Жених в наследство

ГЛАВА 2. Заболевшая бабушка

Выходные прошли тихо и спокойно, а понедельник начался с тревожного известия. Соседка, которой Полина на всякий случай оставила свой телефон, позвонила и сообщила, что Поле пришла телеграмма. Полина, естественно, была на работе, а соседка Тамара Петровна — старушка-домоседка, как обычно, дома.

Тамара Петровна рассказала, что доставил телеграмму пожилой мужчина, на вид — вполне заслуживающий доверия. Она всегда всё объясняла с самого начала и очень обстоятельно. Перебивать было бесполезно — это только затягивало дело, поэтому Поля, приплясывая на месте и кусая губы от нетерпения, покорно ждала, когда же Тамара Петровна доберётся до сути.

— Он тебе в дверь звонил. Ты не открыла, — вещала старушка, очень гордая последовательностью и обстоятельностью изложения. — Тогда он ко мне позвонил. Недовольный такой! А я ему и говорю: "Поля девушка положительная, она на работе сейчас, где же ей ещё быть! Кто же знал, что вы телеграмму принесёте?" А он говорит: "Что же мне теперь с ней делать? Пусть тогда ваша Полина завтра с утра сама за ней приходит на почту!" А я ему говорю: "Оставьте телеграмму мне. Я и распишусь за неё, а Поленьке вечером отдам. И даже вот прямо сейчас позвоню и прочту!"

Поля едва не застонала в трубку… Но, к счастью, почтальон упирался недолго, совсем, можно сказать, не упирался, поэтому Тамара Петровна, закончив с пересказом диалога и описанием подписания бланка доставки, перешла наконец к содержанию телеграммы:

— Значит так… — по звукам Полина поняла, что соседка надевает очки. — Бабушка Фаина заболела, тчка. Ничего страшного, тчка. Если возможно приехать дня три, зпт, помочь, тчка. Соседка баба Нюра, тчк. Я вот чего думаю, Поль, — без перехода продолжила Тамара Петровна, — они чего там, позвонить не могли?

Полина вздохнула.

— Там связь не берёт, Тамара Петровна. Мало того, что место глухое, да ещё и, говорят, зона аномальная. Дозвониться оттуда удаётся раз в году с пригорка, если сильно повезёт. В общем, приходится по старинке — на почту чапать. Хорошо хоть она там недалеко. Спасибо вам, Тамара Петровна!

— Ну что, поедешь, что ли? Или матери твоей позвонить? Хочешь я позвоню? У меня и телефон есть!

— Ой, нет, не надо, Тамара Петровна, — зачастила Поля, представив, сколько нервов будет стоить маме беседа с обстоятельной старушкой. Пока узнаешь, в чём дело, поседеешь! — Я сама ей звякну! И поеду сама. Сейчас вот отпрошусь — у меня там отгулы набрались. Да и поеду. Спасибо вам!

— Да не за что, — вздохнула соседка. — Здоровья бабуле твоей! В наши годы оно ох как надо! Хорошо, что "ничего страшного".

— Да-да, спасибо! И вам здоровья крепкого! — Полина поскорее завершила разговор и побежала к начальству.

Отгулы у неё и правда накопились, да и в счёт отпуска можно было взять пару недель. Летом её на месяц отпускать не хотели, требовали делить отпуск, ну вот и возьмёт сейчас, когда никого на отдых калачом не заманишь. Вроде и на работу идти — как на каторгу, но и тратить время законного отпуска в это тёмное время года, когда начинает темнеть раньше, чем успевает рассвести, тоже никто не хотел.

А Поле вдруг захотелось пожить две недельки у бабушки. Топить печку и ходить в лес — дышать осенней пахучей свежестью, ждать первого снега… Там так красиво, когда снег… — просто дух захватывает! И бабушке, если разболелась, что там за три дня успеешь? Конечно, баба Нюра её не бросит, но ей самой уже под восемьдесят! Бодрая она, это да, но такой возраст — не семечки. Надо пожить там немножко — так всем будет лучше.

Дальше всё пошло, как по маслу: и начальство отпустило, и отпуск оформили моментально. Дела закружили, так что Полина только успевала поворачиваться. Ей даже материальную помощь выписали и выдали без проволочек! Всё складывалось настолько удачно, что где-то в глубине души холодной змейкой зашевелилось подозрение — к добру ли это?

Но что тут поделаешь — бабушка заболела, значит, надо ехать. Бабулю иногда прихватывал бронхит поздней осенью, так что это была не новость, ей просто надо отлежаться, попить травяных отваров — травки-то все заранее припасены, — оно и пройдёт.

Переехать в город бабуля отказывалась наотрез. Мама предлагала хотя бы на другую деревню поменяться с доплатой, если уж в город никак, — не такую далёкую, отрезанную от нормальной жизни, где даже телефон не ловится! Но бабушка твердила, что в другом месте ей жизни не будет, что здесь, мол, места целебные-лечебные, хотя слухи говорили обратное — опасные места, странный лес, где люди не раз и не два пропадали бесследно. Зимой волки чуть ли не по деревне бродят!

Мама рассказывала Полине, как однажды зимним вечером сама встретила волка, когда шла с электрички домой — к бабушке. Волк стоял у забора на окраине деревни, и окрестные собаки просто заходились от лая! Но молодая женщина не сообразила в тот момент, что это настоящий волк собственной персоной. Думала — особо крупная овчарка. Всё равно было не по себе, конечно. "Овчарка" молча стояла у забора и смотрела на неё — внимательно, пристально смотрела.

Только потом мама поняла, что это была за "овчарка", — когда рассказала об этом бабушке.

Бабушка Фаина, услышав о "большой овчарке", рассматривавшей её дочь, чуть не свалилась с сердечным приступом! Если бы это случилось, он стал бы первым в её жизни, сердце у бабули было крепкое. Да и вообще она на здоровье не жаловалась, ну разве что вот — раз в году, по осени, да и то не каждый год.

— Сама подумай, откуда у нас незнакомой овчарке взяться?! У нас же не город. Тут все в это время по дворам на цепях сидят. А ежели какой бы и бегал, так его бы те волки давно сожрали! — говорила бабуля, капая в стакан "Валокордин", оставшийся от деда, у которого с сердцем как раз было неважно.

— Но это и к лучшему, что ты не сообразила… Испугалась бы — он бы кинуться мог, — рассудительно сказала бабуля, когда "Валокордин" был уже выпит и осознание того, что опасность осталась в прошлом, помогло успокоиться. — Однако не ходи больше по ночам!

— Так ведь не ночь была…

— В городе десять часов вечера, может, и не ночь, а у нас зимой — ночь! — отрезала бабуля, и возразить на это было нечего.

Полина вспомнила тот случай, пока ехала на электричке — два часа в один конец, потом ещё автобус, а потом уж пешком — пять километров! Но если срезать через лес — то два с половиной.

Бабушка запрещала срезать — особенно зимой. Но сейчас ведь ещё не зима, — рассудила Поля. И тем более — не ночь. Даже по деревенским меркам. Из дома она вышла ранним утром, а сейчас — белый день, ну, насколько он может быть белым в ноябре, самом тёмном и мрачном месяце в году, когда осень уже почти закончилась, а зима ещё не началась и не побелила всё вокруг снегом, чтобы белый свет наконец-то и правда снова стал белым.

Идти с тяжёлой сумкой пять километров — удовольствие много ниже среднего.

А если даже случайно проедет попутка, садиться в неё куда страшнее, чем срезать дорогу и пройти через лес. На машине — кто его знает, на кого нарвёшься, а в лесу… Леса Полина никогда не боялась. Он манил её и дарил чувство безопасности, наверное, ложное, но такое яркое, что ему верилось.

Казалось — в лесу от любого плохого человека, если он ей там и встретится, всегда можно убежать и спрятаться. Казалось почему-то, что лес её укроет. Она, конечно, никому об этом не рассказывала, но иногда даже во сне видела, как бежит, прячется — от чего-то страшного, от какого-то чудовища. Но самое главное — добраться до леса. В лесу чудовище её не найдёт, в лесу можно укрыться. Если затаиться, слиться с лесом, чудовище её ни за что не отыщет.

Иногда в тех кошмарах, чудовище подходило близко-близко, а Полина замирала, не дыша, и верила, что оно её не заметит. Так и случалось. Чудовище настигало её в квартире, на улице, в городе, но только не в лесу. Там оно не могло отыскать Полину. Хотя ей всё равно было очень страшно, особенно оттого, что чудовище невозможно было рассмотреть. Полина видела его всегда только боковым зрением — кто-то большой, тёмный, мохнатый, кажется, с горящими глазами.

В последнем она не была уверена, потому что чувствовала — нельзя встречаться с ним взглядом! Стоит только посмотреть в его глаза, и всё, конец. Тогда чудовище её точно отыщет, поймает и сделает с ней что-то ужасное… что-то такое, что пугало больше смерти. Полина готова была кинуться в любую пропасть, лишь бы не оказаться в его безжалостных лапах, иррациональный страх был настолько сильным, что она буквально задыхалась и, проснувшись, долго не могла отдышаться.

Почему это вспомнилось ей сейчас? Из-за леса? Да, наверное, но ведь лес не пугал… Поля поудобнее перехватила большую сумку и поправила на плече ремень другой — поменьше. Нет, по дороге она точно не пойдёт. Как раз на ней какие- нибудь проходимцы встретиться могут, а через лес только свои ходят, местные. Успокоив себя такими мысленными аргументами, заранее заготовленными для бабушки, Поля сошла с пешеходной асфальтированной дорожки, чуть дальше переходящей в раздолбанную шоссейку с указателем "п. Залесье 5 км", отыскала начало тропинки и углубилась в лес — здесь не очень густой, но чем дальше, тем плотнее обступающий утоптанную узкую тропку.

Бабушка откуда-то всегда знала, когда Поля ходила через лес. Наверное, просто догадывалась, по каким-то неуловимым приметам распознавая чувство вины на лице и в поведении внучки. Но иногда Полине казалось, что бабушка Фаина просто — знала. И ещё казалось, что у неё какие-то свои, странные и загадочные отношения с лесом или — отношение к лесу…

Полине разрешалось ходить в лес с бабушкой, но не с мамой. Почему-то с мамой было опасно, а с бабушкой — нет. И всё это относилось именно к этой части леса, что лежала с одной стороны деревни. С другой, где редковатый лесок выбегал на берег небольшого озера, никаких запретов связано не было. Хотя другие жители деревни боялись, что дети могут утонуть. С точки зрения логики, это была куда более реальная опасность, чем все прочие. Но бабушка Фаина этого почему-то не боялась!

И даже говорила иногда: "Кому быть повешенным, тот не утонет." В детстве Полина об этом не задумывалась. А теперь вот с недоумением осознала, что это до странности нелогично.

Тёмное низкое небо над головой нахмурилось ещё больше и вспухло, будто там взбили перину — ту самую, Морозкину, и, видно, так оно и было, потому что стало холоднее и вокруг запорхали снежинки. Их становилось всё больше, и сами они становились больше, на глазах превращаясь в белые хлопья, падавшие на тёмные мокрые деревья, ещё не до конца лишившиеся разноцветных листьев, на пожухлую траву и на саму Полину, конечно.

Девушка поставила большую сумку прямо на тропинку — пока сухую, не раскисшую, наверное, целую неделю тут не было дождя, — сверху пристроила сумку поменьше и полезла за шапкой, которую предусмотрительно взяла с собой. Натянула шапку поглубже на замёрзшие уши, распрямилась, улыбнулась, глядя на долгожданный снег, падавший всё гуще. Вокруг посветлело. Белый свет, белый снег, новая жизнь… Откуда это необычное для неё чувство? А, неважно! Полина снова подхватила сумки и пошла дальше через снежную круговерть.