Экстаз

Глава 7

Свадебная церемония и отдаленно не была похожа на ту, которую Рейвен рисовала когда-то в своем воображении. Вместо шикарной лондонской церкви, заполненной такой же шикарной публикой, все происходило в гостиной загородного дома в присутствии всего трех свидетелей: супругов Гудхоупов и верного О'Малли. На невесте было простое платье с длинными рукавами из лилового кашемира, волосы связаны в узел на затылке.

Жених тоже мало напоминал высокородного аристократа — ни одеждой, ни тем, что у него было — а вернее, не было — за душой. А не было у него ни звучного титула, ни обширных поместий, ни старинных замков — только красивое смуглое лицо, какой-то подозрительный игорный дом и сомнительная репутация. И конечно, его никак нельзя было назвать твердой и надежной опорой в жизни, о чем она так мечтала. В облике и сущности Келла Лассетера не было ничего, что свидетельствовало бы о его солидности, основательности, надежности.

В то время как священник бубнил ритуальные речи о том, что с этой минуты она и незнакомый человек, стоящий рядом с ней, навеки связаны перед Богом, на ее лице отобразилось, видимо, что-то не совсем соответствующее моменту. Среди слов клятвы, которую вслед за священником повторял Лассетер, она услышала его шепот:

— Улыбнитесь хотя бы, будущая миссис Лассетер. Ведь вы на свадьбе, а не на похоронах.

Она сделала над собой усилие, улыбнулась краешком губ и весьма бодрым тоном произнесла положенные слова.

К счастью, вся церемония закончилась очень быстро и никакого пиршества не последовало. Только для них двоих был сервирован ужин в столовой, куда они и проследовали с Келлом, который хромал сильнее прежнего, даже опираясь на палку.

Он заметил ее виноватый взгляд и без особых эмоций пояснил:

— Видимо, я довольно много находился и наездился за сегодняшний день.

— Могу я как-то помочь? — пробормотала она. — Сменить повязку? Смазать чем-то?

— Нет, миссис Лассетер, благодарю вас. — И снова ироническая улыбка. — Боюсь только, что в эту свадебную ночь вам придется взять на себя роль главы семьи, потому что я не сумею самостоятельно выполнить все, что положено новобрачному.

Напоминание о брачной ночи заставило ее похолодеть. Что же это будет? Зачем?.. Неужели нельзя пренебречь ритуалом?.. И в то же время — она ни за что не хотела признаться себе в этом — она с замиранием сердца ждала этого ритуала. Чтобы повторилось все, что было прошедшей ночью, но только не в кошмарном полусне, а наяву… Как это будет наяву… Ей было страшно…

За ужином она почти ничего не ела, односложно отвечала на вопросы, сидела, опустив глаза, лишь изредка взглядывая на того, кто стал ее мужем, супругом, спутником жизни. Боже, неужели это правда?..

Ее погруженность в себя беспокоила Келла. В конце концов, он не тащил ее насильно под венец. Она действовала, находясь в здравом уме и твердой памяти. Сегодня, конечно, не вчера. Что же касается вчерашней ночи, то забыть то, что было, он не может, как бы ни старался. Разумеется, бедняжка была под действием наркотического снадобья, которым ее опоил этот мерзавец, его брат. Но все равно Келл не мог отделаться — да и не хотел — от мысли, что, не будь у его незваной гостьи такой страстной натуры, никакой афродизиак не подействовал бы на нее подобным образом. Да разве он со своим немалым знанием женщин может ошибиться в распознании их истинной физической сущности? И разве видения, которые одолевали эту девственницу, не говорят сами за себя?..

Черт возьми, он все время думает о ней… Его рука крепко сжала бокал, чуть не расплескав вино… А что она, интересно, думает о нем? Если думает… И что будет думать после ночи, которая им предстоит?.. Он усмехнулся: зачем ей затруднять себя мыслями о нем? Начиная с завтрашнего утра им даже не обязательно видеть друг друга. Ну, быть может, раз или два за все оставшиеся им дни…

Ладно, хватит, решил он, поднимаясь из-за стола и морщась от боли в раненой ноге. Но пожалуй, не менее мучительно давала себя знать боль в области чресел.

— Не пора ли на отдых? — произнес он как можно любезнее.

Его молодая жена подняла голову, посмотрела на него. Во взгляде было удивление, смятение, неверие в то, что происходит… что уже произошло.

— Мне помнится, — сказал он, — вы говорили, что не боитесь меня.

Она прикусила губу:

— Я не боюсь, — проговорила она.

— Тогда не смотрите взглядом затравленной лани. Я не имею ни малейшего намерения применить к вам насилие или потчевать вас наркотическими напитками. Когда двое находятся в постели, гораздо лучше, если все происходит у них по обоюдному желанию.

Он увидел, как она с вызовом вздернула подбородок, чего он, собственно, и добивался. Пусть в ее поразительно голубых глазах искрится не страх, а вызов. Пускай даже высокомерие, надменность — только не робость или покорность.

Подойдя к ее стулу, он помог ей встать и жестом руки предложил следовать к двери, а потом повел из комнаты в коридор и наверх по лестнице. Туда, где помещалась спальня хозяина дома. Он предоставил ей право первой войти в эту уютную комнату, освещенную только ночником и ярким пламенем разгоревшегося камина, от которого веяло теплом. Не столь, пожалуй, необходимым для нормальных новобрачных в их первую ночь.

Рейвен сделала несколько шагов по комнате и остановилась, как только взгляд ее упал на огромную кровать, частично скрытую парчовыми портьерами. Одеяло и простыни были призывно откинуты.

Обернувшись к задержавшемуся у двери Келлу, Рейвен произнесла вполне светским тоном:

— Полагаю, здесь и происходили ваши оргии?

Слова удивили и разозлили Келла. Потом он мудро отнес их на счет чувства растерянности и неловкости, охватившего его юную супругу, и добродушно поинтересовался:

— Что может знать хорошо воспитанная молодая леди о подобных вещах?

На что она охотно начала отвечать, вероятно, с целью подольше потянуть время до решающего часа.

Она говорила:

— Некоторые из моих знакомых молодых людей открылись мне, что состоят членами Лиги адского огня… Так, кажется, называется это общество… И что там — это я уже слышала не от них — творятся такие вещи…

— Какие? — с улыбкой спросил Келл.

— Ну… — Она запнулась. — Разные… которые… необычные… Вы сами знаете.

Келл слышал об этом обществе, куда входили различные искатели приключений и любители всяческих отклонений от нормы из высшего света, но его не приглашали в их сплоченные ряды.

— Если я и знал, то успел забыть, — сухо сказал Келл. — В этой комнате уже давно не устраивались оргии.

Однако Рейвен не выражала намерения оставить эту скользкую тему.

— Вы не заставите меня поверить, мистер Лассетер, — сказала она, — что сами не принадлежите к этому же племени мужчин.

— Что ж, не стану и пытаться, миссис Лассетер. — Он сделал ударение на последних двух словах, но она стойко перенесла перемену своей фамилии. — Однако, — продолжал он, — не могу не сообщить, что всегда предпочитал на определенное время единственного партнера в постели. И разумеется, противоположного пола. Я не особый любитель отклонений.

На этот раз она умолкла, стиснув пальцы рук и глядя куда-то в сторону. Он ясно видел, что она в нервном состоянии, которое еще не может побороть.

— Чтобы закончить этот разговор, милая леди, — сказал он, — клятвенно обещаю с нынешнего дня умерить свои сластолюбивые устремления и в конечном счете вообще избавиться от них. Если мне это не удастся, разрешаю вам еще раз выстрелить в меня.

Ее подбородок снова дернулся вверх, и Келл увидел ее порозовевшее смущенное лицо во всей красе.

— Я уже не один раз говорила вам, — почти крикнула она, — что очень сожалею о том, что сделала!

Келл вздохнул.

— Хорошо. Давайте оставим и эту тему тоже. Договорились?

С этими словами он начал развязывать свой шейный платок и, заметив осуждающий взгляд Рейвен, добродушно проговорил:

— Видите ли, мадам супруга, перед тем, как люди ложатся в постель, они обычно раздеваются. Такова традиция. По крайней мере европейская.

Его юмор не подействовал на нее успокаивающе.

— Но… — проговорила она. — Так сразу?.. Я ведь еще едва знакома с вами.

Он решил действовать ускоренным способом и потому сказал:

— Прошлой ночью вы не были столь стыдливы.

Она возмущенно топнула ногой.

— Прошлой ночью, вы знаете, я была под действием каких-то мерзких лекарств и мало что помню о происшедшем.

Келл внимательно посмотрел на нее. Конечно, это так, как она говорит. Но правда ли, что она ничего не помнит — ни о себе, ни о нем? И во всем ее поведении не было ни капли подлинной страсти?.. Он вдруг почувствовал Некоторую обиду за себя — принимавшего ее вожделение за чистую монету — и тут же осудил вздорность своих мыслей. Однако совсем избавиться от них не мог и потому произнес:

— Позвольте, теперь уже как супруге, напомнить вам, что вы были очень… я бы сказал, энергичны. По отношению ко мне. В вас не было ни тени той застенчивости… стыдливости, какую вы проявляете сейчас. Тоже в отношении меня.

— Зачем вы затеяли этот разговор? — с негодованием спросила она. — Хорошо… я скажу вам… Вчера ночью я принимала вас за другого.

— За другого? — Теперь возмущение звучало у него в голосе. Скорее даже ревность. Резкий укол ревности, тяжкий для самолюбия. Что она такое говорит? Ведь она девственница, он в этом убедился. Впрочем, насколько он знает, существуют различные способы и формы удовлетворения страсти, при которых можно ее сохранить. Значит, они ей хорошо знакомы… Тоном судьи он проговорил: — Таким образом, вы признаете, что у вас были любовники?..

Он ожидал отказа ответить ему, оскорбленных слез, криков, всего, чего угодно, но она довольно спокойно и вместе с тем как-то неуверенно сказала:

— Нет… их не было… Впрочем, один… Но не существующий на самом деле…

Его брови полезли вверх. Может быть, она не в своем уме? На бедняжку повлияли вчерашние события?

— Возможно, вы попробуете объяснить… — мягко проговорил он.

— Боюсь, вы не поймете.

— Я очень постараюсь.

Она еще ближе подошла к камину и протянула руки к огню, словно они замерзли, хотя в комнате было очень тепло.

— Я вовсе… — начала она говорить. — Я не такая искушенная, какой вы меня представляете… Не знаю, что и как сейчас сказать… Я ни с кем и никогда не разговаривала об этом… Хотя все довольно просто… Я придумала… изобразила себе возлюбленного в своих фантазиях. В мыслях… Он стал приходить в сновидениях…

Она отвернулась от камина, бросила смущенный взгляд на Келла. Щеки у нее горели.

— Пожалуйста, продолжайте, — попросил он. — Это интересно. Только зачем вам создавать возлюбленного из воздуха, когда столько мужчин во плоти готовы со всем рвением исполнять эту роль?

— Как вы не понимаете? Вы шутите, наверное… Разве вам не известно, что существуют правила приличия? Традиции? Или вы живете вне их?

Келл любовался трогательно-наивным выражением ее прелестного лица, не мог отвести от него взгляда. Ради того, чтобы подольше видеть это лицо, он готов был задать еще сотню таких же дурацких вопросов.

— Но ведь, наверное, очень скучно иметь дело с призраком? С миражом? — предположил он.

— Ничего подобного! — оживленно ответила она. — И потом, это гораздо безопаснее. Вы же не влюбитесь по-настоящему в свою фантазию…

— Пожалуй, — согласился он. — Если это касается меня… Значит, вы изобрели возлюбленного? У него есть имя?

— Я называю его «пират». Иногда «корсар». Словом, похититель.

— Что же он украл?

Она улыбнулась, уже успокоенная и удовлетворенная мирным течением разговора.

— Что украл? Наверное, сердце. Душу… Как пишут в книжках.

Да, конечно, пират — всплыло в памяти Келла слово, которое вчерашней ночью она адресовала ему. Только тогда оно произносилось хриплым шепотом, с необузданной страстью.

Очевидно, в те минуты Келл был ее пиратом… Однако все это не объясняет ее несомненную умудренность в любовных играх… Впрочем, кто знает — быть может, такое умение бывает врожденным? Впитанным с молоком матери?..

— Одно могу сказать, — произнес он, — по всей видимости, вы обладаете необузданным… весьма живым, — поправился он, — воображением. И все равно это не вполне объясняет ваше умение — не могу назвать иначе — возбудить… распалить мужчину… Что вы так успешно продемонстрировали вчера на Мне.

Он насмешливо поклонился.

Рейвен снова залилась краской. Что ему нужно от нее? Когда он наконец перестанет ее мучить подобными вопросами? Неужели люди только для этого женятся и выходят замуж?

— Если вы так настаиваете, — сказала она, — я открою вам еще одно. После смерти матери я нашла в ее вещах одну книгу… очень редкую… Ее написала француженка, побывавшая в плену у турецких корсаров. Это история огромной любовной страсти, написанная абсолютно откровенно, без соблюдения каких бы то ни было правил приличия.

— Боже! — театрально ужаснулся Келл, но Рейвен не обратила внимания на его выходку.

— Понимаю, — продолжала она, — вас удивляет, что мать… своими руками…

— Действительно, — согласился Келл, — довольно странно, что ваша мать решила просветить вас таким образом. Почему?

— Она считала, что книга может послужить своего рода предупреждением для меня. — В голосе Рейвен он не услышал убежденности. — Причиной всех несчастий героини, — продолжала она более твердым голосом, — была любовь. Вернее, страсть… И вот моя мать… Она сама пережила многое. Еще до моего рождения она отчаянно влюбилась в одного человека, который… Словом, он не мог полностью ответить ей на ее чувство. Она же всю жизнь бесплодно нянчила свою любовь, была одержима ею и только в конце жизни поняла, что все это напрасно. Что любовь сожгла ее, иссушила, забрала все, вплоть до здоровья и трезвого ума. Не дав ничего взамен… Моя мать поняла — так она, во всяком случае, говорила мне, — что женщина, которая так беззаветно любит, всегда беспомощна в жизни. И хотела уберечь меня от подобной судьбы. Она взяла с меня клятву, что я не повторю ее ошибки.

Рейвен умолкла и взглянула на Келла: понял ли он наконец, о чем она говорит? Подтверждение этому она искала в его глазах, но они были плотно затенены длинными ресницами.

— Должен я все это понимать так, что теперь вас пугает вероятность по-настоящему влюбиться в меня? — негромко спросил он, и она не разобрала, шутит он или говорит совершенно серьезно.

Сама того не желая, она начала отвечать ему, поначалу немного смешавшись от внезапно охватившего ее волнения.

— Я… наверное… Я вообще не хочу влюбляться — ни в вас, ни в кого-либо другого. И также не хочу, чтобы вы влюбились в меня… Как сделал — так по крайней мере он уверяет — ваш брат.

Лицо Келла посуровело, на скулах заиграли желваки.

— Думаю, нам с вами это не грозит, — сказал он. — Как мы уже определили, наш брак, по сути, — деловое соглашение, не более того. А что касается меня, я не имею ни малейшего желания вливаться в легионы мужчин, которых поразили ваши чары.

— А я и не хочу кого бы то ни было, в том числе и вас, подвергать воздействию этих самых чар, как вы сами изволили сказать!

— Обиделись? — неожиданно участливо спросил он, однако она уже закусила удила.

— Да, и я нисколько не стану возражать, сэр, если вы вообще забудете о моем существовании. Навсегда!

— Что ж, миссис Лассетер, постараюсь так и сделать, но только после того, как мы закрепим наш брачный союз действом, предусмотренным давними европейскими традициями.

Напоминание об этом заставило ее замолчать и снова замкнуться. Тем временем ее законный супруг, показывая, что вовсе не шутит, начал снимать с себя рубашку. Рейвен не отворачивалась, ибо опасалась, что это может показаться невежливым с ее стороны. Впрочем, рассматривать его тело тоже, наверное, не слишком вежливо. Однако отвернуться она не хотела, просто не могла, и не сводила глаз с его смуглого мускулистого тела, легкой поросли темных волос на груди…

Но вот он продолжил раздевание, и в ужасе от того, что должна будет сейчас увидеть его полностью раздетым и сама, чего доброго, сделать то же самое, она не удержалась от восклицания:

— Господи, но зачем же все это делать при свете и так сразу?

Он ответил так серьезно и обстоятельно, что она не могла не заподозрить его в ироничности.

— Видите ли, — сказал он, — не знаю, прочитали ли вы в книге, перешедшей из рук вашей матери, но я и без всякой книги знаю, что, как правило, нагота способствует разжиганию страсти. Весьма вероятно, что вы могли забыть, дорогая, но в последние сутки у меня почти не было возможности уснуть, что, безусловно, способствует ослаблению всего организма. Если вспомнить еще о полученной мною и незажившей ране, то для возбуждения мне вообще могут понадобиться какие-то дополнительные действия.

«Боже мой, что он говорит?» — мысленно произнесла она, но вслух ничего не сказала, потому что просто не знала, что можно и нужно говорить мужчине, в то время как он снял ботинки и начинает стаскивать штаны.

Она моргнула, на мгновение прикрыла глаза, а когда снова открыла их, Келл сидел перед ней совершенно обнаженный, если не считать повязки на ноге.

Господи, как пламя камина играет с его телом, какие переменчивые блики бросает на него, придавая ему еще большую притягательность и таинственность. Как он хорош!..

Невольно она вновь бросила взгляд на его грудь, но тут же опустила его ниже, к его промежности, и… задержала дыхание…

Да, он был точно таким, как тот… Он пришел в эту комнату из ее сновидений, в которых она отдавала ему свою любовь, свое тело… Но любить призрак, фантом — это совсем не то, что отдаваться реальному человеку, до которого можно дотянуться, дотронуться…

Увидев, что он тоже не сводит с нее глаз, она опустила голову, но тут же опять подняла ее. Нет сил отвести взгляд от его пронзительных глаз, нанизывающих ее, словно бабочку на булавку. Нет, все-таки похититель из ее снов не выглядел таким угрожающим.

Он поднялся с постели, и снова у нее перехватило дыхание. Да что же это такое? Она же не один раз говорила ему, что совсем не боится… Зачем он приближается к ней? Впрочем, так лучше — теперь она не видит его целиком, а только грудь, плечи… и этот шрам на лице!

Она непроизвольно подняла руку, легко дотронулась до рубца.

— Он вам не очень противен? — негромко спросил он.

Вопрос почему-то задел ее: она поставила себя на его место и обиделась. Шрам, на ее взгляд, действительно совершенно не портил его внешность, он даже был — как бы это сказать? — ему на пользу, добавляя к его демонической внешности еще один необходимый штрих. Интересно, кто же тот жестокий гример, который нанес его?

Она ответила, тоже совсем негромко:

— Нет, он совсем не отталкивает меня. Но я хотела бы знать, откуда он взялся?

— Это не слишком привлекательная история. — Он отвел ее руку, которую она все еще протягивала к шраму, и добавил: — Поговорим о более серьезных вещах, Рейвен. О том, что касается нашей близости этой ночью.

— Я… я не совсем понимаю, что вы хотите сказать.

— Я хочу сказать, дорогая жена, что сегодня ночью вынужден доверить свою честь тебе, и ты будешь в некотором роде выполнять роль мужчины, иначе говоря, будешь надо мной, а не подо мной. И все из-за моей больной ноги, то есть по твоей вине.

— Боже, что такое вы говорите? Я ничего не понимаю…

— Придется понять и взять почин в свои руки.

— Я… я не знаю, как начать…

— Неужели? Но вы изучали вашу знаменитую книгу, почти учебник интимной жизни, после которой вам стали сниться, как вы сами признались, весьма интересные сны…

Как он измучил ее своей насмешливостью! Но с другой стороны, это и насмешкой не назовешь — говорит он таким ласковым тоном, так серьезно и убедительно, что глупо спорить или обижаться. Но ведь надо что-то сказать…

Она сказала единственное, что пришло в голову:

— Одно дело читать о чем-то, а другое — когда нужно… это… наяву…

— У вас весьма богатое воображение, дорогая. Пустите его в ход.

Выражение лица у нее было как у обиженного, сбитого с толку ребенка. Келл немного пожалел ее.

— Хорошо. Начните с того, что поцелуйте меня, — процедил он.

Она послушалась, тоже совсем как ребенок: зажмурила глаза, нашла его губы своими и слегка прижалась к ним. Ответного движения с его стороны не последовало. Она же боялась… ожидала, что, как в ее сновидениях, он сомнет ей рот ответным поцелуем, приникнет языком к языку. Он оставался холоден и безответен, как статуя.

Его поведение задело ее, разозлило. Наконец, оскорбило. Она коснулась пальцами его густых темных волос, попыталась притянуть его лицо еще ближе.

Словно искра вспыхнула между их телами — они сомкнулись, она почувствовала его возбуждение и судорожно глотнула. Он, откинув голову, посмотрел ей в глаза, и сейчас ни тени иронии или насмешки не было в его взгляде. В ее же глазах он прочел явное желание, вожделение, смешанное с паническим страхом. Он ощущал неровное биение ее сердца, непомерный жар тела.

Он наклонил голову и ответил на ее поцелуй — нежно и в то же время властно, как целуют того, кто безоговорочно принадлежит тебе. Его губы и язык делали то, что она знала и испытала в своих снах.

Рейвен услышала стон и поняла, что он вырвался из ее груди. Она попыталась отстраниться, остановить бурный натиск его губ и тела, испугалась, что может лишиться чувств — томление и слабость охватили ее. Он отпустил ее, но лишь затем, чтобы, не спуская взгляда с ее лица, снять с нее платье. Молча и с выражением участия, когда обнажились ее исцарапанные веревкой запястья. За платьем последовали туфли, потом чулки, корсет, сорочка. Он действовал ловко и быстро, словно опытная камеристка. Даже его глаза напоминали женские своими длинными ресницами. Но взгляд, который она видела из-под них, был далеко не женским, и его возбужденное голое тело, которое ее так страшило и притягивало, — тоже.

Он раздел ее и отступил шага на два. Так отступает художник перед мольбертом — обнаженный художник перед обнаженной натурой. Он медленно оглядывал ее всю; она физически ощущала прикосновение его темного взора на своей груди, бедрах, животе, лоне…

Глубоко вздохнув, она постаралась отключиться от того, где находится и что с ней происходит. Отключиться от желания, бередящего тело и душу. Ведь ей не нужно… она не должна допускать, чтобы оно взяло верх над ней; чтобы возвращалось вновь и вновь… Пускай сегодняшняя ночь скорее начнется и скорее кончится — завтра она будет снова свободна от него… От этого человека и от своего мимолетного желания, такого тягостного…

Келл больше не прикасался к ее телу. Последнее, что он сделал, — вынул шпильки у нее из волос, и они упали ей на плечи. После чего, по-прежнему не говоря ни слова, он повернулся и пошел к постели. Невольно она любовалась его подтянутой фигурой, его походкой, хотя он слегка прихрамывал. К собственному изумлению, она нашла в себе силы и смелость не отвести глаз и тогда, когда, опустившись на постель, он откинулся на подушку и стало особенно заметно, как он возбужден.

— Иди сюда, Рейвен, — произнес он слегка севшим голосом, показывая рукой на постель.

Она подчинилась: ступая нетвердыми ногами, приблизилась к постели и взобралась на нее, встав перед ним на колени. После чего бросила на него молящий вопросительный взгляд, вспомнив его слова о том, что сегодня она должна выполнять роль мужчины.

Она вдруг подумала, что это, быть может, даже лучше для нее — даст возможность сохранить над собой контроль.

— Что же я должна делать? — пробормотала она, опустив глаза.

— Все, что пожелаешь. Потом я скажу свое мнение.

Подняв голову, она вновь посмотрела на него, но сейчас все ее внимание привлек своей необычностью его огромный пульсирующий член. Ей отчаянно захотелось притронуться к нему, но она не осмелилась сделать это сразу и, робко прикоснувшись к груди Келла, стала опускать руки все ниже, ощупывая мышцы его живота. Внезапно решившись, она дотронулась до кончика, ощутила его натянутую кожу, пульсирующий жар… У нее прервалось дыхание, она прикусила губу… Как же вот это… как оно будет… как поместится в ней?

У нее усилилось жжение внутри, еще больше напряглись соски. Собрав все свое мужество, она обхватила пальцами его возбужденную плоть, услышала, как дыхание Келла участилось. Расценив это как одобрение ее действиям, она взглянула ему в лицо и снова попала под гипнотическое воздействие его глаз. Она перевела взгляд на резко выделявшийся шрам на скуле, и ей захотелось прикоснуться к нему, погладить. Одновременно в ней пробудилась злость к тому, кто нанес его.

Как прилежная ученица, выполняющая задание своего наставника, она стала вспоминать, что осталось у нее в памяти из той французской книжки. От страниц, на которых описывается, как следует возбуждать мужчину. И вспомнила…

Наклонившись, набрав побольше воздуха и задержав дыхание, она притронулась к члену языком. Дрожь пробежала по телу Келла, и она невольно испытала гордость от того, что может, оказывается, вызвать такое сильное ответное чувство.

И, словно поняв это, он решил перехватить у нее инициативу: начал с ожесточением, доставляя легкую приятную боль, ласкать ее груди — пальцами, губами, даже зубами. Она вынуждена была выпрямиться и откинуться назад, его пальцы скользнули к ее лону, проникли туда, где царила жаркая влажность. Ее бедра, сначала разомкнувшись, чтобы впустить их туда, снова сомкнулись, и она стала непроизвольно двигать ими, вспоминая, что точно такое же ощущение, кажется, испытывала прошлой ночью, когда он делал то же самое. Но тогда она не знала, кто он, и сомневалась, происходит ли это на самом деле или наслаждение пришло к ней во сне.

В медленном дразнящем ритме он шевелил пальцами, то проникая ими глубже, то почти вынимая их. Она стонала, извивалась, чувствовала, что больше не может терпеть… Это должно чем-то окончиться… Взрывом…

— Ну, теперь, жена… — произнес он, словно отдавал приказание, и она поняла его без дальнейших слов.

Ослепленная страстью, она обхватила руками его бедра, помня о ране на одном из них. Он, в свою очередь, помог ей приподняться над ним, и вот его возбужденный, разгоряченный член входит в ее дрожащее мягкое лоно, заполняя его, переполняя…

У нее перехватило дыхание от ощущения чего-то чужеродного, оказавшегося в ее теле. Затем она почувствовала острую боль и вскрикнула. Он замер, давая ей возможность привыкнуть к новому для нее ощущению.

— Спокойно, — прошептал он и слегка погладил ее по спине. — Попытайся расслабиться.

Она сделала движение, словно пытаясь вырваться, но он крепче прижал ее к себе, заставляя смириться и не отпуская. Вскоре боль утихла, она немного успокоилась.

— Легче? — спросил он.

Она кивнула.

Тогда он снова возобновил свои движения — сначала медленно, осторожно, потом несколько быстрее, с нажимом. Она… она снова начала возноситься к вершине блаженства, снова чувствовала, что больше не вытерпит, большего наслаждения быть не может. Но это чувство продолжало нарастать, и делалось страшно: чем же это должно окончиться? Землетрясением? Или их обоих поглотит пламя, возникшее от соприкосновения тел?..

«Вот чего я еще не знала, не могла знать в моих сновидениях», — мелькнуло у нее в голове. Эта немыслимая близость, это невероятное соединение, сплав с человеком из плоти и крови. Чужим, но ставшим таким неимоверно близким. Настоящим возлюбленным, пиратом, похитителем — назови его как угодно, — чей жар высекает искры из ее тела и души…

Такого она никогда не испытывала, не знала — ни в снах, ни в мечтах…

Первобытная сила неистовой, свирепой страсти охватила ее, заставила рухнуть на своего возлюбленного — сейчас он был им и только им, — чтобы слиться с ним и сделаться его частью. Или превратить его в часть самой себя.

Стиснув зубы, словно он боролся с чем-то, что сильнее его и чему необходимо противостоять, Келл сделал еще одно, последнее движение вверх и затем резко дернулся, высвобождая себя из-под ее тела.

Она не поняла смысла его телодвижений, не обратила внимания на их внезапную резкость — ей было не до того: буря сладострастного ощущения была так сильна, что поглотила ее целиком. Она не могла сдержать криков и стонов блаженства, в то время как ее бедра сотрясались в счастливых конвульсиях.

Он же сумел в самый последний момент вырваться из чудесного плена, как того и хотел, и излить свое семя не в нее, а рядом, на простыню.

Немало времени понадобилось Рейвен, чтобы окончательно прийти в себя и суметь осмыслить то, что произошло. Обессилев, она долго лежала рядом с Келлом, уткнувшись лицом ему в плечо. Временами ее мысли прояснялись.

И первое, что она поняла: он не хочет, чтобы у них — у нее — был ребенок. Это поначалу вызвало в ней острое чувство печали, однако потом здравый смысл подсказал ей, что он поступил совершенно правильно, если не сказать — благородно. Разве хотела бы она иметь ребенка от человека, который не собирался быть ее подлинным мужем и уж тем более — настоящим отцом?

И то, что он лежит сейчас почти под ней с учащенно бьющимся сердцем, и то, что его рука нежно убирает локон волос, упавший ей на лоб, ничего не значит. Общего будущего, общей судьбы у них нет и быть не может. И это, наверное, к лучшему…

— Скажи, Рейвен, — услышала она, — то, что сейчас произошло, похоже на твои сновидения?

Прозвучи вопрос несколько минут назад, она затруднилась бы ответить, но сейчас ей было легче это сделать. Да, он вовлек ее в такое завихрение страсти, в такое наслаждение… Она достигла такой высоты, что упасть с нее казалось катастрофой, — но они вместе достигли вершины и вместе низверглись с нее в пучину еще большего наслаждения… Он все это раскрыл перед ней, позволил познать, и она ему благодарна. Однако зачем ей это теперь, если ее жизнь сложится так, как ей предстоит сложиться?..

Избегая его настойчивого взгляда, она спокойно сказала:

— Пожалуй, я все-таки предпочитаю мои фантазии. Они не столь болезненны…

Он понял ее в самом прямом смысле и спросил обеспокоенно:

— Тебе было очень больно?

— Нет, не очень. Даже меньше, чем я предполагала.

— Следующий раз будет совсем не больно, — сказал он.

— Следующего раза у нас не будет, — отозвалась она.

С этими словами она набросила на плечи простыню, чтобы прикрыть наготу, и собралась сойти с постели, но он остановил ее.

— Подожди.

Поднявшись с кровати, он подошел к умывальнику, откуда вернулся, держа в руках тазик с водой и полотенце. После чего, к ее великому замешательству, вытер следы крови и семени с простыни и с тела Рейвен. Затем вымылся сам.

Это проявление внимания и заботы производило довольно странное впечатление, потому что лицо его оставалось все время суровым, чтобы не сказать больше. Но делал он это быстро, ловко и естественно. Было ясно, что ему не впервой оказывать услуги людям. Она смутно припомнила, как прошедшей ночью он неоднократно отирал пот с ее лица и тела, приносил воды, не говоря уж об услугах совсем иного толка.

Однако она испытала облегчение, когда он закончил все эти дела и она смогла наконец лечь под одеяло. Он потушил лампу, и комнату теперь освещал только камин.

Он тоже лег и вытянулся на спине, подложив руки под голову, не глядя на Рейвен. Скосив глаза, она различила его четкий профиль.

В ней вновь шевельнулось желание пережить все то, что совсем недавно произошло. Это ее не на шутку испугало. Ведь она решилась на этот странный и попросту нелепый брак с единственной целью — избежать громкого скандала, притушить его в зародыше. И ничего больше ей не нужно от человека, который с сегодняшнего вечера стал называться ее мужем. Но все ее надежды лопнут, окажутся напрасными, если к их отношениям примешается чувство — страсть, которая запросто может превратить ее в легкую добычу этого мужчины, сделать его жертвой.

Она вздрогнула, когда раздался его голос.

— Ты в самом деле решила лишить себя того, что называется интимной жизнью?

Господи! Что она должна отвечать?

— Да, — сказала она.

— Ну и ну!

В его голосе было искреннее удивление.

— Что здесь странного?

— То, что ты не предназначена для участи монахини. И что никакое, даже самое живое воображение, каким наградил тебя Господь, не может сравниться с истинной, невыдуманной страстью. Боюсь, ты со временем весьма пожалеешь о том, чего лишила себя.

— Сомневаюсь, ибо полагаю, что фантазии могут заменить многое в жизни. Не напрасно способностью грезить нас наделило небо.

Он повернул к ней голову, не поднимаясь с подушки.

— А знаешь ли ты, что страсть может существовать и без любви?

— Возможно. Но мне бы не хотелось, чтобы со мной происходило такое.

Келл усмехнулся.

— Что ж, меня, как твоего мужа, вполне устраивает подобное заявление. Мне не хотелось бы носить рога.

— Можете не беспокоиться на этот счет.

— Однако хочу надеяться, что эти ограничения не относятся ко мне? — В его голосе звучало подлинное беспокойство.

— Нет, — ответила она. — По-моему, мы уже говорили об этом, когда обсуждали условия нашего брака.

Ее слова задели Келла довольно странным образом: он почувствовал обиду за Рейвен; ему стала неприятна ее покорность, ее полная готовность терпеть неверность другого. Грех прелюбодеяния. Про себя он такого сказать не может. Он бы не стерпел, узнав, что у нее другой мужчина…

Келл нахмурился, глядя в потолок.

Как же он все-таки относится к Рейвен? Может он, черт возьми, разобраться в этом и честно признаться самому себе?..

Пожалуй, самое верное определение его чувств по отношению к ней такое: чистой воды первобытный инстинкт. Шестое чувство древнего мужчины. Желание стать первым в обладании ее телом и не отдавать никому свою добычу. Да, примитивная тяга здорового самца к самке. Упоение победой над ней, подчинением ее себе. И еще древний закон о воспроизведении себе подобных… Но об этом сейчас не надо… Так что все ясно: у него простое и естественное влечение к той вещи, обладателем которой стал. Особенно если эта «вещь» — красивая женщина…

Келл усмехнулся над самим собой и прервал размышления, оставшись недовольным их итогом. Вновь повернувшись к Рейвен, он с явной неохотой произнес:

— Если ты еще не заснула, нужно поговорить вот о чем: у меня, как ты знаешь, есть дом в Лондоне. Можешь находиться там, если хочешь, но, полагаю, через какое-то время ты приобретешь свой собственный.

Она спокойно спросила:

— Вы не будете возражать, если я поживу в одном доме с вами?

— Так или иначе, — ответил он, — это следует сделать, если мы хотим, чтобы нас считали настоящими супругами. Впоследствии каждый из нас определит свой путь… Завтра мы с вами отправимся в лондонский дом.

— Спасибо, — сказала она.

— Постарайтесь уснуть, — посоветовал он более мягким тоном.

Она послушно повернулась к нему спиной, ее шелковистые волосы разметались по подушке.

Прошло немало времени, прежде чем он услышал ее ровное дыхание — она спала.

Он не мог уснуть еще довольно долго, несмотря на усталость — снова думая о Рейвен, об их отношениях…

Итак, нельзя не признать: то, что следовало бы считать просто половым актом, совокуплением, соитием двух существ, превратилось во что-то более значительное. Во что-то, зацепившее его за живое, оставившее глубокий след… Какой? Он еще не понял. Не разобрал. Одно он уже знает: ему хочется вновь и вновь видеть ее, прикасаться к ней, погружаться в ее тело…

Да, он осуществил свое желание. Насытил его. Полон впечатлений от происшедшего недавно здесь, на этом ложе. Не может забыть ее глаза, волосы, движения ее тела, теплоту, мягкость и волнующую тесноту того заветного места, куда он проник первым и единственным (если не считать всяких флибустьеров из ее сновидений)…

Но острое чувство голода по ней, неизбывная жажда снова и снова повторить засели в нем как наваждение… Искушение… И некуда от него деваться…

— Проклятие! — пробормотал он сквозь зубы. Выпростав руку из-под головы, он осторожно коснулся ее волос, упавших на плечи, пропустил их шелковистые пряди сквозь пальцы.

Ох, Рейвен Кендрик… нет, уже не Кендрик, а миссис Лассетер, его законная жена. И в сущности, полная загадка для него. Определенно в ней есть что-то колдовское. Маленькая колдунья, за неистовой чувственностью которой скрывается ясный рассудок и недюжинный ум. Этот рассудок и заставляет ее в глубине души бояться того мужчины, который в состоянии пробудить в ней подлинную страсть.

Однако, признался он себе, и он, Келл Лассетер, страшится ее, своей колдуньи — ее глаз, ее губ, каждого изгиба ее тела, которое он познал, но хочет познать еще и еще. Вот он, дьявольский соблазн, о чем толкуют и пишут во все века…

Нетрудно понять Шона и многих других, молодых и не очень, которые были околдованы ею. И вот теперь то же самое грозит и ему…

Боже, если это и вправду случится, небо рухнет на землю!

А у него, продолжал размышлять Келл, и так забот хватает. Особенно после этой внезапной, можно сказать нечаянной, женитьбы. Как он скажет об этом своему брату, без памяти влюбившемуся в нее и поплатившемуся за это? Не станет ли он, Келл, второй ее жертвой, вслед за своим младшим братом? А она, Рейвен, не станет ли злым духом их семьи?

Придя к этой мысли, он уже пожалел о своем предложении поселиться вместе в лондонском доме. Зачем ему, пусть и не слишком длительное время, мучиться от ее близости? К чему, хоть и урывками, видеть ее, слышать голос?

Впрочем, успокоил он себя, скорее всего это будет не так уж страшно. При желании и умении можно почти не замечать друг друга, не мешать каждому жить своей жизнью. А постепенно, когда такая форма существования станет привычкой, оба почувствуют облегчение. В конце концов, у него есть свой круг знакомых и друзей, есть игорный клуб…

Келл повернулся на бок, закрыл глаза. Завтра он отвезет Рейвен в свой городской дом, и на этом, он хочет надеяться, его миссия по отношению к этой женщине будет в основном окончена. Останется лишь распроститься с нею в своих мыслях и желаниях. Это он сумеет сделать. И нужно будет заняться Шоном — обеспечить ему безопасность и решить дальнейшую судьбу. Что будет нелегким делом, насколько он знает своего брата…

Перед тем как окончательно погрузиться в сон, он снова принял твердое решение, что необходимо как можно скорее выкинуть из головы все мысли, связанные с Рейвен. Иначе они превратятся в навязчивую идею, над которой он не будет властен.