У Ирки некрасивый смех. Нечто среднее между кашлем старика-астматика и вороньим карканьем. А если она расхохочется, то карканье срывается в визг. Жутковато. И отбивает всякое желание смеяться самому. Такие моменты не то чтобы уж совсем всё портят, но это напряжно.
А ещё напряжно вот что: если мы куда-нибудь собираемся с пацанами, то она почти всегда падает на хвост. Я привык разделять своё время: ведь с пацанами — это одно, с девушкой — совсем другое. И пацанам, вижу, в лом такое общение. Ещё этот смех…
На днях сидели с пацанами после уроков на крыльце. Ирки в кои-то веки с нами не было — хоть потрындеть могли о чём угодно. Как вдруг Белый ляпнул:
— Никогда раньше не слышал, как она смеётся.
Все заткнулись разом и на меня косятся. Типа, как я отреагирую, там ведь, понятно, был подкол, хоть и не явный. И вроде надо что-то ответить, а меня вдруг как разобрало и остановиться не могу. Хохотал чуть не до судорог, и пацаны тоже. Люди мимо идут, таращатся, а нас аж пополам согнуло от смеха. Еле отдышались потом — вот как она нас впечатлила.
Ну, ладно, не так уж часто она и смеётся, стерпеть можно, но то, что ходит по пятам — это хуже. Это утомляет невыразимо. Но у нас с ней пока не такие отношения, чтобы сказать ей в лоб: «Сиди дома». И потом, я кое-на-что рассчитываю. Как-то намекнул ненавязчиво, без напора, просто прощупывал почву. Она и пообещала, что как только — так сразу. «Зачем — как только? Давай сразу», — принаглел я. На что она вполне резонно ответила: «Ну, не в подъезде же». Ну да. Так что ищем место. Были б в Железногорске — проблемы бы не возникло. Оговорочка: не возникло бы раньше, сейчас — не уверен. А здесь я толком никого и не знаю. Дома мать торчит безвылазно. Иногда выходит, конечно, в магазин или ещё куда-нибудь, но заранее ведь не узнаешь. У Ирки тоже облом — там вообще бабка с ними живёт. Так что всё упирается в свободную хату. Я даже у пацанов поспрашивал из класса, те только поржали и пожелали удачи в поисках. Впрочем, Борька Горяшин заикнулся, что у него предки в пятницу куда-то укатят аж до утра. Сказал — если что, то можно у него зависнуть. Правда, прозвучало это у него не слишком уверенно, а как-то так, расплывчато. Может — да, может — нет. Но даже если и да, то живёт он у чёрта на куличках. До него, не знаю, топать, и топать, и топать. Там, пока дойдёшь, уже ничего не захoчется. А потом ещё обратно. Но не просить же отца подвезти. В общем, надо до пятницы прикинуть, очень ли оно мне надо или не очень.
Сегодня был номер! Застукал в учительской хорошенькую дочку Дракона. Она зачем-то читала наш журнал. Хотя понятно — зачем. Хотела, видать, что-нибудь о ком-нибудь разнюхать. И так увлеклась, что даже не услышала, как я вошёл. Собственно, я это не сразу понял, а только когда встал рядом и посмотрел через её плечо, чем это она настолько увлечена. А она так перепугалась, вздрогнула, чуть не подскочила, журнал отшвырнула и стоит — не дышит. Умора просто.
Не поймёшь её: то ходит с таким лицом, что на кривой козе не подъедешь, а то — само смятение. И кого, интересно, она там высматривала? Хотя догадываюсь, что меня. Иначе с чего бы ей так смущаться? Плюс все эти её слежки. Да и любого другого, если бы ей кто-то нравился, она бы давно уже посмотрела. Иногда мне кажется, что с ней было бы прикольно замутить. В этих неприступных девочках-припевочках есть что-то странно-притягательное, отчего внутри всё играет. А эта к тому же ещё и красотка, и директорская дочка. Надо всё же с ней познакомиться. Или не надо? Не могу решить.
Кстати, сегодня я в какой-то миг усомнился, что она такая уж неприступная, как о ней болтают. Не знаю, как это объяснить, но было в ней что-то такое… не знаю, будоражащее, что ли. Что действует на тебя помимо воли. Мы стояли-то рядом от силы десять секунд, а у меня этот эпизод потом целый урок, да что уж, весь день, из головы не шёл. Я даже представлял себе продолжение той сцены, как, например, целую её. Интересно, какая бы у неё была реакция?