Голливудский мустанг

Восьмая глава

Все заметили, что Престон Карр и Дейзи Доннелл уже несколько дней не обедают в столовой. Им подавали еду в трейлере Карра. Как правило, отборные продукты доставлялись по воздуху из Лос-Анджелеса или Нью-Йорка.

Но этот вечер отличался от других. Возможно, из-за дневных событий. Из-за исключительно удачной сцены с арканом. В чем бы ни заключалась причина, в этот вечер Карр попросил накрыть стол на двоих. Когда они шли по столовой, кое-кто из старых кинематографистов вставал, пожимал Карру руку, поздравлял его. Эти люди сохранили чувство товарищества, исчезающее в эпоху заграничных съемок и случайно сколоченных съемочных групп. Тогда каждый человек, работавший в кино, от последнего рабочего до знаменитой звезды, принадлежал к определенной студии. Позже контракты стали заключать на каждую картину в отдельности; одни и те же люди редко работали вместе дважды.

Джок начал поглощать ростбиф, когда в столовую вошли Карр и Дейзи. На его лице появилась натянутая улыбка. Он слышал комментарии ветеранов: «Сегодня Пресс сыграл не хуже, чем в «Поражении» с Лайонелом Бэрримором». Речь шла о том времени, когда Карру было столько лет, сколько сейчас молодому Бойду.

Хотя Джок любил ростбиф, в данный момент мясо не лезло ему в горло. Пробормотав что-то о «чертовой западной говядине», он оттолкнул от себя тарелку и попросил кофе. Официант предложил попробовать другой ростбиф. Джок отказался. Только кофе. Не дождавшись его, Джок направился к выходу; он поприветствовал улыбкой Дейзи и Карра.

Финли шагнул в прохладную пустынную ночь и стал удаляться от лагеря кинематографистов. Наконец Джок остановился в почти полной темноте и посмотрел на далекие очертания гор.

Он сказал себе, что его внезапный уход из столовой никак не связан с появлением там Дейзи и Карра. Причина — в плохом мясе. К тому же он должен придумать, чем можно закончить картину. Финал обязан превзойти все предыдущие сцены. Нельзя допустить, чтобы критики упрекнули его в том, что он не вытянул конец. Приблизившись вплотную к успеху, Джок требовал от режиссера Джока Финли, чтобы тот нашел способ обеспечить триумф.

Все зависело от важной финальной сцены Престона Карра. И это было удачей. Карр мог ответить на любой брошенный ему вызов, превзойти любые требования Джока. Карр делал это с уверенностью, легкостью и профессионализмом, которыми гордятся нынешнее поколение актеров и режиссеров. В своем высокомерии они пытаются отказывать в этих качествах ветеранам.

Да, Карр обладал многими талантами. И умел ими пользоваться. Если Финли испытывал его — Джок неохотно признавался себе в том, что это правда, — то фиаско терпел режиссер, а не Карр.

Джок поспешил оправдать себя тем, что им руководило стремление улучшить фильм. Взять, к примеру, великолепную сегодняшнюю сцену с арканом. Кому интересно, что сделало ее такой! Режиссер вложил в творческий процесс свои чувства — любовь, ненависть. Ради этого фильма.

Что бы ни говорили люди о Джоке, Карре, о том, кто с кем спит, главное для Джока и всего мира — сам фильм. Если он удался, все забудут о том, что происходило в чьей-то постели. Джок займет место в голливудском фольклоре, череде мужчин, с которыми спала Дейзи Доннелл, но не выходила за них замуж. Среди тех, кому она позволяла использовать себя, потому что на самом деле это она использовала их.

Для Джока было важным одно: чтобы картина несла на себе печать величия. Чтобы профессионалы говорили о потрясающей игре Престона Карра, значительной роли и выдающемся фильме. Чтобы они говорили о лучшей игре Дэйзи Доннелл за всю ее карьеру.

Джок оправдывал, уговаривал себя, однако не обретал утешения. Джоки Финли рождаются не для поражений. Они могут проигрывать только смерти. И они появляются на свет не для того, чтобы рано умереть. Он доказал это, когда шагнул вперед с камерой в руках. Он мог сделать это, потому что твердо верил: Джока Финли еще ждет впереди необычная судьба. Другие могут умирать рано, но он — нет. Другие молодые люди могут терять девушек, но не Джок Финли. Он должен убедить себя, что сам бросил ее и сделал это ради фильма.

Теперь его проблемой был Престон Карр. И последняя сцена.

Финли посмотрел в сторону автопарка, где стояли все машины: личные и принадлежащие студии. Подошел к своему фасному «феррари» и запрыгнул в него не открывая дверцы — возможно, потому, что именно Престон Карр упрекнул его в том, что Джок делает это, чтобы произвести впечатление на окружающих.

Джок завел мотор. В безмолвной пустынной ночи он взревел громче, чем обычно. Джок поехал по равнине, поднимая шлейф пыли.

Финли едва не въехал в ограждение, за которым стояло оборудование. Описав полукруг, Джок приблизился к дальнему концу площадки. Остановил машину, выскочил из нее; начал бродить среди накрытых камер, операторских кранов, платформ. Он залез на забор, посидел там, спрыгнул, пересек площадку и направился в сторону пустыни, чувствуя под ногами твердую, спекшуюся землю. Периодически он останавливался, ударял каблуком почву, прислушивался к звуку.

Наконец он остановился и посмотрел на поднимавшиеся вдали горы. Лунный свет заливал гигантские гряды. Внезапно какой-то звук заставил его насторожиться; похоже, к Джоку приближалось какое-то живое существо. Ночью в пустыне появлялись животные, но они не представляли серьезной опасности. Американские зайцы, койоты. Правда, Джок ни разу не видел их тут. Он быстро повернулся и тотчас успокоился — к нему шел Джо Голденберг.

— Что-то случилось? — спросил пожилой оператор.

Приближаясь к Джоку, он набивал табаком трубку. Джо позволял себе это удовольствие после работы. В перерывах между дублями и сценами у него не оставалось на это времени. Но вечером, после обеда, когда Джо обдумывал завтрашние ракурсы, он любил насладиться легким ароматным дымом.

Финли не ответил ему. Тот подошел ближе, начал раскуривать трубку. При свете зажигалки он мог видеть молодое, сильное, задумчивое лицо Джока; голубые глаза режиссера сузились, стали жесткими.

— Что-нибудь не так? — снова спросил Джо.

Финли улыбнулся.

— Не так? Черт возьми, Джо, я сделаю вас знаменитостью.

Взволнованный, заинтересованный Джо сказал:

— Пора.

Художественный дар Джо Голденберга сделал знаменитыми нескольких молодых режиссеров.

Джок Финли начал ходить взад-вперед; он смотрел на горы, ночное небо, щедро усыпанное серебристыми звездами.

Оператор выдохнул дым и спросил себя, о чем думает сейчас Джок — о жизни, о фильме, или о своих отношениях с Престоном Карром?

— Это картина, — наконец произнес Джок. — О чем она? Человек на склоне лет понимает, что он должен передать что-то другим. И это «что-то» — мольба о личной свободе. Мир становится слишком сложным, огромным, запутанным для простых человеческих существ. Больше нет фронтира, Дикого Запада, который может завоевывать индивидуум. Мир — это сплошная технология, оборудование, аппаратура. Человек вынужден служить машинам, которые сам изобрел.

Джо не раз слышал в подобных обстоятельствах заумные рассуждения, до которых нет дела зрителям. Но если из этого спонтанного потока идей и чувств рождалось нечто такое, что можно донести до публики, то уже не имело значения, насколько туманно излагал свои мысли режиссер.

— Джо, каким образом мы дадим зрителям понять, почувствовать это, стать частью этого? Мне нужны не пассивные наблюдатели, а участники. Я хочу, чтобы они были с Карром! Были самим Карром! В самые критические мгновения фильма! Я хочу, чтобы картину не смотрели, а проживали!

Джо молча выдохнул дым. Каждый хороший режиссер когда-то произносил подобные слова. Джо понимал: все они так погружены в фильм, что хотят, чтобы весь мир разделил их чувства с такой же силой.

Но это хорошо. Если человек не охвачен неистовой верой в фильм, он не должен снимать его — так считал Джо. Сейчас снималось огромное количество фильмов — даже если они были посредственными и не приносили никому удовлетворения, то все равно расходы окупались благодаря телевидению. Поэтому приятно видеть человека с трепетным отношением к кино.

Джо был великолепным слушателем. Этот дар составлял часть его таланта. Выслушивая режиссеров, порой излагавших свои мысли недостаточно ясно и четко, он проникался их чувствами, помогал им созревать, участвовал в создании новых приемов, ракурсов, методов освещения, способствовал реализации режиссерских намерений.

Джо сказал в одном интервью: «Для режиссеров, особенно молодых, я — психоаналитик. Когда я слушаю их достаточно долго, из этого возникает нечто полезное».

— Я хочу, чтобы аудитория была захвачена, поглощена заключительной сценой, — сказал Джок. — Так же, как захватывает обыкновенного человека окружающий его мир. Мне нужна отчаянная ярость дикого зверя, борющегося за свою свободу. Мне нужны решимость, пот, мускулы, энергия Карра — человека, который должен сломить и обуздать животное. Хочу, чтобы все это раскрылось одновременно! И длилось долго! Я не желаю разбивать сцену на куски. Человек, животное, человек, животное, человек, животное. Дальний план, средний, крупный. Дальний план, средний, крупный. Не желаю прибегать в этой части фильма к традиционным приемам. Хочу передать зрительному залу такие ощущения, от которых публику прошибет пот. Она должна проникнуться сочувствием к животному и почти возненавидеть Карра, но восхититься его мастерством, силой, упорством. А затем… когда зрители окажутся во власти этих чувств, Карр внезапно скажет себе: «Я не могу обойтись так с этим благородным животным». Актер снимает недоуздок, ударяет мустанга и отпускает его на свободу. Зрителей охватит желание вскочить с кресел и расцеловать Престона Карра. Даже если эта картина окажется его последней, они запомнят этот эпизод как лучший за всю карьеру актера.

Джок замолчал. Когда он заговорил снова, его голос был более мягким, тихим, извиняющимся.

— Джо… я не уверен, понравится ли вам задуманный мною эффект… если нет, скажите сразу, и я приглашу на этот эпизод другого человека.

Наряду с извинениями в голосе Джока прозвучал вызов. Именно это и хотел режиссер.

— То, что пришло мне в голову, — новый, дерзкий, рискованный шаг. Может быть, молодой оператор с меньшим опытом сделает его, не преодолевая внутренние барьеры. Я хочу показать важный для меня эпизод на нескольких экранах одновременно.

— На нескольких экранах? Вам придется переоборудовать все кинотеатры ради одного эпизода в одном фильме.

— Нет. Мы сделаем все в лаборатории. С помощью оптики. Разделим обычный экран на шесть частей. Дадим несколько картинок на одном экране.

— Это интересно, — согласился Джо. — Конечно, тут все упрется в стоимость…

— Я отправлюсь на студию. Или, если понадобится, в Нью-Йорк, — почти зло сказал Джок. — Если я получу разрешение, вы сможете сделать это, Джо? Если вы скажете «нет», в этом не будет ничего зазорного. Речь идет о новой технике. Отличной от всего того, что вы делали прежде…

Джок уставился на бескрайний темный горизонт. Он напряженно ждал ответа Джо.

— Я способен на все, что можно сделать с помощью камеры, — тихо сказал Джо. — Если вы чувствуете, что это необходимо… и получите деньги, я согласен и хотел бы попробовать нечто подобное.

Глаза Джока ожили, почти заплясали. Чтобы получить дополнительные средства, он должен был иметь право сказать боссам: «Послушайте, Джо Голденберг хочет попробовать нечто подобное! Значит, идея отнюдь не сумасшедшая».

— Разумеется… — Джо начал осознавать, на что он обрекал себя.

Джок почувствовал, что его ликование может оказаться преждевременным.

— Да, Джо, что?

Финли сумел изобразить юношеский интерес к тому, что собирался сказать собеседник; на самом деле сейчас он готовился парировать любые возражения.

— Камеры, монтаж — все эти проблемы можно решить. Были бы деньги и время. Но… нужный метраж, мой мальчик. Вам потребуется много материала. Для монтажа необходимо располагать большим количеством отснятой пленки.

— Если вы хотите показать глаза человека, мускулы на его руках, напряженное, серьезное лицо, да еще так, чтобы все видели — речь идет о жизни и смерти, вам не обойтись несколькими кадрами. Вы должны снимать долго, только тогда вы добьетесь нужного эффекта, совместив все эти картинки на одном экране.

— Но при достаточном количестве материала вы смогли бы сделать то, что я от вас хочу?

— Я бы смог! — ответил Джо, давая понять, что это зависит не только от него одного.

Джок посмотрел на оператора удивленно, почти обиженно.

— Если я дам вам достаточно времени и денег, мы отснимем нужное количество футов? — спросил Джок.

— Общий эффект, — начал Джо, — будет зависеть от того, насколько близко мы сможем установить камеру. От используемых объектов. Но крупные планы не позволят скрыть, что мы используем вместо Преса дублера. Да, шесть картинок позволят вовлечь аудиторию в действие сильнее, чем единый кадр. Но чтобы добиться полной вовлеченности, к которой вы стремитесь, надо заставить зрителей сосредоточить внимание на деталях. Необходимо исключить кадры, позволяющие заподозрить, что на экране дублер.

Джок задумался.

— Джо… Джо, а если мы обойдемся без дублера… Тогда проблема исчезнет? — почти небрежно спросил режиссер.

— Господи, вы не можете просить Карра, чтобы он так долго играл под жарким солнцем. Потребуется немало дней! Вы отдаете себе отчет в том, сколько сил, энергии уйдет на это?

— Сил? Я бы хотел иметь такие же могучие руки, как у Карра.

— В его возрасте пять-шесть дней единоборства с лошадьми под палящим солнцем… — Джо покачал головой. — Он не пойдет на это. Вы не заставите его. И никакой контракт не заставит Карра сделать это.

— Да, я действительно не могу заставить его сделать что-то. И мы оба это знаем. Он делает то, что хочет, и так, как он хочет. К счастью, он великолепен, его инстинкты безупречны. Это позволяет нам одерживать победы.

Джок начал разыгрывать собственную сцену, используя прием, который всегда оказывается эффективным. Надо открыть перед собеседником часть своей души, как бы дать взятку, подкупить его; это обезоруживает человека, заставляет поверить в то, что ему внушают.

— Джо, я не в силах обмануть вас. Я даже не стал бы пытаться сделать это. Конечно, меня бесит, что он увел у меня девушку. Потому что я испытываю чувство… не могу сказать, что я люблю ее… возможно, я не знаю, что такое любовь. Но с ней связаны необычные для меня ощущения. Необычные для любого мужчины. И я хотел бы испытывать их вечно. Но она влюбилась в него. Я сам виноват! Я не дал ей того, что она хотела получить от меня. Или, возможно, я слишком хорошо, реалистично поставил их первую любовную сцену, и она поверила в нее. Кто знает — может быть, подсознательно я свел их еще много месяцев назад, когда сделал Дейзи партнершей Карра.

В любом случае я обвиняю только самого себя. Не его. Я не питаю к нему неприязни. Я уважаю его. Чувствую, что он подходит ей лучше меня. Никому другому я бы не признался в этом. Но вам я могу довериться.

Я хочу сказать следующее: даже если меня бесит то, что он сделал, я все же слишком уважаю Карра, чтобы приказывать ему что-то. Я могу только просить, надеяться. Но приказывать? Никогда. Только не Престону Карру!

Джо, который редко позволял обманывать себя, поверил Джоку.

— Джо, если вы считаете это возможным, я поговорю со студией. И только в том случае, если они дадут дополнительные средства, я спрошу Карра.

— Хорошо. Но мы не будем приступать к таким съемкам, если он сам не захочет этого, — предупредил Джо.

— Даю вам слово! — Джок сверкнул своими голубыми глазами.

Утром Джок позвонил Марти Уайту и попросил агента организовать ему встречу с руководством студии. Через два часа Марти позвонил на натуру. На встрече будут присутствовать глава студии и президент. Она состоится в Лос-Анджелесе, поскольку президент собирается прилететь в Голливуд для обсуждения сценариев.

Беседа состоялась за ленчем в маленьком зале для совещаний, примыкавшем к кабинету главы студии. В ней участвовали четыре человека — президент, глава студии, Джок и Филин.

Поскольку президент не имел понятия о том, какую безумную идею преподнесет молодой режиссер, он отказался от своего обычного двойного мартини. Он хотел быть начеку, сохранять бдительность.

Ленч начался с любезностей. Все в восторге от отснятого материала. Любовная сцена на берегу озера решена так поэтично, что даже «Мюзик-холл» благосклонно воспримет обнаженную натуру. Все помнили кадры с несущимися мустангами, снятые портативной камерой. Президент сказал, что в те минуты, когда он начинает терять веру в кинобизнес, он идет в проекционную, смотрит этот кусок, и его вера восстанавливается.

Президент и глава студии наперебой льстили, задабривали молодого гениального монстра, которому доверили судьбу семи-восьми миллионов долларов.

Наконец за кофе президент произнес:

— Мой мальчик, я могу сказать — вам достаточно только попросить. Все, что в наших силах. Если акционеры не заупрямятся, ответ будет положительным.

Джок медленно осторожно заговорил о «новом» фильме, «новом» зрителе, «новых» критиках. О том, какую кассу соберет фильм, если он удовлетворит их требования. Взять, к примеру, «Выпускника». Не самый блестящий фильм. Но он был снят в модном стиле, который любит молодежь, и делает колоссальные сборы.

Им нужен новый подход для «Мустанга». Поток лошадей, любовная сцена, обнаженная натура — все это элементы нового стиля. Но требуется кое-что еще. Джок раскрыл свой план объединения нескольких кадров на одном экране для последней, ударной сцены борьбы с мустангами.

Да, такая техника использовалась. Но только как кинотрюк. В полнометражном художественном фильме ее не применяли. Эта новшество только благодаря рекламе и дополнительному интересу критиков сулит миллионы долларов. Это — то самое, что любит молодежь.

Президент испытал облегчение — просьба Джока оказалась не слишком экстравагантной. Однако его все же насторожили предстоящие расходы. Поэтому глава студии также проявил осторожность. Он пожелал узнать мнение Джо Голденберга.

— Мы тщательно обсудили этот вопрос. Джо воспринял идею с таким энтузиазмом, что мне было бы тяжело сообщить ему об отказе.

— Значит, Джо Голденберг счел это возможным, — сказал президент.

— Возможным? Джо считает, что этот эпизод станет вершиной его карьеры! Принесет ему третью премию Академии!

«Если такой осторожный и опытный человек, как Джо Голденберг, сказал это…» — подумал президент и внезапно спросил:

— А Престон Карр? Что говорит он? Карр хочет сделать это?

Джок придал лицу самое искреннее выражение, на какое только был способен; его голубые глаза заблестели, словно он готов заплакать.

— Я его не спрашивал. Потому что знаю, что он ответит. Если вы пожалеете какие-то паршивые пятьсот тысяч долларов, его сердце будет разбито. Он никогда не простит вам этого. Я решил не спрашивать его, не заручившись вашим согласием.

Президент и глава студии отнеслись к услышанному с пониманием. Президент повернулся к главе студии:

— Мы сможем сделать это на студии? Я имею в виду, технически?

— Я найду Уолтера и спрошу его.

Они нашли Уолтера. Получили ответ. Потребуется новое оборудование. Его можно сделать вручную на студии. Уолтер предупредил, что необходимо отснять достаточное количество материала с Карром. Джок сообщил, что они с Джо уже все рассчитали и составили съемочный график.

Наконец президент произнес:

— Действуйте! Делайте то, что считаете нужным! Мы снимаем шедевр!

Все обменялись рукопожатиями. Джок направился к двери; Марти следовал за ним. Глава студии шепнул что-то президенту, который окликнул режиссера:

— Малыш…

Джок и Марти повернулись.

— Да, босс? — произнес режиссер.

— Отдел паблисити постоянно обращается к нам. «Лайф» хочет сделать фотоочерк о съемках фильма. Они считают, что получится превосходный материал. Что скажете?

Джок задумался на мгновение, улыбнулся, покачал головой. Затем воспользовался сравнением Марти.

— Шеф, картина — как девушка. Пока ее считают девственницей, к ней относятся с уважением. Как только начинаются разговоры, она превращается в шлюху. Мы пока сохраняем нашу девственность. Не хотим расставаться с ней. Интерес «Лайфа» только возрастет, если мы заставим их подождать.

— Если мы будем отказывать им слишком долго, они могут вовсе потерять интерес к этому проекту, — предупредил президент.

— Валите все на меня! Скажите им, что ваш режиссер — сумасшедший юнец, который во время работы сидит нагой, курит «травку» и поэтому не хочет, чтобы «Лайф» или кто-то другой фотографировали его.

Джок улыбнулся и закрыл за собой дверь.

Президент и глава студии тоже улыбались. Пока не закрылась дверь. Потом президент взволнованно прошептал:

— Дайте мне мартини! Двойной!

Посадив Джока в свой «роллс-ройс», чтобы шофер отвез его назад в аэропорт, агент осторожно спросил:

— Что ты потеряешь, если позволишь «Лайфу» подготовить материал о последнем эпизоде? Судя по твоему описанию, может получиться потрясающая сцена!

— Она будет потрясающей! — объявил Джок.

— Это аргумент в пользу «Лайфа»!

— Марти! Решение принято! Забудь об этом!

В отношениях агента и клиента иногда наступает такой момент, когда клиент начинает отдавать приказы. Это происходит, когда он добивается большого успеха. Или когда все чувствуют, что успех близок. С этого момента клиент становится боссом.

До этого агент, пользуясь силой или убеждением, манипулируя правдой и ложью, принимает решения и навязывает их клиенту.

Сейчас Финли пересек невидимый меридиан в своей карьере. Он стал боссом. И будет им отныне.

Вопрос о «Лайфе» был закрыт.