Эгоист

Глава 48. Таня

Сегодня в Риме довольно холодно. Перед выходом на улицу даже захотелось схватить перчатки. Так, на всякий случай.

Ноги ведут меня в мое любимое место. Оно одновременно и ненавистно мне, но уж больно хороша там кофейная гранита.

Если в моем кармане будут последние три евро, я потрачу их именно на этот десерт.

Марта, попрощавшись и чмокнув меня в щеку, убегает на съемку. Я лишь смотрю ей в спину и перешагиваю порог кафе.

– Buongiorno, perla, – Джузеппе – владелец этого места радушно улыбается, осыпая меня комплиментами. Чертовы итальянцы!

– Я же просила меня так не называть.

У меня в месте, где предположительно находится сердце, сквозняк от его обращения.

Perla, жемчужинка… Так называет меня только Майк.

– Как прикажешь, mia regina, – улыбка еще шире.

Джузеппе симпатичный. Его легкая небритость и оливкового цвета глаза когда-нибудь сведут с ума русскую девчонку, только-только сошедшую на жаркую итальянскую землю.

А цыкаю и вгрызаюсь взглядом в ничем не повинного парня. Или уже мужчину. Мне трудно определить его возраст.

– Лучше помолчи и сделай мне мою граниту.

Присаживаюсь на свое место и отстукиваю ритм пальцами. Голова забита проблемами. Работа, на которую я смогла устроиться в последний момент, не самая лучшая, но это дает права остаться здесь, в Риме.

Зарплата позволяет оплачивать небольшую квартирку на пару с Мартой и покупать не самую дешевую еду. Вчера по скидке смогла купить себе перчатки. Как раз те, что оставила в крошечном коридорчике на консоли.

– Ваш заказ, синьорина perla!

Издевается!

С шумом двигаю свой законный десерт, не сводя глаз с довольного Джузеппе. Одна ложка, вторая, третья. Во рту какой угодно вкус, но не кофе.

Кисло, горько… Тошнит. И нет, с гранитой все прекрасно.

Спину прожигает чей-то взгляд. Он настырный и острый, проходит насквозь и нагло ворует дыхание.

Все, что происходит у меня в теле: дыхание, движение крови по венам, моргание, думы – все прекращается. Ярко горят стоп-сигналы.

Это он. Это, черт возьми, он! Майк Марино. Я даже слышу его голос, когда он обращается ко мне в моей же голове. А перед глазами хитрая улыбка. Когда она уплывает, на его лице полная серьезность и сосредоточение. Таким я помню Майка перед гонкой.

Все воспоминания живы, словно только вчера все видела и слышала.

Медленно разворачиваюсь.

Во рту пересохло, глаза на мокром месте. Неужели нашел? Неужели он еще более упрямый, чем я думала? Сердцу тесно в груди. И руки дрожат, стоило бросить на них свой взгляд.

– Ну привет, – Майк доходит до меня и садится рядом. Высокий стул некстати поскрипывает.

Светлые джинсы, футболка не по размеру с надписью: «Я звезда. Отвернись, а то ослепнешь». Родной. Любимый.

Хмурый только. Усталый.

– Прости, – вместо приветствий говорю. Разревусь вот-вот.

В нос проникает его запах. И я не знаю, чего мне стоит держаться, чтобы не кинуться на него. С чем только – не знаю. То ли обниматься, то ли… Кулаками бить. Зачем искал? Зачем нашел? Нам нельзя! Никак нельзя!

– За что?

– За … все? Я такая…

Гатти – идиот. Всю ночь проревела, когда вышла его позорная статья. Там еще, как назло, все правда. От первого до последнего слова. Я читала и вспоминала тот последний вечер с Майком. Его пустые глаза и движения рук, когда он отсчитывал банкноты.

Ищу подходящее слово. Не в моих правилах обзывать себя.

– Да, ты, конечно, чуть-чуть дрянь, но… ti amo, что ль.

Дрянь, ti amo, что ль. Почему он такой Майк Марино?

Прикрываю рот рукой. Всхлипы рвутся из груди потоками. Как цунами или ураганные ветра. С ними невозможно справиться, как и со стихией.

– Ты же это загадывала здесь?

Достает смятый клочок бумаги из кармана джинсов, аккуратно разворачивает.

Вижу, как он волнуется. Чертовски. Не помню, чтобы перед гонкой такое было. А его работа – это его жизнь, страсть, любовь, часть него, если хотите. И стоит передо мной Майк Марино, один из самых богатый, талантливых и востребованных гонщиков нашей планеты, и зачитывает мне то, что какая-то Таня Жемчужина накарябала несколько месяцев назад.

Шутила, не верила, что возможно, потому что абсурдно. Ну как Майк может меня полюбить? Немыслимо.

И вот – стоит, ждет. Говорит, что любит.

Дурак. Самый настоящий дурак!

– Ну? – нетерпеливо тычет в меня бумажкой. Она же вот-вот рассыпется.

Самое смешное, что я не помню, что я там написала. Была не в себе, хотела спровоцировать этого самодовольного и эгоистичного пилота, а он… Ответы искал. Может, и вовсе страдал, что не сразу получилось разгадать.

– Вот, нашел тебя. В любви признался, а ты, кошка драная… Хоть бы обняла.

Кидает ставшую ему ненавистную бумагу на стол и прячет голову в ладони.

Тяну руку. Может, сидящий передо мной Майк Марино и вовсе мираж. Или это сон. Хороший, добрый сон, который развеется с первыми сигналами будильника. Ненавижу эти звуки по утрам.

Дотрагиваюсь до мягкой ткани его футболки. Толстая. А кожа, наоборот, горячая. Зарываюсь в непослушные волосы, тереблю. Майк уворачивается, как непослушный мальчишка. Улыбку вызывает и слезы.

Счастлива, что не сдался и нашел? Да. Но что же нам делать, Майк? Я не Золушка, да и ты не принц.

Обвожу его напряженные губы. Подушечки пальцем ошпаривает.

И стоит ему посмотреть на меня, в его глазах я читаю убийственную нежность. Он смотрит скучливо. Все нутро переворачивает своим взглядом.

Убегать нет смысла, да?

– Ты угадал, Микеланджело Марино, – смыкаю зубы на нежной коже губ, – я хотела от тебя признаний в любви.

– Ti amo! – разводит руки в сторону и смахивает на хрен мою недоеденную граниту. Звучит так, будто он ругается, а не в чувствах признается.

Ахаю, но скорее от неожиданности, чем от сожаления за недоеденный десерт.

– Новую куплю. Эта все равно растаяла, пока ты тут сидела.

Кто-то уже снимает нас. Весь интернет снова будет забит снимками Майка и неизвестной девушки Эльзы. А я так не люблю все это.

– Я больше и не хочу, – некрасиво шмыгаю носом. И да, меня по-прежнему снимают.

– А чего хочешь? – кивает. Веду плечами. А что я правда хочу?

– К тебе хочу. Скучала…

– Вот ты… Дурочка, – ласково говорит, и я ныряю в его теплые объятия.

Боже, настоящий рай на земле. Он пахнет моим счастьем, любовью и чуточку машинным маслом.

– И это, я прощаю тебя, – высокомерно заявляет. Ему бы трибуну, рупор и древнеримскую мантию.

– Гатти подошел ко мне и хитростью выманил нашу с тобой историю. Первую. В тот день я была ужасно зла на тебя, Микеланджело Марино. Ты уехал с Сильвией и моими презервативами.

– Что? При чем здесь он?

– Ну как?

Нам надо остановиться. С нами будут не ролики в сети, а настоящие выпуски новостей.

– Я про Энцо. И тебя. Про вас с ним!

Майк сглатывает напряжение. Странная тема кажется ему каким-то камнем, который он с таким трудом обошел. Понять бы еще, каким боком этот камень оказался на его пути.

И при чем здесь вообще его избалованный братец?!

– А что он? И что значит «я тебя прощаю»? Между прочим, в ту ночь я не дала ему умереть! И не позволила, чтобы его ограбили! На себе тащила. А его туша весит целую тонну!

Майк открывает рот. Тут же закрывает и прищуривается. Рассмотреть что-то в его глазах невозможно.

Сердце пищит в груди, как сигнал чего-то предостерегающего и опасного.

– В ту ночь? – настороженно спрашивает.

Голос становится тише, рефлекторно двигаюсь к нему ближе.

– В ту ночь.

– И…

– И… Я спасла его. Наградой было легкое похмелье и боль в правом боку. Еще он испачкал мне платье. Мне пришлось его выкинуть. Оно стоило целых семьдесят долларов. Надо было взыскать с него, – последнее предложение гневно шепчу скорее для себя, нежели для Майка.

Мой гонщик выглядит потерянным, пока не заключает мое лицо в своих ладонях с требованием смотреть прямо по курсу. А именно – в его потемневшие глаза, от которых все внутри сжимается, как под диким давлением.

– То есть между вами ничего не было?

От ярости покрываюсь пятнами. И в зеркало не надо смотреть. Мне, конечно, за многое стыдно, что было в ту ночь, но после намеков эгоистичного, невыносимого пилота хочется провалиться сквозь землю.

– О чем ты? – пытаюсь найти крохи самообладания. Он в любви мне признался!

– Ты вышла от него в его же одежде. Утром. И Энцо рассказывал…

– Уф… Что твой балбес брат мог натрепать? – все же теряю терпение. Неужели Майк мог во мне усомниться? Я же влюблена в него была! И есть…

– Ничего… Так… Бред всякий.

Улыбается чертовски хитро, но обворожительно. Плечи по-прежнему напряжены, губы поджаты, и он тяжело дышит.

– И почему это я кошка драная? М?

– Зато любимая. Пойдем пожрем чего-нибудь? Я от голода становлюсь неконтролируемым.