Экстаз

Глава 3

Тело Рейвен изгибалось от прикосновений возлюбленного в отчаянной попытке удержать его руки, чтобы испытать облегчение. Все чувства были обострены, кожа натянута до предела, боль внизу живота казалась невыносимой.

— Пожалуйста, — попросила она слабым голосом, — сделай, чтобы у меня не болело.

Она вся пылала в лихорадочном полубреду, между обманчивостью и явью.

— Спокойней! — произнес он.

Так командуют норовистым лошадям.

Его рука скользнула к ней за корсаж, ласково прикоснулась к грудям, к напряженным соскам. Она удовлетворенно вздохнула: прохлада его ладони принесла успокоение.

Еще никогда ее миражи не были столь явственны, столь определенны. Никогда еще ее пират не являлся ей в своем истинном обличье. А сейчас он был здесь, рядом, она ощущала тепло его тела, запах кожи… его губы на своих… Требовательные ласки… Сотрясаясь от желания, она потянулась к нему — он был ей нужен как воздух… Необходим, как солнечный свет… Огромное слепое желание поглощало ее всю…

Он тоже, она была уверена, желал ее. Правда, в отличие от нее он был полностью одет, но под покровом одежды, она это чувствовала, вожделение снедало его. Однако когда она протянула руку и коснулась его, он отпрянул.

Тем не менее его рука скользнула ниже по ее телу, замерла между ног, словно он знал, откуда ее терзает боль, знал, как помочь.

Он так и сказал, она услышала его слова:

— Не бойтесь, я хочу помочь вам…

Кто он такой? Это не ее пират, а кто-то другой. Она не вполне понимала смысл его слов, но голос звучал как стихи, как рокот ручья — вселял успокоение.

Со стоном она переменила положение, приоткрыла ему свое тело, вцепившись пальцами в края постели, готовая на все, лишь бы испытать облегчение…

И — о чудо! — магическое движение пальцев в глубине ее лона принесло успокоение, умерило нестерпимую боль. А когда давление их немного усилилось, влажный жар охватил ее, но уже не так лихорадило.

Она попыталась вырваться из его рук, но тогда в ней вновь проснулось необузданное желание, сопровождаемое сильной болью, и она вновь не смогла сдержать стона.

Он продолжил манипуляции.

— Это нужно сейчас… — говорил он. — Необходимо… Вы должны позволить…

Голос врача у постели больного, а не ее пирата. Какой странный сон…

Желание в ней нарастало, ей хотелось ощутить его целиком, как бывало раньше. Но он отталкивал ее руку, а его пальцы проникали все глубже, делались настойчивее.

И ее недра ответили — словно пламя полыхнуло в них, дрожь объяла все тело. Она изогнулась, из губ вырвался уже не стон, а крик. Ее страсть нашла наконец выход, тело обмякло, и наступило минутное блаженство. Такое острое, что, казалось, она не перенесет его и канет в небытие.

Повернувшись к нему, к ее пирату и лекарю, она с благодарностью прижалась лицом к его груди и моментально погрузилась в сон.

Келл пробормотал сквозь зубы неясное проклятие, чувствуя, что больше не может спокойно выносить присутствие в такой близости этого прекрасного женского тела. Сколько часов прошло, как он занимается «лечением»? У него тоже появилась боль от столь долго сдерживаемого естественного желания, которое он не в силах укротить и которое усиливается с каждым часом, с каждой минутой.

Какое дьявольское снадобье заставил ее выпить его брат и что за женщина она сама, если даже в болезненном состоянии — в лихорадке, в полусознании — продолжает оставаться желанной для такого искушенного мужчины, как он? И в то же время его опыт подсказывал, что действие наркотика еще не прекратилось и следует ожидать новых, быть может, более сильных приступов, от которых ее не избавить с помощью пальцев. Ее организму нужно будет другое. Она потребует другое…

Он пошевелился, попытался еще дальше отодвинуться от нее, но это не облегчило его собственное состояние: он лишь чуть-чуть отстранился от огня, не загасив его.

Ее сорочка совсем намокла от воды, которую он брызгал на нее, и в некоторых местах материя так прилипла к коже, что кончики грудей выглядели обнаженными. Он не мог отвести от них глаз.

Эта картина вызвала новый прилив крови к чреслам и новый приступ боли.

Черт! Ведь ее состояние может длиться еще Бог знает сколько, а ему придется терпеть! Зачем только он ввязался в эту историю? Спасибо никто не скажет, а расхлебывать придется. Неизвестно еще, чем все закончится…

Он решительно перевел взгляд с ее тела на лицо, надеясь хоть немного умерить свое возбуждение. Она спала и во сне была похожа на невинного ребенка, а не на «прожженную суку», как ее назвал Шон. Казалась такой незащищенной, ранимой. Вызывала сочувствие и жалость.

Нечасто приходилось ему видеть такое привлекательное лицо, в котором было красиво все — нос, рот, брови… Если бы еще она открыла глаза… Но он и так помнил их синеву… Захотелось вдруг поцеловать ее в губы, однако он не позволил себе этого.

Словно угадав его желание, она вновь придвинулась к нему. Ее опять начала бить дрожь, она цеплялась за него, притягивала к себе, в широко открытых глазах читалась мольба…

Выругав себя еще раз, он сдался. Дальше он терпеть не мог, да и помощь, по его разумению, он сумеет оказать куда большую, если…

Скинув башмаки и домашнюю куртку, но оставив остальные предметы одежды как возможный барьер, на который еще возлагались робкие надежды, он опустился рядом с ней на постель.

— Мой пират… — услышал он шепот.

Какого черта! Что она знает об этих пиратах? Уж не побывала ли и взаправду на каком-нибудь пиратском корабле в роли пленницы? Перед тем как стать пленницей шалопая Шона? И вполне возможно, что там, на палубе…

Додумать он не успел, потому что она настойчиво тянула его на себя, нащупывая самые чувствительные места на его теле. Движения ее становились яростнее, в глазах загоралось безумие.

Снова его рука опустилась к ее лону, проникла туда, и женщина в конце концов притихла. Слава Богу, быть может, на этом все и закончится?

Он безмерно устал, напряжение не спадало, у него все болело…

Вероятно, он ненадолго погрузился в сон, однако, вздрогнув, пробудился и не сразу понял, что происходит. Откуда это приятное, томительное ощущение?

Темноволосая голова женщины нависла над ним, над его животом. Ее губы захватили его член, и…

Его рука не слишком нежно вцепилась ей в волосы, потом он приподнял ее за плечи. Лучше бы он этого не делал: ему открылась ее обнаженная грудь, словно предлагающая себя, взывающая о ласке.

Новая волна страсти охватила его. Отведя глаза от ее груди, он наткнулся взором на голубые кратеры глаз, в которых бурлило желание. Но смотрели они не на него, а куда-то мимо, в непонятную даль.

Губы ее зашевелились. Что она шепчет?

— Я никогда не любила его, клянусь… — донеслось до его ушей. — Я твоя… Только твоя…

Проклятие! Опять она непонятно о чем… Зачем ему эта чертова аристократка, эта Рейвен Кендрик, да еще в полубезумном состоянии? Он совсем изнемог от этого дурацкого цирка! Тем более ей подойдет сейчас любой мужчина, не важно, какого звания и возраста…

Но ведь он, в конце концов, не святой! Далеко не святой. И если так будет продолжаться, то чем черт не шутит… После тесного общения с пиратами что такое для нее еще один мужчина — одним больше, одним меньше…

Она попыталась впиться ему в рот поцелуем, он отстранил ее, но руки уперлись ей в грудь и под пальцами оказались затвердевшие соски.

Из его горла вырвался стон, и, когда она вновь надвинулась на него, он уже не нашел в себе сил сопротивляться. Ее опять лихорадит, ей нужно это, и он не имеет права отказать, как не отказывают в глотке воды умирающему от жажды.

Обхватив ее за бедра, слегка приподняв, он осторожно опустил ее тело на свой возбужденный член.

И тогда она затихла. Словно окаменела. Потом шевельнулась несколько раз и снова замерла. На ее лице Келл мог прочесть безмерное удивление.

Через мгновение наступил его черед удивляться: он наткнулся на преграду. Господи, она же девственница! Не знала никаких мужчин — ни пиратов, ни этого брехуна Шона!

Он поспешно снял ее с себя.

Она с ужасом смотрела на него, ее красивое лицо исказилось, в глазах была мольба.

— Пожалуйста… — прошептала она.

Не дожидаясь ответа, она обрушилась на него всем телом, плотно прижимаясь к нему лоном, шевеля губами в безмолвных просьбах.

В который уже раз она достигла высшей точки блаженства и со стоном удовлетворения обмякла на постели.

Келл, обессиленный, лежал рядом, стараясь не касаться ее тела. Он все еще не пришел в себя от удивления: как она оказалась девственницей? Может ли это быть? С такими изощренными, умелыми телодвижениями, такими зазывными губами и ресницами? А манящие глаза? А жаркие поцелуи?.. «Впрочем, — оборвал он себя, — что за чушь я несу? Существует человеческое естество — у всех разное; существуют доброхоты просветить среди родных и подруг; есть, наконец, книжки. Кроме того, проклятое снадобье, которое влил в нее Шон».

Игрок по натуре, еще несколько минут назад Келл готов был заключить пари чуть не на половину своего состояния, что мисс Рейвен Кендрик такая же девственница, как он сам. И потерял бы эту половину.

Возможно, разумеется, что она и в самом деле достаточно набралась опыта в любовных играх, но сумела при этом сохранить девственность для будущего супруга. Для того самого герцога, из-под носа которого ее утащил Шон. Келл вспомнил, что сегодня, или теперь уже вчера, должно было состояться бракосочетание Рейвен. А теперь… Вот в чем был главный смысл того, что задумал — и исполнил — Шон.

Келл глубоко вдохнул нагретый воздух комнаты, почувствовал легкий запах дыма, чуть уловимый аромат женских волос. Что же ему делать с этой свалившейся на него пленницей? Как от нее избавиться? Все ближе момент, когда придется решать. Лучше уж заранее иметь какие-то соображения по этому поводу…

Как раз в эти минуты Рейвен, словно ребенок, чмокнула во сне губами и с мурлыкающим звуком уткнулась носом ему в плечо. Он почувствовал, как в душе у него всколыхнулась нежность, и это не на шутку испугало его.

К чему ненужное чувство умиления? Разве может он забыть, как поступила она с его братом, с которым у нее до этого была любовная связь… Хотя после того, что ему недавно открылось, о какой связи может идти речь? Шон еще раз проявил себя как отъявленный и бессовестный лгун. И быть может, в истории с его избиением тоже что-то не совсем так, как он описывает?

Келл неохотно припомнил, что Шон и его постоянно обвиняет во всяческих грехах — в том, например, что десяток лет назад он уехал из дома и оставил младшего брата на попечении их дяди, порочного, извращенного человека, который после внезапной смерти их матери стал законным опекуном обоих братьев.

Келл прикрыл глаза: эти воспоминания не давали ему покоя. Шону было тогда десять лет, Келлу на пять больше. Он уже чувствовал себя мужчиной и очень хотел защитить младшего брата от всех возможных напастей. Но ему это не удалось.

Невольно он поднес руку к шраму на щеке — последствие страшной ссоры с дядей, Уильямом Лассетером. Ссоры, дошедшей до драки, после того как он узнал, что дядя совершил мерзкое насилие в отношении Шона. Келл был готов убить его, но вместо этого удрал с братом из дома и добрался до Ирландии. Какое-то время они жили на улицах Дублина, попрошайничая, подворовывая — пытаясь не умереть с голоду. На счастье, у Келла проявились удивительные способности к играм, в том числе — азартным, что вскоре стало основным источником их дохода. Жизнь вроде бы начала налаживаться, но тут их разыскал дядя…

Усилием воли Келл прервал воспоминания. Остались мысли о Шоне, о его поступке, о том, что же все-таки делать с этой мисс Кендрик, которая лежит на его плече и уже отняла уйму времени.

Еще он подумал, что выходка Шона может повлиять на репутацию его игорного дома, которую Келл с таким трудом обрел и совсем не расположен терять… И зачем все-таки Шон привез эту женщину сюда? Неужели хотел одним ударом убить нескольких зайцев и отомстить всем, кто попадется под руку, — и Рейвен Кендрик, и ее несостоявшемуся супругу, которого он знать не знал; а возможно, и своему собственному брату, который когда-то не уберег его от порочных притязаний дяди?

Снова мысли Келла вернулись к женщине, лежащей на постели в его объятиях.

— Дьявол их забери! — пробормотал он. — Чем-то все это закончится?..