Фрося вернулась в свою камеру почти под ужин.
Все обитатели уставились на неё, кто-то с удивлением, а кто-то с интересом.
Первой подбежала вездесущая Щепка:
— Привет Полячка, я думала, что тебя увели уже с концами, а тут на тебе, явилась.
Ну, что там, следаки что-нибудь накопали или всё в ажуре?
— А нечего копать и негде, милиционеры порыскали, а я подышала свежим воздухом.
— Так и надо ментярам поганым, я много слышала про Меченного, если он прописал, что кранты, то кранты, ему, что пырнуть, что грабабануть ничего не стоит.
— Щепка, давай не будем больше перетерать эту тему, себе может стать дороже.
Фрося отлично понимала, что обсуждать с кем-то произошедшее на даче в камере не стоит, любая из находящихся здесь, могла ради облегчения своей участи, спокойно сдать её, передав ценную информацию своему следователю.
Щепка уважительно посмотрела на Фросю.
— А ты, толк в тюремных порядках быстро усекла, всё кранты, тёрок больше нет.
Фрося с Настей уселись рядом на нарах вместе поужинать.
Чуткая подруга не стала ни о чём выпытывать Фросю, но та сама с печалью в голосе поведала обо всём, безусловно, не сообщая о том, что вместе с дачей сгорел страшный компромат на неё.
Лёжа в смрадном помещении камеры на своих нарах после отбоя, Фрося обычно долго не могла заснуть.
Она мысленно перебирала детали произошедшего с момента ареста, все предыдущие допросы и тщательно готовилась к следующим, выстраивая в голове линию своего поведения.
Дни потекли, выворачивая душу наизнанку своим гадким однообразием и ожиданием каких-то изменений в её судьбе, но на допросы больше пока не вызывали.
В пятницу неожиданно сообщили, что ей дали свидание с сыном.
Фросю привели в комнату для свиданий, к её большой радости без наручников.
Посреди стоял стол, а по обе его стороны два стула, намертво прикреплённых к полу, ещё один стул находился возле дверей.
Фрося села, сложив руки на коленях, но не находила им места.
Она нервно оглядывалась, то, разравнивая складки на свитере и юбке, то, поправляя волосы и заглаживла на лице заживающие царапины, и принявшие желтоватый оттенок сходящие синяки.
Наконец, в комнату завели её растерянного сына, она невольно приподнялась на стуле, чтобы прижать к груди своего мальчика.
Он тоже хотел броситься в объятия к матери, но их грозно отдёрнули:
— Не положено, займи парень, место напротив заключённой.
Приведший Сёмку милиционер, уселся на стул возле дверей и строго предупредил:
— У вас пятнадцать минут, довожу до вашего сведения, ничего друг другу не передавать, в любой момент могу остановить или прекратить разговор, если посчитаю, что он носит вредную влияющую на ход следствия информационную подоплёку.
Мать и сын уже не слышали грозного предупреждения сурового охранника, они во все глаза смотрели друг на друга.
— Мамочка, кто тебя так?
— Не обращай внимания сынок, уже почти зажило, прошла боевое крещение, участвовала в боях без правил местного значения.
— Мамуль, я в Свердловске стал чемпионом спартакиады студентов, не проучившись ещё и одного дня, а, как видишь синяков у меня нет.
— Сёмочка, у меня тоже уже заживают, а новых не предвидется.
— Жаль, что я не вовремя бельё постирал, поздно обнаружил грязное.
Милиционер у дверей напрягся.
— Говорите по существу, я не собираюсь ваши ребусы разгадывать.
Мать с сыном улыбнулись друг другу, ведь одной фразой Сёмка многое расставил аккуратно по полочкам.
— Мамулька, я перед теперешним нашим свиданием передал тебе посылку, там и письмо найдёшь.
— Спасибо тебе сыночек, мой любимый, спасибо тебе дорогой, за заботу.
А ты знаешь, что произошло с нашей дачей?
— Знаю, меня вызывали на допрос, как свидетеля по твоему делу.
И опять встрял охранник:
— Запрещено вести разговоры на тему следствия.
Фрося зло зыркнула в его сторону.
— Нам, что с сыном о погоде говорить?
— Конечно, в основном о ней и о семейных делах.
Милиционер, явно, издевался и Фрося с Сёмкой решили в дальнейшем внимания на него не обращать, но больше не касаться скользкой темы, тем более всё важное было сказано, а дразнить собак не стоит, ведь у них было всего пятнадцать минут.
Фрося быстро задавала вопросы сыну, а он также мгновенно отвечал, рассказывая об учёбе в институте, которая уже началась, оказывается первый курс на картошку не посылают.
— Мамочка, в доме и гараже уже порядок, мне наш знакомый Влад помог его навести.
И по глазам сына мать поняла, он обо всём информирован из первоисточника.
Жалкие пятнадцать минут свидания пробежали настолько быстро, что мать с сыном даже опомниться не успели, а суровый милиционер отдал распоряжение о его завершении и увёл подследственную обратно в камеру.
Посылка, которую вскоре вручили Фросе, была примерно того же содержания, что и в прошлый раз, но в её глаза сразу бросился пакет с леденцами обвёрнутый голубой ленточкой.
Именно такие ленточки она с юных лет и до сих пор, постоянно вплетала в свои пушистые пшеничного цвета волосы.
Слёзы, буквально, хлынули по её щекам.
Милый мой мальчик, в такое время вспомнить о материнской слабости, постараться этой милой малостью скрасить серость нынешних неприглядных буден.
Фрося уже привычно отделила часть находящегося в посылке в общак камеры, вручив в руки старшей по камере, неожиданно спросила:
— Послушай Щепочка, а у тебя случайно нет зеркальца?
— Конечно, есть, чего раньше не спрашивала, покрасуйся и верни, если его обнаружат при шмоне, ему хана.
Фрося тщательно расчесывала свои по-прежнему густые волосы, разглядывая себя в маленьком зеркале — синяки и царапины, действительно, уже почти все сошли, только остались чуть приметные отметины, но в волосах засверкали снежинки седины, ничего не поделаешь, в январе уже пятьдесят пять, а события последнего времени не могли пройти без следа.
Вздохнув, она вплела привычно в волосы голубую ленточку и вернула Щепке зеркало.
— Полячка, какая же ты красивая, не зря говорят, что тебя пас бобёр, всем бобрам бобёр.
Фрося рассмеялась:
— Теперь пасёт следак, всем следакам следак.
— Да, про этого майора я слышала, ещё тот ментяра поганый.