Ее порочный лучший друг

Глава 7



Олли

Лейси переступает с ноги на ногу, неловко стоя у дивана в моей студии — вместо того чтобы развалиться на нем, как делает обычно.

Я опираюсь на кухонную стойку, скрещиваю руки на груди и с любопытством наблюдаю, как она заправляет за ухо воображаемую прядь.

— Нервничаешь.

Голос выходит громче, чем я хотел, но ее тревожность меня сбивает с толку — и, черт подери, возбуждает.

Она втягивает подбородок в шею, отчего кожа на ней собирается в складки, качает головой и кривится.

— Нет, не нервничаю.

Я усмехаюсь.

— Ты до черта сексуальная зануда.

Щеки Лейси заливаются таким ярким румянцем, что даже тусклый свет квартиры не может его скрыть. Разворачиваясь к дивану, она задевает угловой столик — тот самый, что стоит там уже два года…

Ведет себя так, будто впервые в моем доме. Что с ней творится?

Наклоняется, чтобы поднять книгу, упавшую со стола.

Ткань облегает ее зад, как вторая кожа, а шов между ног разделяет ее на две пухлые половинки.

Жар вспыхивает у основания позвоночника, тяжелеет внизу живота. Член упирается в молнию — твердый, налитой. Стоит только спустить с нее штаны и приказать держаться за щиколотки.

Блять.

Блять.

Блять.

С каких пор я стал тем, кто вот-вот кончит в джинсы из-за лучшей подруги?

Может, Лейси потому и нервничает? Видит, как я стою с эрекцией?

Проклятье. Последнее, чего я хочу, — заставить её чувствовать себя неловко только потому, что мои яйца забыли: лучшие друзья не помогают им опустеть.

Я киваю в сторону комода:

— Я переоденусь.

Она выпрямляется, держа книгу в руках.

— Хорошая идея. Я тоже.

Лейси подходит к комоду и берет пижаму, которую держит у меня для ночевок.

Дарит мне застенчивую улыбку и ускользает в ванную.

Я смотрю вниз, на выпуклость под молнией.

— Запрещенная зона. Спокойно, мать твою.

Меняю джинсы на спортивные штаны, натягиваю самое длинное худи, чтобы прикрыть все лишнее. Провожу ладонями по лицу, делаю пару коротких пробежек на месте.

— Так. Сейчас ты просто помогаешь подруге добиться ее профессора и не кончаешь в штаны, как озабоченный подросток.

Дверь ванной открывается, и она выходит — в старых фланелевых штанах, таких тонких, что в свете лампы просвечивает кожа. Белая майка почти точь-в-точь как та, что она носила на кампусе, — от которой у любого мужика отвисла бы челюсть.

Не поздно ли начать молиться?

— Остались китайские?

Отвлекающий маневр. Идеально.

— Пельмени?

— Конечно. — Я подмигиваю ей. Даже если мы не ужинаем вместе, я всё равно заказываю её любимое.

Она расплывается в улыбке, садится на диван и хватает пульт и выглядит уже гораздо спокойнее.

Хорошо. Что бы ни было между нами, это надо прекратить. Я хочу, чтобы Лейси всегда могла быть собой рядом со мной.

Пар греет ладони, пока я протягиваю ей миску разогретой еды и бутылку пива, затем падаю рядом на диван.

Две миски, две бутылки, телевизор фоном — домашняя сцена, от которой нормального человека бы скрючило от страха перед обязательствами. Но мой член явно не из их числа. Провести вечер с моей любимой девчонкой — да хоть каждый день.

Она поднимает на меня глаза — большие, голубые, и улыбается так, что мне сбивает дыхание.

Профессор рухнет перед ней на колени, как только она попросит то, чего хочет.

Я сжимаю вилку слишком сильно.

— Так… когда начнется урок? — спрашивает она, ставя миску рядом с неоткрытым пивом и поворачиваясь ко мне.

Слишком уж воодушевленно. А виноват я: сказать ей, что ей нужно переспать с кем-нибудь, было чертовски глупо. Теперь мне придется смотреть, как какой-то придурок кладет на неё свои грязные руки.

Голод уступает место тупой ревности, бурлящей в животе. Отставив миску рядом с ее, я откидываюсь, позволяя подушкам поглотить тело. Так между нами хоть какое-то расстояние — а оно мне нужно, чтобы не потерять голову.

Сидеть ближе нельзя.

Я всё же закидываю руку ей на плечи и прижимаю к груди — на нас одежда, расстояние соблюдено.

— Звучит так, будто ты ждешь пошаговую инструкцию, как соблазнять, — говорю я, крутя между пальцев шелковистую прядь ее волос.

— А разве такой нет? — дразнит она, глядя на меня снизу вверх. Голова лежит у меня на бицепсе, и я вижу гладкую линию ее шеи. Не удержавшись, провожу пальцем по ключице — кожа податливая, мягкая, как шелк.

— В жизни все не так, как в твоих историях, — шепчу, едва касаясь губами ее лба. — У сюжета может быть план, но персонажи часто решают по-своему.

Кажется, ее дыхание дрогнуло?

— Я знаю.

Мой палец останавливается на пульсе в ее шее. Сердце бьется быстрее, дыхание становится коротким, и она явно старается это скрыть.

Я ее заставляю нервничать?

— Я часто застреваю в своих историях, — признается она, сглатывая. — Но не умею просто расслабиться и перестать думать.

— Когда кто-то тебе действительно нужен, все случится само, — говорю я. Картина, где Лейси свернувшись клубком лежит на диване с другим, с двумя пустыми мисками на столике, вызывает во мне звериное раздражение.

Она открывает заметки в телефоне и смотрит на меня с ожиданием.

— А до того? Есть практические советы?

Я прячу улыбку за ее волосами. До чего же она чертова зубрилка.

— Не надевай костюм.

Лейси Райт слишком хорошо умеет выглядеть сексуально и успешно.

— Надень то, в чем чувствуешь себя уверенно и спокойно.

Как вот сейчас, в этой долбаной пижаме.

Она делает первую запись, а я едва сдерживаю стон, представляя, как стягиваю с нее эти ветхие штаны и кладу ее ноги себе на плечи. Ее пальцы бы скользили по экрану, записывая, какая техника языка ей нравится больше.

Член пульсирует, болезненно налитый. Хочется дрочить — лучше бы ее ртом, широко раскрытым и послушным.

Тихий, прерывистый вдох заставляет меня поднять взгляд.

Не заметив, я рисую круги пальцем у основания ее груди. Мои пальцы замирают прямо под ключицей, почти касаясь ложбинки между грудей.

Жар накатывает волной, яйца сводит до боли. Я глотаю стон, мысленно осаживая своё распаленное тело.

— Думаю надеть завтра синюю юбку, — говорит она. — Как думаешь, профессору понравится?

Меня пронзает резкий инстинкт — дикий, собственнический. Желание и ревность вспыхивают, как удар молнии. Я хочу прижать Лейси к дивану, вытащить член и вымазать ее всю, пока она не пропитается мной до последней поры, чтобы каждый знал, чья она.

Моя.

Я сжимаю кулак в ее волосах слишком крепко, но остановиться не могу — в хватке есть какая-то дикая, неуправляемая жадность. Тяну, заставляя ее вскинуть голову и посмотреть на меня.

— Это не про профессора. Это про тебя. Тебе самой нравится твоя синяя юбка?

Она сглатывает, проводит языком по нижней губе — влажной, розовой, слишком соблазнительной.

Кивает.

Наши лица всего в нескольких сантиметрах, и я будто чувствую на языке вкус бурбона и апельсина от её коктейля.

Я ослабляю хватку, опускаю пальцы к основанию ее шеи, медленно разминаю, массирую.

Это все часть урока, внушаю себе.

— Тогда надень, к черту, эту юбку.

Ее губы размыкаются, дыхание сбивается, глаза скользят от моего рта к глазам.

— Ты пытаешься меня соблазнить?

Мои пальцы блуждают по ее шее, по основанию черепа, нащупывая точки, от которых ее веки дрожат.

— А похоже?

Она сглатывает.

— Да.

Плохая идея. Но мне уже плевать.

— Когда ты в последний раз целовалась?

Глаза расширяются.

— Давно.

Не с тех пор, как мы познакомились, это точно. Осознание того, что я — самое близкое к сексу, что у нее было за последние годы, распаляет во мне собственнический инстинкт, будто дикий зверь внутри вырывается наружу.

— Можешь делать сколько угодно заметок, но лучший способ изучить поцелуи… — сердце колотится, будто пытается пробить грудь, — …это целоваться.

Она облизывает губы, горло снова двигается, но дыхание у нее ровное. Не так уж ее и пугает моя идея. А может, она уже думала о том, каково это — поцеловать меня?

— Ты хочешь, чтобы мы поцеловались? — спрашивает она.

Я хочу большего, но мы приближаемся к опасной грани. Нужно взять себя в руки, пока не зашел слишком далеко. Я натягиваю привычную самодовольную улыбку — ту, что принадлежит другу Олли, а не этому одержимому, влюбленному идиоту.

— Ты же просила урок. Вот я и провожу.

Я ожидаю, что она рассмеется, легонько ударит меня в плечо или включит очередное бессмысленное реалити-шоу, но вместо этого она рушит мой мир.

— Хорошо.

Теперь очередь нервничать за мной.

— Может, стоит… ну, просто, чтобы вспомнить, как это. — Голос дрожит, но с каждой фразой становится увереннее, тогда как мой, наоборот, теряет уверенность.

Ее взгляд падает на мой рот. Я боюсь, что он опустится ниже и увидит, как бешено бьется сердце под свитшотом.

— В исследовательских целях, — заканчивает она.

Я не двигаюсь. Только смотрю, как ее пальцы касаются моего подбородка. Одно легкое движение и я пропал.

Я засовываю руку в ее волосы, сжимаю пряди, пока подбородок не приподнимается.

Вторая ладонь ложится ей на щеку, большой палец скользит по нижней губе, вытягивая ее из-под зубов. Мягкая. Влажная. Теплая.

— Один поцелуй, — шепчу я. — В исследовательских целях.

Потому что друзья помогают друзьям.

Мои губы зависают над ее. Я целовал так много раз, что сбился со счета; один лишний поцелуй ничего не изменит. Это всего лишь поцелуй.

Просто один… который вот-вот произойдет… с секунды на секунду.

Двигайся, Олли, черт побери.

Но не могу. Застыл. Удивлен, что это вообще происходит, и боюсь, что если губы соприкоснутся, я выдам ей все — каждую фантазию, каждое тайное желание, где в главной роли всегда была она.

Лейси касается моих губ, вырывая меня из ступора. Ее прикосновение — легкое, неуверенное, почти воздушное. Она будто изучает, скользя от одного уголка рта к другому. Губы едва касаются, но ток проходит по нервам, воспламеняя меня изнутри.

Лейси отстраняется, унося с собой весь мой воздух.

— Ну как? — спрашивает она.

Я не могу ни говорить, ни дышать.

Она хмурится, сжимается, отодвигается.

— Настолько плохо?

Плохо… да. Но не в том смысле. Меня трясет, как наркомана после первой дозы — хочу еще, и не знаю, как остановиться.

— Нормально, — выдавливаю я.

— Нормально. — В ее голосе поражение и досада. Желание обнять, защитить, утешить — встроено в меня на уровне инстинкта, но сейчас я не нахожу слов, которые не разрушили бы нашу дружбу.

Она вскидывает руки.

— Нормально — это не вариант.

Встает на колени рядом, берет мое лицо ладонями и прижимается ко мне снова.

Теперь это не робкий поцелуй, а горячий, настойчивый. Ее губы двигаются уверенно, язык осторожно касается края моих губ.

Я вдыхаю от неожиданности, и она пользуется этим — ее язык скользит внутрь. Разум орет «стой», но тело и желание творят свое.

Я хватаю ее за талию, прижимаюсь ближе, пока она не начинает отстраняться.

Я следую за ней, не в силах отпустить, жадно ища ее губы, мечтая повалить на спину, вжаться в нее, прижать к себе, двигаться, пока подо мной не останется одна только дрожь и влажное дыхание.

Она отстраняется, тяжело выдыхает и облизывает губы, пробуя мой вкус.

— А теперь? — спрашивает.

Я сжимаю подушку до белых костяшек. Я на грани, тело горит, яйца тугие, член ломит, а она смотрит на меня, как прилежная ученица, ожидающая оценки.

Никакого смущения. Ни следа растерянности.

— Хорошо, — сиплю я и хватаю бутылку. — Очень хорошо.

Допиваю пиво до дна, открываю ее и делаю еще пару больших глотков.

— Ты уверен? Я боялась, что переборщила с языком.

Я чуть не захлебываюсь, представив этот язык в другом месте.

— В самый раз. У тебя все получится.

— Отлично. Мне, пожалуй, пора. Надо выспаться, чтобы завтра применить твои советы на профессоре. — Она вскакивает, ищет сумку.

Меня выворачивает изнутри, грудь сжимается. Как она может вести себя так, будто ничего не случилось? Разве она ничего не почувствовала?

— Лейси, — зову я, но она занята — собирает вещи.

Надо бы отпустить. Принять душ, кончить, забыться и заснуть. Утром, может, станет легче.

Как я мог подумать, что одного поцелуя хватит?

Это была чертовски глупая идея. Но отпустить её я не могу.

— Лейси, — подхожу, пока она не убежала. — Уже полночь, ты в пижаме. Куда ты собралась, кроме кровати?

Она прижимает сумку и обувь к груди, щеки вспыхивают.

— В твою кровать? — она нервно смеется. — Ну конечно, в твою. Мы же всегда спим в твоей кровати. Почему бы и сейчас не спать в твоей кровати.

Я могу назвать девять твердых причин, почему не стоит. В буквальном смысле — твердых. И лучше бы нам быть не только в разных кроватях, но и на разных континентах.

Её смущение будит во мне странное, азартное чувство. Может, она не так уж равнодушна?

— Уверен, сможешь держать руки при себе, даже если и пыталась сожрать мой язык.

Лейси закатывает глаза.

— Я не пыталась сожрать твой язык.

Мы оба улыбаемся, напряжение спадает.

Я подхожу к кровати, откидываю одеяло с одного края, бросаю ей вызывающий взгляд. Втайне надеюсь, что она скажет мне лечь на диван, потому что рядом с ней я точно не усну.

Она роняет вещи, забирается под одеяло и устраивается на моей подушке, будто это ее место.

Откидывает одеяло с моей стороны.

Пожалуй, пора считать овец.



Три часа спустя я все еще не сплю.

Лейси ворочалась как минимум час, прежде чем наконец провалилась в беспокойный сон рядом со мной — рука перекинута через глаза, губы, словно сердечком, приоткрыты и равномерно выдыхают мягкий, сонный воздух.

Закрываю глаза. Секунды тянутся как часы, ночь превращается в бесконечный марафон за сном, который не приходит. Представляю овец, одна за другой перепрыгивающих через изгородь в пустом поле, но толку ноль.

С тихим стоном открываю глаза и смотрю на причину своей бессонницы.

Лейси выглядит как ангел — безмятежная, погруженная в свои сны, в то время как я лежу весь сведенный и измотанный своей мучительной реальностью.

Жар пульсирует в венах, член тяжело лежит на животе. Рука скользит под одеяло — пальцы обхватывают ствол поверх боксеров, просто чтобы устроиться поудобнее. Но вместо этого я начинаю двигаться.

Волна удовольствия поднимается от позвоночника, закручивается внизу живота и откатывается к яичкам густыми, медленными импульсами.

Бедра дергаются сами по себе.

Движение случайно стягивает одеяло с плеча Лейси, обнажая белую майку. В своем беспокойстве она перекрутила ткань, и одна грудь почти выскользнула наружу.

Из приоткрытой двери ванной льется мягкий желтоватый свет — его хватает, чтобы очертить розовый край соска. Никогда в жизни я не был так благодарен ее нелепому страху темноты и привычке спать при свете.

Холодный ночной воздух касается ее кожи, сосок напрягается и поднимается еще выше, проявляясь четче.

Я резко поднимаю взгляд к потолку. Считай овец, идиот.

Это невозможно. Даже овцы столпились у забора, будто ждут, чем все закончится.

Беззвучно смеюсь. Лейси бы оценила конфликт этой сцены — невыносимо сложный герой пытается играть благородного рыцаря, но при этом тайно надеется, что майка девушки сдвинется еще немного.

Я переворачиваюсь на бок, ближе к ее подушке, чтобы вдохнуть аромат ее шампуня — пионы и ваниль. В голове всплывает картинка: Лейси под душем, струи воды скользят по обнаженному телу, капают с напряженных сосков. Во рту собирается слюна от одной мысли о том, как ловлю каждую каплю языком, вода сладкая, как ее кожа.

Ладонь снова скользит к боксерам, обхватывая твердый, горячий член через ткань.

Закрываю глаза, позволяя фантазии разрастись. Вижу, как пар обвивает ее лицо, а большие голубые глаза смотрят вниз, прямо на меня. Она наблюдает, как я провожу языком по краю ее входа, пробуя ее вкус.

Рука движется быстрее, яйца поджимаются, готовые взорваться.

Мягкий вздох заставляет меня застыть. Я резко открываю глаза и осознаю, что лежу в постели, дрочу, представляя девушку, спящую рядом.

Какого черта ты творишь, Олли?

Вина должна была бы прожечь меня изнутри, но похоть накрывает сильнее — вязкая, непреодолимая.

С таким стояком уснуть невозможно.

Медленно стягиваю одеяло с ног и пытаюсь соскользнуть к краю кровати, но Лейси снова шевелится. Я бросаю взгляд — майка натянулась на груди так плотно, что сквозь ткань виднеется розоватый ореол соска. Едва заметное движение и он выскользнет наружу.

Лучший друг накрыл бы ее одеялом, заставил себя забыть о ломоте между ног и просто уснул. Но мое испорченное «я» остается лежать на кровати, затаив дыхание, и ждет.

Каждый ее вдох делает ткань еще туже, а секунды тянутся медленно, мучительно долго.

Не успев толком осознать, насколько это безумная идея, я осторожно беру ткань между пальцами и, стараясь не разбудить её, чуть тяну в сторону. Розовая кожа выскальзывает наружу — сосок тугой, как вишенка на мороженом, манящий и готовый к прикосновению.

Я сжимаю член в ладони, трусь о плотную ткань боксеров, и напряжение вместе с возбуждением прожигает всё изнутри. Он дергается, требуя большего, но расстояние от кровати до ванной кажется неприлично огромным — слишком далеко от этого розового искушения.

Не задумываясь, засовываю руку под резинку, сжимаю пальцами член.

Кожа ладони касается горячей, налитой твердостью плоти. Воздух со свистом вырывается сквозь зубы — облегчение и жар в одном. Я медленно двигаю рукой вверх-вниз, стараясь делать движения неглубокими, чтобы не раскачивать кровать.

От осознания того, что я творю, по телу пробегает острый разряд возбуждения. И где-то на грани сознания мелькает мысль: Лейси бы оценила такую сцену. Написала бы о ней, облизываясь, и достала бы свою любимую фиолетовую игрушку.

Это и есть то оправдание, за которое я хватаюсь, потому что остановиться не могу.

Что бы она сделала, если бы сейчас открыла глаза?

Писательница в ней превратила бы все это в текст ярче самой реальности, заставив мое тело откликнуться — как всегда бывает, когда я читаю ее сцены.

Мысль о том, что она может проснуться прямо сейчас и увидеть, как моя рука двигается на члене, пробивает по позвоночнику дрожью восторга.

Но следом подкрадывается страх — вдруг она не будет в восторге. Увидит во мне извращенца. И я потеряю ее.

Я должен остановиться.

Но, возможно, я больше никогда не окажусь так близко к ней.

Рано или поздно у нее появится кто-то, с кем она захочет провести больше одной ночи. А я? Останусь с этой жаждой, один, жалея, что не рискнул узнать, каково это — кончать, когда ее запах кружит голову, а мягкое тело — всего в нескольких сантиметрах.

С последствиями и виной разберусь потом.

Сдвигаю боксеры ниже, освобождая место для движений.

Сжимаю крепче, и каждый рывок вниз сжимает живот, вызывает дрожь в бедрах, приближая к падению.

Взгляд вновь возвращается к ее груди. С каждым вдохом Лейси сосок приближается к моим губам.

Или это я сам тянусь к нему?

Тело вздрагивает, когда понимаю — да, я. Мои губы всего в дыхании от ее кожи.

Рука замирает на члене, глаза поднимаются к ее лицу. Она спит — спокойно, безмятежно, не подозревая, в какого извращенного ублюдка превращается ее лучший друг.

И все же, вопреки здравому смыслу, я наклоняюсь ближе, затаиваю дыхание и касаюсь языком кончика ее соска. Теплая, упругая ягодка взрывается во рту сладостью, как самый запретный десерт.

В голове гремит тревога — я переступаю все границы дружбы и приличия, пользуясь доверием близкого человека. Но мой извращенный, грязный внутренний голос глушит ее, пока член дергается в руке, а яйца сжимаются, готовые лопнуть.

Я жадный ублюдок. И одного вкуса мне уже недостаточно.

Сжимая губами ее сосок, я втягиваю его в рот — мягко, чтобы не разбудить, но достаточно крепко, чтобы смятая кожа стала шелковистой на моем языке. Я посасываю и облизываю, скользя и толкаясь — мой член движется в кулаке так, будто вонзается в ее влажное, скользкое лоно.

Мои зубы слегка касаются края ее упругого соска, и Лейси стонет во сне, выгибая спину и сильнее вжимая грудь в мои губы.

Мягкий, едва слышный вздох срывается с её губ и будто молнией отзывается внизу живота, разгоняя жар по телу, ее реакция на мое прикосновение, как топливо для моего возбуждения. Мой член пульсирует, выдавая первую струю спермы мне в кулак. Я сдерживаю стон, сильнее посасывая ее сосок и обхватывая головку члена, собирая последние струйки липкой спермы.

Лейси снова вздыхает — медленнее, глубже.

Этот звук вырывает меня из сладостного оцепенения. Я отпускаю ее сосок и резко поднимаю взгляд к ее лицу. Она спит. Безмятежно, спокойно, не ведая, что у меня ладонь в сперме и на языке — запретный вкус ее тела.

Ее дыхание становится глубже, щеки розовеют. Одна рука медленно скользит с простыни к укрытой ткани соску — она лениво, сонно сжимает грудь.

Густая сперма просачивается между моими пальцами и капает на простыню. Я должен прибраться, но не могу оторвать взгляд от ее руки — она медленно спускается по животу, под одеяло, к самому центру между бедер.

Губы Лейси размыкаются в тихом стоне, и ее бедра начинают двигаться в медленном, равномерном ритме.

Блять…

Мое дыхание сбивается, и расслабленный член снова наливается. Я весь в липкой испари — влажный, грязный, неосторожный. Пальцы сжимаются крепче, и я начинаю двигаться, скользя по стволу собственным семенем, как смазкой.

Одеяло подрагивает там, где ее пальцы работают между бедер, и на лбу появляется легкая морщинка. Спина выгибается, обнаженный сосок блестит от моей слюны, а тугой бутон тянется вверх.

Он ищет мои губы?

Осознание того, что мой язык возбудил застенчивую Лейси настолько, что она мастурбирует во сне, швыряет меня на грань второго оргазма.

Прижав язык, я провожу им по тугой, горячей коже снова — жадно, будто хочу напиться ее вкуса.

Из ее рта вырывается приглушенный, хриплый вдох и это только подстегивает меня. Сжимая член в медленном ритме, я зажимаю ее сосок между зубами и тяну ровно настолько, чтобы украсть у нее дыхание и заставить бедра содрогнуться.

Любое чувство вины за то, что я прикасаюсь к ней тайком, растворяется, когда я вижу, как моя застенчивая соблазнительница тает под собственными пальцами.

Лейси, достигающая оргазма, — зрелище завораживающее: тело в румянце, а нижняя губа зажата между зубами.

Мой кулак скользит по члену в быстрых рывках, пока я снова не начинаю пульсировать — в такт Лейси. Я пытаюсь прикрыть головку, чтобы поймать первую струю, но пальцы слишком скользкие после прошлого оргазма. Горячие потоки липкого семени вырываются из меня и неожиданно падают на открытую полоску ее живота.

Вид того, как моя распущенность оскверняет ее безупречную кожу, швыряет новую волну удовольствия вверх по позвоночнику и наружу. На этот раз я целюсь осознанно, выплескивая последние капли на ее живот, оставляя кожу блестящей от той власти, что она имеет надо мной.

Часть меня жаждет, чтобы она открыла глаза и увидела то желание, которое невольно вырвала из меня. Я бы прошептал ей каждую грязную деталь, пока ее взгляд темнел и воображение рисовало сцены в красках. А потом она провела бы языком по моему члену и раздвинула бедра…

И на этом я был бы потерян навсегда.

Все тела, которых я касался раньше, — безликие тени, заменители единственной, которую я действительно хочу. Мгновения пустой разрядки ничто по сравнению с тем наслаждением, что я получаю, рассказывая Лейси каждую пошлую подробность, кормя ее развратное воображение.

И пусть я хочу настоящего — ее, живую, — наше «долго и счастливо» не совпадает.

Стоит лишь взглянуть на ее тексты, чтобы понять: ее мечта — идеально выстроенная история о принце и принцессе. А я… я хочу свою нежную принцессу, Лейси, вот такую — раскрасневшуюся от оргазма, в моей сперме, но вместе с тем мне нужен и принц, стоящий на коленях, готовый к жаждущей покорности.

Как бы сильно я этого ни хотел, такая жизнь — лишь фантазия.

Я наклоняюсь к ее животу и слизываю с кожи каждую каплю, стирая с ее тела все следы своей слабости. Ее дыхание сбивается, бедра приподнимаются навстречу.

Мне стоит огромных усилий оторваться от нее, подняться с кровати и отойти.

Пора убрать руку от члена и стать самым чертовым идеальным другом-помощником на свете.

Потому что единственная девушка, которая мне нужна, должна получить все, чего хочет, даже если это не я.