Эгоист

Глава 34. Таня

Майк выводит меня на задний двор поместья Марино. Пока мы огибаем большой каменный дом, успеваю поразглядывать все, что попадается на глаза. Завораживает каждая деталь.

– Еще успеешь, – кричит Майк, не обернувшись.

– Что именно?

Запрокидываю голову. Над домом даже небо кажется особенным. Чистым-чистым, голубым-голубым. Ни облачка и по-итальянски жарит.

– Все здесь рассмотреть.

Врезаюсь в остановившегося Майка и в объятия его попадаю. По правую руку какая-то композиция из глиняных амфор, по левую – плетистые розы кроваво-красного цвета. Бутоны только начали раскрываться. Дурманящий аромат спутывал сознание.

Боже, здесь все способствует тому, чтобы втрескаться в Майка Марино намертво. Впечататься в него своими чувствами наглухо. Он вон как довольно улыбается, играя пальцами по моей спине.

– Замерзла? – спрашивает.

Наблюдаю, как улыбка стекает по его лицу, и Микеланджело Марино недовольно хмурится. При этом очарование никуда не исчезает. Ну что за черт?

– Нет. Довольно жарко у вас тут.

– Ты дрожишь.

И правда. Меня потряхивает. Внутри волны разбиваются, ощущения бесконечного течения, которое подбрасывает, затем уносит, топит, выталкивает.

Американские горки – это детский лепет по сравнение с тем, что я испытываю в данный момент.

– Мерзлявая ты, жемчужина. А говоришь, из Сибири. Соврала, наверное.

– Хм… А ты никогда и не узнаешь.

Пытаюсь оттолкнуть от себя Майка, но он же вековая скала. Ему что шторм, что шквалистый ветер или целое цунами, Марино останется непоколебимым.

Приоткрываю рот, чтобы снова брякнуть очередной необдуманный ответ, а Майк большим пальцем проводит по нижней губе. Чуть надавливает, смотрит с остринкой во взгляде.

И накрывает мои губы в нежном поцелуе, который никак ему не соответствует. Гонщик всегда делал это довольно быстро, несколько жадно, с каплей агрессии. Твердо и уверенно. Это всегда обезоруживало.

Сейчас я таю от его ласковых прикосновений, осторожных движений. Еще и солнце будто заточило свои лучи, и они проникают под кожу острыми иглами прямо к сердцу.

Проведя языком по моим губам, он без сопротивления с моей стороны оказывается у меня во рту. Руками сжимаю плечи и двигаюсь к сильной шее. Пальцами веду вдоль напряженных мышц и оставляю бороздки от ногтей на затылке.

Дыхания перестает хватать, а мы все стоим, тремся как-то уже не вполне невинно и романтично. Грудь распирает от внутреннего огня.

– Согрелась? – оторвавшись, шепчет в губы.

У меня по венам лавовые потоки, а не кровь. Но все еще дрожу. И как это объяснить?

– Немного.

Тянусь за второй порцией поцелуев. Марино ухмыляется, снова мои губы гладит. Коротко целует, проводит подушечкой пальца по тонкой коже. Мурашки на моей спине разводит.

Когда мы отрываемся, Марино берет меня за руку и ведет вперед.

Я перестала ориентироваться. Взгляд расфокусирован, могу только чувствовать. На языке вкус наших поцелуев, почему-то они с привкусом винограда и сладкого апельсина. В носу пощипывает, живот сводит, ноги катастрофически непослушные.

Майк ведет меня теперь вдоль виноградников, которые только начали наливаться темно-зелеными ягодами. Постоянно перемещаю взгляд с листьев на спину Майка и его профиль, когда он смотрит в стороны. Ну настоящий итальянец. Сколько сердец успел разбить?

– Это мальвазия, кстати. Мальвазия ди лацио, – Марино замедляет свой ход, поворачиваясь ко мне, но взгляд устремляет вдаль.

Красиво. Безумно красиво.

Мы стоим на вершине небольшого холма, а я и не заметила, что мы поднимались. Все так плавно было, да и я совсем потерялась во времени и, кажется, в пространстве.

– По-другому мальвазия пунтината.

– Если бы ты не был гонщиком, стал бы виноделом?

– Не-е, – посмеивается.

Между нами наконец-то легкость. Флиртующие нотки проскакивают в каждом взгляде, и нестерпимо хочется целоваться снова. Италия, мать ее! Да и Марино чертовски соблазнительный с этим «мальвазия…», «пунтината…».

Вредничать нет никакого желания.

– А кем бы стал?

Майк убирает руки в карманы, чуть прищуривается и смотрит поверх разрастающегося винограда.

– Не знаю. Может, пиццайоло…

– Кем-кем?

– Пиццайоло!

Смеемся вместе. Снова оказываюсь в его объятиях. Все вокруг так и давит своей романтикой, сказочностью, чтобы сознаться, как втрескалась в невыносимого пилота «Серебряных стрел».

– Это тот, кто делает…

– Я знаю, кто это. Сложно представить тебя в фартуке, с тестом в руке.

– Зато еда всегда под боком.

Фыркаю, утыкаясь носом в грудь Майка. Чувствую, как он дышит, как бьется его сердце. Замедлиться бы, нажать на паузу. Меня пугает каждая следующая минута, потому что в данный миг я такая счастливая.

– Или архитектором, – продолжает размышлять и одновременно гладить мою поясницу, пробравшись под футболку, – а ты?

– Мне нравится, чем я занимаюсь.

– Помощник менеджера?

– Я журналист, Микеланджело. Ты забыл?

– Мне кажется, я и не знал…

Цокаю. Вот эгоист!

– Теперь знай: я журналист! У меня и диплом имеется. Красный. Я не должна была работать помощником твоего Паоло, просто так сложилось.

– Ты даже вроде бы уволилась…

Поднимаю голову, ловлю усмехающийся взгляд Марино. Рука этого негодяя уже поглаживает мой живот, и я то после каждого легкого касания втягиваю мышцы. Дыхание прерывистое. Гонимая проснувшимися инстинктами жмусь к Майку.

Пиццайоло, блин, архитектор… Да он самый настоящий гонщик. Упертый, целеустремленный, самовлюбленный. Они все такие, пилоты «Формулы».

– Не дождешься, Майк, я передумала увольняться.

Не сейчас… Сейчас я еще счастлива.

– Нет! Не архитектором, – прерывает, – мне всегда нравились экскурсоводы. Ходят такие с зонтиками, табличками, какую-то чепуху вечно рассказывают.

– Они говорят об истории, Майк Марино. Упс, Микеланджело. И как теперь привыкнуть?

Получаю задорный шлепок. Врезаюсь в тело гонщика, чувствуя, как его дыхание перестало быть прежним.

– В крайнем случае пошел бы в футболисты, – шепчет около ушка и целует место под мочкой. Не знаю, как у него так получается, но я уже замычала от удовольствия, разносящегося по коже.

Снова целуемся. На этот раз более откровенно. Сплетаемся языками, толкаемся ими. Тело предательски потряхивает. Словно коченею от холода, но каждая клеточка горит.

Майк прижимает меня к своему паху, я стону. И это здесь, посреди виноградника, на холме, откуда открывается вид на поместье Марино.

Бесстыдница ты, жемчужина!

В животе собирается все тепло мира. Я как шарик надуваюсь, вмещая в себе весь накал и жар.

Марино подхватывает меня под бедра, я сильней прижимаюсь промежностью. Получается, это какая-то наша постоянная поза. С нее все безумство и начинается.

– Всегда мечтал потрахаться под виноградниками.

– Ты совсем дурак, Марино?

С ума сходим. Он ведь сказал такую пошлость, а я, как чокнутая, смеюсь в голос.

И целуемся, целуемся, прерываясь, только чтобы посмотреть в глаза и словить искры возбуждения, и снова накрываем губы другого.

– Та-ня?…

Обращается, прервав поцелуй, и лбом в мой лоб упирается, когда я опускаю ноги на землю. Она такая мягкая, совсем не чувствую твердости под стопами.

– М?

Стоим в тишине. Молчим.

А небо темнеет, неизвестно откуда взявшиеся тучки сгущаются. Пахнет дождем и виноградными листьями. Свежо.

– Знаешь, почему я обратил внимания только на тебя в том кафе, где мы встретились?

По рукам уже бьют первые мелкие капли дождя. Но я не имею права перебить Майка. Худшего преступления еще не было у человечества.

– Я тебя игнорировала? Не узнала? Убежала?

– И это тоже.

Когда Майк говорит, смотрю, как двигаются его чуть припухшие после поцелуев губы, и тянусь к ним, чтобы очертить их пальцем. Сердце замирает. Очень похоже на еще один пазл к счастью.

– Ты с таким аппетитом ела ту граниту, не замечая ничего и никого вокруг. Облизывала дурацкую маленькую ложечку, закатывала глаза. Ты даже не заметила, что у тебя уголки губ все были измазаны в десерте. Рассказать, о чем я подумал?

– Подать мне салфетку?

– Далеко нет.

Каждое откровение как удар дефибриллятора, возвращающий меня к жизни, когда я и так живу. Дышу, моргаю. Люблю?…

– Слизать десерт с твоих губ.

– И смог бы? Ну… Я же чужой для тебя человек.

– Это-то и поразительно. Мне стало все равно. Я видел тебя, сливочное мороженое, губы, которые ты поджимала, и как маньяк мечтал подойти и облизать.

– Фу, мерзость… – подшучиваю, зная уже, какой Марино брезгун.

– А ты удрала от меня.

– Но ты нашел.

– Всегда найду. Помнишь?

Дождь усиливается, пока в секунду небо не обрушивается ливнем.

Марино хватает мою руку, и мы бежим вдоль виноградников. Смеюсь по-прежнему ненормальным, счастливым смехом, Майк бурчит. Он то усмехается дьявольски-обворожительно, то ворчит. Я привыкла, мне нравится.

Добегаем до края виноградников, где что-то вроде старой избушки. Но все равно это такое колоритное, как в фильмах показывают. Да я и впрямь героиня итальянской романтической комедии.

Заходим, друг на друга смотрим. Все мокрые, капли стекают по телам, по лицам. Одежда прилипла, кровь бурлит, и влага должна испаряться моментально. Этого не происходит.

Накидываемся друг на друга, ощущения уносят. Без лишних разговоров заваливаемся на что-то мягкое, и меня нисколько не интересует чистота этого «матраса».

Майк закидывает мои ноги к себе на поясницу, языком проводит по гладкой коже шеи. Выгибаюсь, подставляя еще и грудь.

Облизываюсь, воображая, что чувствовал Марино, когда увидел дурацкую граниту в уголках моих губ.

Кайфую от происходящего с нами. Даже ненавистный дождик обожаем в эту самую минуту.

Тело подрагивает с первым толчком. Майк входит в меня без лишних слов. Впрочем, и без нежности. Вбивается, ловя мои взгляды и вдохи.

Я задыхаюсь, но продолжаю смотреть на Майка, на место соединения наших тел. Мы и не разделись полностью, настолько желание смяло нас.

Марино улыбается, следом с тяжелым взглядом сжимает меня в своих руках. Гладит, стесывает кожу. Ведет себя как гонщик, которого ждет долгожданная победа.

Горючее тепло выплескивается наружу с последним толчком Майка. Меня накрывает полутьма и яркие, цветные фейерверки перед глазами. Мышцы сводит, они жгут. Кричу. От счастья, любви, наслаждения, близости.

– Mamma mia, – шепчу и съеживаюсь Майк мои губы ловит. Целует.

– Не под виноградниками, но тоже ничего.