Женское счастье

Глава 4

Тамара пришла домой поздно, уставшая и продрогшая, с первыми морщинками на лице. Трусливо прятала глаза от Спирина, словно она, а не он был одним из тех шкодливых влюбленных, которые не нашли нигде лучшего места для утех, чем кафедра в университетской аудитории.

— Ты где пропадаешь, лапа? Я уже собирался в вытрезвитель позвонить, — шуткой встретил ее благодушный, невозмутимый Спирин. Помог снять пальто.

— У бабки Люши задержалась. Она просила меня лекарства ей принести… — заготовленной отговоркой объяснилась Тамара, испытывая неприятную скованность и некоторую панику от прикосновений мужа, будто в университете он заразился какой-то скверной.

— Тебя чайком напоить? Я как раз заварил свеженького, — предложил Спирин, вероятно, догадываясь по холодному облаку, которое принесла с улицы Тамара, что ей не помешает горяченького. — А может, рюмку водки для сугреву? Ты как, лапа?

Спирин был сейчас весел и добр, и абсолютно неизменен — как до рокового сегодня. Он называл Тамару по обыкновению «лапой» — сокращенно — шутейное от «лапочки», а в окрасе его голоса и в выражении лица не слышалось и не читалось даже полутонов и штрихов натянутости и двуличия.

— Нет, не надо водки. А чай — я потом, — отказалась Тамара и, не заходя в комнату (сумрак прихожей, в которой горел лишь настенный светильник, помогал утаить настроение), пошла в ванную. — Я в ванне погреюсь. Ты ложись спать, не жди меня.

Стыдно! Жутко стыдно! Нет, ей стыдно не за себя, а за него. Она думала, что Спирин на нее глаз не посмеет поднять после того, что случилось. А все не так. Это у нее все внутри дрожит, а у него никакой натянутости, никакого смущения. Ни одной беспокойной ноты, ни одного извинительного тона. Тамара отсиживалась в ванной, впустую лила воду, для шума.

В остатний час вечера ей удалось избежать разговоров со Спириным, его возможных ласк и позже него лечь в постель. И опять это было впервые — чтобы она не хотела общения и объятий мужа.

Она долго лежала в неподвижности притворного сна, дожидалась, когда Спирин уже не сможет разлепить веки, если даже она потревожит тишину комнаты вздохами или плачем. Потом поднялась с постели, перебралась на стул к окну, под размытый синий свет месяца.

Мысли Тамары слегка поостыли, не кидались с одного на другое в поисках боли и утешения, и сейчас ей хотелось все осознать, добраться до какой-то страшной, но простой истины, отвечающей на мучительные вопросы: за что? почему?

Она переводила задумчивый взгляд с унылой сини ночного окна, в котором висел месяц, на постель, где безмятежно посапывал Спирин. Она понимала, что любая истина, открытая ей, окажется неполной, ибо главное скрыто в нем, в ее муже, в его безоблачном настроении, в его шутках, в совершенной непогрешимости его вида, в этой обычности его мирного беззаботного посапывания. Она не испытывала к Спирину неприязни и брезгливости, хотя, ложась рядом с ним в постель, страшилась и назло себе хотела поймать от него запах чужой косметики, чужого женского тела. Она лишь смутно и больно догадывалась, что уже не сможет быть с ним той, какой была прежде — безоглядной, беспамятной…

Но чем дольше Тамара горбилась на стуле, поджимая босые зябнущие ноги, тем шире разрасталось желание хотя бы отчасти оправдать мужа. Не он, а та… та, которая нахально забралась к нему на стол, больше всех виновата! Детально помнилась ее одежда: броское огневое платье, черные чулки, вульгарная желтизна крашеных волос, алчные пунцовые губы и цепкие, звериные ногти (хотя, по правде, ее ногтей Тамара не различила). А это дурацкое «Ты представляешь?!» (Тамара передразнила), а развязный смешок?…

«Проститутка… — прошептала Тамара. — Она просто хочет легко экзамены сдать… Хитрая шлюха!» Тускло забрезжила в душе успокоенность, что Спирин не так уж порочен, а, скорее, доверчив. Но вместе с тем, липкий и противный, как болотный ил, стал обволакивать страх, что «проститутка» походя, даже ради забавы, разрушит семью. И плевать ей, бессовестной, что любовь Тамары к мужу чиста и преданна. Плевать гадине!

Тамаре хотелось кинуться на постель к Спирину, разбудить его, растрясти, выпытать все от начала до конца и спасти и его, и себя от позора или, в другом случае, решить вопрос с разводом, чтобы не позволять втаптывать себя в грязь… Но она усидела на стуле, не сорвалась. Она очень любила и немного побаивалась Спирина. Она помнила его урок, который он дал ей сразу, на второй день после свадьбы.

…Тамара прекрасно помнила то утро — еще бы забыть, после первой брачной ночи! — когда дом был полон цветов, подарков, когда во всей атмосфере было разлито что-то пьянящее, даже наркотическое, словно бы все было и не наяву, а продолжением какого-то безумно восторженного сна. Спирин в нарядном светлом халате с атласными лацканами пришел в спальню с подносом, на котором были кофейник, чашки и им приготовленные гренки.

— Это тебе, лапа. Наш первый семейный завтрак. — Он поставил поднос на столик рядом с кроватью, запах кофе еще ярче украсил дом новобрачных. Спирин поцеловал Тамару в нос и, проведя средним пальцем правой руки ей по брови, оттолкнул боковую прядь ее распущенных волос. — Хочу тебя спросить: ты не против, что называю тебя «лапой»?

— Нет! Совсем нет! — отозвалась Тамара, прижимаясь к мужу.

— А хочешь, я дам тебе рецепт семейного счастья? — спросил он с некоторой иронией, однако под этой иронией чувствовались вполне серьезные намерения.

— Хочу! Конечно, хочу!

— Ты доверяешь мне, лапа? — нежно спросил он.

— Я не только тебе доверяю, я преклоняюсь перед тобой. Ты старший. Ты опытный. Ты такой умный. И еще преподаватель. Я слова «доцент» даже побаиваюсь, — ответила Тамара. — Я верю каждому твоему слову, каждому взгляду.

— Тем лучше, — признал похвалы Спирин. — Итак, некоторые правила поведения для женщин, которые хотят счастливой супружеской жизни.

— Итак!

— Если женщина хочет быть счастлива и спокойна в совместной жизни с любимым мужчиной, она должна крепко усвоить первое святое правило: никогда не задавать мужу вопросов. Слышишь, лапа, святое! — с юмором, но опять же не в шутку подсказывал ей Спирин. — Никогда не задавать мужу вопросов! Поняла?

— Что? Совсем никогда? — удивилась Тамара.

— Совсем! Совсем и никогда! — подтвердил Спирин. — Ничто не раздражает мужчину больше, чем вопросы женщины. Причем эти вопросы часто бывают, мягко говоря, не очень рациональными и продуманными. Если муж сочтет нужным что-то рассказать жене, чем-то с ней поделиться, он сделает это без всякого нажима, без всяких понуканий… Согласна, лапа?

— Согласна! — твердо признала Тамара.

— Второе правило счастливой супружеской жизни, — поучал Спирин. — Никогда не посягать на суверенитет личности. Ничто не губит супружескую жизнь больше, чем отсутствие некоторой свободы. Свободы в пристрастиях, в увлечениях, в покупках, в некоторых маленьких секретах.

— Это как же? В каких таких увлечениях и секретах? — недоумевала Тамара.

— У нас на кафедре работает профессор Никулин, — примером решил прокомментировать Спирин второй пункт из своего рецепта счастья. — Обаятельный, учтивый человек, мухи не обидит. Он даже «неудов» студентам-бездельникам не ставит. Но водится за ним одна страстишка — скачки. Два раза в месяц он непременно пропадает на ипподроме и играет на тотализаторе. Вернее сказать, проигрывает. Всегда проигрывает, почти без исключений… А однажды он проиграл очень много. Так вот, его жена, от которой он усердно скрывал свои проигрыши, приперла его к стенке и заставила сознаться, куда у них подевались деньги. Он, наверное, мог выкрутиться, перезанять нужную сумму. Но она разбила его суверенитет, забралась в святая святых, взяла его за горло…

— И чем кончилось? — Тамаре не терпелось узнать развязку.

— Через месяц они разошлись. Она, оказывается, всю жизнь мечтала о даче и, узнав о том, что муж транжирит деньги на ипподроме и дачи ей никогда не видать, не смогла перенести удар.

Тамара рассмеялась:

— Какая ерунда!

— Э-э, нет, это совсем не ерунда… Ерундой это кажется только из постели новобрачных. — Спирин стал щекотать Тамару, она взвизгивала и металась по постели.

— А еще есть какие-нибудь законы или правила для счастья? — спросила Тамара после игры.

— Разумеется, есть, — ответил Спирин. — Женщина не должна навязывать мужу свое мнение, свою заботу, свою любовь, свои желания… Она должна быть все время с мужем, но и как бы несколько в стороне. Потому что счастье навязчивым не бывает.

Тамара призадумалась, чувствовалось, что ей нужны пояснения. Спирин не заставил ждать:

— Вот идет человек по лесу, прекрасная погода, светит солнце, поют птицы. Человек наслаждается природой. Выходит он на полянку. Кругом цветы, зелень. Сердце радуется. Глядит человек на куст шиповника, на котором распустились цветы, и видит, как пчела сидит на одном из цветков и собирает нектар… Замечательная картина… Но что такое, вдруг красивая полосатая пчела бросила трудиться и стала кружить над человеком. И ему уже не нужна ни красота этой пчелы, ни красота леса и поляны, ему хочется поскорее убежать, скрыться от всего этого… Так вот, — поучающе поднял палец вверх Спирин, — счастье никогда не может быть навязчивым. Ты слышишь меня, лапа?

— Слышу. Я все слышу, милый.

Тамара безусловно верила его опытности, уму — и училась сдерживать себя, иногда помалкивать.

…Промолчит Тамара и теперь, в этот страшный, переломный, предательский вечер. Не растрясет Спирина, не нарушит заповеди жениного счастья, которые услыхала в первые дни замужества.

Спирин преспокойно спал, а Тамара сидела на стуле у окна и тихо плакала. Ее слезы наливались синим светом: на них бесстрастно глядел молодой месяц, красавец и развратник, в окружении несчастных, беззащитных звезд.