет фонаря, когда кто-нибудь освещал себе путь по узким улочкам. Подальше, внизу, лежало море. Оно было неразличимо во тьме, но ночь была наполнена его присутствием. В гавани, где бросил якорь флот Ричарда, все еще горели огни, и иногда вместе с шумом волн до нее доносились звуки матросского кутежа.

Она глядела в безграничное иссиня-черное пространство. В первый раз с тех пор, как они сели в Англии на корабль, она почувствовала себя в полном одиночестве, наедине со своими мыслями. Как далеко ее занесло, через пугающие безбрежные водные просторы, и как далеко еще предстоит отправиться. И пока она стояла на безмолвном крепостном валу, ей пришло в голову, что она сейчас находится посередине, на некоем неосязаемом перешейке между прошлым и будущим. Позади нее, далеко во времени и пространстве, простиралась вся прошедшая жизнь с ее детством, замужеством и безмятежным существованием со Стефаном — все это казалось долгим спокойным сном, который был прерван, и навсегда, жуткой судорогой насилия и греха. Она не сможет снова погрузиться в сладкое забытье. Вместо этого она должна смотреть другими, заново открывшимися глазами в неведомое будущее, ожидавшее ее за невидимыми, шепчущими морями. Нетерпение охватило ее. Ей стало казаться, что, сколько бы миль сознания не было уже пройдено, она едва начала продвигаться в своем поиске. Ни новое ощущение деревянной палубы под ногами, ни ежедневное небрежное великолепие придворной жизни, ни очарование солнечного острова, усыпанного зреющими фруктами, на котором находились самые разные люди, начиная от загорелых византийских гребцов и заканчивая самим королем Англии, — ничто не могло произвести на нее полного, законченного впечатления, пока она не нашла тот путь, который мог привести ее к Стефану. Она бессмысленно смотрела в теплую темноту, чувствуя, что ее ум и сердце стали подобны стреле, выкованной из стали и направленной в цель, но не выпущенной, поскольку рука, державшая тетиву, отказала. Чья это рука, думала она, может быть, короля? Она не чувствовала, что Ричард всерьез озабочен ее присутствием и целью этого присутствия, да и как он мог? Ее дело не имело к нему отношения, притом она собиралась лишить его одного из его бравых крестоносцев. Конечно, королева сделала все, что было в ее силах, чтобы помочь, так же и Беренгария, — и еще многое сделает. Но откуда тогда это ощущение беспокойства, ожидания, подсчета бесполезно потраченного времени? Возможно, она заразилась от окружавших ее рыцарей, некоторые из них были доведены до отчаяния длинными зимними месяцами бесполезного ожидания и осквернявшими их святую цель алчными ссорами мелочных принцев. Она забарабанила пальцами по деревянной стене, почувствовав степень собственного нетерпения. И тем не менее, с удивлением подумала она, почти два года она спокойно жила и трудилась в Хоукхесте, не ощущая никакого беспокойства. Грустно улыбнувшись в темноту, она подумала, что по диковинной прихоти судьбы рукой, отковавшей стальную стрелу, оказался сэр Хьюго. Если бы не он, она лежала бы сейчас на постели в своей холодной светлице, мучаясь бессонницей после чересчур хлопотливого дня.

Раскаявшись, она произнесла короткую молитву:

«Я не прошу большего, когда так много уже дано мне, благодатная Магдалина, научи меня терпению, я постараюсь быть прилежной ученицей». — Она вздохнула, ее тело расслабилось, позволяя мирной тишине ночи войти в ее душу. Все будет хорошо, стрела скоро полетит в цель.

Быстрые и легкие шаги сзади нарушили ее уединение, свет факела отбросил длинную тень от зубца крепостной стены.

— Наконец-то я нашел вас, моя леди из Хоукхеста.

Она напряглась. Ей был знаком этот холодный глубокий голос.

— Я хотел поговорить с вами. Не могли бы вы уделить мне немного времени?

Ей не хотелось отвечать, терять так трудно завоеванный мир. Она обернулась.

— Шевалье? — Ее тон был равнодушным, не выражающим никакого интереса к его присутствию.

Возникла пауза. Может быть, он вздохнул, а может, просто усмехнулся. Более мягким голосом он начал:

— Мне показалось, что вас рассердило мое обращение к королю касательно вашего личного дела. Я хотел бы только объяснить, что мое высказывание не преследовало цель помешать вам — да и как это могло быть? — а было вызвано желанием обеспечить вашу безопасность среди нас.

Его голос потеплел, несмотря на невозмутимое молчание застывшей перед ним фигуры.

— По правде говоря, миледи, я счел бы за честь, если бы вы позволили оказать вам какую-нибудь помощь в вашем поиске. Мы, без сомнения, будем часто встречаться, и было бы очень жаль, если мое присутствие стало бы причиной вашего постоянного гнева.

Она повернулась к нему, на освещенном факелом лице был написан вызов. Вновь он пришел как незваный гость, помешав ее ночным размышлениям, так же, как днем он вмешался в ее разговор с королем. Он был совершенно не к месту, некий ненужный раздражитель, подброшенный ей каким-то злобным пинком судьбы. Но он еще был могущественным, умевшим убеждать, советчиком короля. Почему он не может адресовать свои дерзкие предложения леди Алис, которая имеет на редкость дурной вкус и не преминет их принять?

— Я постараюсь избегать излишнего гнева, так же, как и вашего присутствия, шевалье, — ответила она ровным голосом, но вместе с тем сердито поджав губы.

Он оглядел ее без видимого сожаления, скорее, с ленивым удовольствием.

— Итак, вы отказываетесь от моей помощи и защиты. Боюсь, ваш муж не поблагодарит вас за это!

— А не собираетесь ли вы предлагать одной рукой то, что будете забирать другой, сэр Тристан, как вы уже однажды сделали? Вы хотите быть мне полезным, говорите. Однако как далеко распространяется ваше великодушное предложение? Может быть, до Иерусалима или, если потребуется, до Дамаска? Или в пустынные земли турков, оплот Саладина? — Ее тон был самым издевательским. — И я совсем уж готова поверить, что вы с большой охотой будете задавать вопросы каждому встречному от моего имени. Но сколько же марок вы готовы истратить, сколько миль проскакать, сколько уделить своего драгоценного времени? Насколько вы готовы рисковать из-за меня? — Она окончила с ноткой злой решимости: — Я прибыла совершить свой собственный поиск, сэр рыцарь, и не собираюсь отказываться от своих намерений, и я не потерплю вашего дальнейшего вмешательства в мои дела.

— Мне жаль, что вы все так воспринимаете, — спокойно ответил он, не обнаруживая и следа юмора.

— Я отлично обойдусь и без вашей помощи, — отрезала Иден. — Я привыкла быть хозяйкой самой себе.

Затем она отчетливо расслышала его вздох: был ли он вызван унынием или раздражением, понять было невозможно.

— Леди, вам кажется, что вы слишком хорошо себе представляете вещи, которых еще не видели, и вы чересчур уверены, что справитесь с обстоятельствами, которые вряд ли можете себе вообразить. — Он заколебался. Ответа не было. — Когда я предлагаю вам свою помощь, — мягко продолжал он, — я предлагаю ее всецело. Я не устанавливаю границ: все, что позволяет король и мой рыцарский долг, будет сделано. Но вы не должны думать, что я буду потворствовать вам в тех случаях, когда вы решите подвергнуться бессмысленной опасности, — вот этого я не сделаю.

— Вот как! — Ее голос был переполнен презрением. — Вы милостиво позволяете передать мое дело в ваши умелые руки, но не пошевелите и пальцем, чтобы помочь мне в тех случаях, когда это потребуется. Сэр, вы смешны. — Круто повернувшись, она ушла бы, если бы он быстро не схватил ее за руку.

— Леди, мое дело здесь — служить королю и Богу, и это дело каждого из нас. Если я предлагаю вам помощь, то это в ущерб своему главному делу, так что это не такая уж незначительная вещь, поверьте мне.

— Ну, если уж все так серьезно, зачем же тогда предлагать? — язвительно заметила она, вырывая руку, которую он держал теперь не так крепко.

Его ответ прозвучал тихо. Она не могла из-за тени видеть его лица, но в натянутых интонациях слышалась явная боль:

— Потому что однажды случилось так, что моя помощь подоспела слишком поздно.

На мгновение в ней проснулось любопытство, но она быстро отвернулась.

— Я не хочу вас отрывать ни на минуту от исполнения вашего христианского долга, шевалье, — бросила она через плечо, оставляя его в одиночестве на крепостном валу. Ей хотелось сделать ему больно.

Некоторое время сэр Тристан стоял, глядя в теплую тьму и вспоминая что-то. Затем он прогнал печальные мысли из сердца и головы и, развернувшись, отправился следом за сердитой, но такой ошеломляюще привлекательной леди из Хоукхеста.

Следующие несколько дней замок Мэйтгрифон систематически разбирался и грузился по частям на корабли. Замок тоже отправлялся в Иерусалим. Самые августейшие из его обитателей перебрались в просторный и красивый городской дом бывшей королевы Джоанны, сестры Ричарда. Эта леди была избрана официальной опекуншей Беренгарии до тех пор, пока та не выйдет замуж; она приступила к исполнению обязанностей хозяйки с истинно плантагенетовским гостеприимством. Когда чего-то недоставало, она просто посылала вооруженных людей реквизировать необходимое у несчастных жителей Мессины.

— Не послужит ли это поводом для возмущения? — осмелилась спросить ее Иден, наблюдая, как бурдюки с вином, тюки набивного шелка и замысловатые серебряные украшения начали попадать не только во дворец, но и на ожидавшие галеры и галеасы, на которых им вскоре предстояло отплыть.

Джоанна пожала плечами, напомнив Иден свою мать в моменты наиболее практического настроения.

— Сицилия обязана мне почти двумя годами свободной жизни, так что остров должен заплатить за свою независимость, такова моя воля. Кроме того, Иден, вы не знаете этих грифонов так, как я: они перережут вам глотку просто ради удовольствия, если им предоставить такую возможность. А потом, вы не подумали, что они — многие из них — извлекли достаточно выгоды из присутствия Ричарда — особенно здешние проститутки.

Иден была изумлена.

— Но разве они не ваши подданные? Разве не их королева? Разве вы не любите их хоть немного?

Джоанна криво ухмыльнулась:

— Так же, как можно любить обезьяну или кошку, — объявила она, прикладывая к шее украшенное драгоценными камнями ожерелье, чтобы оценить эффект серебра на смуглой коже.

Иден почувствовала легкий укол вины, когда некоторые из трофеев достались ей самой — в виде очень симпатичного изумрудного ожерелья и браслета, который носил раньше какой-то несчастный грек. Однако она сдержала свои эмоции и достаточно горячо поблагодарила бывшую королеву. В течение нескольких ближайших недель ей предстояло много времени провести в компании Джоанны, и не следовало ссориться с ней из-за такой ерунды. Да и вообще ей не стоило сетовать на благосклонность судьбы, в чем бы она ни выражалась; ей годилось все, что шло к ней в руки.

Они отплыли из заметно разоренной Мессины десятого апреля на лучшем галеасе Ричарда, где было значительно удобнее, чем на той галере, которая доставила их из Англии. На корабле имелись отгороженные спальни, расположенные ниже обставленной мягкими креслами парадной каюты; имелся и повар, который разбирался в тонкостях морской кухни. Сам Ричард плыл на своей великолепной военной галере, называемой «Trenchemer» — «Режущий Море», во главе флота в двести судов. Он хотел поразмыслить над ходом предстоящей компании и не собирался отвлекаться на шумевших вокруг женщин.

Иногда, особенно в первые дни плавания, их корабль подплывал достаточно близко к высокой галере, и дамы, разгуливая моциона ради по холодной палубе, могли увидеть Львиное Сердце, который стоял, обняв за плечи, своей могучей рукой высокого рыцаря в синем плаще. Леди. Алис томно опиралась на поручни, делая вид, что она поглощена наблюдением за различными видами морских птиц, которые сопровождали их, скользя над пенившейся водой.

— Как продвигается ваше знакомство с Тристаном, Алис? — поинтересовалась Беренгария на третий день, когда они смотрели на неприятно окрашенное мрачное водное пространство, тусклое, как старое олово, которое бесконечно простиралось перед ними.

Алис вздохнула. Она пришла к выводу, что невозможно скрыть ее растущий интерес к опасно привлекательному шевалье.

— Это было очень любезно с вашей стороны, мадам, устроить, чтобы он был моим партнером на балу в последнюю ночь, — с благодарностью признала она. — Он много говорил со мной, рассказывал о своем предыдущем пребывании в Святой Земле, об ужасной борьбе, которая шла там… осадах и страшной битве при Хаттине. — Иден заметила непривычную мягкость в ее глазах, когда та продолжила: — Кажется, в тот ужасный день он потерял какую-то женщину. Я не могу сказать точнее, потому что он хоть и начал говорить об этом, но вдруг неожиданно замолчал и не хотел рассказывать дальше. Боюсь, кто бы она ни была, она очень много значила… и до сих пор много значит… поскольку, хотя он и говорил со мной чрезвычайно любезно, я чувствовала, что его слова обращены не ко мне…

Беренгария решила приободрить ее:

— Тогда к кому же? Вы слишком скромны… Не правда ли, Иден?

Иден, которая начала быстро приходить в себя после вспышки подозрительности, случившейся с ней на крепостных стенах Мэйтгрифона, не собиралась показывать этого.

— Я ничего не знаю о сердечных привязанностях шевалье, мне ли судить об этом? — безразлично заметила она, внимательно изучая белые барашки на гребнях волн. Чувствуя оценивающий взгляд Алис, она добавила, чтобы сменить тему: — Похоже, надвигается шторм.

Беренгария, которая до сих пор отлично себя чувствовала, заметила, как перед ней начинает возникать угрожающий призрак морской болезни. Она тоже уставилась в мрачные воды.

— Да нет, пожалуй, — с надеждой сказала она. — Это только маленькие белые лошадки. Забавный эффект, не правда ли?

Иден не ответила.

Часом позже единственной общей проблемой стала морская болезнь. Шторм действительно начался. Корабль, который казался таким крепким и надежным, гнулся, трясся, трещал и разламывался на куски, захваченный руками самого сатаны, не иначе. Вокруг него ревела и пенилась пучина, ветер так наигрывал на своей ужасной волынке, что для ушей перепуганных пассажиров это казалось хохотом морских дьяволов, ожидавших в глубине несметное число неисповеданных христианских душ. Удержать румпель было невозможно. Его привязали, чтобы как-то закрепить, но толстый канат лопнул, как тонкая шелковая нить, когда корабль в очередной раз провалился в бездну. Возносимые к небу молитвы смешивались с адскими завываниями ветра.

Где-то в кромешной тьме к западу от них зажегся сигнальный огонь на верхушке мачты королевской галеры, чтобы указать направление тем, кто мог его видеть; на других судах последовали показанному примеру. Благодаря этому большая часть огромного флота, по милосердию Божьему, держалась вместе. Капитан галеаса увидел слабый огонек, мерцавший в бурлящей мгле, и предпринял отчаянную попытку направить корабль на свет, но шторм выбрал их игрушкой для своих вихрей и водоворотов, поэтому не было никакой возможности удерживать на курсе качавшееся судно.

А затем демонический ураган прекратился так же неожиданно, как и начался, и оставил их посреди молчаливого и пугающего затишья. И в самом деле, не надо было лучшего доказательства, что шторм — дело рук дьявола и всех его присных. Капитан упал на колени и стал молиться, матросы последовали его примеру. Иден прижалась к Беренгарии, которая, так же как и она, была привязана к переборкам их спальной каюты драгоценными шалями и шарфами и была поражена неожиданной переменой. Она затаила дыхание, ожидая следующего, самого сильного удара стихии, который наверняка должен был стать для них роковым. Но его не последовало.

— Мы еще живы? — с сомнением прошептала Беренгария.

— Похоже на то! — ответила Иден, неуверенно улыбаясь. — Все кончилось наконец-то!

Она отвязала себя и принцессу и приступила к освобождению других леди, которые тоже были связаны отчаявшимся капитаном, скорее для того, чтобы уберечь от их криков и причитаний свои уши, чем для их личной безопасности. Когда она сделала это, она поняла, что, по всей вероятности, не умрет; было ясно, что Господь сохранит ее для других целей — такое же знамение она получила дома, в часовне Хоукхеста. Поэтому она упала на колени и вознесла благодарственную молитву Господу за его милосердие. С трудом промокший и потрепанный экипаж и покрытые синяками благодарные пассажиры поднялись с колен, тем не менее вскоре они вновь упали на палубу, читая молитвы. Окончание шторма, без сомнения, означало окончание их страданий. И теперь они оказались посреди опустившейся ночи, в полной темноте, без единого сигнального огонька вокруг. Курс их корабля был безвозвратно потерян, а в черной пустоте наверху не было ни одной звезды, которая дала бы возможность вновь определить его.

В этот раз их молитвы, похоже, не достигли неба. Когда ночь пошла на убыль, проклятый ветер опять стал крепчать и, хотя он не достигал ураганной силы, понес их с неистовой скоростью в направлении, которое капитан с наигранной беззаботностью обозначил юго-восточным.

День и еще полдня они шли под сильным ветром. Большую часть этого времени Иден мерила шагами палубу, одолеваемая страхом, что они движутся в совершенно противоположном направлении и скоро окажутся выброшенными к побережью Африки, на милость ужасных черных сарацин, легенды о которых наполнили призраками ее детскую спальню. Она грустно и отрешенно размышляла над бессердечной игривостью океана, когда раздался радостный крик вахтенного: «Парус!» Этот возглас мгновенно изменил ее мрачное настроение. В пределах видимости появились еще два королевских судна. Оба так же, как и они, сбились с курса из-за шторма. Настроение у всех улучшились — они больше не одни.

Маленькая веселая флотилия из трех кораблей продолжала идти под ветром, зажигая по ночам сигнальные огни, чтобы не потерять друг друга. Наконец вновь появились звезды, и капитаны определили, что их невольно взятый курс лежит к острову Кипр.

Это, как с удивлением узнала Иден от Джоанны Плантагенет, была не совсем приятная новость.

— Исаак Комнин, который величает себя императором Кипра, — член императорской фамилии Константинополя. Он получил власть обманным путем: примерно пять лет назад он прибыл на остров с подложными бумагами, в которых он именовался новым управляющим, присланным из Византии. Никто не подозревал его — он имеет безупречную родословную. Все кипрские укрепления, а также управление островом были отданы под его начало. А потом бессовестный обманщик отбросил притворство и объявил себя императором и независимым правителем Кипра. Византийский двор был, естественно, более чем недоволен — их обвели за нос. Чтобы не допустить их реванша, этот удивительный человек тут же заключил союз с Саладином. Говорили даже, что они пили кровь друг друга для того, чтобы скрепить договор.

— Но, очевидно, Исаак Комнин — христианский принц? — спросила сбитая с толку Беренгария.

— Конечно, греческого вероисповедания, но безусловно христианин.

— Матерь Божия! Какое вероломство! Заключить союз с неверными!

— Многие поступают так, — лаконично ответила Джоанна, — чтобы защитить свои владения и торговлю. Христианские поселенцы в трех королевствах Святой Земли существуют так уже во втором поколении. Как иначе они могли бы выжить?

— Да, но этот человек немногим лучше бандита, — твердо заявила Беренгария. — Надеюсь, нам не придется иметь с ним дела!

— Сейчас дела обстоят так, — прервала ее Иден, чувствуя, что берега Иерусалима все больше отдаляются перед ее мысленным взором, — что нас несет по воле ветра и волн к земле, где нас необязательно ждет теплая встреча. Этот «император» может предложить нам гостеприимство как таким же, как он, христианам, а может, наоборот, встретить нас как врагов его кровного брата Саладина.

— Верно, леди Иден, — сухо сказала Джоанна. — Но судьба не так уж безоговорочно может распоряжаться нами. Принцесса как-никак будущая королева Англии, а я сестра Львиного Сердца. Сейчас Исаак уже должен знать о приближении Ричарда. И еще он должен знать о судьбе Танкреда и Сицилии! Я сомневаюсь, — закончила она, слегка скривив губы в улыбке, — что жалкий предатель Комнин рискнет разделить подобную участь.

Иден немного успокоилась.

— Тогда будем надеяться, что он позволит нам продолжать наш путь, когда этот дьявольский ветер прекратится!

Джоанна пожала плечами и предложила сыграть в триктрак. Она много повидала на своем веку и научилась избегать лишнего беспокойства.

— Не стоит переживать, дорогая! Это ничего не меняет, только прибавляет женщине возраст.

Опять Иден подумала о том, что так же говорила ее мать, и улыбнулась. Однако ее оптимистическое настроение не продлилось долго, ибо три корабля приближались к обманчивым кипрским берегам, где сильное течение присоединилось к неустанно дувшему ветру и повлекло их стремительным и опасным путем.

Была ночь. Закутанные в плащи пассажиры стояли на палубе и неустанно всматривались в темноту, пытаясь разглядеть очертания приближавшегося берега. Наверху сияли звезды, но облака и бледная луна, отбрасывавшая /на воду обманчивые тени, мешали различить, что впереди. Иден вместе с подругами стояла у поручней. Они вздрагивали, когда море обрушивало на корабль неожиданные удары воли, почти захлестывавших их ступни. Со всех сторон стремительно бурлила вода и доносились испуганные крики и приказы как с их корабля, так и с двух других галер, находившихся где-то к востоку от них. Самым ужасным в этом шуме было испуганное ржание лошадей, привязанных в стойлах в передней части бака.

— Я должна пойти к Балану. Если он разорвет веревки, его смоет за борт! — Иден вышла прежде, чем принцесса или Джоанна успели возразить. Она слышала позади их голоса, тонувшие в одном общем крике, пока она, хватаясь руками за стонущие поручни, медленно продвигалась вперед к качавшемуся носу корабля.

Было больно смотреть на испуганных лошадей. Они били копытами, ржали и рвались с привязи, которая удерживала их в безопасности. Иден увидела Балана, в диком испуге задравшего голову и молотившего по воздуху передними ногами, пытаясь одновременно удержаться на задних ногах и разорвать удерживавшие его веревки. Когда Иден шла вдоль рядов стойл, она неожиданно увидела огромную черную тень, которая, казалось, поднялась из воды рядом с их кораблем. Мгновение она нависала над ними как некий неизвестный призрак, порождая странные звуки, природу которых Иден не смогла определить, потом чудовищная тень исчезла, быстро погрузившись перед носом их судна, вспенив воду и подняв волны, неистово закачавшие корабль. А вслед за этим раздался тошнотворный звук — скрип и скрежет, нет — удар и треск и отчаянные крики многих голосов, когда соседний, обогнавший их корабль внезапно повис на острых зубьях торчавших из воды скал.

— Милосердное небо! Мы должны спасти их! — Крик достиг истерзанного уха Иден одновременно с налетевшим водяным валом.

— Свершится чудо, если мы сами спасемся! — проревел гребец, работая веслом с отчаянием человека, который не умеет плавать, но старается удержаться на воде.

— Мы не можем отвернуть от скал! Надо прыгать за борт или все будет кончено! — завопил испуганный голос где-то слева от нее.

Смятение на другом корабле было поистине страшно: охваченные ужасом, не получившие отпущение грехов, пассажиры проклинали судьбу или молились, их голоса тонули в пронзительном ржании лошадей. Иден неподвижно стояла у борта. Она не могла понять, то ли ее собственное тело бьет крупная дрожь, которую она не в силах была удержать, то ли корабль сотрясается всем своим корпусом. Она попыталась шагнуть к Балану, но была отброшена назад. Палуба скользила под ее ногами. Неожиданный сильнейший крен лишил ее опоры, поручни выскользнули из ее разжавшихся пальцев. На мгновение она увидела черные глубины воды, крутившейся и пенившейся под ней, а потом словно обрела крылья. Один удивительный, нереальный миг она парила над водой, подхваченная ветром, потом бушующая поверхность понеслась ей навстречу, она испытала едва осознанный страх от соприкосновения с ней и затем провалилась в черную бездну, бесконечную и милосердную.