Ее порочный лучший друг

Глава 1



Лейси

Открытый документ. Пустая страница. Худшее, что может случиться с писателем.

Вот тебе и «новая история до начала занятий».

Я откидываюсь к шершавому стволу дерева. Обычно эти раскидистые ветви вдохновляют, помогают нырнуть в выдуманный мир, но сегодня сучки будто нарочно упираются мне в спину.

Спокойно, Лейси. Всего лишь легкий писательский ступор.

На планшете раздаётся сигнал, и внизу экрана вспыхивает уведомление. Имя Жизель, как дурное предзнаменование, стоит первым в списке писем. По венам пробегает то ли предвкушение, то ли тревога. Хороший ли знак, когда редактор отвечает через три часа после получения рукописи?

Я открываю письмо и читаю первую строчку.

Что это было?

Морщусь. Плохой знак, похоже.

Я немного запуталась. Романы должны вдохновлять, будоражить… заставлять искать свежие трусики. А это… Я не смогла дочитать даже до второй главы. Люблю тебя, подруга, но это была смертельная скука. Что случилось?

Я захлопываю ноутбук и сжимаю глаза, но её беспощадно честные слова пульсируют в темноте — будто выжжены на сетчатке… или на душе. Лейси Райт — студентка днём, и «скучная до зевоты» романистка ночью. Идеальный лозунг, чтобы похоронить карьеру.

Что случилось?

Олли. Вот что.

С его самоуверенной ухмылкой и грязным ртом. Было лишь вопросом времени, когда безобидная симпатия превратится в навязчивую идею, а каждая сцена — в фантазию, которую я никогда не смогу воплотить. Потому что мы просто друзья.

Жизель права. Эта рукопись — провал. Это первый роман, который я написала, стараясь не видеть в герое Олли.

Что-то вибрирует у бедра. Я достаю телефон.

Олли.

Сердце бьётся так сильно, что кажется — вот-вот пробьёт грудь. Хотя с Олли… ну, с ним все доходят до финиша.

Осторожно, Лейси.

Я выключаю свою «порочную писательницу», подношу телефон к уху и стараюсь говорить ровно:

— Олли.

— Спроси, проглотил ли он.

Низкий, хриплый голос пробирает меня до самого низа живота. Я едва не стону и зажмуриваюсь, чтобы не представить себя на коленях перед ним.

Выдыхаю, стараясь дышать ровно:

— Значит, вечер удался?

— Очень, очень удался, моя милая Лейси.

Его прозвище звучит как ласка, скользя по коже.

Друзья. Просто друзья.

Тень падает на мои колени. Я поднимаю взгляд и вот он стоит надо мной, солнце за спиной превращает его в сияющего, почти божественного, нет, дьявольски красивого, мужчину. Неудивительно, что он стал моим музой задолго до того, как мы познакомились.

Он поднимает тёмную бровь, уголки губ растягиваются в медленной, знойной улыбке:

— Нравится, что видишь?

Живот сжимается — ответ очевиден.

И ладно бы он не знал, какой он красавчик. Но Олли знает.

— Сложно что-то рассмотреть, когда рядом с твоей головой ничего не помещается.

— Тебе бы стоило увидеть другой размер.

Температура тела подскакивает градусов на десять. Он флиртует со всеми. Это ничего не значит.

Я закатываю глаза, чтобы согнать жар с щек, и начинаю собирать вещи. Поднимаю руку — он, не раздумывая, тянет меня на ноги. Мы оказываемся опасно близко. Я чувствую запах вишнёвой колы на его дыхании — тот самый, с которого всё началось, в первый день лекций, когда он сидел впереди с банкой в руке.

С тех пор мне не даёт покоя вопрос: на вкус он такой же сладкий?

— Привет.

— Привет.

Олли кладёт руку мне на плечи лёгко, почти не касаясь. Я должна утонуть под его весом, но наоборот, будто вырастаю.

— Ты разве не на смене сегодня? — спрашиваю, пока мы идём по кампусу к моему дому.

— Да, — его губы касаются моего уха. — Но я хотел увидеть твоё лицо.

Живот делает кульбит. Мой глупый мозг уже рисует сцены, которые никогда не случатся.

— Какой сюжет прокручивает твой грязный разум? — Он склоняется ближе.

Я чувствую, как пылают щёки.

— Ты краснеешь слишком легко, — смеётся он. — Для девушки, которая зарабатывает тем, что пишет о траханье.

— Я пишу про любовь, — огрызаюсь. — А постельные сцены — необходимая часть.

— Самая лучшая часть, — его взгляд становится тёмным и ленивым, как у киноактёра, привыкшего к поклонницам.

Я оборачиваюсь, проверяя, не слышит ли кто-то наш разговор.

Он целует меня в макушку, хрипло смеётся:

— Ты чертовски милая.

Хотелось бы возразить, но мой пустой любовный опыт говорит сам за себя. Я написала больше двадцати горячих романов, но при слове «секс» всё ещё краснею, как девственница.

У Олли, в отличие от меня, личная жизнь бурлит и он щедро делится подробностями, ещё и в красках.

Я наблюдала за ним издалека весь первый семестр, стеснялась подойти, но не могла отвести глаз. Парни никогда не входили в мои планы: нужно было учиться, работать, копить на выпуск. Но Олли стал исключением, от которого невозможно отказаться.

Однажды между парами я пыталась закончить главу и заметила, что кто-то читает через плечо. Олли. Он застал меня за написанием сцены, от которой и у героини, и у читателя перехватывает дыхание.

Я чуть не умерла от стыда. А он просто усмехнулся и начал рассказывать мне свои эротические истории, такие откровенные, что щеки вспыхивали, а пальцы сами тянулись к клавиатуре.

В ту же ночь я дописала весь роман. С тех пор мы неразлучны.

Олли стал моей музой. Каждая строчка, каждая сцена — это смесь моего воображения и его бесконечного опыта. И именно так мои книги впервые стали по-настоящему горячими.

До встречи с Олли я писала вполне приличные романы. Но после… после его признаний, которые я щедро приукрашивала, мои тексты стали продаваться так, что я смогла бросить две подработки и жить на писательский доход, оплачивая учебу.

Два года всё шло отлично. Я закопала свою влюблённость под уютной маской дружбы — пока пару месяцев назад Олли не рассказал, что переспал с двумя людьми за ночь.

Я всегда знала, что он уверенно относится к своей сексуальности, но трое в одной постели — это уже другой уровень. Любопытство вспыхнуло во мне, стоило представить себе ту сцену. И вот моя тайная симпатия снова расцвела во всей красе.

Единственный способ избавиться от этого — перестать видеть Олли в своих героях. Но как, чёрт возьми, писать без этого вдохновения и не скатиться обратно в скуку?

— Я знаю этот взгляд. Что сказала Жизель?

Он слишком легко читает меня.

— Ей не понравился новый вариант, — признаюсь я. — Может, пора сменить жанр. Попробовать женскую прозу.

Без пошлостей. Без соблазнов. Без мысленных картинок, где Олли медленно расстёгивает ширинку и шепчет мне «назови меня папочкой»…

— О чем ты вообще? — Олли смотрит на меня, как будто я предложила продать душу дьяволу. — Ты не меняешь жанр.

Я моргаю, ошарашенная его вспышкой.

— Тебе не надоело рассказывать мне о всех своих… внеклассных развлечениях? — спрашиваю. Вопрос больше похож на мольбу: если он скажет «да», всё станет проще.

— Да ни хрена, — бормочет он. — Друзья помогают друзьям. А если помощь включает… опустошение моих яиц, я только «за».

В мозгу тут же вспыхивает картинка, как Олли «опустошает» себя на моё лицо, и по венам проходит горячая дрожь. Он совсем не облегчает мне жизнь.

Я выскальзываю из-под его руки и поворачиваюсь лицом к нему:

— Мне нужно зарабатывать писательством. А чтобы писать о чём-то, я должна знать, о чём пишу.

Он хмурится, не улавливая суть. Честно? Я и сама нет.

Надо было придумать отговорку заранее, а не говорить правду.

— Секс, — вырывается из меня слишком громко, так что несколько человек оборачиваются.

Олли прищуривается, и в голосе появляется знакомая ленца:

— Играешь в стыдливую девственницу? Твой мозг слишком развращён, чтобы не знать, как ощущается член.

— Нет, конечно, — выдыхаю. Хотя парочка неловких опытов вряд ли делает меня эксперткой. — Я просто… недостаточно знаю о сексе. Вот и всё. Поэтому — женская проза. Я женщина, пишу прозу, что тут сложного?

Всё что угодно, лишь бы не хотеть невозможного.

Он кладёт ладони мне на плечи, мягко массируя напряжённые мышцы, потом проводит ими вверх — к шее.

— Думаю, дело не в смене жанра, — тихо говорит он. — А в том, что ты боишься признаться, чего хочешь на самом деле.

Живот сжимается от паники.

— И чего же я хочу, Фрейд?

Его взгляд темнеет, опускается к моим губам.

— Писать о сексе тебе уже мало, — шепчет он. Наклоняется ближе, его дыхание скользит по моему уху, и тело покрывается мурашками. — Ты хочешь грязный, бесстыдный трах, чтобы пальцы сводило, а киска плакала от удовольствия.

Его слова текут по венам, как расплавленный мёд. Я едва не задыхаюсь. — Мои пальцы и так вполне счастливы, — бормочу я. — А с остальным я… справляюсь дома.

Он расплывается в широкой, чертовски довольной улыбке. И я понимаю, что только что призналась, что мастурбирую. Я кашляю и отступаю на шаг, вырываясь из его орбиты.

— Мне не нужен секс. Мне нужен новый жанр.

— Ты убиваешь меня, Лейси, — простонал он. — Ты пишешь о сексе, как человек, который его жаждет. Тебе нужен кто-то просто без обязательств. Такой, чтобы вдохновение вернулось.

От одной мысли о случайной связи меня бросает в холод.

— Я… слишком занята.

Слишком занята, чтобы разрушить дружбу.

Он делает шаг ближе, его губы почти касаются моих. Дыхание с ароматом вишнёвой колы обжигает мне рот.

— Слишком занята, чтобы кончить не на свои пальцы?

Я глотаю воздух, пытаясь не дрогнуть. Ни звука. Только кивок.

Мы стоим молча, и я всеми силами стараюсь не смотреть на его губы. Два года дружбы, а моё сердце до сих пор бьётся, будто он сейчас поцелует меня.

Он прикусывает нижнюю губу, пряча улыбку, и отступает, пятясь.

— Возьми трубку сегодня вечером.

Я должна бы отказать, но мой мазохистский организм уже гудит от ожидания.

— Зачем?

Он качает головой, разворачивается и убегает трусцой.

— Просто возьми.

— Олли! — окликаю я, прежде чем успеваю себя остановить.

Он оборачивается.

— А?

— Ну… он… проглотил? — напоминаю я о начале разговора.

Он подмигивает, губы искривляются в нахальной ухмылке.

— До последней капли.