Глава 12

Закрытая частная школа всегда оставалась аварийным вариантом.

— Если не перестанешь хулиганить, отправлю учиться в Англию, — миллион раз предупреждал папа.

Случай с пропавшим ожерельем решил судьбу воровки. Преступницу посадили в самолет и отправили в Хитроу. В аэропорту Лос-Анджелеса меня со слезами на глазах провожала Бетти. После этого последовали десять часов томительной скуки в самолете, да еще и с биркой на шее. Бирка гласила: «Ребенок путешествует без взрослых». Из аэропорта Хитрру пришлось ехать на автобусе в графство Бакингемшир. Меня тошнило, причем впервые в жизни не от избыточного количества сладостей, а от угрызений совести.

— Вот твоя спальня, — объявила полная медлительная особа, представившаяся матроной «Мэндлвуд-Эбби», закрытой школы для девочек. — Распакуй чемоданы и аккуратно разложи вещи вот в этом комоде. Твоя постель здесь. — Она показала на кровать с белыми простынями и одеялом цвета хаки. — Ванная комната там. — Ободранная дверь с вырезанными перочинным ножиком надписями, судя по всему, недавно была грубо обновлена блестящей краской. — Через полчаса ждем тебя внизу, в общей комнате. Познакомишься с другими девочками. Сейчас они играют в хоккей. — Матрона удовлетворенно вздохнула. — Ну, не буду мешать. Располагайся.

Я осмотрелась. В комнате стояли шесть кроватей, как в больничной палате. Возле каждой — небольшой комод с непременной семейной фотографией в рамке. На одинаковых казенных одеялах сидели самые разные игрушки — отражение индивидуальности хозяек. У меня не нашлось ни фотографии, ни игрушки.

Я тяжело опустилась на кровать. Трудно сказать, что давило сильнее — чувство безысходности или усталость. За окном мягкое английское солнце уже окрасило листья в сентябрьские цвета: желтый, красный, коричневый. Внизу, у подножия холма, зеленела спортивная площадка, и по ней бегали девочки в белых рубашках и темно-синих шортах. Здесь было четыре часа дня, а в Лос-Анджелесе — полночь. В самолете я не спала, а потому положила голову на подушку и закрыла глаза, чтобы остановить слезы. Никогда еще не было так грустно, так одиноко.

По словам папы, английские частные школы превращали детей не просто в хороших людей, а в великих людей. Он и сам учился в таком же закрытом заведении со строгими порядками, и поэтому стал хорошим и великим. Добравшись в начальной школе Беверли-Хиллз до шестого класса и до одиннадцати лет, я оказалась почти чемпионкой по вынужденному сидению за партой после уроков; обогнать меня сумела только Лиззи. Домашние задания считала процедурой не только излишней, но и унижающей человеческое достоинство. То же самое относилось и к регулярному посещению уроков. Я отлично умела прогуливать, умела играть на электрогитаре и даже накладывать макияж. Но прилежно учиться? Нет уж, спасибо, этот вариант даже не рассматривался.

Любимым развлечением долгое время оставалась игра в «привидения». Заключалась она в том, что мы с Эшли и Лидией раздевались догола и прятались в кустах за невысоким штакетником в ожидании автобусов с туристами. Гиды обычно торжественно оповещали: «А вот особняк Гевина Сэша». Завидев очередную цель, мы с дикими криками выскакивали из засады и выставляли напоказ голые задницы. Ах, до чего же приятно было видеть изумленные, шокированные лица!

Безобразия возникали невинно, внезапно, словно сами собой. Мы с Лиззи вполне искренне видели себя Бучем Кэссиди и Малышом Сандансом и вели жизнь в духе любимых героев — великолепную, исполненную лихих приключений, хулиганских, а порой и опасных эскапад, в избытке наполнявших кровь адреналином. Иногда буйная фантазия выходила за рамки закона: например, ничего не стоило убежать, прихватив чужую сумку, и даже стащить что-нибудь в магазине.

К сожалению, нас ни разу не выследили, ни разу не поймали и не наказали. По-моему, преступных наклонностей никто даже не замечал. Если не считать безобидных отсидок после уроков, наша подрывная деятельность оставалась без внимания и наказания. Никому не было до нас никакого дела. Очевидно, равнодушие угнетало, потому что разоблачение кражи ожерелья я восприняла почти с облегчением.

— Просыпайся, — произнес над ухом резкий голос.

Я вздрогнула и выплыла из глубокого сна, не сразу сообразив, где нахожусь. Должно быть, случайно отключилась. По комнате сновали пять девочек. Все они смеялись и шарили в моих чемоданах, которые я так и не успела распаковать. Одна с издевательским видом разгуливала мимо кровати: она уже успела напялить поверх школьной формы мою чудесную кофточку в цветочек — модную, из элегантного магазина в Беверли-Хиллз. Что такое хорошая одежда, я понимала уже в детстве.

— Думаю, это отлично подойдет, — заявила девица с отвратительным аристократическим английским акцентом.

— Эй вы! А ну-ка отойдите от моих вещей! — закричала я.

— Ой, смотрите-ка, янки! «Отойдите от моих вещей!» — Она передразнила мое протяжное американское произношение. Остальные засмеялись. — Не надейся. Я в этой спальне главная и беру все, что понравится. Всего лишь небольшой гонорар за хорошее отношение.

Я попыталась подняться и схватить свою одежду, но от долгого перелета, усталости и резкого грубого пробуждения закружилась голова. Девочка толкнула меня обратно на постель. Она оказалась гораздо выше и сильнее, а длинное лицо напоминало морду породистой борзой.

— Как тебя зовут, кстати?

— Перл Сэш.

— Как? Перл Сэш? Ну конечно! Перл Сэш, крысу съешь! — Борзая тут же сочинила обидную рифму и, довольная собой, громко расхохоталась. Остальные принялись хором скандировать:

— Перл Сэш, крысу съешь! Перл Сэш, крысу съешь!

— А я знаю, кто ты такая, — объявила другая девочка. — Ты дочка Гевина Сэша, так ведь? Говорили, что ты должна приехать.

— Вам-то что? — огрызнулась я.

— Лично мне ничего, — фыркнула Борзая. — Ровным счетом ничего. Не покупала его пластинок и не собираюсь покупать. Его музыка — лошадиный навоз.

— Не смей так говорить о моем отце! — закричала я и тут же поняла, что попалась на крючок. — Мой отец — легенда!

Девочки покатились со смеху.

— Твой отец — дерьмо, — сердито заключила одна. — И все знают, что дети знаменитостей — настоящее дерьмо, как и их родители!

— Сами не знаете, что говорите! — Я уже едва не плакала.

— Не жди особого отношения, крысоедка, даже если твой папочка и знаменит, — предупредила Борзая и вытащила из разгромленного чемодана мои новые джинсы. — Очень даже ничего штанишки! — Приложила к себе. — Нам не нравятся модницы и воображалы. Папочка тебе здесь не поможет. — Голос злобно заскрипел. — Слушай, пожалуй, не буду тебя обижать. — Она показала кофточку и джинсы, а потом наклонилась почти вплотную и презрительно заглянула в глаза. — В обмен на это. И вообще, хочу дать добрый совет на будущее: здесь ты никто. Можешь раз и навсегда забыть папочку, потому что он давно забыл о твоем существовании. Можешь забыть и мамочку, потому что ей нет до тебя никакого дела. Иначе не отправила бы сюда. Здесь ты просто одна из нас. Точно такая же пешка, ничем не лучше. И, как все остальные, можешь надеяться только на себя.

Загрузка...