Если в сердце живет любовь

Глава 9

Увитый плющом бутик Фреда Сегала располагается в милом моему сердцу районе Лос-Анджелеса, на углу Мелроуз и Кресент-Хайтс, в лабиринте стильных и дорогих улочек. Я очень люблю этот остров красоты и изящества в центре огромного шумного города. Люблю запах хорошей дорогой кожи, прекрасную одежду, дизайнерские сумки с хрустящей папиросной бумагой внутри. Люблю стук каблуков по дубовому полу, характерный металлический звон снимаемых с перекладины вешалок, невозмутимость услужливых элегантных консультантов, нежное позвякивание ожерелий и колье. Люблю, когда стилисты очаровательно улыбаются и приглашают к новым коллекциям, свежим образам, оригинальным линиям. Да, неожиданный удачный фасон способен сразить меня наповал. Признаюсь: я страдаю от зависимости — обожаю все модное. Но разве кто-нибудь сможет устоять против полета дизайнерской фантазии, буйства цветов, своеобразия фактуры, атмосферы красоты и стиля?

Ну, а потом, всласть надругавшись над кредитной карточкой, можно отправиться в маникюрный салон, а оттуда в кафе, на встречу с чашечкой капуччино.

Не понимаю, что заставляет людей ездить за покупками в другие места. Сегодня бутики работают до девяти. Тэкери сдан на попечение няни, Адам, как всегда, допоздна на студии, а я встречаюсь в кафе с Лиззи и Беллой.

Каждой женщине необходимы подруги. Да, разумеется, следует иметь не меньше трех жакетов от «Прада» и постоянную маникюршу, которую при случае можно назвать собственной, но не менее важно наличие подруг. Две — абсолютный минимум, поскольку функции диаметрально противоположны: одна — чтобы было с кем посмеяться, а вторая — в качестве плеча, на котором можно поплакать. Я уже говорила, что с Лиззи мы дружим с раннего детства. Порой хулиганка сводит меня с ума, но жизни без нее я не представляю: она ведь постоянно рядом. Белла — настоящая подруга. Иногда кажется немного суровой. Или старается такой казаться. Я перед ней в долгу, потому что после ухода Бретта она оказалась рядом и оставалась рядом в самое трудное время. Отвезла меня к доктору и завела речь об антидепрессантах. Навещала, веселила забавными подарками и милой болтовней. Буквально за руку провела через развод, а потом вытолкнула в жизнь, в реальный мир.

Лиззи сегодня тратит без оглядки. Моя школа: я уже успела приобрести два умопомрачительных топа от Роберта Родригеса.

— Главная задача — поразить Кэмерона! — уверенно заявляет Лиззи в ответ на изумленные возгласы: фирменные бумажные пакеты едва помещаются вокруг ее кресла.

— Покажи, что купила. — Она сует нос в мои сумки. — Класс! Хочешь посмотреть, что выбрала я?

Вытаскивает покупки, тут же обматывает шарфики вокруг шеи, прикладывает к стройной фигурке платья, юбки и блузки.

Вот за что я люблю Лиззи. Девушка в полной мере понимает важность хорошей одежды. А тратит еще смелее и экстравагантнее, чем я, и тем самым облегчает угрызения совести.

— Кэмерон позвонил? — уточняю я.

— Еще нет, но обязательно позвонит. — Лиззи лукаво улыбается.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю. Вчера мы так хорошо друг друга поняли. Как будто он тот самый… — Она рисует в воздухе причудливую фигуру. — Спорим, он возьмет меня в следующий фильм! — гордо заявляет Лиззи.

Белла молча воздевает глаза к потолку. Она любит Лиззи ничуть не меньше, чем я, но типично английское чувство юмора порой граничит с высокомерием. В отличие от непрактичной Лиззи Белла трезво смотрит на жизнь. Она очень рано осталась сиротой — родители умерли, когда Белла была еще подростком, — и потеря отозвалась изрядной долей цинизма. Выросла она в чужих семьях, но, к счастью, это обстоятельство не остановило полета фантазии и не лишило уверенности в себе. Увидев объявление о вакантном месте няни в Голливуде, она получила работу и приехала сюда. Случилось так, что няня требовалась в дом Стивена Шо, где работала и я.

Отлично помню нашу первую встречу. В свои восемнадцать лет Белла выглядела очень решительной и смелой.

— О да, комната меня вполне устраивает, — беззаботно заявила она, едва приехав. Красавице няне, которая только что явилась из Англии, отвели одну из лучших спален в особняке. Ничего подобного она, разумеется, в жизни не видела, однако признание считала ниже собственного достоинства. На мой взгляд, типичное проявление снобизма.

Белла мне понравилась ироничным, даже грубым отношением к начинающим старлеткам. Отношение не изменилось и сейчас: циничная особа даже не считает нужным скрывать презрение к хлопотам Лиззи.

«Зачем пополнять и без того многочисленные ряды?» — часто говорит она. Ирония заключается в том, что ей самой не раз предлагали работать моделью. И ничего удивительного: Белла необыкновенно красива, причем красота достается ей даром, без малейших усилий.

Природа позаботилась обо всем: и о фигуре, и о волосах, и о безупречном овале лица, и о выразительных голубых глазах. Сейчас она работает телеведущей и почти знаменита. В первые ряды звезд еще не вошла, но уже приобрела достаточную популярность, чтобы получать письма от поклонников и периодически вызывать у Лиззи легкие приступы зависти: Белла ведь даже пальцем не шевельнула, чтобы попасть на экран, а бедняжка Лиззи так старается!

Главная проблема Лиззи заключается в том, что знаменитым был не только ее отец, но и сама она успела познать славу — в шесть лет. Родители показали дочку на кастинге комедии положений, и бойкая малышка сразу получила роль. Два года не по годам смышленая, острая на язык Айседора из сериала «Семейные связи» радовала зрителей и получала хорошие рейтинги. Счастье продолжалось до тех пор, пока девочка не выросла и не вылетела из звездной обоймы.

В детстве я завидовала Лиззи и очень хотела, чтобы родители устроили мне пробы на телевидении. Лиззи пропускала кучу уроков. Как тут не позавидовать? А теперь нередко спрашиваю себя: о чем думали ее родители? Детям, рано познавшим известность, судьба готовит тяжкий путь.

Я уже отчаялась объяснить Лиззи, что известность далеко не так сладка, как кажется, и теперь пытаюсь хотя бы удержать ее от участия в порнофильмах.

— Все еще думаешь о порно? — со страхом спрашиваю я.

— А, порно… — беззаботно повторяет она. — Вообще-то никогда не строила серьезных планов. — Да, в постоянстве Лиззи трудно упрекнуть. — Хотя от дизайнерской вагины не отказалась бы. — Последняя фраза звучит устрашающе громко. — Всего-то восемнадцать тысяч долларов.

— А потом надо будет предложить всем режиссерам оценить приобретение по десятибалльной шкале, — комментирует Белла.

— Для начала было бы неплохо предложить всем заинтересованным лицам поучаствовать в сборе средств, — развивает мысль Лиззи, словно не замечая колкости. — А еще можно сдавать «помещение» во временное пользование.

Я с трудом сдерживаю смех, однако лицо Беллы остается суровым. Она сегодня вообще какая-то странная. Конечно, конкурировать с Лиззи в формулировках нелегко, но обычно она не столь резка. Решаю, что пора сменить тему, а потому рассказываю подругам о звонке Бретта и подарке для Тэкери. Надеюсь на толковый совет. Из нас троих Белла лучше всех соображает, как следует поступать в сложных ситуациях.

— Откажи, — лаконично, решительно заявляет она. — Скажи, что встречаться с мальчиком ему незачем. Единственный опекун — это ты.

— Да, но Бретт — родной отец, — слышу я собственный голос.

— Ну и что? Это не меняет дела. Откажи, — настаивает она. — Изменник не заслуживает радостей отцовства.

— А тебе самой хочется, чтобы Тэкери с ним познакомился? — сочувственно осведомляется Лиззи. Она более склонна к компромиссам.

— Даже и не знаю. Вопрос никогда не возникал. Впрочем, если говорить честно, то всегда считала правильным, чтобы сын знал родного отца.

— Так, может быть, мальчику стоит с ним увидеться? — предполагает Лиззи.

— Перл, хочешь, чтобы этот человек вернулся в твою жизнь? — сурово допрашивает Белла.

— Нет, конечно, нет.

— В таком случае откажи и поставь точку.

— А как же ребенок? — не сдается Лиззи. — Разве он не имеет собственных прав? — Надо сказать, подружка понимает суть проблемы. — Сам Тэкери хочет встречи?

— Не знаю. Не спрашивала. Тзкери знает, что Адам — не родной отец, но пугает меня вот что: вдруг мальчик полюбит Бретта, а тот снова исчезнет?

Меньше всего на свете хотелось бы доставлять Тэкери страдания.

— Значит, держи своих ребят подальше друг от друга, — делает вывод Белла. — Куда проще? Бретт — предатель. Без него тебе гораздо лучше.

Мы молча пьем кофе. Белла вздыхает.

— Что-нибудь случилось? — спрашиваю я.

— Не обращай внимания, — отмахивается Белла и снова вздыхает. — Превращаюсь в настоящую брюзгу. Дело в том, что получила письмо от тети. Очень неприятное.

— А я думала, что у тебя нет родственников, — замечаю я. Да, чрезвычайно тактично, ничего не скажешь!

Белле было тринадцать, когда от аневризмы умерла мама. Через год отец покончил с собой: въехал на машине в стену, оставив дочке одни лишь долги. С этих пор жизнь кидала из приюта в приют, из одной приемной семьи в другую, из школы в школу.

— Тетя Ливония — сестра отца, — поясняет Белла. — Она должна была обо мне позаботиться в случае смерти родителей. Так написано в письме, которое оставил мне папа. Но она и пальцем не шевельнула.

— Почему? — наивно спрашивает Лиззи.

— Не знаю. Все сделали органы опеки, а они, как известно, ничего не объясняют.

— А что в письме? — уточняю я.

— Пишет, что хочет встретиться. Собирается приехать в Лос-Анджелес. — Белла явно волнуется. — Уверяет, что для нее это крайне важно.

— А ты хочешь познакомиться? — осторожно спрашиваю я.

Белла молчит. Кажется, сейчас заплачет, а до сих пор мне ни разу не доводилось видеть ее в слезах.

— Всегда думала, как хорошо было бы иметь родственников, — наконец-то печально признается она. — И всегда об этом мечтала. Понимаете, когда остаешься в мире одна…

— Да-да, понимаем, — тихо соглашаюсь я.

— Но ведь она меня бросила. Почему не взяла к себе? Почему даже не захотела поддержать? Вот этого я никогда не могла понять. Она же знала, что, кроме нее, у меня никого не было.

Беру Беллу за руку и вижу, как в уголке глаза появляется прозрачная слезинка и медленно катится по нежной бледной щеке. Лиззи тут же протягивает бумажный платок.

— Может быть, тетя хочет встретиться, чтобы попросить прощения? — предполагает она.

— Трудно угадать, что движет людьми, — добавляю я.

— Может быть. — Белла горестно всхлипывает.

— А если не познакомишься, то так ничего и не узнаешь, — рассудительно замечает Лиззи.

— Да, понимаю, — соглашается Белла. Она выглядит растерянной и — что удивительно — беспомощной.

— При желании можно будет воспользоваться моментом и высказать накопившиеся обиды, — жизнерадостно добавляет Лиззи. Она обожает мелодрамы. — И покричать вволю, и поплакать всласть.

— Да, конечно. — Белла вытирает глаза и натянуто улыбается. — Просто все случилось немного неожиданно, потому и расстроилась.

— Не спеши с решением, — советует Лиззи. — Успокойся, подумай, постарайся понять, готова ли к новым отношениям.

— Да, здесь нужно время, — поддерживаю я. Иногда очень хочется помочь подруге, но не удается найти нужных слов.

Подходит администратор и сообщает, что уже девять часов и пора уходить, потому что магазин закрывается. Разве леди не заметили, что технические службы уже выключили свет? Мы оглядываемся и с удивлением обнаруживаем, что так оно и есть. Надо же, а мы-то действительно ничего не заметили! Лиззи просит еще минутку — ей жизненно необходимо заглянуть в секцию аксессуаров. Как всегда, добивается своего и исчезает. Мы с Беллой идем к машинам.

— Не терзай себя переживаниями и сомнениями, — советую я и крепко обнимаю подругу на прощание. — А вдруг эта встреча принесет родственную близость, к которой ты всегда стремилась?

Белла грустно улыбается и садится в машину. До чего же ее жалко! Мои родители далеки от совершенства, но они хотя бы есть.

В три часа ночи звонит телефон. Медленно выплываю из сна, в котором с упоением разгуливаю по бутику Фреда Сегала, и возвращаюсь к действительности. С трудом соображая, дотягиваюсь до тумбочки и беру трубку. В спальне темно, но из коридора пробивается лучик света: для Тэкери мы всегда оставляем лампу включенной. Адама способно разбудить только землетрясение, причем самое сильное. Он громко храпит, лежа на спине. Всегда спит в этой позе, словно загорает в темноте. Одеяло аккуратно — нет, скорее педантично — расправлено и наполовину прикрывает грудь. Так положено. Ноги широко раздвинуты и напоминают лучи морской звезды. Мне достается лишь самый краешек кровати.

— Перл, это Хизер, — произносит голос с совершенно незнакомыми интонациями. Это не та Хизер, которую я хорошо знаю. Наверное, кто-то ошибся номером.

— Какая Хизер?

— Хизер Сэш, какая же еще?

— Что случилось?

— Твой папа… — Голос теряется в рыданиях.

— Что? Что с ним?

— Инфаркт. По крайней мере я… они…они думают…

Инфаркт! Мгновенно принимаю вертикальное положение. Наверняка ошиблись номером. В нашей семье не бывает инфарктов. По крайней мере, с тех пор, как инфаркт перенес дедушка.

— Парамедики считают, что это инфаркт.

— А где он сейчас?

— Мы в «Кедрах». Гевин уже в реанимации. А меня к нему не пускают. — Она снова всхлипывает.

— Он поправится? — спрашиваю я. Дурацкий вопрос, но его диктует неумолимо подступающая паника.

— Не знаю, — сквозь рыдания отвечает Хизер.

— Сейчас приеду.

Не включая свет, быстро одеваюсь и бужу Адама. В состоянии шока теряю себя: кажется, что я — это не я. Кто-то посторонний наблюдает сверху, как мечусь по комнате и суетливо натягиваю все, что попадается под руку. Интересно, это и есть то самое состояние, которое называют «потусторонним опытом»?

— Я должен поехать с тобой, — настаивает Адам. Едва услышав новость, он тоже подскочил.

— Нет-нет. Останься с Тэкери.

— Но я волнуюсь за тебя. Не стоит сидеть в госпитале одной.

— Там Хизер. Мне будет спокойнее, если ты побудешь с Тэкери. — Должен же кто-то присмотреть за ребенком.

Аргумент на Адама не действует.

— Думаешь, так будет лучше? Но Тэкери тоже мог бы поехать.

— Зачем? Пусть спит! — Торопливо целую мужа в щеку. — Все, мне пора. Позвоню.

К тому времени как я добираюсь до госпиталя и нахожу Хизер, папа уже оказывается в операционной, а мачеха нервно меряет шагами комнату ожидания. Такой я ее еще не видела: в брюках от тренировочного костюма и старом свитере, с красным, распухшим от слез лицом.

— О, Перл! — Она бросается ко мне и обнимает, содрогаясь от рыданий; подобных сцен тоже до сих пор не случалось. Мы обнимаемся, и я с благодарностью ощущаю тепло, сочувствие, солидарность. Оказывается, папина очередная жена не так уж и плоха.

— Что сказали доктора?

— Никто ничего не говорит, все молчат. — Хизер сморкается в бумажный платок. Сейчас она очень похожа на испуганного, попавшего в ловушку зверька. — Просто бегом привезли его в операционную, а мне велели ждать здесь. Прошел почти час.

— А кто с Кейси?

— Джоули дома.

Веду мачеху к ряду стульев у стены и убеждаю присесть. В комнате, кроме нас, никого нет, но зато стоит большой аквариум с тропическими рыбками. Одна, полосатая, носится из конца в конец, будто не находит себе места.

— Как это произошло? — спрашиваю я.

— Перед сном Гевин жаловался на боль в груди, — с трудом, сквозь рыдания, произносит Хизер. — Думал, что желудок не в порядке. Принял таблетки и лег. Я уснула, а потом он разбудил меня и попросил вызвать «скорую». Сказал, что в грудь вонзились ножи.

— А вы не?.. — безуспешно пытаюсь подобрать нужные слова.

— Что?

Очень неловко спрашивать, но Хизер на двадцать лет моложе отца.

— Вы не занимались сексом? — шепотом заканчиваю я, так и не придумав скромной формулировки.

— Нет, — Хизер слабо улыбается и всхлипывает.

Слава Богу! Никому не нравится думать о том, что родители тоже это делают.

— А что сказали парамедики из «скорой»?

— Сказали, что необходимо срочно везти больного в госпиталь. Сказали, что, скорее всего, это инфаркт. — Она снова начинает рыдать. — Когда приехали в госпиталь, его сильно рвало.

Серьезность ситуации отзывается странным образом: в желудке совершает аварийную посадку реактивный самолет, оставляя за собой панику, хаос и ощущение черного ужаса. От инфаркта умирают. Неужели папа может умереть? Нет, произошла какая-то ужасная ошибка; я же не умею жить в мире, в котором нет папы. Даже не могу представить жизни без него. Он такой большой человек. Не в буквальном смысле — точнее сказать, крупная личность. Большие люди не умирают. Живут вечно, потому что получают особую лицензию свыше. Он не может умереть.

— Он обязательно прорвется, — утешаю я Хизер. Сама не знаю, откуда такая уверенность, но почему-то не сомневаюсь. Возможно, потому, что никаких иных вариантов просто не представляю. — Папа всегда был сильным. Непременно прорвется.

Хизер жалобно кивает. Нам обеим так хочется верить в избавление!

На стене висят большие часы. Минутная стрелка движется преступно медленно. Медсестры деловито курсируют мимо, но нам не говорят ни слова. Мы по очереди выходим в коридор, чтобы купить в автомате кофе. Настоящий кофе с настоящим кофеином. Обсуждаем, надо ли звонить брату и сестре. Подождать новостей или вызвать их немедленно, чтобы не пропустить последние мгновения? Смотрим друг на друга в полном недоумении и не знаем, как поступить. Решаем, что позвоним Эшли: он наверняка захочет знать. Но что делать с Лидией? Трудно понять. Лидия уже пять лет живет в Нью-Йорке, а с отцом не разговаривает и того дольше. Они поссорились и перестали общаться. Но сейчас такие обстоятельства… разве можно не сообщить? Хизер предлагает подождать развития событий.

Минутная стрелка ползет как черепаха. Не нахожу себе места: не могу ни сидеть, ни стоять. Возможно, сказывается удар кофеина по организму, не получавшему дозы уже целую неделю. В окна заглядывают первые лучи солнца. И вот, наконец, из операционной выходит доктор.

— Миссис Сэщ? — вопросительно произносит он, сделав несколько шагов. Человек азиатской внешности, небритый, в очках без оправы.

— Да! — Мы обе моментально вскакиваем. Доктор на мгновение теряется и переводит взгляд с одной на другую.

— Миссис Сэш — это я, — твердо произносит Хизер. — А это — дочь мистера Сэша.

— Перл Зисскинд-Сэш, — представляюсь я и протягиваю руку. Выйдя замуж, так и не нашла сил расстаться с девичьей фамилией. Настолько к ней привыкла, что не смогла представить иного существования и решила соединить с фамилией Адама. По-моему, не напрасно. Иногда помогает.

— Я доктор Ким. — Врач медленно пожимает наши протянутые ладони.

Хочется закричать, чтобы он скорее говорил правду. Сдерживаюсь и кричу молча, про себя.

— Есть новость хорошая и новость плохая, — наконец произносит доктор Ким, обращаясь к Хизер.

Я вздыхаю с облегчением. Хорошая новость наверняка означает, что отец жив.

— Хорошая новость: пациент еще дышит. Сердце стабилизировалось, — продолжает он тоном, которым умеют говорить только владельцы похоронного бюро и врачи, сообщающие дурные известия. — Плохая новость: пациент перенес весьма обширный инфаркт. Мы провели зондирование сердца.

— Что-что? — переспрашивает Хизер озадаченно, в полной растерянности.

— Это означает, что мы ввели трубку через бедренную артерию в паху и подвели ее к коронарной артерии, чтобы идентифицировать блокировку. Ввели нитроглицерин для расширения кровеносных сосудов и гепарин для разжижения крови. Затем произвели ангиопластику.

— Ангио… что? — снова переспрашивает Хизер.

Доктор вглядывается в ее лицо, явно пытаясь определить способность к пониманию, а потом продолжает. Правда, обращается уже ко мне:

— Ангиопластика заключается в помещении в месте блокировки шара-зонда, проводящего сквозь сердце кровь и кислород. Сейчас решающее значение имеет степень коронарного повреждения. Дело в том, что во время инфаркта часть сердечной мышцы отмирает и на этом месте немедленно возникает шрам. В результате сердце слабеет.

Сейчас мы переведем мистера Сэша в отделение коронарной терапии и продолжим исследования.

— Все будет хорошо, правда? — осторожно спрашиваю я.

Доктор молчит.

— Правда? — повторяю я и слышу, как в голосе звенит волнение.

— Правда заключается в том, что пока нельзя сказать ничего определенного.

— Нельзя сказать! — Хизер падает на стул и сморкается в платок, который тут же разваливается от чрезмерного употребления.

— Но вы же наверняка знаете, — слышу я собственный умоляющий голос.

— Разумеется, будем следить весьма тщательно, — сообщает доктор Ким профессиональным, ровным, отстраненным голосом. — Инфаркт обширен. Эхокардиограмма покажет степень поражения сердца. Если обнаружится множественная блокировка, может потребоваться шунтирование.

Хизер рыдает.

— Послушайте, — доктор Ким слегка понижает голос, теперь в его тоне можно уловить нотку сочувствия, — мистер Сэш находится в лучшем месте, какое только можно придумать в его положении. Наш госпиталь располагает новейшим оборудованием и самыми современными технологиями. Мы постараемся помочь.

— А шансы? Каковы шансы на выздоровление?

— Боюсь, придется подождать, что покажут исследования, — бесстрастно сообщает врач. — Мистер Сэш употреблял кокаин?

— Нет, — отвечает Хизер.

— Да, — отвечаю я.

— Во всяком случае, недолго, — уточняет Хизер.

— Да, недолго, — соглашаюсь я.

— Дело в том, что существует сильная корреляция между употреблением кокаина и инфарктом.

Отлично. Очень мило с его стороны это заметить. Явно устав от беседы с двумя глупыми женщинами, доктор Ким в конце концов скрывается за дверью, а вскоре из другой двери появляется Эшли. Мы принимаемся сумбурно рассказывать все, что знаем, а брат стоит, широко расставив ноги, кивает и потирает подбородок, словно выслушивает изложение судебного дела.

— Надо позвонить Лидии, — наконец решительно заключает он. Ему всегда удавалось ладить со сводной сестрой лучше, чем мне. — Она тоже имеет право знать.

Мы с Хизер покорно киваем. Эшли вытаскивает из кармана сотовый телефон и находит нужный номер.

— Что она сказала? — осведомляюсь я, когда он сует телефон обратно. Дело в том, что, когда все мы видели Лидию в последний раз, она открыто пожелала отцу смерти. Грандиозный скандал вошел в семейную историю. Кажется, я ничуть не удивилась бы, если бы сейчас сестра так же открыто обрадовалась исполнению желания.

— Потрясена и растеряна.

— Она вылетает?

— Не знаю, не сказала.

Выуживаю из Эшли три долларовых купюры и снова отправляюсь к автомату за кофе. Мы с Хизер уже едва держимся на ногах. И вот, наконец, нам позволяют увидеть папу.