Его самая темная страсть

Глава 5

Ярость кипела внутри Крууса, разрушая и искажая его форму, когда он крался по лесу вокруг хижины. Его гнев подпитывался неутоленным аппетитом — он хотел большего от Софи, прикасаться к ней, наслаждаться ее теплом. Он хотел, чтобы ее аромат, подслащенный запахом возбуждения, пропитал его. Она жаждала того, что он пытался ей дать, он чувствовал это.

Но она все равно отвергла его.

Его существо наполнилось новой энергией — энергией Софи. Но он не истощил ее, не забрал. Каким-то образом их близость и ее возбуждение влили в него свежую силу. Такую же мощную, как ту, что он черпал у других людей, но приносящую больше удовольствия из-за источника.

Однако сейчас это только усилило его ярость.

Он обошел дом сзади. Она задернула все шторы, но внутри еще горел свет. Она не спала, он почему-то был уверен в этом, хотя не знал наверняка.

Никто и никогда не имел такой власти над ним — даже королева, когда проклинала его. Крууса задело, что смертная так решительно отвергла его.

То, что его желание к этой смертной не ослабло, приводило в бешенство.

Осознанно или нет, она сослалась на древние законы, которыми он был связан. И хотя дом стоял в пределах его леса, он принадлежал Софи, и она была хозяйкой в его стенах. Точно так же, как королева была хозяйкой при своем дворе, несмотря на то, что он находился во владениях Крууса.

Напоминание о королеве и проклятии разожгло огонь его ярости. Он жаждал дать выход своему гневу, но не мог допустить это. Любой ущерб, который он наносил лесу и его обитателям, был прямым ударом по нему самому. Его сила, даже запечатанная проклятием, оставалась связанной со здоровьем и равновесием леса. Каждый раз, когда он питался, осушая одно из растений или животных, он получал временный прилив энергии, а его владения понемногу ослабевали, потому что естественный порядок нарушался.

Он беспокойно бродил вокруг хижины, не отрывая взгляда от окон и высматривая любое движение внутри, с необъяснимым нетерпением ожидая увидеть Софи хотя бы мельком. С приближением рассвета небо начало светлеть.

Круус проигнорировал усталость, охватившую его с восходом солнца, продолжая свое взволнованное патрулирование. Вскоре после рассвета он заметил движение через крошечную щель в одной из штор на окне. Софи появилась из спальни, но не вышла на крыльцо с горячим напитком, чтобы насладиться утренним светом, как делала это каждое утро с момента приезда. Она не выглянула наружу, даже не прикоснулась к занавескам.

Он метался между постоянно перемещающимся пятнами тени под навесом, цепляясь за свой гнев, пока день медленно клонился к закату, и страстно желал, чтобы она появилась, страстно желал подойти к ней.

От одной только мысли о том, чтобы снова войти в ее дом, по телу пробежала странная волна дурного предчувствия. Ее сила воли, изгнавшая его, была такой же мощной, как любое защитное заклинание, с которым он когда-либо сталкивался. Попытка разрушить его принесла бы только боль.

Большую часть дня она провела за столом, уставившись на странное устройство, через которое общалась со своей подругой Кейт. Он не знал, что она с ним делает — она управлялась с кнопками быстро и привычно, а его ограниченный занавесками обзор не позволял разглядеть экран ни под каким углом.

Круус кипел от ярости, она намеренно игнорировала его присутствие и свои собственные желания назло ему. Он был Повелителем Леса, древним и могущественным, внушающим благоговейный трепет и ужас, защитником и разрушителем в своем царстве. Кто она такая, чтобы притворяться, что его не существует? Кто она такая, чтобы отвергать его?

И все же, он был бессилен. Кем бы Круус ни был раньше, теперь он всего лишь тень, проклятое создание, и эта смертная победила его.

Чистое, лазурное небо позволяло солнечным лучам струиться над лесом. Силы, которые Круус получил от Софи, истощались в течение дня. Как и всегда, его движения замедлились, из-за яркого света. Он сдержал свой гнев и отказался найти более комфортное место, где, укрывшись, смог бы передохнуть и дождаться наступления вечера.

В конце концов, ей придется выйти наружу. И когда она это сделает, он будет ждать ее здесь, и он…

Что бы он сделал? Что он мог сделать? Он дал клятву защищать Софи, и, несмотря на гнев, мысль о том, чтобы причинить ей вред, по-прежнему вызывала отвращение. В какое положение он себя загнал?

Он отбросил сомнения, они не принесут ему пользы. Он не должен был страдать от сомнений или нерешительности. Он не должен был подчиняться прихотям смертных…



Вскоре после захода солнца и наступления темноты, Софи открыла входную дверь. Круус наблюдал из тени, как свет, просачивающийся через закрытую сетчатую дверь, падал на широкую полосу утрамбованной грязи и влажных опавших листьев перед ее домом. Она стояла в дверном проеме, окутанная золотистым сиянием, и выглядела уверенной и могущественной. В этот момент она казалась настоящей королевой.

Как бы она выглядела с короной из осенних листьев на каштановых волосах, шагая между деревьями с высоко поднятой головой и сияющими глазами? Что бы он чувствовал, если бы она шла рядом с ним, держа его за руку?

— Я знаю, что ты там, — сказала она, осматриваясь и вглядываясь в темноту.

Каким-то образом он сдержался. Она не властна над ним. Он не станет играть в эту игру. Не станет спешить к ней по первому зову, когда она соизволит обратить на него внимание, после целого дня игнорирования.

— Выходи. Нам нужно поговорить, — она поджала губы и прикусила их. Выражение ее лица исказилось, между бровями пролегла морщинка. — Приди ко мне сейчас же, Круус.

Ее голос ласкал его имя, но, как бы сладко оно ни звучало, приказ был ясен. Ощетинившись, он пронесся по открытой площадке и встал перед дверью. Она вздрогнула, когда он наклонился к ней, сгорбив высокую фигуру, чтобы встретиться с ней взглядом.

— Что ты хочешь сказать, смертная? — прорычал он.

— Так это правда, — выдохнула она, широко раскрыв глаза.

— Что является правдой?

— Что использование твоего настоящего имени подчиняет тебя.

— Ты играешь с опасными силами, если хочешь контролировать меня, человек.

— Нет, я… — она захлопнула рот, отвела от него взгляд, а затем выпрямилась. — Нам нужно установить границы.

Он опустил глаза к порогу, который не мог переступить. И вернул свой взгляд к ней.

— То, что ты сделал — неправильно. Это мой дом, мое… мое тело, — она сглотнула. — Ты не имел права так прикасаться ко мне.

— Это было то, чего ты желала. Ты жаждала моих прикосновений, Джозефина Дэвис. Ты все еще хочешь этого.

— Нет, это не так!

Круус почувствовал вкус ее лжи.

— Как бы то ни было, — продолжила она, — я никогда не просила об этом и никого не приглашала. Ты ворвался в мой дом и… напал на меня. Я приехала сюда, чтобы убежать от…, — она сжала губы и отвернулась от него, но Круус заметил, как в ее глазах блеснули слезы. — Я перебралась сюда, чтобы быть в безопасности. Вчера я не чувствовала этого.

Вид ее слез глубоко поразил его, странное, давящее чувство охватило все его существо.

— Я дал клятву защищать тебя.

— Но что защитит меня от тебя?

— Я не причинил тебе вреда. Как и поклялся.

— Это всего лишь слова, и я уверена, что у тебя есть собственные… сверхъестественные формулировки, которые ты выдумал, чтобы использовать в своих интересах. Существует множество способов причинить кому-то боль. Не все из них носят физический характер.

Он хотел, чтобы это было обычным искажением правды, или попыткой манипулирования им, чтобы добиться от него большего. Он хотел, чтобы у нее был какой-то скрытый мотив. Круус привык к таким маневрам — они были такой же частью его мира, как и магия. Духи и фейри, опираясь на эти тонкости, всегда пытались переиначивать законы в свою пользу, чтобы получить превосходство друг над другом.

Но в глубине души он знал, что это правда. Ее правда.

— Выйди на улицу, Джозефина Дэвис.

Она снова встретилась с ним взглядом и прижала руку к сетчатой двери, чуть приоткрыв ее, прежде чем остановиться.

— Зачем?

— Чтобы я мог доказать, что не желаю тебе зла, — но это было только частью его замысла. Он хотел прикоснуться к ней, почувствовать ее жар, насладиться реакцией ее тела. У него не было намерения истощить ее, но было так много способов использовать ее для собственного развлечения.

Он жаждал делать все то, чего, по ее словам, она не хотела.

— И ты не можешь лгать, потому что ты… фейри, верно? — спросила она.

— Я не фейри, — ответил он. — Я нечто иное. Повелитель Леса.

— Но тобой можно управлять, используя твое настоящее имя.

— Многих существ можно контролировать с помощью их истинного имени, если им владеет кто-то достаточно осведомленный.

— У т-тебя есть мое. Ты можешь… можешь управлять мной?

— Нет, — он опустился ниже, тени беспокойно метались по крыльцу, отчаянно желая снова почувствовать ее.

— Но ты бы сделал это, если бы мог, не так ли?

— Да, — он придвинулся ближе к сетчатой двери, сверля ее взглядом. — Я хочу тебя, Джозефина Дэвис.

Ее зрачки расширились, и тихий вздох сорвался с приоткрытых губ. Она тоже хотела его. Ее попытки доказать обратное не могли скрыть истинных чувств.

— Тогда зачем мне выходить к тебе? Как я могу довериться, когда ты открыто признаешь, что использовал бы мое имя против меня? Когда говоришь, что… хочешь меня?

— Будет ли мое желание к тебе осуждено в твоем смертном мире? — спросил он, проводя темными завитками по сетке. — Я не Тайлер.

Она отшатнулась, в ее глазах внезапно вспыхнул ужас, и сетчатая дверь с грохотом захлопнулась.

— Я дал тебе клятву, Джозефина Дэвис. Пока ты в моем лесу, ты под моей защитой от любой угрозы — смертной или иной. Здесь он не причинит тебе вреда.

— Как ты…

— Как я уже признался, я наблюдал и слушал. Я не могу притворяться, что разбираюсь в большинстве твоих смертных дел, но понимаю, что он причинил тебе боль, и ты боишься, что он сделает это снова.

Некоторое время она молчала, ее глаза скользили по его фигуре. Под ее взглядом он чувствовал себя запятнанным, недостойным, и ему было интересно, что она видит, глядя на него. Это было не его тело, это был не Круус, а его проклятие. Проклятие, которое вызвало в нем сильный гнев и горечь, но стыд — никогда. До этого момента.

— Если ты не фейри, значит, ты можешь лгать, не так ли? — спросила она. — И почему ты защищаешь меня, если я знаю твое имя? Я бы могла использовать это против тебя.

— Да, могу, но я не лгал тебе, Джозефина Дэвис. Инстинкт подсказал мне доверить тебе свое имя, как я доверил до этого лишь одному человеку, — он наклонился еще ближе, и ее запах донесся до него через сетку. — Ошибся ли я, положившись на тебя?

— Это… зависит от обстоятельств.

Он отступил от двери, изучая ее позу и выражение лица. Несмотря на явный страх, в ней чувствовалась сила — железная решимость, которую он почувствовал в ее жизненной энергии.

— Например?

— Границы, которые я установила. Если ты перейдешь их, я использую все возможные средства, чтобы защититься от тебя.

Она знала, как выгнать его из своего дома, но что еще ей было известно? На что еще она была способна? Он не мог понять, знание ли в ее словах или пустая бравада, но, в любом случае, он почувствовал странный трепет.

— Какие… границы ты предлагаешь, смертная?

Она подняла руку и загибала пальцы, пока говорила.

— Не подслушивай мои разговоры. Не входи в мой дом без приглашения. Не лапай меня без разрешения… эм, вообще-то, просто не лапай меня, — ее щеки вспыхнули. — И не смей… вторгаться в мои сны.

Круус подался вперед.

— Я снился тебе?

Каким-то образом ее кожа покраснела еще больше, став почти такого же оттенка, как и каштановые волосы. Она отвела взгляд и ничего не ответила, этого подтверждения ему было достаточно.

Магия оказывала на смертных множество эффектов, некоторые из них были непредсказуемыми, но влияние на сны человека обычно требовало особых усилий — создания заклинания. Он не обладал такой способностью, под действием своего проклятия.

Он вспомнил, в каком состоянии она проснулась два дня назад, когда он впервые почувствовал запах ее возбуждения. Снился ли он ей тогда?

Что же такого было в этой смертной, что его так влекло к ней? Что их так глубоко связывало?

— Это не моих рук дело, Джозефина Дэвис. Возможно, твое сердце раскрывает твое истинное желание.

— Если это не твоя работа, значит ты не в курсе, о чем они, — сказала она. — Ты мог бы быть убийцей в моих снах, знаешь ли.

— Подходящая игра слов. Разве твой вид иногда не называет это маленькой смертью³? — усмехнулся он.

Софи отступила на шаг и прижала ладони к щекам.

— Боже мой, откуда ты вообще знаешь это?

Она пыталась сменить тему разговора, но Круусу приходилось иметь дело с мастерами подобной тактики. Софи предстояло еще многому научиться, если она хотела скрывать правду. Но он находил ее неспособность прятать свои сокровенные мысли восхитительной. Честность, пусть иногда и непреднамеренная, была приятной переменой по сравнению с тем, к чему он привык за большую часть своего существования.

— У меня есть собственное условие, прежде чем соглашусь на твое, — сказал он.

Она настороженно посмотрела на него.

— Какое… условие?

— Я вверил тебе на хранение свое истинное имя. Оно не должно быть открыто никому ни при каких обстоятельствах. И ты не станешь использовать его против меня, если только искренне не почувствуешь, что я нарушаю твои границы.

Она кивнула.

— Клянусь. Я не поделюсь этим ни с кем другим и не использую против тебя, если не почувствую, что это необходимо.

— Тогда я принимаю установленные тобой границы, Джозефина Дэвис. Мы должны скрепить соглашение.

— Ладно. Мне… Нам нужно скрепить это кровью или что-то в этом роде?

Он посмотрел вниз на сгустки тени, окружавшие его, затем снова на нее.

Она нахмурилась.

— О. Извини.

— Открой дверь, Софи.

Она нерешительно посмотрела на дверь. Она, несомненно, боялась его, но ее любопытство было сильнее. Положив руку на доску, расположенную в центре, она толкнула ее, медленно открывая сетчатую дверь пошире.

Тени Крууса мерцали и извивались, он двинулся вперед и провел щупальцем по разгоряченной коже ее руки. Она резко втянула воздух, но не отстранилась.

— Наклонись вперед, — сказал он. — Через порог.

Не отрывая от него взгляда, она сделала, как он велел.

Сосредоточившись и собрав всю свою силу воли, он придал теням форму, максимально приближенную к его физическому телу, втягивая сгустки, чтобы укрепить себя. Если бы не приближающееся полнолуние, он бы не смог сделать это с такой относительной легкостью.



Наклонив голову, он коснулся губами ее губ. Ее тепло разлилось по его лицу, распространяясь по всему иллюзорному телу, потрескивая электрической энергией. Он чувствовал ее удовольствие, ее неуверенность, ее страх, но больше всего — ее желание. Это вливалось в него, наполняя новой силой и подавляя вечный голод.

Ее глаза расширились, а губы приоткрылись. Он воспользовался тем, что она невольно предложила, на мгновение скользнув языком в ее рот, исследуя его, прежде чем ощущения и сила стали слишком мощными, и он потерял свою хрупкую власть над телом.

Он отстранился от нее, когда его тени закружились, не в силах принять форму.

Софи отступила, прикрыв рот рукой и уставившись на него ошеломленными глазами. Сетчатая дверь захлопнулась с еще более громким стуком.

— Ты поцеловал меня.

Круус тихо хмыкнул. Вкус и аромат Софи остались в нем, а ее жизненная энергия пульсировала сильнее, чем когда-либо. Он не понимал, как смог питаться от нее, не причинив ей вреда.

— Наш договор заключен, Джозефина Дэвис.

Когда она не ответила, он придвинулся немного ближе.

— Ты пригласишь меня войти?

Ее глаза еще больше расширились, и его слова, казалось, вывели ее из оцепенения.

— Нет! Н-не сегодня.

— Нам еще многое нужно обсудить…

Она захлопнула внутреннюю дверь, погрузив его часть крыльца в темноту. Ее жизненная сила исходила из-за двери, и он представил, как она стоит, прислонившись к ней спиной, с бешено бьющимся сердцем.

Круус усмехнулся, медленно отступая к деревьям. Его смертная была интригующей, соблазнительной и занимательной. Еще никогда он не был склонен отдавать так много, получая так мало взамен.

Но это было неправдой, не так ли? Да, он уступал ее требованиям, но взамен получал ее компанию. Меньше недели назад он бы и подумать не мог, что время, проведенное со смертной, может оказаться чем-то стоящим. Теперь же он был совсем другого мнения.

У него было пять дней до полнолуния в канун Дня Всех Святых. Пять дней, чтобы убедить ее уничтожить эти границы. Пять дней, чтобы убедить ее, что она принадлежит ему.