Его самая темная страсть

Глава 1

Софи подняла воротник пальто, наблюдая, как грузчики покидают крыльцо ее нового дома.

Дом.

Это было не совсем подходящее слово для описания этого места. Скорее, убежище, где она могла изолироваться и найти способ залечить многочисленные раны, которые получила за последние пять лет. Это был причудливый деревенский домик в лесу, вдали от города и пригорода, в которых она прожила большую часть своей жизни, но она сделает все возможное, чтобы сделать его своим домом.

Один из работников направился к грузовику, в то время как другой подошел к Софи с планшетом в левой руке. Она боролась с желанием отступить назад, опустить глаза и стать как можно незаметнее. Сделав глубокий вдох, она успокоилась.

Не все они плохие. Не все они такие, как он.

Она перевела дыхание, заставила себя посмотреть мужчине в глаза и улыбнулась в ответ.

— Последний штрих! — сказал он, протягивая ей планшет. — Осталась только подпись, и мы отправимся в путь.

Софи взяла планшет и посмотрела акт выполненных работ, прежде чем поставить свою подпись внизу. Услуги были оплачены, и все выглядело правильно. Она вернула его грузчику.

— Спасибо вам, особенно за то, что проделали весь этот путь сюда. Я знаю, что дорога труднодоступная. Не могу представить, как вам удалось доехать на грузовике в целости и сохранности.

— Бывало и хуже, да и босс платит нам почасово. Это значит, что мы можем потратить время на то, чтобы быть особенно осторожными, — его улыбка была теплой и дружелюбной. — Ваши вещи целы, и это то, что действительно имеет значение.

— Отлично, — она сунула руку в карман пальто, вытащила пару сложенных банкнот и протянула их ему. — Еще раз спасибо, правда.

Он сунул блокнот под мышку и принял чаевые.

— Вау, спасибо. Надеюсь, вам понравится новое место, — он отступил назад и огляделся вокруг. — Здесь определенно красиво. Хорошего дня, мисс Дэвис.

Пересекая подъездную дорожку, он забрался в кабину грузовика со стороны пассажира, чтобы присоединиться к своему спутнику. Двигатель заурчал, когда он захлопнул дверцу. Резкий звук прорезал тишину безмятежного леса, и грузовик быстро тронулся в путь, подпрыгивая на грунтовой дороге в направлении старого шоссе в полумиле отсюда. Софи оставалась на месте, до тех пор, пока грузовик не скрылся из виду между деревьями.

Она окинула взглядом окружающие деревья. Их яркая красная, оранжевая и желтая листва шелестела на ветру, который посылал сорванные листья в ленивое, кувыркающееся путешествие к земле.

— Вот и все, — сказала она со вздохом.

Теперь Софи была по-настоящему одна, у черта на куличках. Большинство людей сочли бы ее безумной, из-за того, что она дошла до такой крайности, но она нуждалась в тишине и покое, нуждалась в убежище, в котором смогла бы исцелиться и вернуться к своей жизни, не живя в постоянной тени страха.

Она повернулась к дому. Это был небольшой одноэтажный бревенчатый домик с сетчатой дверью и крытым крыльцом — сооружение, которое не показалось бы необычным сто или двести лет назад. Здесь было много окон, пропускающих естественный свет и позволяющих любоваться окружающим лесом, и она не могла сдержать волнения при мысли о том, что впервые воспользуется дровяной печью. Звук и запах потрескивающего камина были желанным утешением. На крыльце стояла полка со спиленными дровами, но она не думала, что их хватит больше чем на несколько недель. Скоро ей придется нарубить еще.

Софи нахмурилась, ей не хотелось выполнять подобную работу для удовлетворения своих потребностей, она не задумывалась об этом до переезда сюда. Не было возможности. Ей понадобится время, чтобы привыкнуть к этому месту и образу жизни, который она выбрала. Но, в конце концов, она придет в норму. Новую норму.

Поскольку она прибыла чуть раньше грузовика, то не смогла как следует рассмотреть домик. Она обошла здание с правой стороны, оказавшись в тени, где воздух был прохладнее. Земля была устлана ковром осенних цветов, а в двадцати-тридцати футах от внешней стены росли небольшие деревья. Из-под опавшей листвы торчало несколько больших темных камней, многие из которых поросли зеленым, пушистым мхом.

Волосы на затылке встали дыбом. Софи высунула язык, чтобы облизать внезапно пересохшие губы, и осмотрела местность.

Это чувство — ощущение, что за ней наблюдают, стало для нее неприятно знакомым с тех пор, как она, наконец, рассталась с Тайлером. Признание своей паранойи ничуть не уменьшило ее последствий. Она постоянно ожидала, что Тайлер найдет ее, заявит о своей любви и пообещает, что все наладится. Расскажет, как ему жаль и что он будет лучшим мужчиной для нее, мужчиной, которого она заслуживает.

Но слова Тайлера были пустыми. Всегда были и всегда будут. В глубине души он верил, что уже был тем мужчиной, которого она заслуживала, потому что Софи всегда нуждалась в одном — чтобы ее поставили на место. Она была его, и это никогда не изменится. Он никогда не изменится.

Ее беспокойство только возросло за две недели, прошедшие с тех пор, как его выпустили из тюрьмы. У нее было шесть месяцев свободы, чтобы устроить все так, чтобы он не смог найти ее, когда выйдет. Вначале это казалось достаточным сроком, но как только начались судебные процессы, она поняла, что шесть месяцев — это ничто. Теперь он на свободе, а их развод все еще не завершен, и она знала, что он будет искать ее. Какой толк от судебного запрета, который она получила против него? Если его никогда не останавливали ее мольбы, слезы, синяки и кровь, то почему ему должен был помешать листок бумаги?

Ощущение, что за ней наблюдают, сохранялось, но это было… по-другому. Казалось, это не вызвало той паники, которую она обычно испытывала. И она отмахнулась от этого ощущения. Здесь не было никого, кроме нее, если за ней и наблюдали, то, вероятно, это было дикое животное, спрятавшееся где-нибудь в кустах.

Софи направилась к задней части дома. Ее окна вели к ванной и спальне, и она отметила, что в первой не было матового стекла, к которому она привыкла; несмотря на удаленность дома, рано или поздно ей придется что-то с этим сделать. Перейдя на другую сторону она вскрикнула от волнения.

У стены стоял небольшой навес, под которым громоздились штабеля аккуратно сложенных дров. Здесь, должно быть, их были сотни. Значит, теперь ей не о чем беспокоиться, пока она будет привыкать к новому месту. Похоже, прошлый владелец, хорошо следил за запасами древесины. Со слов подруги Софи, Кейт, это место обычно арендовали охотники, в основном, зимой или осенью.

Софи достала из кармана мобильный и нахмурилась. Сигнала не было. Это только подтверждало то, насколько далеко она была от той жизни, которую знала; сотовая связь — одна из тех вещей, которые воспринимаются как должное, пока не исчезает. Ей придется позвонить Кейт, завтра, когда она поедет в город за продуктами. Кейт нужно знать, что Софи добралась в целости и сохранности.

Вернувшись к своей машине, она открыла багажник и достала чемодан, на котором жила последние пару недель. Все время после освобождения Тайлера она провела в отеле, ожидая закрытия сделки по покупке коттеджа Кейт. Как только сделка была заключена, Софи незамедлительно переехала, договорившись с грузчиками и коммунальными службами с помощью Кейт. Электричество включили этим утром, а интернет должны были подключить на следующий день, со стационарным телефоном придется подождать почти две недели, телефонной компании нужно найти кого-нибудь, кто подключит его.

Пока она будет довольствоваться тем, что у нее есть. Закрыв багажник, она подошла к пассажирской двери и открыла бардачок, вытащив оттуда револьвер в кобуре. Пистолет был тяжелым, тяжелее, чем казался раньше, но это тяжесть была приятной.

Я не собираюсь снова становиться жертвой.

Сунув револьвер в карман пальто, она вышла на крыльцо и поднялась по ступенькам, таща за собой чемодан. Петли сетчатой двери скрипнули, когда она потянула ее на себя. Придержав ногой, она взялась за ручку внутренней двери и вошла в свой дом.

Снаружи все пахло насыщенно и живо, землисто и натурально. В домике аромат дерева был более утонченным, и Софи наслаждалась этим запахом. Это был успокаивающий аромат, идеальный для того места, где она намеревалась восстановиться.

Слева от нее находилась небольшая кухня. Вдоль дальней стены тянулась грубая каменная стойка, а над и под ней — потрепанные деревянные шкафчики. Солнечный свет проникал внутрь через большое окно над раковиной. Гостиная находилась справа, являясь частью того же открытого пространства, что и кухня. Дровяная печь стояла в самом дальнем углу, на каменной платформе, стены за которой были украшены каменной кладкой. Она поставила маленький письменный стол у бокового окна, выходящего в лес, а диван и телевизор расположила так, чтобы она могла смотреть на крыльцо. Диван стоило бы разместить у печки, чтобы наслаждаться ее теплом, но ей была невыносима мысль о том, что она окажется спиной к двери и ко всем окнам одновременно.

От одной мысли об этом она почувствовала себя в опасности, ей нужно было иметь в поле зрения улицу — путь к спасению.

Ее книжный шкаф стоял сбоку от письменного стола, а вдоль стены между ним и дровяной печью были сложены картонные коробки. В которых была большая часть ее пожитков, не считая мебели, уже расставленной по местам. Распаковка не займет много времени, и она знала, что дом все еще будет выглядеть несколько пустым, когда она закончит. Но надеялась исправить это со временем. Устроившись, она планировала посетить несколько антикварных магазинов и блошиных рынков в окрестных городах, чтобы найти какие-нибудь безделушки и предметы декора, которые придадут этому домику ощущение обжитости и сделают своим.

Прямо перед ней были три двери: ванная — слева, спальня — справа и бельевой шкаф между ними. Домик был маленьким, но это было все, что ей нужно.

Она подошла к письменному столу, положила на него телефон и убрала револьвер в средний ящик. Сбросив пальто, она повесила его на спинку стула и прошла в спальню.

Грузчики уже установили ей кровать, простой металлический каркас с изголовьем из кованого железа, пружинным блоком и двуспальным матрасом. Металлическое изделие имело замысловатый дизайн, она поняла, что должна заполучить его, как только увидела в комиссионном магазине. Она ни за что не оставила бы кровать, которую делила с Тайлером. Та хранила слишком много воспоминаний.

Софи сделала еще один глубокий вдох, закрыла глаза и медленно выдохнула, отбрасывая эти мрачные воспоминания.

— Новый дом. Новая жизнь. Я разберусь с этим.

Открыв глаза, она положила чемодан на кровать и начала распаковывать вещи. Софи повесила кое-что из одежды в шкаф, но большую часть убрала в маленький комод с четырьмя выдвижными ящиками, стоявший у стены напротив изножья кровати. В своем старом доме она хранила все в огромном встроенном шкафу, который был до краев забит яркими нарядами и обувью. Теперь же могла поместить всю одежду в один чемодан. Она обнаружила, что не скучает ни по простору, ни по изобилию одежды. Ведь сохранила только то, в чем ей было удобно, как и должно было быть с самого начала.

Она вернулась в гостиную, нашла коробку с постельным бельем, застелила кровать и распаковала оставшиеся. Аккуратно расставила туалетные принадлежности, столовые приборы, тарелки, кастрюли и сковородки по новым местам. Гвозди, разбросанные по стенам, вполне годились для того, чтобы повесить несколько картин в рамках, которые у нее были. Остановилась, чтобы рассмотреть одну из фотографий, сделанную на Пасху, когда Софи было около десяти лет. Она была в пастельно-зеленом платье, белых кружевных перчатках и балетках на плоской подошве в сопровождении улыбающихся родителей. В то утро мама сделала Софи прическу, завив ее и собрав закрученные в спираль пряди в неряшливый красивый пучок. Софи всегда нравилось, когда мама укладывала ей волосы.

Со слезами на глазах она прижала кончик пальца к стеклу и провела им по фотографии матери с отцом. Прошло шесть лет с момента их смерти. Несмотря на это, ей часто было трудно поверить, что их больше нет. Время от времени она ловила себя на мысли о том, что думает навестить их на воскресном ужине, как делала это каждые выходные с тех пор, как переехала из их дома в колледж. Напоминание о том, что их больше нет, что никогда больше не будет воскресного ужина с ними, всегда сильно ранило ее.

С мягкой, грустной улыбкой Софи отвернулась от фотографий.

Опустившись на колени перед шкафом, она придвинула коробку с книгами поближе и переставила их на полки. Ее коллекция значительно сократилась с момента своего расцвета, Тайлер выбросил большую часть ее книг за эти годы, посчитав их мусором. Это было все, что ей удалось сохранить, — несколько любимых книг и романы, которые она написала сама.

Она дотронулась до обложки одного из них, проведя пальцем по жирным белым буквам своего имени — Джозефин Дэвис. Тайлеру не нравилось, что она продолжала использовать свою девичью фамилию в тех немногих романах, которые написала после их свадьбы.

Она была вынуждена так долго отказываться от своей мечты…

Ее кожу покалывало, а волосы на руках встали дыбом. Повернув голову, Софи посмотрела в окно. Лес был тихим и безмятежным в заходящем солнечном свете. Она прищурилась, внимательно изучая все, что попадало в поле зрения, но не смогла разглядеть ни человека, ни зверя среди деревьев.

Так почему же мне кажется, что кто-то снова наблюдает за мной?

Это из-за него. Тайлер. Он сделал ее такой, заставил Софи бояться собственной проклятой тени.

Прижав книгу к груди, она сжала ее до боли в пальцах. Почему она никогда не позволяла себе злиться на него раньше? Софи больше не позволит ему контролировать ее. Она вернет свою жизнь обратно, вернет все обратно.



Круус, оставаясь в темноте под навесом, подошел ближе к хижине. Он струился по покрытой листьями земле и шептал сквозь ветви и стебли подлеска, мягко шелестя растительностью. Окружающие тени взывали к нему, они умоляли его избавиться от притворства, в которое он превратился, рассеяться, затеряться в их успокаивающих объятиях и стать с ними единым целым. Как всегда, он отмахнулся от их призывов.

Его голод был сильнее соблазна недостижимого забвения.

Смертная женщина стояла в спальне, поправляя постель. Круус задержался за пределами света, льющегося из окна, не желая отводить взгляд от человека. Знакомые запахи его леса — гниющих листьев, влажной земли, сотен различных растений и деревьев, были приглушены с тех пор, как он был проклят, но он ясно почувствовал запах человека, когда она была снаружи ранее этим днем. Лаванда и ваниль. Ее сладкий аромат задержался в его ощущениях, еще больше разжигая голод.

Она выглядела и пахла восхитительно.

И жизненная сила, которую она излучала, сводила с ума. Он чувствовал ее даже сейчас, и ему страстно хотелось попробовать ее. Он хотел втянуть это в себя и заполнить пустоту, оставленную внутри темным колдовством королевы фейри.

Хотя она была не единственной смертной, пришедшей в это строение за последние несколько месяцев, но была первой, кто остался здесь более чем на несколько часов с прошлой зимы, первой, кто остался после захода солнца. Почувствовав вторжение в свой лес, он ожидал обнаружить охотников, часто останавливающихся в этом здании. Он ожидал увидеть группу смертных, стремящихся что-то отнять у его королевства, не отдавая ничего взамен, даже небольшого проявления уважения или благодарности.

С момента его последнего кормления прошло несколько дней, и Круус был готов напасть без провокации, будь проклят дневной свет. Но потом он почуял ее, и эта вспышка аромата в воздухе лишенном запаха умерила его ненасытную ярость.

Спрятавшись в сгущающихся тенях под деревьями, ожидая приближения ночи, Круус наблюдал, как смертная вынимала свои вещи из коробок, сложенных внутри. Она несколько раз останавливалась, чтобы посмотреть на предметы в своей руке, словно в глубоком раздумье, прежде чем возобновить работу. Когда она вышла из дома и взяла наколотые дрова с крыльца, ему потребовалась вся его сила воли, чтобы не подойти к ней.

Он чувствовал ее жизненную силу на протяжении всего своего наблюдения и со временем все больше осознавал связанные с ней эмоции — печаль и страх, которыми так приятно было бы насладиться. И все же за ними стояла глубокая стойкость и растущее чувство надежды.

Круус подошел еще ближе, избегая света, падающего из здания. Смертная откинула волосы с лица. Ее кожа выглядела такой гладкой и нежной, такой теплой, что ему страстно захотелось приласкать девушку собственными руками, но он не сможет восстановить свою физическую форму еще девять дней, пока не взойдет полная луна в канун Дня Всех Святых. Только тогда он смог бы провести кончиками пальцев по ее бледной плоти и почувствовать ее жар. Только тогда он смог бы по-настоящему узнать вкус смертной. Возможно, время ее прибытия было более удачным, чем он сначала подумал.

Действительно ли долго дремавшие желания были причиной того влечения, которое он испытывал к ней? Да, он был голоден, но это больше, чем просто голод, больше, чем похоть. Это было что-то новое, и его инстинкт подсказывал дождаться полнолуния, чтобы узнать правду об этом.

До тех пор…

Нет. Не было смысла ждать, не было смысла поддаваться смутным, таинственным чувствам. Сейчас он хотел есть, и это терзало, проникая в каждую клеточку его бестелесного существа, требуя удовлетворения. Жизненной силы этой смертной хватило бы, чтобы утолить его голод.

Она подошла к окну и протянула руку, чтобы проверить задвижку, прежде чем взяться за занавески. Ее губы были здорового розового цвета, а волосы — такого же каштанового, как многие осенние листья над головой. Она заколебалась, ее теплые карие глаза, самые честные глаза, которые он когда-либо видел, остановились на нем. На мгновение он почувствовал связь с ней и почти увидел тонкие серебристые нити, протянувшиеся между ними. Голод ревел внутри него, но он был другого рода, более глубокий и всепоглощающий, чем потребность в украденной жизненной энергии.

Это был голод исключительно по ней.

Через несколько мгновений она покачала головой, опустила взгляд и задернула шторы. Связь была немедленно прервана, и пустота внутри Крууса расширилась до новых глубин. Свет уменьшился до узкой щели в центре окна.

Оставив часть себя закрепленной в тени подлеска, Круус скользнул ближе к стеклу, расстелившись по земле. Сквозь приоткрытые занавески он увидел, как смертная подошла к дальней стороне кровати. Она забралась на нее, натянула на себя одеяло и потянулась к лампе, стоявшей на ближайшей подставке.

Раздался тихий щелчок, и комната погрузилась в темноту.

Она погружалась в самое уязвимое состояние — сон. Не то чтобы люди были способны защититься от него в наши дни. Казалось, они утратили свои знания о традициях и ритуалах, которые когда-то могли обеспечить им некоторую защиту от таких существ, как Круус.

Отойдя от окна, он прокрался к передней части хижины. Ночные звуки леса доносились до него со всех сторон, каждое живое существо в его владениях требовало внимания. Даже деревья взывали к нему. На пике его могущества сети переплетенных корней под землей служили для него дорогой, а магия позволяла ему легко передвигаться. Теперь он был вынужден красться между ветвей, как пристыженный зверь.

Давным-давно он, возможно, задумался бы о благополучии своих лесов и обитающих в них существ.

В эти дни голод, казалось, поглощал каждую его мысль.

Он подошел к боковому окну и заглянул внутрь. Освещение было выключено, за исключением относительно небольшого и приглушенного на кухне. Он отбрасывал глубокие тени на остальную часть большой комнаты, создавая потенциальный путь с минимальным контактом для него. Свет не причинил бы существенного вреда, но мог значительно ослабить его, а у Крууса не было никакого желания чувствовать себя слабее, чем он уже был под воздействием проклятия.

Он двинулся дальше, обогнул угол и перемахнул через перила крыльца. Запах смертной женщины задержался здесь, единственный ощутимый, все остальное было приглушенно. Круус остановился, чтобы насладиться им. Теперь, подобравшись ближе, он почувствовал женственность аромата, и это всколыхнуло в нем что-то, что не пробуждалось целую вечность.

Прижимаясь к деревянным половицам, он прошел через крошечные щели под входной дверью. Воздух внутри домика был заметно теплее, но для Крууса этот перепад был незначительным, лишь небольшой сдвиг в сторону более терпимого холода. В его существовании больше не было тепла.

Круус метнулся по полу, уклоняясь от света кухни. Он прошел сквозь тени мягких кресел, не в силах заставить себя изучать окружающие предметы, потому что ее запах становился все сильнее, и он жаждал, он был голоден, он нуждался в ней.

Голод перевесил осторожность, он прошел сквозь свет и проскользнул через открытую дверь в спальню смертной. Выпрямившись, он собрал клочья тени, из которых состоял, в отдаленно гуманоидную форму.

Темнота ее комнаты была приветливой. Звездный свет, такой же яркий для него, каким когда-то был дневной, проникал сквозь раздвинутые занавески. Он мягко окутывало ее тело, скрытое одеялом, серебристым сиянием. Бледность лица подчеркивалась переливающимися волосами.

Он придвинулся ближе к кровати. Жизненная сила смертной исходила от нее, захлестывая теплой, всепоглощающей волной, от которой колыхались его тени. Здесь ее запах был более концентрированным, более соблазнительным. Сформировав руку из теней, он потянулся к ней. Легкое прикосновение к ее коже позволило бы ощутить отголосок того, что она может дать.

Положив руку поверх одеяла, он сосредоточил свою волю на контакте с ним. Как тень, он не существовал полностью ни в физическом мире, ни в царстве духов, поэтому ему было сложно взаимодействовать с любой из плоскостей. Но приближалось полнолуние в канун Дня Всех Святых, и поэтому его способность контактировать с физическими объектами усиливалась. В эту ночь завеса между мирами будет самой слабой, и его проклятие позволит ему обрести физическую форму — уязвимое, смертное тело, лишенное сил, которыми он когда-то повелевал.

Медленно Круус стянул одеяло с тела человека. Она пошевелилась, перекатилась на бок и свернулась калачиком, как будто ища тепла или утешения. Складка между изящными бровями привлекла его внимание, выражение ее лица показалось ему обеспокоенным.

У него не было причин беспокоиться о заботах смертных. В лучшем случае, они были поклоняющимися, приносящими подношения и выражающими почтение, но те времена давно прошли. Теперь они были либо потенциальной угрозой для его леса, либо пищей — как правило и тем, и другим. Его зависимость от них, для утоления всепоглощающего голода, приводила в ярость и оскорбляла, как, несомненно, и было задумано королевой. Но, питаясь людьми, он, по крайней мере, не отбирал пищу у своего леса и не ослаблял себя в долгосрочной перспективе.

Он окинул взглядом маленькую, уязвимую смертную, изучая то, как постельное белье облегает бедра и изгиб спины, ее запах проник в самое его существо. Он переместил руку на ее брюки и провел вверх по ноге. Мягкая ткань на ощупь была лишь подобием, призрачным ощущением для призрачной руки, но теплая, податливая плоть под этим слоем ткани была реальной. Он чувствовал это, чувствовал ее.

Это не было похоже ни на что из того, что он испытывал с тех пор, как был проклят.

Круус поднял руку выше, дрожа от предвкушения — но для чего? Чтобы ощутить вкус ее жизненной силы или ее?

Он убрал руку, снова придав ей призрачную форму. Тепло, которое он почувствовал сквозь ее постельное белье, на мгновение распространилось по всему телу — он ощутил его впервые за почти два десятилетия. Но затем оно сменилось знакомым, парализующим холодом.

Долгие годы своего проклятия он утолял голод, высасывая жизнь из бесчисленных существ — как людей, так и животных. Ни разу контакт с ними не вызывал подобных ощущений. Прилив свежей жизненной силы сам по себе был эйфорией, пусть и мимолетной, но это прикосновение было слишком интригующим, чтобы отмахнуться от него.

Он почувствовал, как его фигура растягивается и растет, поднимаясь, чтобы окутать смертную, вырвать жизненную силу из ее груди и жадно поглотить ее сущность. Что-то внутри него протестовало, это было неправильно.

Женщина застонала и перевернулась на спину, положив руку рядом с головой.

Круус отпрянул назад, прижимаясь к стене. Голод бушевал внутри него, толкал к смертной, влек к теплу, мягкому дыханию, ее жизни, угрожая разорвать его на части в борьбе с чувством неправильности.

Запах смертной снова окутал и проник в него, и он ухватился за это.

Он не был рабом этих желаний, как и не был рабом королевы фейри. Круус был хозяином этого леса, его повелителем, и он не заберет этого человека. Пока нет. Она была слишком интригующей. После почти двух столетий монотонного существования с проклятием она была первой возможностью что-то изменить.

Его проклятие не было снято и если, хотя бы на короткое время, он мог обойти некоторые из его последствий, ему стоило повременить с поглощением ее сущности. Как только она перестанет быть достойным развлечением, он сможет избавиться от нее. После кануна Дня Всех Святых.

Бросив последний взгляд на ее обеспокоенное лицо, Круус вышел из дома и углубился в лес. Сегодня ночью ему придется насытиться одним из зверей, которых он когда-то защищал, чтобы утолить свой голод.