Экстаз

Глава 8

Когда Рейвен проснулась на следующее утро, она обнаружила, что находится в комнате одна. Это принесло облегчение: ей не хотелось видеть человека, ставшего ее мужем, не хотелось восстанавливать в памяти связанные с ним события прошедшей ночи. Впрочем, ей все равно было некуда от них деться. Незатихающая боль между ног и напряженные соски отчетливо напоминали о минутах — или это были часы? — сладострастного блаженства. Это было несравнимо с тем, что она изредка испытывала в сновидениях. Ее реальный любовник — она не могла не признать этого — оказался намного чувственнее и умудреннее, чем воображаемый.

Спустившись на первый этаж, она узнала, что Келл давно уже встал, успел позавтракать и велел приготовить лошадей и карету для отъезда в лондонский дом. Наскоро поев, она вышла к подъезду, возле которого стоял экипаж, и присоединилась к сидевшему в экипаже Келлу.

Одного взгляда на него было достаточно, чтобы она утвердилась в мысли: их брак действительно всего лишь деловое соглашение. Он не включает в себя душевную близость, страсть, даже простую дружбу. Судя по всему — по выражению его лица, по холодному вежливому тону, — он решил начать это утро с того, чтобы раз и навсегда поставить все на свои места: определить дистанцию, которая отделяет их друг от друга. И Рейвен подумала, что это к лучшему, хотя и труднопереносимо. Но ведь ко всему человек привыкает.

Они почти не говорили на пути в Лондон, ей было тоскливо, и только когда карета подъехала к ее новому жилищу, в ней проснулся кое-какой интерес.

Дом стоял на небольшой тихой площади. Он был не столь величествен, как городское владение ее тетушки, но довольно красив и отделан со вкусом.

Их ожидали, но все равно слуги не могли скрыть своего удивления или, лучше сказать, недоумения поспешным решением своего хозяина. Это прямо-таки читалось на их лицах.

Однако Келла мало заботили их чувства, он сразу же отдал распоряжение приготовить комнаты для миссис Лассетер рядом с собственными покоями, а также помочь ей распаковать вещи.

Обратившись к Рейвен, он ледяным тоном сказал:

— Будет лучше, если вы наймете для себя новую служанку. Здесь обиталище холостого человека, не совсем готовое к присутствию хозяйки.

— Вы правы, — ответила она. — Я попрошу мою тетю прислать кого-нибудь из ее прислуги.

— Прекрасно. О'Малли будет, разумеется, с вами.

Она хотела поблагодарить Келла за то, что он не забыл про ее слугу, но тот уже выходил из холла.

— Вы покидаете меня? — успела она спросить, и, остановившись в дверях, он учтиво ответил:

— Мои слуги в состоянии показать вам дом и помочь во всем, что потребуется.

— О, конечно, — сказала она, подумав о том, как расценят все находящиеся в доме поведение молодожена, бросающего свою супругу прямо на пороге собственного дома.

— У меня много дел, — посчитал нужным объяснить Келл. — И одно из первых — встретиться с братом до того, как он узнает наши новости из других источников.

Рейвен мысленно согласилась с тем, что это нужно сделать срочно, и заранее уже могла предвидеть реакцию Шона.

— Не очень-то он одобрит все это, — сказала она.

Лицо Келла сделалось еще более суровым.

— Пожалуй, так. Но я сделаю все, чтобы он не выкинул никакой глупости. Вам не следует беспокоиться.

Она молча кивнула, и Келл вышел из холла.

Провожая глазами его стройную фигуру, она подумала, что наверняка жестоко ошибается, если по-прежнему верит: Келл может оградить ее от новых неприятностей, ведь за очень короткий срок он уже сумел совершить два серьезных поступка: спас ее от своего мерзкого брата, а затем пожертвовал личной свободой и дал ей свое имя, чтобы как-то сгладить для нее и для ее семьи последствия случившегося.

Распрямив плечи, Рейвен решительно направилась к широкой лестнице, ведущей наверх.

Да, сейчас она в относительной безопасности, но с этой минуты ее будут окружать трудности, с которыми ей предстоит справляться самой.

— …Ты, наверное, шутишь? Шутка не очень удачная.

Шон раздраженно смотрел на старшего брата.

Оба находились в библиотеке дома, где сейчас жил Шон. Дома, который уже около века принадлежал семье Лассе-теров.

Не привыкший вставать с постели раньше середины дня и оттого находящийся в дурном расположении духа, Шон запахнул халат и повторил:

— Ты на ней женился? Что за чушь! Для этого дурацкого известия ты разбудил меня и потащил в эту комнату, не дав даже опохмелиться после вчерашнего?

— Я не шучу, — спокойно сказал Келл. — Это произошло вчера вечером. По специальной лицензии, которую я получил.

У Шона побледнели губы. Смотреть на это было неприятно. Некоторое время он молчал, потом ринулся к боковому столику, трясущейся рукой налил себе полный бокал виски и проглотил одним глотком.

Когда он заговорил, его голос дрожал от злобы.

— Ты сошел с ума? Я не могу поверить, что мой собственный брат предал меня… нанес мне такое оскорбление, приняв в нашу семью гнусную потаскуху, которая исковеркала всю мою жизнь.

Келл с трудом подавил гнев. Он знал, что разговор предстоит тяжелый, и готовил себя к этому. Он даже умиротворяюще протянул руку и потрепал Шона по волосам, как часто делал, когда тот был подростком.

— Это не предательство, Шон, а скорее помощь. Я спас тебя от тюрьмы. Тебе просто повезло, брат, что я сумел вовремя вмешаться… Не перебивай! Дай мне сказать… Возможно, ты не задумывался, что, оскорбляя мисс Кендрик, ты нанес оскорбление всему ее семейству. Они пришли в ярость и угрожали тебе судебным преследованием и еще Бог знает чем. Тебе хотелось бы попасть за решетку? Я не могу этого допустить.

Шон бросил на брата презрительный взгляд, в котором читалась горечь.

— Ты не мог найти другого способа? Я был о тебе лучшего мнения, Келл, будь ты проклят! Никогда не думал, что ты способен воткнуть нож мне в спину!

Он с размаху бросил хрустальный бокал в камин, а потом, сжав руками голову, опустился в кресло.

Келл ожидал подобного взрыва, он много чего ожидал от своего брата. И много чего видел, что вызывало у него негодование, злобу, желание плюнуть и разорвать с ним всякие отношения. Но он не делал этого, потому что жалел Шона, помня о его несчастном поруганном детстве. Жалость побеждала в нем все остальные чувства.

— Ты говоришь о других способах… — произнес он, стараясь держаться спокойно. — Но разве ты оставил мне какой-то выбор? Если бы не твое сумасшедшее намерение мстить ей, я никогда бы не предложил ей выйти за меня замуж.

— Она получила от меня то, что заслужила! Жалею, что не довел месть до конца.

— Не думаю, что она виновна в твоей беде. Если кто и виновен, то ее конюх. Да и то он всего-навсего пытался защитить свою хозяйку, с которой ты вел себя неподобающим образом.

— Она уже успела одурачить тебя, простак! Обвести вокруг пальца!

— Не думаю, что ты прав.

— Не прав? Ты веришь каждому ее слову и совсем не веришь мне, твоему кровному брату! Идешь у нее на поводу, как до тебя ходили десятки оболваненных ею! Она захватила тебя в свои сети так же, как их… Как меня…

— Ты ошибаешься, Шон, — повторил Келл.

Что еще мог он сказать этому полубезумному, не признающему никаких доводов человеку, с кем его объединяла общая кровь?

— Да, конечно. Я всегда ошибаюсь. Всегда не прав. Всегда и во всем плох… — В голосе Шона послышались рыдания, слезы наполнили глаза. — Ты просто украл ее у меня! — выкрикнул он. — Вот что ты сделал! А я любил ее, Келл…

Келл медленно покачал головой.

— Если бы любил, то не мог бы поступить с ней так, как поступил. Не мог бы подвергать ее насилию любого рода. Не мог обречь на то, чтобы она стала отверженной в своем обществе. Как наша с тобою мать… И ее мать тоже… — Он сжал кулаки. — Что бы там ни было, я не допущу, чтобы ее судьба была похожа на судьбу нашей матери.

Шон отвел глаза в сторону.

— Но я действительно любил мисс Кендрик, — сказал он каким-то детским, на удивление жалким голосом. — Клянусь тебе! И готов был сам жениться на ней.

— Однако она не захотела, Шон, и ты не нашел ничего более умного, как украсть ее из-под носа жениха! Избить, привязать к кровати, напоить наркотической бурдой и попытаться изнасиловать… Ничего себе любовь! И при этом еще полагал, что после всего этого она сразу полюбит тебя и согласится выйти замуж. Так?

Лицо Шона исказилось, на него было жалко смотреть. И Келл, который еще не выговорился, немного смягчил тон.

— Что ж, — продолжал он, — надо признать, кое-чего ты добился, братик. Можно считать, отомстил. Только за что? За то, что она тебя не полюбила? Но разве можно заставить любить? Подумай сам… Однако ты должен быть удовлетворен: ты лишил ее места в обществе, к которому она принадлежала. Это раз. Лишил мужа — это два. Не будем говорить о такой мелочи, как то, что ты поколебал ее веру в порядочность, честность и доброту многих людей… Впрочем, она и раньше была не слишком высокого мнения о людях. С самого детства. Чем тоже напоминает нас с тобой, брат.

Он засмеялся. В смехе были горечь и презрение. Когда он заговорил снова, в его голосе появилась несвойственная ему неуверенность.

— Конечно, я понимаю, брак со мной — невысокая честь, и мисс Кендрик шокирована моим положением в обществе. Но повторяю, в этом был хоть какой-то шанс для спасения ее репутации. Какая-то возможность хоть как-то объяснить случившееся. Без упоминания твоего имени и твоей чертовой роли во всем этом. И сейчас твоя обязанность, Шон, не вылезать со своим изложением событий — ни в трезвом, ни в пьяном виде. В последнем ты пребываешь чаще всего!.. А теперь слушай внимательно: мы придумали подходящую историю, и если ты осмелишься ее опровергнуть или извратить, то за твою судьбу я не ручаюсь. И в тюрьму к тебе приходить не буду, так и знай.

— Какая еще история? — спросил Шон слабым голосом. У него продолжала болеть голова после вчерашней попойки, бокал виски, который он осушил, не принес облегчения. Пить дальше он опасался, потому что хотел услышать и понять, о чем говорит Келл.

А Келл продолжал:

— Мы с мисс Кендрик были уже давно влюблены друг в друга… Не дергайся, черт тебя побери! Я впервые близко увидел ее только вчера вечером у себя в клубе… И это я похитил ее, не допустив до алтаря, потому что не представлял жизни без нее. И сделал я это, заметь, по обоюдному согласию. Хотя мы оба знали, что брак с владельцем игорного клуба, да еще полуирландцем, да еще обман герцога выводит ее за границы высшего света. Лишает прежнего статуса.

— Провались они со своим статусом! — рявкнул немного пришедший в себя Шон, презрительно скривив рот.

У него с братом зрела давнишняя неприязнь к сословным различиям. Вернее, к тем из высших слоев, кто эти различия возводил в догму. Наверное, подумал Келл, его брата оскорбил не только и не столько отказ Рейвен, как то, что предпочтение было отдано персоне из высшего света.

— Ну вот, собственно, это я и хотел тебе сообщить… И помни, что никаких оскорблений в адрес Рейвен я не потерплю, — добавил он твердо.

— Горите вы оба в аду! — яростно выкрикнул младший брат.

— Шон…

— Уходи! Оставь меня одного.

— Я так и сделаю. Но я еще не сказал тебе всего.

— Что еще нового и приятного?

— Я хочу, чтобы ты на некоторое время покинул Лондон.

Шон уставился на него свирепым взглядом.

— Какого черта?..

Келл постарался говорить спокойно. Он давно привык к вспышкам брата, хорошо знал его грубый нрав и почти не злился на него. Скорее жалел.

— Тебе следует уехать, — терпеливо объяснил Келл, — чтобы утихли волны, поднятые разразившимся скандалом. Я имею в виду похищение Рейвен, пускай по нашей версии и добровольное… Чтобы успокоились члены ее семьи, горящие желанием отомстить похитителю…

— Куда я должен уехать?

— В Ирландию. На нашу ферму. Ты не был там с прошлой зимы…

Года три назад Келл приобрел недалеко от Дублина конскую ферму. Главным образом для того, чтобы было куда отправлять Шона, когда тот почти приходил в состояние буйного помешательства. Тому причинами были не только пьянство и разгульный образ жизни, но и, как полагал старший брат, их общее несчастливое детство.

— Я уже отдал все необходимые распоряжения о твоем отъезде, — добавил Келл. — Надеюсь, там ты придешь в себя и сумеешь правильно оценить все, что сделал.

— Что же такого я натворил, черт возьми?

Келл подавил вздох.

— Начнем опять сначала… Ни один порядочный человек не поднимет руку на женщину, Шон. Ты сделал это и перешел черту. Кроме того, ты оскорбил и оболгал ее, когда рассказывал мне о том, что якобы произошло между вами. Это гнусная ложь… Словом, все, что ты сделал по отношению к ней, не заслуживает прощения.

— Иди ты к черту!

— Только после того, как ты отправишься в Ирландию.

Шон вскочил с кресла.

— Я не обязан подчиняться всему, что ты приказываешь! Ты больше мне не брат! Иди к своей придуманной невесте. Или жене, не знаю… И не жалуйся мне, когда угодишь в самое пекло ее обмана и сгоришь там!

— Если сгорю, то жаловаться не буду, — хватило у Келла духу пошутить. — Но ты, Шон, немедленно покинешь Лондон, даже если мне придется для этого лично сопровождать тебя!

— Тебе придется лично нести меня на руках!

— Что ж, думаю, и это осилю…

С этими словами Келл повернулся и покинул дом своих предков, который он с некоторых пор возненавидел и не хотел в нем жить.

Но не мысли о доме занимали его сейчас. Он думал о брате.

Конечно, Шону необходимо некоторое время, чтобы привыкнуть к тому, о чем ему только что сообщил Келл. Ведь этот оголтелый шалопай и лоботряс, без сомнения, искренне полюбил Рейвен — что Келла совсем не удивляет. Только способы выражения этой любви были у него своеобразные, свойственные ему и неприемлемые для других. Тем более для Рейвен.

Келлу было неприятно: он и в страшном сне не мог предположить, что причиной их ссоры станет женщина. Только этого не хватало! Хотя, чтобы оградить Шона от беды, подумал Келл с кривоватой улыбкой, он готов жениться на всех женщинах, из-за которых брату грозят крупные неприятности.

Уже несколько последних лет Келла тревожила упорная склонность Шона к саморазрушению. Хотя опять же тому есть и объяснение и оправдание, о чем Келл не хочет и не может забыть… Если в твое чистое детство вторгается настоящий порок, последствия могут быть самыми ужасными, длительными, а порою нескончаемыми. И только очень сильные духом в состоянии преодолеть их. Шон никогда не был в числе сильных.

Началом его мученического пути можно считать день, когда от тяжелой и внезапной болезни скончался их отец, Адам Лассетер. Келлу было тогда четырнадцать лет, Шону — девять. И не успело еще остыть тело отца, как его брат, Уильям, сумел добиться всеми правдами и неправдами, чтобы оба его племянника были отняты у своей матери и переданы под его опеку. У несчастной Фионы не хватило ни сил, ни средств бороться с кланом Лассетеров. Она, вынужденная сдаться, вернулась в Ирландию, где вскоре и умерла.

Келл не может забыть прощания с матерью, когда он давал ей клятвенное обещание присмотреть за младшим братом. Обещание, которое, к стыду своему, он не смог до конца выполнить, чего не простил себе до сих пор…

Уже сидя в экипаже на пути в клуб, он продолжал с горечью размышлять о тех годах, когда им с Шоном пришлось жить под крышей дома их дяди Уильяма. После того прощания с матерью он больше не видел ее — она скончалась в Дублине от охватившей бедные кварталы города эпидемии инфлюэнцы.

Ненависть Келла к своему дяде приняла болезненный, необратимый характер. Он сопротивлялся ему во всем и бесчисленное число раз подвергался избиениям и другим наказаниям. Иначе, как дьявольским отродьем, дядя его не величал. Споры и ссоры у них происходили беспрерывно и по любому поводу. Дважды Келл убегал из дому и забирал с собой Шона, но деваться им было некуда, их отыскивали и сурово наказывали. Особенно страдал от наказаний Шон, будучи младше и слабее духом, чем брат.

Ради некоторого благополучия Шона Келл заставил себя умерить ненависть к дяде, даже внешне смириться. Он с нетерпением ожидал времени, когда подрастет настолько, что сможет давать ему достойный отпор. Затем вообще избавится от его опеки и станет опекать младшего брата.

В семнадцать лет Келл уехал на учебу в один из университетов. Шон оставался дома, с ним занимались частные учителя, которые часто сменялись, не выдерживая поведения своего трудноуправляемого ученика.

Приезжая домой на каникулы, Келл обращал внимание на то, что характер его брата с возрастом не выравнивается, как он все время надеялся, а наоборот, становится более подавленным, неврастеничным; Шон, казалось, пребывал в постоянном страхе. Однако сколько Келл его ни расспрашивал, тот утверждал, что с ним все в порядке.

Лишь через полтора года, в очередной раз приехав из университета, Келл узнал всю омерзительную правду, которую его тринадцатилетний брат стыдился ему открыть. Правда заключалась в том, что их дядя Уильям Лассетер испытывает неодолимую тягу к подросткам, и Шон стал объектом его притязаний.

В день, когда это открылось Келлу (как раз перед Рождеством), он собирался пойти в церковь на дневную службу и позвал с собой Шона. Тот сидел перед камином у себя в комнате, накинув на плечи одеяло, его била дрожь, у него зуб на зуб не попадал.

— Я не могу идти в церковь, Келл, — пробормотал он в ответ на предложение брата. — Я слишком грязный.

— Что ты такое говоришь, парень! — воскликнул Келл. — Хочешь сказать, что давно не мыл уши и шею?

Шон не улыбнулся от подобного предположения. С тем же страдальческим выражением лица он ответил:

— Я моюсь каждый день. Но не становлюсь от этого чище. Господи, помоги мне!.. Он заставляет меня, Келл! Я ничего не могу с ним поделать!..

Мальчик закрыл лицо руками и разрыдался. Начав говорить, он уже переборол стыд и рассказал Келлу все: как уже несколько месяцев дядя принуждает его к разврату, а он… он боится этого человека и подчиняется ему.

Новые рыдания прервали его рассказ…

Вспоминая об этом сейчас, через десяток лет, Келл, казалось, испытывал те же чувства, что и в тот день: безмерную жалость к брату и дикую ненависть к дяде, которого решил убить, если только тот еще раз притронется к мальчику…

— Мистер Лассетер, сэр… — прервал его мысли голос возницы.

Экипаж уже стоял перед входом в игорный клуб.

Ощущая себя столетним стариком с больной ногой и разламывающейся от мрачных мыслей головою, Келл медленно вылез из экипажа и пошел к дверям, возле которых стоял его управляющий Тиммонз. Тиммонз был слишком вышколен, чтобы спрашивать хозяина о причинах его долгого отсутствия. Однако Келл посчитал нужным сообщить ему, что был занят неотложными делами.

— Все в порядке, сэр, — сказал управляющий. — Мисс Уолш еще спит, она всю ночь была в залах. Группа рисковых джентльменов до рассвета дулась в кости, и ставки у них были ого-го!

«Ого-го» могло означать, что сотни тысяч фунтов переходили из рук в руки, а это, в свою очередь, приносило приличный доход клубу. Что ж, по крайней мере хоть что-то в его жизни идет по налаженной колее, с удовлетворением отметил Келл.

То, что Эмма еще не встала с постели, тоже радовало: он был не в настроении сообщать ей сейчас о своей внезапной женитьбе.

Прихрамывая немного сильнее, чем раньше, он поднялся к себе в кабинет. На столе рядом с бухгалтерскими книгами были аккуратно разложены разнообразные документы: расписки, квитанции, долговые обязательства… У Эммы всегда и во всем был отменный порядок, и он не стал ничего проверять. Эта женщина в состоянии вести дела клуба не хуже его.

Отвернувшись от вороха бумаг, Келл прошел в примыкающую к комнате спальню, где позапрошлой ночью он занимался довольно странным и несвойственным ему делом — пытался вывести из повышенного сексуального возбуждения одну молодую девушку, ставшую зачем-то его женой… Зачем?

Он уже столько раз объяснял это самому себе, ей, ее малоприятным родственникам, а совсем недавно и собственному брату, что больше думать об этом не мог. Хватит!

Бросившись на постель, он прикрыл глаза и попытался изменить направление мыслей… И продолжил думать о своей семье — о брате, о дяде, о себе, о том, что произошло вслед за признанием Шона, что дядя склоняет его к греху содомии…

Келл и его брат оставили дом Уильяма Лассетера, не попрощавшись с ним и не сообщив, куда направляются. А направились они на родину матери, в Ирландию. Там Келл старался сделать все, что мог, чтобы помочь Шону забыть о том, что ему пришлось пережить. Но главное — пытался заработать обоим на жизнь, что было дьявольски трудно. Используя свою природную способность к различного рода играм, в том числе и к азартным, он сумел в сравнительно короткий срок скопить довольно значительную сумму денег. Это позволило ему с наступлением совершеннолетия не заниматься спорами с родственниками по поводу скромного наследства, оставленного ему отцом.

Что касается его отношений с младшим братом, то здесь он с самого начала допустил немало ошибок и промахов. Считая себя виновным чуть ли не во всем плохом, что случилось, Келл снисходительно, слишком мягко относился ко всем вывертам и отклонениям Шона. Не отказывал ему в деньгах, которые с возрастом тот уже тратил не на невинные забавы и сладости, а на кутежи, азартные игры и продажных женщин. Келл пытался его учить и лечить — нанимал ему учителей, приглашал хороших врачей, но все было напрасно. Возможно, если бы в свое время Келл был с ним построже…

Прошло немало лет, прежде чем Келл понял и признал свое поражение, но в нем не утихла боль за брата и чувство собственной вины. Но не все можно было оправдать несчастным детством…

Чего стоит полубезумная реакция брата на отказ одной красотки из высшего света. В конце концов его, избитого и пьяного, подобрали на улице вербовщики и продали на корабль британского королевского флота. Келлу удалось выцарапать его оттуда с помощью больших трудов и немалых денег.

Однако — Келл был теперь убежден в этом — Рейвен Кендрик непосредственно не виновата в его бедах. Но ее появление в Лондоне потрясло Шона. Следы этого потрясения он носит на своей спине в виде шрамов от ударов плетью, пусть эти удары и шрамы и не идут ни в какое сравнение с теми рубцами, что остались в его душе после жизни у дяди.

Наверняка после всего, что с ним случилось, он немного тронулся рассудком — иначе бы не решился на такой безумный поступок, как похищение. Но все равно он заслуживает сурового наказания за то, что натворил. И Келл должен его наказать, хотя не собирается оставлять его без своей защиты в будущем.

Одно из наказаний уже свершилось: Келл женился на женщине, которую полюбил Шон. Дико, неразумно, бестолково, но полюбил. И теперь вполне может возненавидеть Келла — с него станется…

Келл поморщился, припомнив, как только что Шон обвинял его в предательстве и предрекал, что он станет игрушкой в руках этой опытной и коварной искусительницы.

Но он не прав! Келл никогда не станет, не может стать игрушкой хотя бы потому, что не испытывает к этой женщине таких безумных чувств, как его брат. Однако он должен быть начеку и не допускать, чтобы страсть возобладала над ним.

Черт побери, он не допустит этого! Нет! Хотя бы из уважения к чувствам несчастного брата. И значит, будет с этой минуты держаться как можно дальше от Рейвен Кендрик. Рейвен Лассетер.

Утро у Рейвен выдалось не менее напряженным, чем у Келла. Ей пришлось набраться храбрости и решиться на встречу со своим обманутым женихом, герцогом Холфордом, чтобы лично принести ему извинения. Впрочем, она не была уверена, что герцог согласится.

Она была готова поехать к нему сама, но посещение дамой жилища холостяка считалось совершенно неприличным в высшем свете, а потому она послала ему записку с просьбой посетить ее. Ожидание затянулось, она уже боялась, что он ее приглашением пренебрег, но все же он явился. Вид у него был оскорбленно-воинственный, отнюдь не говорящий о готовности принять ее извинения и простить.

Рейвен не могла не признать в душе, что он выглядит и ведет себя как истинный джентльмен, умеющий во всех случаях сдерживать свои эмоции и не выходить за рамки неписаного кодекса приличий. Кроме того, он и внешне был в достаточной степени привлекателен, хотя несколько манерен и сух. Впрочем, это она уже знала раньше.

Виски у него были уже облагорожены сединой, волосы поредели. При ярком свете дня он больше напоминал отца, нежели жениха. Тем не менее она испытала некое щемящее чувство грусти: она потеряла хорошего, достойного человека, с кем могла бы прожить много лет в спокойствии, достатке и при полном уважении в высших сферах общества.

Он, в свою очередь, тоже изучал ее взглядом, который явно одобрял ее внешность, но совсем не одобрял поведение.

Услышав робкое приглашение, он опустился в кресло и долго не произносил ни слова. Он никогда не отличался словоохотливостью и красноречием, но такого длительного молчания между ними никогда не было. И такого мрачного выражения лица у него Рейвен не видела никогда. Хотя что тут удивляться? Она целиком виновата перед ним, и ей предстоит выкручиваться, лгать и замаливать грехи.

По правде говоря, она как-то не думала, что такой холодный разумный человек, как Холфорд, может так явно и глубоко переживать. В его светлых глазах застыла настоящая боль. А она-то полагала, что будет всего-навсего задета его сословная гордость.

— Итак… — произнес он наконец.

— Вы прочитали мое вчерашнее письмо, сэр? — спросила Рейвен.

— Да, мадам. И по правде, говоря, не видел оснований для встречи. Вы достаточно ясно изложили свои чувства.

Она негромко и смущенно сказала:

— Мне хотелось иметь возможность, сэр, лично принести вам свои глубокие извинения и испросить прощения.

— В самом деле? — Его изящная бровь дернулась. — Вы желаете получить прощение за тот подлый трюк, который был проделан надо мной? Не чересчур ли это, мадам?

— Чарлз, я очень хочу, чтобы вы меня простили. Я так сожалею. Все было так внезапно… неожиданно для меня самой. Вы не заслуживаете такого отношения.

Если он и был немного удивлен и смягчен ее виноватым жалобным тоном, то, во всяком случае, не подал виду. Напротив, спросил куда более резко:

— Значит, вы все-таки сожалеете, что выставили меня перед всеми полным идиотом? Что пренебрегли мною, чтобы выскочить замуж за негодяя и убийцу? Ничтожного ирландца!

Рейвен побледнела и набрала воздуха, чтобы дать достойный ответ на услышанные оскорбления, но сникла, вспомнив, что, по сути, почти ничего не знает о своем муже. Кроме того, что в нем действительно течет ирландская кровь. Однако не возразить она не могла и с тихим вызовом произнесла:

— Он не убийца. И не негодяй.

Герцог неожиданно смягчился.

— Вполне возможно. Но он известный азартный игрок, который станет теперь еще более известным в высшем свете тем, как ловко он украл невесту у меня прямо из-под носа!

Она покачала головой, еле сдерживаясь, чтобы не сказать этому глубоко оскорбленному человеку, что его гнев направлен не по адресу: ни Келл Лассетер, ни она ни в чем не виноваты.

Сказала она всего две короткие фразы:

— Его не за что осуждать. Вина целиком на мне.

Герцог взглянул на нее с презрительным удивлением.

— Уж не хотите ли вы заставить меня поверить, что именно в вашей голове зародился весь план вашего собственного похищения?

— Нет, — не сразу ответила она. — Это не совсем так. Похищение было самым настоящим, но… Но все дело в том, что я не захотела остановить его. Ничего для этого не предприняла.

Она придумала все это только сейчас, в самую последнюю минуту. Немного наклонилась вперед, вперив в собеседника настороженный, умоляющий взгляд. Она вовсе не хотела, чтобы этот человек оставался ее врагом; тем более — врагом Келла. Нужны, видимо, еще какие-то слова. Более веские, более убедительные.

— Я вовсе не хотела этого, поверьте мне, Чарлз, — снова заговорила она. — Не хотела любить его. Клянусь вам… Но иногда… иногда мы не можем предсказать… предугадать зова нашего сердца. Разве не так?.. — Она перевела дух и продолжала высасывать из пальца откровенную ложь. — Мне кажется, я знала его всю жизнь, этого человека. Но я отказывала ему годами, поскольку моя семья считала, что мы неподходящая пара.

— Еще бы, — подтвердил герцог. — Тут не может быть двух мнений.

Не обратив внимания на то, что ее прервали, Рейвен продолжала:

— Чем ближе подходил день нашей с вами свадьбы, тем беспокойнее я становилась. Надеюсь, вы понимаете. Я думала до последней минуты, что просто разыгрались нервы, как, наверное, у каждой невесты, но в самый последний момент… О, Чарлз, я вдруг почувствовала, что не могу выйти за вас замуж… И вовсе не потому, не думайте, что я так безумно любила этого человека… Нет… Я поняла, что поступлю нечестно по отношению к вам.

Он недоверчиво скривил губы.

— Теперь вы заговорили о честности. При чем тут она?..

«Действительно, при чем? — лихорадочно думала Рейвен. — Что бы еще придумать?»

Она продолжила:

— Рассудите сами, Чарлз. Будьте откровенны. Я не затронула ваше сердце до самой его глубины. Вы по-настоящему никогда не любили меня, а рассматривали только в качестве приза, который неплохо бы выиграть. Тем более когда кругом столько соперников. Тоже игроков… Как в игорном клубе у Келла Лассетера… А я… Я, в свою очередь, хотела за вас замуж главным образом из-за титула.

Он снова покривился, как от боли, и ей стало жаль его еще больше. Но игра продолжалась.

— Чарлз, вы должны понять. Вы умный, тонкий человек. У моей семьи были немалые планы в связи со мной. Дед хотел видеть меня в обществе, к которому он принадлежит, и я пыталась идти у него на поводу. Но я все же поняла, что не могу противоречить своему сердцу. А сердце говорило в пользу Келла, которого я знала и любила с очень давних пор. Чуть не с детства. Хотя, как я уже говорила вам, Чарлз, я не хотела любить его.

Наступило молчание.

— Где он сейчас? — спросил потом герцог, оглядывая гостиную, словно подозревая, что Келл прячется где-нибудь за креслом.

Рейвен с беспокойством посмотрела на говорившего.

— Зачем вам это знать?

— Потому что я хочу вызвать его на дуэль!

Она снова почувствовала, что бледнеет.

— Чарлз, не делайте этого!

— Почему же, мадам? Вы боитесь, что я убью его?

Судя по тому, что она слышала о Келле, у нее было больше оснований беспокоиться о герцоге, но сказать об этом, не нанеся ему еще одной смертельной обиды, она не могла. Поэтому заговорила о другом.

— Пожалуйста, Чарлз… У вас ведь обида на меня, не на Келла. Он тут ни при чем. Я одна заслуживаю вашего гнева и осуждения.

— И это так, мадам. И до тех пор, пока не остынет печь в аду, я не забуду того, что вы мне причинили.

Она прикусила губу.

— Неужели ничто в вашем сердце не заставит вас подарить мне прощение?

Герцог поднялся с кресла, смахнул невидимую пыль с костюма.

— Думаю, что нет, дорогая, — печально ответил он. — На это у меня не хватит великодушия. Однако ради вас я не стану пытаться лишить его жизни. Но зато сделаю одной из целей своей жизни погубить его. — Глаза герцога сверкали, как кусочки льда. — Ваш избранник проклянет день, когда задумал украсть вас у меня!

Рейвен оставалась в гостиной под впечатлением от неприятного визита Холфорда и особенно от его последней угрозы, когда служанка доложила, что к ней приехала Бринн Тремейн, графиня Уиклифф.

Рыжеволосая красотка Бринн прошлым летом совершенно неожиданно для себя и без особого желания поймала на крючок одного из наиболее влиятельных молодых британских лордов. Однако, несмотря на некоторые сложности характера каждого из них, в скором времени в их браке возобладала любовь, перешедшая во взаимную страсть, которой Бринн всецело подчинилась. Рейвен, с которой ее подруга была предельно откровенна, не могла не вспомнить по этому поводу несчастную любовь и страсть своей матери — правда, по отношению к отсутствующему возлюбленному. Она была рада за Бринн, даже немного завидовала ее чувствам, но в то же время говорила себе, что никогда не допустит, чтобы ее душу и тело настолько захватила любовь.

Как всегда, Бринн была в элегантном наряде: сшитое на заказ прогулочное платье из зеленой мериносовой шерсти и короткий кремового цвета жакет. Наряд несколько скрывал ее округлившийся живот — она ожидала ребенка. Однако прическа ее была по-девичьи легкомысленной — рыжие пряди свободно вились надо лбом.

Она заговорила не сразу. Сначала молчала с выражением глубокого сочувствия и смотрела на Рейвен зеленоватого оттенка глазами, в которых блестели слезы. Рейвен зарыдала и бросилась в объятия подруги. Ей стало немного легче — после двух суток беспрерывного напряжения она могла поплакать вволю.

Бринн гладила ее по голове и бормотала какие-то ничего не значащие, но такие необходимые слова утешения.

Наконец, всхлипнув последний раз, Рейвен успокоилась и произнесла твердым голосом:

— Прости меня. Я прямо водосточная труба…

— Думаю, ты заслужила право как следует выплакаться, — великодушно сказала Бринн, вынимая из сумочки платок и отирая лицо Рейвен. — Ты не очень пострадала? Какие-нибудь ушибы, раны, не дай Бог?

— Нет-нет, — отвечала Рейвен, не желая вдаваться в подробности.

— Мы страшно беспокоились. Люсиан поднял на ноги половину Лондона, чтобы отыскать тебя. Слава Богу, получили твою записку.

Рейвен не сомневалась, что подруга почти не преувеличивает действия своего супруга. Люсиан служил по иностранному ведомству, и в его распоряжении была чуть не армия сыщиков и агентов. По крайней мере она так считала… Неужели все они бегали по улицам Лондона?

— Я очень сожалею, что доставила ему столько хлопот, — сокрушенно сказала Рейвен.

Бринн не приняла ее извинений.

— Ну что ты! — воскликнула она. — Люсиан все время жалуется, что скучает в своем министерстве. Уверена, это для него было хорошей разрядкой… Но шутки в сторону, мы так рады, что ты в безопасности! И к тому же вышла замуж!.. Расскажи скорее обо всем, что случилось!

Она потянула Рейвен на кушетку, они уселись там, и Бринн не успокоилась, пока не узнала все, что произошло. От начала до конца.

Рейвен не скрыла от нее почти ничего. Рассказала, как ее похитил Шон Лассетер, как она очнулась в постели старшего Лассетера, о том, в какую ярость пришли ее родственники. Поведала и о том, что была вынуждена… посчитала чуть ли не единственным выходом из положения… выйти замуж за своего спасителя, Келла Лассетера. Принеся ему, как бы в благодарность, эту жертву.

Она не стала, конечно, упоминать о своих опасных, пусть и мимолетных, чувствах к нему — ведь они не имеют никакого отношения к тому главному, что уже произошло.

Когда она закончила рассказ, Бринн озадаченно нахмурила свой гладкий лоб под рыжими кудряшками. И потом сказала:

— Я мало что знаю о твоем мистере Лассетере. Слышала краем уха, что у него дурная репутация. Но мало ли что о нас говорят? Люсиан, кажется, немного знаком с ним, где-то они встречались. Зато наш Смельчак, наш Джереми Норт, хорошо знает его и посещает игорный клуб.

Джереми Адэр Норт, маркиз Вулвертон, по прозвищу Смельчак был в настоящее время признанным лидером Лиги адского огня. Многие молодые люди ценили в нем бесшабашность, храбрость, дружелюбие и умение наслаждаться жизнью. Превращать ее в непрерывную цепь удовольствий. За что вторым его прозвищем было Принц Наслаждений.

Услышав от Бринн это имя, Рейвен задумчиво кивнула. Конечно, уж кто-кто, а Смельчак должен многое знать о Келле Лассетере и о его темном прошлом.

— Интересно, что за человек твой мистер Лассетер? — спрашивала тем временем Бринн. — Напоминает своего брата, который тебя так преследовал?

— О нет! — решительно воскликнула Рейвен. — Слава Господу, они совсем разные. Келл, он…

Она замолчала, не зная, как описать человека, ставшего ее мужем.

Он опасный, таинственный, неотразимый, привлекательный, заботливый, решительный… И еще он — ироничный, умный, готовый защищать оскорбленных, а также тех, кто с ним одной крови… Что еще сказать?

Ничего этого она не сказала, а смущенно произнесла:

— Лучше, если ты сама составишь о нем мнение, когда увидишь.

— Прекрасно. Но где же он? Я горю от нетерпения познакомиться.

Рейвен отвела глаза.

— Кажется, он отправился к себе в клуб… Знаешь, — добавила она, — мы пришли с ним к соглашению не торчать над душой друг у друга. Наш брак, пойми это, Бринн, и не осуждай меня, просто деловое соглашение, заключенное в необычных обстоятельствах.

Теперь пришла пора призадуматься Бринн.

— Но как же?.. А жить ты будешь здесь?

— Какое-то время. Но только чтобы соблюсти внешние правила приличия. Впоследствии я переберусь в собственный дом. Где он будет, я еще не знаю.

Рейвен не удержала вздоха. Вздохнула и Бринн. Снова обе замолчали.

Бринн заговорила первая, нарочито веселым голосом, оглядывая комнату.

— А здесь все вполне прилично выглядит. У мистера Кел-ла Лассетера, как видно, очень неплохой вкус, несмотря на его занятия игорным бизнесом. Лучше, чем у многих истинных джентльменов, известных мне.

У Рейвен эти слова вызвали невольную улыбку.

— С первого момента нашей встречи, — сказала она, — Келл постоянно пытался мне доказать, что не хочет иметь ничего общего с теми, кого считают джентльменами. Только ему это не очень удавалось.

— Во всяком случае, — так же оживленно произнесла Бринн, — настоящий джентльмен все же не умчался бы с утра в клуб, оставив тебя одну в таком состоянии в чужом доме.

Рейвен покачала головой.

— Я не в обиде на него. Он и так сделал достаточно. Сама посуди: помог мне хоть как-то выпутаться из ужасного положения, спас, можно сказать, от полного краха. Принес в жертву собственную мужскую свободу. Конечно, не ради меня, а ради своего брата: чтобы мой дед не засудил его. Но все равно…

— Да, конечно… ты права… — Бринн проговорила это немного рассеянно, думая о чем-то своем, и сразу добавила: — Мы с Люсианом будем рядом с тобой. Я его заставлю, если он посмеет сопротивляться. И мы вместе подумаем, как тебе пережить период бури, пока погода не наладится. Одной тебе оставаться нельзя… А вообще тебе нужно как можно скорей войти в прежний ритм жизни. Возобновить прогулки в парке, визиты по вечерам. Пускай никто не думает, что ты скрываешься или боишься.

Рейвен слегка скривилась.

— Я не собираюсь скрываться и никого особенно не боюсь. Но в то же время, скажу тебе откровенно, не испытываю никакого удовольствия, когда думаю обо всех этих усмешках, о шепоте и переглядывании, о злорадном удовлетворении некоторых, что я не стала герцогиней.

Бринн сочувственно покачала головой.

— Понимаю и жалею тебя, но, как сказано в Библии, все это суета сует…

— …и всяческая суета, — подхватила Рейвен. — Но моя бедная мама так мечтала о чем-нибудь таком для меня. — Она вскинула голову, стараясь выглядеть бодрее, чем была на самом деле. — Что ж, чему быть, того не миновать. Ничего уже не поделаешь и нет смысла жалеть себя. Нужно искать преимущества в моем теперешнем положении, и мне кажется, — она с вызовом посмотрела на Бринн, — я уже кое-какие нашла. К примеру, не надо будет непременно присутствовать в качестве супруги герцога на десятках томительных, унылых приемов. Притворяться, что все это мне безумно интересно. А еще, я все-таки освободилась от назойливой пятки моей тетушки. — Рейвен помолчала, как бы вспоминая. — Что начало меня беспокоить с сегодняшнего дня, — продолжала она, — это новая опасность, которой может подвергнуться Келл. Герцог Холфорд в ярости, он мечет молнии против него и против меня.

— Могу себе представить, — сказала Бринн.

— Даже не можешь. Он был просто не похож на себя, когда кричал, что погубит его.

— Ничего, Рейвен. Надеюсь, ему будет не так уж легко это сделать, если мы с Люсианом будем на вашей стороне.

— Бринн… Я не могу допустить, чтобы вы до такой степени входили в мою жизнь. У Люсиана свой круг обязанностей, а тебе надо сейчас, перед рождением ребенка, вести как можно более спокойный образ жизни… У вас у самих хватает забот…

Рейвен имела в виду недавнее происшествие, связанное с вражескими агентами — ведь Британия продолжала воевать с наполеоновской Францией, — когда на Люсиана готовилось покушение. Оно было своевременно раскрыто, однако главный зачинщик по кличке Калибан остался на свободе. Значит, по-прежнему существовала угроза для жизни Люсиана и его жены. В последнее время он не разрешал Бринн никуда выходить из дома без двух телохранителей.

Тем не менее Бринн без обиняков заверяла Рейвен:

— Не думай, что мы оставим тебя в беде. Такого не будет!

Не скрывая радостной улыбки, Рейвен поспешила ответить:

— Конечно, я не думаю так. Но даже вы, мои добрые друзья, не во всем сможете помочь мне в моем положении.

Бринн явно не понравилось подобное предположение, и она энергично возразила:

— Ты рассуждаешь сейчас совсем не как та Рейвен, которую я недавно узнала и сразу полюбила. Где же твое бунтарство, твоя смелость? Неужели ты позволишь тем, кто называет себя высшим обществом, запугать тебя и диктовать свои условия? Нет, ты не сделаешь этого, а мы тебе поможем.

Рейвен с удивлением взирала на раскрасневшуюся подругу, и впрямь сейчас похожую на предводительницу восставших. Потом не выдержала и рассмеялась — легким искренним смехом, чего с ней не случалось уже два с лишним дня.

— Ты права, Бринн, — сказала она. — Прости мне минутную слабость и сомнение в вашей преданности… Нет, я не чувствую себя побежденной или запуганной. Битва продолжается. Я выхожу на тропу войны!

Теперь рассмеялась Бринн.

— Так-то оно лучше, дорогая. Узнаю прежнюю Рейвен.

— Клянусь, — продолжала та, — меня не заставят стать изгнанницей, как сделали с моей матерью! Они примут меня в свою среду, эти люди, а уж там посмотрим, захочу ли я находиться среди них…