Женское счастье

Глава 5

Через несколько дней Тамара знала, что фамилия той, которую назвала проституткой, — Курдюмова, что она иногородняя, остановилась на время сессии в гостинице (специально в гостинице, а не в общежитии, как большинство заочниц, чтобы облегчить возможность любовных свиданий! — такова была догадка Тамары), и что Спирин иногда провожает ее до гостиницы и задерживается на час-другой у нее в номере.

Да, Тамара выследила! В этой слежке она обмирала от стыда и страха, мерзла на холоде и вязла в сугробе, прячась на газоне за углом дома и выверяя маршрут мужа и его распутной ученицы. Вот как внезапно и жестоко вывернулось неприглядной сутью ее счастливое брачное начало! Хотя Тамаре было унизительно и противно ее шпионство, но какая-то слепая, страстная сила требовала и дальше разыскивать сведения о той, кого невзначай увидела в просвете между рифлеными стеклами и которая подстроила ей такой выверт судьбы…

«Эх, судьба, судьба!» — думала Тамара и вспоминала фразу, услышанную от Олега. Эту фразу он произнес однажды по совсем безобидному поводу, когда они торопились в кино, однако опоздали на сеанс — пришлось возвращаться домой, начался дождь, а у них не было зонта и Тамара обмолвилась:

— Не везет…

— Ну что ты! — утешил тогда Олег, укрывая ее плечи своим пиджаком. — Никогда не жалуйся на судьбу сегодня, ибо завтра она тебе устроит такое, что сегодняшнее невезение покажется праздником.

«Какой уж тут праздник!» — вздыхала теперь, спустя больше года, Тамара — теперь уже совсем не по поводу опозданий в кино…

Всплыл в памяти образ многоопытной бабки Люши. А ведь она словно бы угадывала такой оборот, намеками предупреждала. Почему же Тамара ее не услышала, не вняла ей? А что было бы, если бы и услышала? Легче бы было переносить предательство мужа? Тамара с ужасом вспоминала о Спирине и о той красногубой заочнице, которую Спирин… с которой Спирин… за которой Спирин… Да что же она за птица, в конце концов, эта студентка?!

…Рассказать кое-что о Курдюмовой могла обыкновенная учетная карточка студента. К ней дорога для Тамары была известна: в деканате заочного отделения работала ее приятельница Софья, милая чернявая женщина с темным пушком над верхней губой и с золотым увесистым перстнем на указательном пальце. Софья в жизни Тамары была фигурой не последней: это она и познакомила Тамару со Спириным, когда они как-то раз оказались возле ее стола. Для Софьи же в Тамаре имелся свой прок: через Тамару лежал путь к разным таблеткам, проверенным модой и дефицитом.

— Тамарочка, мне срочно нужен браслет от давления. Когда меняется погода, я просто умираю — голова кружится. Мне посоветовали… У вас, наверно, в аптеке бывают? — спрашивала Софья, поправляя перстень на пухловатом пальце.

— Наверно, бывают, — отвечала Тамара, ничуть не задумываясь о браслете.

— А еще мне посоветовали обратиться к экстрасенсу. Но я, знаешь, ужасно боюсь этих экстрасенсов. Женщинам, разным гадалкам и магам, я не верю, а мужчины-экстрасенсы, мне кажется, думают только об одном: как бы заманить пациенток… И пожалуйста, принеси мне, Тамарочка, того снотворного, которое приносила раньше. Не могу по ночам уснуть. Я уже боюсь, Тамарочка, что стала прожженной наркоманкой или — как там по-научному? — токсикоманкой. Да?… Ты чего там увидела?

Все это время Тамара слушала Софью рассеянно, ее интересовали объемные картонные папки, выстроившиеся на полке рядком, с цифрами и символами на корешках.

— Мне бы… — чуть покраснела Тамара, виноватясь и замешкавшись. — У нас там, в техникуме, вечер встречи намечается… Мне бы… Вроде бы на заочном у вас в сорок четвертой группе Наташа Куликова учится. Она с нами была. Адрес бы ее узнать, она переехала. Меня просили. — Прозвучало это сбивчиво и не очень убедительно, но Софье и в голову не могло прийти, что заглянуть в папку с кодом ЮЗ-44 для Тамары трепетно и важно.

— Нет ничего проще, — сказала Софья, и скоро нужная папка лежала на столе.

Тамара ниже склонила голову к поданной папке, чтобы Софья не разглядела на ее лице краску волнения — щеки загорелись, — и напряженными пальцами распустила тесемки. К счастью, Софью отвлек телефонный звонок и непраздный разговор с каким-то начальством. А бывшей сокурсницы Наташи Куликовой в природе не существовало, но вымышленная фамилия недаром начиналась с буквы «к» — рядышком с Курдюмовой: на всякий случай, Тамарин маневр…

Казаков, Калинина, Кузьмин… Вот и она, Курдюмова Светлана…

Год рождения… домашний адрес… семейное положение… сведения о детях… место работы… Тамара быстро читала, перечитывала, а с небольшой фотографии в верхнем углу прямо и неотступно глядели темные глаза Курдюмовой. На фото она была явно моложе и немного другая: с наивной челкой на лбу, волосы русы, еще не искрашены в желтое, и губы, похоже, без жирного помадного слоя — но взгляд все равно самоуверен, вызывающ…

— Здесь нет, — сказала Тамара и закрыла папку.

— Может быть, в сорок третьей? Не ошиблась? — спросила Софья, прикрывая ладонью микрофон трубки.

— Не беспокойся. Я вспомнила, что у нашего старосты записан телефон ее родителей. Найдем.

Папка с документами группы ЮЗ-44 заняла прогал на полке. Для Софьи факт выемки и возвращения этих документов на свое место был ничтожен, сразу позабыт, зато Тамара еще долго перебирала мысленно анкетные данные на одной из карточек в этой папке.

«Она меня старше. Замужем. Есть сын… А живет в Ясногорске. Это километров двести отсюда, даже больше. Улица Дружбы, дом 9, квартира 10. Адрес легко запоминается. Хотя зачем мне адрес?… И все-таки она замужем. Значит, кому-то жена… Но и Спирин не холостяк…»

Сколько раз Тамара слышала от женщин разных поколении, от женщин сельских и городских, в шутку и абсолютно всерьез, что все мужчины кобели… Но прежде ее это не касалось, она и сути этих слов понять не могла, да и не хотела. А теперь на себе (на собственной шкуре! — издевалась над собой Тамара) пришлось познать смысл растиражированной фразы, или афоризма, или непреложной истины.

…В аптеке, где Тамара работала провизором, прибиралась уборщица, низенькая, неброской внешности, но при этом преинтереснейшая женщина, теть-Шура, с провинциальной родословной и деревенским диалектом, прямолинейно-открытая в суждениях о своем супруге и о всех мужчинах в целом.

Если разговор заходил о семейной жизни либо касался каким-то образом мужчин, она тут же встревала и резала правду-матку, делилась собственным опытом.

— Весь мужиковский род — кобели! — говаривала она, гоняя по полу швабру. Речь у нее была особенная, со словами подчас незнакомыми, но понятными по смыслу. — Среди мужичков токо пьяницы бывают верными. Остальные все гуляки. Вот мой Федяня пить — пьет, рюмку мимо себя не пропущает, но чтоб гульнуть — ни в жисть. Он тверезый баб побаивается, а пьяный совсем по этой части немоглый. Я за него спокойнешенька…

В коллективе аптеки ее рассуждения нравились, было в них что-то природное, живое, что обмануть невозможно. А уж ее иронический рецепт для «вылечки мужиков от кобелизма, а баб от гулянки с ними» нравился всем особенно.

— Лучшее лекарство от мужиковского блуда — коромысло, — говорила теть-Шура, говорила с видом научного сотрудника, который выверил свое лекарство долгими опытами над пациентами. — Токо бить его надо не поперек хребта. Иначе можно организм нарушить. А вдоль — самое то!.. Лучше всего лечит!.. Поймала своего мужикашку с бабой — и давай его коромыслом. И для пущей вылечки — лучше при народе. Знай лупи его и добавляй уму-разуму…

— А любовницу его как отвадить? — для продолжения веселого разговора подкидывал кто-нибудь вопрос теть-Шуре.

— Ну-у, тут еще проще… Трехлитровая банка зеленки…

— Куда столько много?

— На башку евонной любовнице… Сзаду подходишь к ней незаметно — и на башку… Больше она с ним никогда не снюхается…

Конечно, не по категоричным предписаниям теть-Шуры, но каким-то образом семейный узел надо было разрубать и Тамаре. И не однажды с того дня, когда ненамеренно застукала Спирина с гулящей заочницей, она готовила себя на разговор-развязку с ним: раскрыть с презрением карты, набраться самолюбия и уйти, хлопнув дверью (квартира к тому же его, делить нечего, койка в общежитии опять найдется, на улице не оставят).

Но стоило Тамаре соприкоснуться с мужем, как непостижимым образом презрение ее утрачивало всякую отвагу, а самолюбие покорно ложилось и умирало под невинным постоянством и обезоруживающей обходительностью Спирина. Желание объясниться пропадало, утолялось до будущих часов невеселого, раздумного одиночества. Что за игру ведет Спирин? Как можно делить себя на двоих? Сколько это будет продолжаться? Неужели у мужчин так принято?

«…Неужели бы и он поступал так же, если бы мы с ним сошлись?» — подумалось Тамаре, когда в пустой аптечный зальчик с пальмой в углу вошел Олег, всегда подгадывающий время без посетителей.

— Ты что такая нахмуренная? Хмуриться очень вредно, — предостерегал Олег, заметив насупленную задумчивость Тамары. — Лицо должно быть открыто и расслаблено. Народная восточная медицина утверждает, что у тех, кто хмурится и держит мышцы лица в напряжении, часто болит голова.

— Голова у меня действительно болит… Только к восточной медицине это никак не относится, — уныло призналась Тамара и тут же спросила: — А как предлагает твоя восточная медицина лечиться? Что нужно сделать, чтобы голова не болела никогда?

— Самоусовершенствоваться! Человек должен познать себя и построить себя сам! — убежденно ответил Олег. — Кстати, я приглашаю тебя на наши занятия. В начале февраля мы открываем секцию в спорткомплексе. Ты познаешь другой мир, мир гармонии…

— Йога какая-нибудь?

— Не совсем. Приходи — увидишь.

От слов этого малозначительного, обыденного разговора в душе Тамары проклюнулось что-то новое, захватывающее, озорное; ей как будто кто-то посоветовал с умыслом: приглядись-ка к Олегу позорче, он по-своему интересен, лицо мужественное, сложен прилично. Ведь когда-то он тебе нравился…

Да, было время — он не просто нравился Тамаре, она была влюблена в него. Да, в нем не было искрометности, жаркого темперамента, но ведь и он мог, не замечая часов, говорить с Тамарой обо всем. Да, они не ходили на концерты модных саксофонистов и не пили кофе по-турецки в модном ресторанчике «Грот», но Олег был всегда к ней внимателен и честен… Главное — честен! И он, Олег, не сделал ей ничего плохого, не навредил. Просто в нем ей чего-то недоставало. Может быть, фейерверков, розовых фантиков? Конечно, она мечтала о рыцаре, а Олег тогда рыцарем не показался. Ну, теперь-то у нее есть рыцарь, по вине которого голова болит…

— Да, я, пожалуй, приду, — сказала Тамара и решительно подумала: «Если Спирин будет путаться с той, я стану подругой Олега. Олег этого хочет, я вижу… Да…»

— А муж тебя на занятия отпустит? Он у тебя не Отелло? — прощупывал Олег.

— Не Отелло. И вообще, я не обязана во всем ему отчитываться!

Судя по тому, какая улыбка проступила на скуластом лице Олега, ответ ему пришелся по сердцу.

Тамара смотрела Олегу вслед, подойдя к окну, где на стекле над рисованной чашей выгнулась символическая змея, похожая на Курдюмову, — смотрела прицельно и нехорошо, как на самца, с помощью которого сможет отомстить… Кому, кому отомстить-то? Спирину? Себе?… Стало гадко на душе. Гадко от всей этой пошленькой истории с прелюбодеянием мужа, с блудом семейной студентки, с собственным выслеживанием этой парочки и появившимся эскизом мести с подходящим и милым приятелем Олегом.

В конце рабочего дня Тамара устало сдернула с головы шапочку, села на стул, пригорюнилась. Сидела долго.

— Че домой не идешь? — спросила ее теть-Шура, которая мыла пол.

— Не хочу, — коротко отвечала Тамара, через силу улыбаясь. Она вертела в руках обручальное кольцо, снятое с безымянного пальца. Руки то ли пополнели, то ли отекли к вечеру — след от кольца казался глубоким, надавленным.