Ее порочный лучший друг

Глава 8



Лейси

Бессонная ночь, ледяной душ и все равно кровь в жилах кипит, будто лавой.

Поцелуй с Олли был совершенством… и вопиющей ошибкой.

Каждый раз, когда я закрывала глаза, губы снова ныло от воспоминания о его прикосновении, а корни волос отзывались тупой болью — помнили, как он держал меня за них.

Он не пах вишневой колой, как я ожидала. Он пах хорошими моментами и дурными решениями. Его поцелуй поглотил меня целиком, даже во сне. Я чувствовала, как его язык скользит по моему соску, слышала его приглушенные стоны и это почти казалось реальным.

Я хотела этой фантазии — его руки на члене, зубов на моей коже.

Но это был всего лишь сон. А теперь утро, и пора вернуться в реальность — со сроками сдачи и профессором, которого мне предстоит соблазнить.

Я иду к нашему привычному месту у кирпичной стены рядом с художественным корпусом, ожидая увидеть Олли.

Но его нет.

Неприятный холодок скручивает живот. Пропустил пару из-за поцелуя?

Я сбежала из его квартиры рано утром, пока он спал — нужно было переодеться и прийти в себя, прежде чем мы поговорим. Не подумала, что ему тоже может понадобиться время всё осмыслить.

Вчера Олли просто хотел поддержать подругу, а я набросилась на него, будто голодная до секса идиотка.

А потом всю ночь мечтала о том, как он меня трогает.

Черт.

А если я стонала его имя во сне?

Не помню, чтобы прикасалась к себе, но горячие сны и липкие пальцы говорят сами за себя.

Наверное, он сейчас дома, репетирует речь в духе «ты замечательная, но я люблю тебя как друга».

Живот сводит от страха, но вдруг толпа редеет — и он идёт ко мне, уверенно, как будто весь кампус принадлежит ему. Все глаза устремлены на него.

А его — на меня.

— Привет.

— Привет.

Между нами сгущается молчание.

Ну вот, сейчас начнётся речь «дело не в тебе».

Но уголки его губ поднимаются.

— Весело провела вечер?

Я выдыхаю с облегчением. Его игривый тон мгновенно рушит все тревоги. Кажется, о моих снах он не догадался.

Я отвечаю ему тем же — легкой усмешкой.

— Так себе. Ничего особенного.

Он цокает языком и качает головой, но улыбка всё равно не сходит с его лица.

— Почему опоздал? — спрашиваю я.

— Заснул, — говорит он, опуская веки и глядя на меня из-под них. — Кровать была теплее обычного. Слишком уютная, чтобы вылезать.

Он подмигивает, взгляд скользит вниз — по моей кремовой блузке, по синей ткани юбки, чуть выше колен.

— Ты надела ее.

Я машинально приглаживаю ткань, будто убираю несуществующие ворсинки.

— Нормально смотрится?

— Не делай так.

— Что именно?

— Не сомневайся в себе, — отвечает он. — Можешь надеть огромный свитер и лыжные штаны — все равно будешь выглядеть так, что хочется тебя трахнуть.

Щеки вспыхивают от прямоты его комплимента. Он набрасывает руку мне на плечи, и мы вместе входим в аудиторию. Его близость мгновенно будит воспоминания о вчерашнем, и сердце предательски замирает — в ожидании того, чего больше не будет.

Потому что Олли — просто друг.

А мне пора соблазнять профессора.



Аудитория для семинара меньше, чем лекционный зал — парты и стулья выстроены рядами, и атмосфера здесь куда более интимная. Значит, шансов привлечь внимание профессора больше.

Я замечаю два свободных места в середине, но Олли направляется прямо к первым рядам.

Странно. Обычно он предпочитает не слишком заметные места. Я следую за ним и сажусь слева, раскладываю ноутбук и жду появления профессора Гибсона.

Пальцы Олли скользят по коже под воротом моей блузки, заставляя меня вздрогнуть.

— Что ты делаешь?

Я замираю, когда он расстегивает две верхние пуговицы, обнажая кружевную кромку лифчика.

— Помогаю тебе с миссией, — шепчет он.

Его рот почти касается моей шеи, дыхание горячей волной пробегает по коже, и я снова вижу — диван, губы, ночь. Друг. Только друг…

Шаги профессора возвращают меня в реальность. Отлично. Цель — соблазнить профессора Гибсона. Поцелуй с Олли был всего лишь исследованием.

Сегодня Гибсон выглядит моложе — то ли дело в идеально уложенных волосах и брюках, то ли в линиях татуировки, выглядывающих из-под закатанных рукавов рубашки.

Тату?

Писательница во мне восторженно потирает руки. У профессора, значит, есть теневая, «плохая» сторона? И смогу ли я её разбудить?

Нога под столом нервно подрагивает или это не нервы, а предвкушение? Я так близка к новому этапу — в жизни, в творчестве. Это волнительно, это сила. Так почему ладони потеют, а желудок скручивает узлом?

— Тебе не обязательно это делать, — шепчет Олли, его колено легко задевает моё. — Я уже проглотил столько спермы, что тебе хватит вдохновения на десяток книг.

Мне бы так легко вернуться к привычному — ждать его звонка и черпать вдохновение из чужих приключений. Но пора перестать жить историями Олли и начать писать собственную.

— Я все сделаю, — шепчу я.

Открываю пустой документ и начинаю набрасывать сцену, которая рождается прямо в голове.

Завязка: профессор стоит спиной к классу, готовит лекцию. Оборачивается и видит перед собой студентку с приоткрытыми коленями. Под юбкой — ничего.

— Блять, — стонет Олли у меня за спиной и оседает в кресле.

Его реакция подкидывает мне уверенности. Может, я и правда смогу написать что-то не унылое — что-то живое, свое.

— Доброе утро, — произносит профессор Гибсон, его взгляд скользит по аудитории, не задерживаясь ни на ком.

Напрасно я надеюсь на этот один, особенный взгляд — тот, с которого в книгах всё начинается. Это ведь реальность, а не сцена из романа.

— После прочтения заданий на неделю, — говорит профессор, — как вы думаете, почему жанр романтической прозы сегодня так популярен?

Тишина. Никто не спешит признаваться, что читал взахлеб и одновременно стонал под одеялом.

— Свобода, — вырывается у меня.

Все головы поворачиваются в мою сторону. И его тоже.

Ладони мгновенно покрываются холодным потом. Л. А. Райт пишет про пульсирующие члены на страницах, а вот в жизни Лейси — застенчивая, не занималась сексом годами и ненавидит внимание. Почему я не заткнулась?!

— Продолжайте, — говорит профессор, его серые глаза смотрят прямо на меня.

Что ж, миссия выполнена.

Я сглатываю и заставляю себя говорить, как героиня собственного романа:

— Художественная литература — это безопасное пространство. Она дает читателю возможность уйти в фантазию и удовлетворить свои желания, не рискуя ничем.

Профессор опирается на край стола, вытянув ноги, слушает внимательно. Его взгляд скользит вниз, к моим расстегнутым пуговицам. Быстро поднимается обратно.

Я выпрямляюсь.

— В книге читатель уже не сидит в офисе, не тонет в рутине. Он соблазнителен, желанен, берет то, чего хочет и получает оргазм от собственных пальцев, пока читает.

Аудитория вдыхает — все сразу.

Олли приглушенно стонет.

Профессор смотрит на меня, побелевшими пальцами сжимая край стола.

— Очень… проницательно, — наконец произносит он, прочищает горло. — Кто-нибудь еще хочет высказаться?

Я съеживаюсь, стараясь стать невидимой. Зачем, ну зачем Олли усадил меня на первый ряд? Зачем я вообще открыла рот? И как я могла подумать, что способна кого-то соблазнить?

— Блять, Лейси, — выдыхает Олли. — Хочешь, чтобы все парни вышли отсюда, согнувшись пополам?

Я медленно поворачиваю голову к нему.

— Что?

Он кивает в сторону кафедры, где профессор уже сел за стол.

— Он сидит не потому, что так удобнее.

— Думаешь, он… встал? — шепчу я, чувствуя, как щеки наливаются жаром.

Олли смотрит на мой открытый ворот.

— Уверен.

Мой взгляд скользит к его столу, где ткань джинсов, должно быть, натягивается на твердую линию. Он тоже возбужден?

Грудь наливается тяжестью.

Нет. Только не туда, Лейси.

Я сосредотачиваюсь на профессоре. Что там говорил Олли про флирт? Контакт глаз.

Как только он снова посмотрит на меня — я улыбнусь. Покажу, что заинтересована.

Проходит десять минут. Потом еще десять. Профессор смотрит куда угодно — только не на меня.

Кожа горит от стыда. Я выставила его на посмешище и себя тоже.

Глотая слезы, тянусь, чтобы застегнуть пуговицы.

— Что ты делаешь? — шепчет Олли.

— Перекращаю, пока окончательно себя не опозорила.

Если сегодня схожу в административный корпус, может, успею поменять предмет без штрафа. Профессор быстро забудет ту самую девицу, что сверкнула лифчиком и заговорила о самоудовлетворении посреди лекции.

Олли обхватывает мое запястье двумя пальцами и мягко отводит руку.

— Ты не останавливаешься.

Я качаю головой.

— Это была ошибка.

Соблазнять на бумаге я умею, а вот в жизни — нет.

— Ты справишься, — шепчет Олли. — Ты даже не представляешь, какая ты сексуальная.

Девчонка во мне хочет ему поверить, но реалистка знает: я не имею ни малейшего представления, что делаю, а он просто говорит то, что сказал бы любой друг, чтобы меня подбодрить.

Его брови сдвигаются в раздражении.

— Ты можешь получить всё, что захочешь. Нужно только решиться.

В его голосе слышится резкость. И эти слова снова… Чего хочу я…

Он кладет ладонь мне на колено и, не отводя взгляда, медленно скользит пальцами вниз — к подолу юбки, затем под него, подтягивая ткань все выше по моим бедрам.

Пульс подскакивает, и я с силой свожу ноги, зажимая его руку.

— Что ты творишь?

Я оглядываюсь по сторонам, но Олли выбрал место на первом ряду, и теперь никто, кроме профессора Гибсона, если он вообще снова посмотрит в мою сторону, не увидит, что происходит под столом.

— Помогаю тебе, — говорит он, постукивая по внутренней стороне моего бедра. — А теперь раздвинь.

Что он задумал?

Олли чувствует себя уверенно где угодно и в любой ситуации — от него можно ожидать чего угодно. Его мизинец медленно скользит выше по моей ноге. То, что он собирается сделать, куда неприличнее, чем все мои глупые слова вслух.

Но, кажется, мне уже все равно.

Каждое его прикосновение оставляет за собой искры, которые проникают под кожу, поднимаются по бедрам и вспыхивают сладким жаром где-то под клитором.

Медленно, дрожа, я раздвигаю ноги.

Мой беззастенчивый мучитель наклоняется ближе. Его дыхание касается шеи, горячей волной скользит под расстегнутые пуговицы рубашки и обвивает грудь, пока соски не твердеют, как камешки.

— Не обращай на меня внимания, — шепчет он.

Я едва не смеюсь от абсурдности этого приказа.

Пальцы Олли начинают грязно-сладкий танец по моей коже — легкими шагами поднимаются вверх по бедру, затем возвращаются к колену, чертя пьянящие круги.

— Когда я назову ваше имя, называйте номер, который выбрали для первого задания, — доносится голос профессора Гибсона. Но он звучит где-то далеко, приглушенный моим собственным частым, сбивчивым дыханием.

Имена звучат одно за другим, ответы следуют за ними, но мучительно медленные прикосновения Олли не прекращаются.

Если бы я писала эту сцену, пальцы любовника скользнули бы к краю ее белья, дразня, прежде чем отвести ткань в сторону и погрузиться в ее влажное тепло.

Неужели Олли действительно собирается это сделать?

— Олли Питерсон.

— М-м? — отзывается он лениво.

— Какой во… — голос профессора Гибсона запинается, когда его взгляд опускается и задерживается где-то под моей партой, — …вопрос вы выбрали?

Кожа скользит о кожу — мой мучитель вычерчивает медленную, соблазнительную восьмерку по внутренней стороне моего бедра, превращая меня из прилежной студентки в одержимую зависимую.

И я не хочу, чтобы он останавливался.

— Мне сложно выбрать между одним… — Олли прижимает палец к моим трусикам, — …или двумя.

Я сглатываю сдавленный вздох, когда он добавляет второй палец, усиливая давление.

От его прикосновений я вспыхиваю, как спичка. Вцепляюсь в край парты, пытаясь удержать хоть каплю самообладания и не сгореть дотла на глазах у всей аудитории.

Не верится, что он прикасается ко мне так.

Не верится, что я позволяю ему это… при всех.

Олли откидывается на спинку стула, небрежно постукивая по столу одной рукой — другой же остаётся мучительно близко к тому, чтобы войти в меня.

Не знаю, смотрит ли профессор в нашу сторону, но мне уже все равно.

Мне нужны его пальцы — чтобы он отодвинул в сторону мои трусики и снял ту ноющую боль, что сам же разжег.

— Секс… — профессор Гибсон давится словом. — Шесть. Номер шесть, пожалуй, будет интересен.

— Пусть будет шесть, — мурлычет Олли, губы изгибаются в хищной улыбке.

Профессор прочищает горло, красный, как вареный рак.

— Лейси Райт, — произносит он, обводя взглядом аудиторию.

Олли давит сильнее, прямо на тонкую ткань над моим клитором.

— Три, — выдыхаю я пискляво, чувствуя, как горячая, липкая влага вытекает из меня, пропитывая трусики и его пальцы.

Профессорские глаза распахиваются и встречаются с моими — полуприкрытыми, затуманенными.

Щелк.

Я вздрагиваю от резкого, неожиданного звука. Моргаю, прогоняя мутную пелену возбуждения, и замечаю, что ноутбук профессора захлопнут.

— У меня… встреча, — объявляет он громко, слишком громко. — Остальные пришлите выбранный вопрос по почте. Увидимся на следующей неделе.

Держа прямоугольное устройство низко перед собой, он стремительно покидает аудиторию.

Вопросы и растерянные реплики перекатываются от студента к студенту, но никто не упускает шанс уйти пораньше. Рюкзаки шуршат, стулья скрипят, и вскоре аудитория пустеет. Профессор ушел. Занятие окончено. Мне больше не нужно мое «крыло», но ни Олли, ни я не двигаемся.

Вчера, когда мы целовались, мы притворялись, будто это ради «исследования».

Но сейчас всё совсем иначе.

Его палец скользит к краю моих трусиков, ноготь едва царапает там, где ткань встречается с кожей. Я замираю, задержав дыхание.

Дверь открывается — в комнату начинают заходить студенты следующей группы, решившие занять места пораньше. Я напрягаюсь, а в глазах Олли вспыхивает что-то тёмное, грязное, прежде чем он медленно вытаскивает руку из-под моей юбки.

Я начинаю скучать по его прикосновениям в ту же секунду, как он отнимает руку, но не успеваю даже схватить свои вещи — он уже тянет меня за собой из здания, через лужайку кампуса, по узкой, почти безлюдной дорожке между двумя корпусами.

Он ведет меня в небольшой сад и прячет за деревом, вдали от посторонних глаз.

Снимает с моего плеча сумку, не отрывая взгляда, и аккуратно ставит ее на землю.

Сердце колотится в груди, когда его мышцы напрягаются от движения — сильные, уверенные, достаточно, чтобы прижать меня к стене своим телом.

Я упираюсь ладонями в кирпич, концентрируясь на холодной, шероховатой поверхности — это реальность, а не очередная фантазия, вылитая из моей головы на бумагу.

Олли кладет одну руку на стену рядом с моей головой, а другую медленно скользит под мою юбку.

Воздух застревает в легких, я забываю, как дышать, когда его кожа касается моей.

Он замирает. Ждет ли, что я скажу ему «остановись», напомню, что мы друзья и что это ошибка?

Я выдыхаю рвано и раздвигаю ноги.

Его ноздри раздуваются, и пальцы скользят выше, пока не находят край моих трусиков. Отводя резинку в сторону, он просовывает под неё два пальца и касается меня.

Обморок — это вообще реально? Потому что я вот-вот упаду.

Он водит пальцами по влажному входу, дразнящими, ленивыми движениями — кончики то скользят внутрь, то сразу отступают, не давая мне того, чего я так жажду.

Моя голова ударяется о кирпичную стену, когда я выгибаюсь, без слов показывая, чего хочу.

Он понимает безошибочно.

Два пальца раздвигают мои губы и в одном плавном движении входят в меня.

Ноги подкашиваются.

Олли хватает меня за бедро свободной рукой, удерживая, пока его пальцы намеренно медленно скользят внутрь и наружу.

— Ты такая, блять, узкая… — выдыхает он, облизывая губы и с трудом выравнивая дыхание. — Сколько прошло, а? Когда в последний раз тебя растягивал член?

— Слишком давно… — стону я.

Мои пальцы находят пуговицу на его джинсах, расстегивают ее и медленно стягивают молнию.

Все во мне кричит, что нужно остановиться: мы на улице, любой может пройти мимо, и вообще мы друзья… просто друзья.

Но его пальцы сгибаются, задевая то самое место, от которого все внутри плавится, превращаясь в тягучую, сладкую лень.

И все причины, почему мы не должны, исчезают. Главное, чтобы он не переставал касаться меня так.

Мои пальцы дрожат, когда я скольжу под резинку его трусов и впервые касаюсь его — горячего, твердого, живого.

Я слышала, как Олли рассказывал о своем члене, пересказывая истории своих похождений. Видела фото, даже наблюдала, как в видео он кончал густыми, длинными струями, но ничто не сравнится с шелковистым скольжением его напряженного члена в моей ладони.

Из груди срывается приглушенный смешок — от абсурдности происходящего. Никогда бы не подумала, что окажусь посреди дня, прижатая к кирпичной стене, с его пальцами во мне и его членом в своей руке.

Жар стягивает живот узлом, мышцы внутри дрожат, когда его член полностью заполняет мою ладонь. Я веду рукой вверх и вниз, скользя по нему, и из груди Олли вырывается низкий, хриплый стон прямо у моего уха.

Его пальцы находят мой клитор и нажимают — смех в горле тает, превращаясь в стон, и я растворяюсь в нем, теряя опору.

Мы движемся в унисон: моя ладонь все быстрее скользит по его члену, а его пальцы все настойчивее тянут меня к краю, пока головка не касается внутренней стороны моего бедра.

— Блять, Лейси… — его зубы царапают мою шею. — Я не планировал этого, когда прикоснулся к тебе.

— Знаю.

— Нам стоит остановиться.

— Стоит.

Его бедра подаются вперед, и твердая длина скользит вдоль моего бедра.

В воздухе между нами рождается низкий стон — его или мой, а может, наш общий.

— Мы же… проводим исследование, — шепчу я, едва находя в себе силы выдавить слова.

Он выдыхает короткий смешок, хриплый, с надрывом, прижимаясь губами к моей шее:

— Это ты называешь исследованием?

Я не уверена, что несу, но сказала бы что угодно, лишь бы он не переставал меня касаться.

— С видеозвонками, знаешь ли, далеко не уйдешь…

От воспоминания о том, как я смотрела, как он трахает другую, движения Олли становятся резче, целенаправленнее. Его бедра работают в ритме моей ладони, скользящей по его стволу, а набухшая головка ищет дорогу к моему жадному, пульсирующему бутону.

Я отодвигаю белье, и его плоть касается моего клитора — горячо, почти болезненно. Тело само выгибается ему навстречу, и он скользит ниже, задевая те самые два пальца, что соединяли нас.

Олли тяжело дышит у меня на шее, срывается на невнятное бормотание, потом вынимает пальцы и обхватывает член, направляя его к моему входу.

— Мы можем это сделать? — спрашивает он хрипло, но в его голосе слышится не вопрос, а мольба. — И при этом не разрушить нашу дружбу?

Я не знаю ответа, но останавливаться уже поздно. Если уйду сейчас — всю жизнь буду мучиться от того, чего так и не узнала. Я должна почувствовать, как это — скользить по его телу, разлетаться на кусочки на его стальном стволе…

— Всего один раз? — выдыхаю я.

С последствиями для собственного сердца разберусь потом.

Грудь Олли тяжело вздымается напротив моей, но он не двигается.

Отчаяние царапает изнутри. Услышал ли он дрожь в моем голосе? Я думаю о единственном обещании, которое могу дать, чтобы снять его страх и позволить нам взять то, что мы оба хотим.

— Обещаю, что не влюблюсь в тебя, — шепчу я.

Ложь жжет язык и грудь, но мне приходится превратить ее в правду.

Потому что Олли не влюбляется. А я никогда не смогу двинуться дальше, если буду всю жизнь гадать — а что если.

Он напрягается. Отступит ли он сейчас?

— Не останавливайся, прошу, — выдыхаю я, едва слышно.

Моя мольба вырывает его из мыслей, в которых он застрял. Он отступает на шаг и тянется к карману. Достает кошелек, потом маленький фольгированный пакетик — разрывает его и за секунды натягивает презерватив.

Я извиваюсь, стягивая трусики, и позволяю им упасть на покрытую листьями землю.

Олли хватает меня за бедра, приподнимает в воздух и, прижав к кирпичной стене, обвивает моими ногами свою талию. Его член упирается в мой вход.

— Ты уверена? — хрипло спрашивает он.

Будто я могла сказать «нет» сейчас, когда наконец так близка к тому, чтобы утонуть в своем запретном желании. Я двигаю бедрами вперед, пока он не скользит между моими губами.

— Заткнись и покажи, о чем я только слышала.

Глаза Олли темнеют до невозможного синего, и он резко двигается вперед, прижимая меня к кирпичной стене, вонзая свой член в меня.

Я не сразу понимаю, что стону, пока его ладонь не закрывает мне рот.

— Тсс…

Мне плевать, что нас могут увидеть. Все, на что я способна сейчас — это тонуть в волнах удовольствия, разрастающихся внутри. Я двигаю бедрами, требуя большего.

Он опускает лоб мне на плечо, горячее дыхание дрожит на коже шеи. Его пальцы вонзаются в мои бедра, удерживая на месте.

— Ты такая тугая. Слишком тугая. Блять… — срывается у него.

Я провожу ладонями по его плечам, зарываюсь в волосы, царапаю, будто оголенный провод, готовый вспыхнуть.

— Я так близко…

— Ты сводишь меня с ума, Лейси. Не двигайся, иначе я кончу раньше, чем ты успеешь, — хрипит он.

Он поднимает голову, и во взгляде — то же безумие, что клокочет во мне. Я хочу, чтобы он кончил, хочу видеть, как в его глазах гаснет сознание, когда он теряет контроль, но его пальцы лишь сжимаются сильнее, не позволяя мне пошевелиться.

Буря в его взгляде постепенно утихает — он снова берет себя в руки.

Не отводя глаз, он снова закрывает мне рот ладонью и медленно выходит из меня до самого конца. Я распахиваю глаза от этого мучительно сладкого движения, а когда он входит обратно — мир вокруг тонет в дымке.

Он повторяет это снова и снова — наши взгляды не отрываются друг от друга.

Медленные, выверенные движения — сладкая пытка, приближающая к разрядке каждым толчком и дразнящая каждым отступлением.

Но мне нужно больше.

Я хочу того жаркого, безумного траха, который он обещал. Хочу, чтобы он довел меня до сырого, пульсирующего желания, чтобы завтра, проснувшись, я чувствовала его внутри и мечтала о продолжении.

Я выгибаю бедра, и Олли понимает без слов. Он убирает ладонь с моего рта, обхватывает колени сзади и поднимает меня в воздух так, что мои ноги ложатся на его предплечья, раскрывая меня полностью.

Потом он трахает меня.

Его член безжалостно движется во мне — снова и снова, выталкивая нас всё ближе к вершине, пока мы не начинаем задыхаться и стонать, забыв о мире вокруг.

— Этого ты хотела? — выдыхает Олли, когда его твердые бедра со шлепком встречаются с моей кожей.

— Да… — простонав, отвечаю я.

Он снова и снова вбивает меня в кирпичную стену. Острые края царапают спину, но каждый его толчок ложится под таким идеальным углом, что боль превращается в наслаждение.

— Я почти.

Он прижимает рот к моему, целуя жадно, грубо, с тем же неистовым ритмом, что и его движения. Его язык вторгается, берет, требует. Этот поцелуй — не про «исследование». Он дикий, отчаянный, и за несколько секунд бросает меня за грань.

Олли стонет мне в плечо, его зубы скользят по коже, и все его тело вздрагивает.

Мои ногти вцепляются в его рубашку. Внутри все сжимается, дрожит, будто втягивая его глубже, пока я переживаю волны оргазма — долгие, ослепляющие, выматывающие. Его толчки становятся короче, прерывистее, и он кончает, пульсируя внутри меня, пока я будто выжимаю из него последнее дыхание.

Я обмякаю в его объятиях, едва в силах держать глаза открытыми.

Минуты — а может, часы — проходят, пока мы просто стоим, пытаясь отдышаться.

Мои веки дрожат, и я вижу, как мои ноги всё ещё свисают с его локтей. Между нами медленно стекает влага, и только ствол дерева скрывает нас от преподавателей и студентов, которые могут пройти мимо.

Неожиданно из горла срывается смешок.

— Ты, блядь, смеешься? — рычит Олли, его голос вибрирует у меня на шее, и от этого мое тело снова сжимается.

В ответ он сжимает мои бёдра — движение слишком чувственное, слишком нежное, слишком не «мы».

— Ничего не могу поделать, — смеюсь я, задыхаясь. — У меня ноги раздвинуты, ты прижал меня к стене, и твой член всё ещё во мне… Не совсем то, чего я ожидала от этого дня.

Он поднимает голову, и дикая искра в его глазах сменяется мягким, удовлетворённым теплом.

— Превратишь это в грязную историю для своих читателей? — спрашивает он, усмехаясь.

От его слов губы сами тянутся в улыбке. Впервые за долгое время я чувствую то самое уверенное, свободное «я», о котором писала годами. Я — главная героиня собственной жизни, и моя история только начинается.

— Еще как.