Голливудский мустанг

Девятая глава

На натуре день не пропал. Джо снимал пейзажи, которые могли понадобиться Джоку для монтажа при связке двух сцен.

Когда фасный «феррари» Джока остановился на натуре, Джо был поглощен съемкой большой панорамы с видом гор. Лишь отойдя от камеры, он заметил режиссера.

— Ну? — спросил Джо.

— Все в порядке! — Джок сверкнул белыми зубами. — Полмиллиона! Если понадобится, то больше. Они в восторге от идеи.

— Хорошо. Хорошо. — Джо улыбнулся, хотя и недостаточно радостно. Недостаточно для Джока.

— В чем дело, Джо? Вы передумали?

Счастливая мальчишеская улыбка Джока сменилась более сдержанным выражением лица.

— Мы… мы поговорим об этом позже, — Джо помнил о присутствии операторской группы. — Я вернусь примерно через час. Зайдете ко мне? Мы с вами выпьем.

Джо постарался произнести это приглашение небрежным тоном.

— Вы зайдете ко мне! — поправил Джок. — Я буду ждать.

Джок запрыгнул в красный «феррари», включил заднюю скорость, стремительно отъехал и резко затормозил. Затем рванул вперед так, что из-под колес полетели камни.

Почти через два часа Джо вернулся в лагерь, принял душ, надел коричневые фланелевые брюки, рубашку, вельветовый пиджак с потертыми заплатами на локтях. Таким образом Джо расслаблялся, давал волю воспоминаниям. Пиджак подарила ему много лет назад Кэтрин Хэпберн после фильма, который они делали вместе.

Джок был без одежды; он вытирался полотенцем после холодного душа. Он делал это неторопливо, обстоятельно, словно демонстрируя свое сильное, мускулистое, молодое тело. Джо, обладавший глазами скульптора, подумал: «Если бы я мог снова стать молодым! Неудивительно, что девушки вешаются на шею этому надменному, агрессивному, грубому молодому человеку. У него особая красота».

Джок вытер ноги, поставив их поочередно на подлокотник кресла; его гениталии были обнажены. Если он чего-либо стеснялся, то лишь своей гордости.

— Виски или бренди? — спросил Джок, знавший, что последние шесть лет, после болезни, Джо пил перед обедом бренди.

Джо налил себе немного бренди, добавил в бокал содовой и спросил:

— Вы думали об этом еще?

— Я только об этом и думал! Зачем, по-вашему, я ездил в Лос-Анджелес?

— Я говорю о Пресе, — сказал Джо и отхлебнул спиртное.

— Что о Пресе? — спросил Джок, надевая шелковые боксерские трусы, сшитые на заказ в Париже.

— После нашего вчерашнего ночного разговора я наблюдал за ним.

Джо знал, что он должен начать беседу осторожно.

Неуверенность оператора усилилась, когда Джок внезапно повернулся к бару, чтобы приготовить себе виски с содовой. На спине Джока виднелись сине-желтые следы кровоподтеков, оставшиеся после съемки мустангов. Джо не знал, почему Джок повернулся к нему спиной — то ли стремясь продемонстрировать неприязнь, то ли желая напомнить пожилому человеку о своих травмах. Джо почувствовал, что тридцатиоднолетний негодяй проявил непозволительную грубость и высокомерие. У оператора появилось желание поставить бокал с бренди и уйти. Если бы он работал один, он поступил бы именно так. Но тут затрагивались интересы многих людей.

— Я наблюдал за Престоном Карром, — сказал Джо.

— Когда? — резко спросил Джок, повернувшись к Голденбергу.

— Сегодня, — ответил Джо.

— Сегодня? Вы хотите сказать, во время ленча? Он не выходит к завтраку. Вы не снимали его сегодня. Значит, это было во время ленча.

— Да, во время ленча, — признался Джо. — Какая разница? Я имел возможность хорошо его разглядеть. Поговорить с ним.

Джо отпил бренди.

— Он устал, Финли. Устал.

— Ну, конечно, — улыбнулся Джок. — Протрахавшись полночи!

— Для меня неважно почему. Он устал.

Помолчав, Джо добавил:

— По-моему, он не готов к этому.

— К чему? — Джок перестал улыбаться.

— К эпизоду, где он борется с мустангами, — сказал Джо. — К тем съемкам, которые мы обсуждали.

— Вы говорили ему что-нибудь об этом?

— Нет, — тихо сказал Джо, видя на лице Джока Финли ярость.

— Хорошо! Пусть он сам примет решение! Может он сделать это или нет!

— Вам не кажется, что доктору это виднее? — спросил Джо.

— Врачи всегда говорят «нет»! — упрямо заявил Джок.

— Не всегда, — возразил Голденберг тихо, но твердо.

Джок бросил на него пылающий взгляд. Лучше пережить кризис сейчас, чем катастрофу — потом, подумал Джо.

— После моего второго сердечного приступа, — Джо впервые признался человеку из киномира о том, что пережил два сердечных приступа, — я хотел вернуться к работе. Моя жена настаивала на том, чтобы я сходил к врачу и позволил ему принять решение. Она, как и вы, считала, что врачи всегда говорят «нет». Я отправился к доктору, прошел обследования. Мой врач сказал мне: «Конечно, работайте. Мои пациенты чаще умирали, играя в гольф в Хиллкресте, чем во время работы на студии».

— К чему вы клоните? — нетерпеливо спросил Джок.

— Дело в том, — начал Джо, — дело в том… Тут есть несколько моментов. Во-первых, когда речь идет о таком человеке, как Престон Карр… Он мог пережить сердечный приступ и скрыть это. Кто знает, не из-за этого ли он ушел из кино восемь лет назад? Лишь доктор ответит на наш вопрос. Если это действительно так, Карр не должен играть в последнем эпизоде.

— Раз вы так считаете, мы, несомненно, пригласим доктора.

Джо почувствовал себя уверенней, но Джок продолжил:

— Или вы хотите сами сделать ему ЭКГ? Похоже, вы — специалист в этой обрасти. Вы встречаетесь с пациентом в столовой. Наблюдаете за ним. Ставите диагноз: он слишком устал для этого эпизода.

Вам известно, что нам в этой сцене нужен именно усталый человек! Это — последние усилия Линка! Это — последний мустанг, с которым он борется. И которого побеждает! И первый, которого он отпускает на свободу! Усталость — именно то, что мне нужно! Что я хочу видеть!

Джок принялся ходить взад-вперед; внезапно ему стало тесно в трейлере. В своих шелковых шортах, обтягивающих плоский живот, он напоминал заряженного нервной энергией боксера перед выходом на ринг «Мэдисон-Сквер-Гарден».

— Я хочу, чтобы он был усталым! Хочу, чтобы камера зафиксировала все складки вокруг его рта, все морщинки у глаз! Мне нужно все это. Его герой слишком стар для этой девушки! В чем, по-вашему, смысл той сцены с арканом? Мы снимаем не салонную комедию с Мелвином Дугласом и Айрин Данн или с Роком Хадсоном и Дорис Дей!

Одной фразой Джок уничтожил два поколения звезд.

— Мы делаем реалистичную, правдивую картину! Не прячем морщины, дефекты кожи и груди, которые начинают опускаться! Мы создает фильм, который станет классическим! Поэтому я избегаю оптических обманов и не использую дублеров. Вам это известно! Вы знали это с самого начала!

Джок отвернулся, чтобы приготовить себе новый напиток.

Джо знал — нельзя спорить с самоуверенными молодыми людьми. Особенно с обиженными, уязвленными.

— Послушайте, Финли, вы снимаете правдивую картину? Хорошо, давайте тогда посмотрим правде в глаза. Что произойдет с вашим фильмом, если важный эпизод, в котором человек борется с самим собой — именно это происходит в сцене борьбы с мустангом, — не будет снят?

— Не будет снят? — возмущенно повернулся Джок.

— Допустим, мы снимем половину эпизода… и что-то произойдет, — сказал Джо. — Что мы будем делать с этой половиной, которую нельзя смонтировать, нельзя закончить? Без этого эпизода нет картины. Что вы будете делать тогда?

— Он выдержит! — твердо произнес Джок.

— А если нет? — тихо, без враждебности, но настойчиво спросил Джо. — В каком положении мы окажемся?

— Тогда и будем думать! — сказал Джок.

— Тогда будет поздно. Забудьте о других. Подумайте о себе. Подойти так близко к успеху и все погубить — от этого останется шрам. На вашей карьере. Вы едва не пожертвовали жизнью ради этой картины.

Джо указал на бледнеющие следы на загорелой спине Джока.

— Вы готовы рисковать всем только потому, что…

Джо не закончил предложения. Он собирался сказать: «… вы ненавидите этого человека?» Он мог не продолжать, так как Джок Финли знал это лучше, чем кто-либо.

— Я хочу, чтобы фильм был реалистичным! С первого до последнего фута! Но я обещал, что решение примет Прес, — заявил Джок.

Джо испытал такое сильное облегчение, что одним залпом допил бренди. Воспользовавшись этим моментом, Джок заявил:

— Но, если он все-таки пойдет на это, обещайте мне, что вы не станете отговаривать его.

Будучи уверенным в том, что Карр не согласится, Джо легко пообещал:

— Даю вам слово.

Он протянул руку Джоку.

Во время рукопожатия Джок задумчиво произнес:

— Продумайте оба варианта съемок. С Карром. И с дублером.

— Конечно, — быстро согласился Джо.

Большинство картин монтируется во время съемок. Монтажер работает с кусками пленки, соединяет их в подобие сцены, описанной в сценарии. Совокупность лишенных музыки и звуков, порой еще не полных отрывков, позволяет опытному глазу понять, каким получается фильм.

Монтажница Джока, некрасивая девушка, которую звали Мэри Хорн, работала на киностудии в одиночку. Она на скорую руку склеивала недельный материал, с которым позже предстояло работать Джоку.

Если монтажер и не способен полностью воплотить замысел постановщика фильма, то некоторым из них на начальном этапе работы удается в одиночку сделать нечто такое, что может восхитить режиссера. Такой девушкой была Мэри Хорн. Она тоже принадлежала к «новой волне» и разделяла вкусы Джока. Снимая свои последние три картины, он приглашал ее поработать над текущим материалом.

Мэри была одинокой девушкой без длительных привязанностей и регулярной половой жизни. Она могла день и ночь просиживать в монтажной, наедине с монтажным столом. Все знали о ее преданности Джоку; она никогда не сплетничала, никогда не демонстрировала энтузиазма и разочарования. Только молчаливую веру в Джока. Говорили, что, прибыв впервые в Голливуд, Джок имел с ней короткую связь. Присмотревшись к ее телу и забыв о лице, в это можно было поверить. Но абсолютно точно знали правду лишь Мэри и Джок Финли.

Мэри не усмотрела ничего необычного в том, что Джок позвонил с натуры и попросил ее прилететь туда с готовым материалом. В конце работы над фильмом, пока еще есть время кое-что переснять или добавить без больших затрат, бывает полезным просмотреть смонтированные эпизоды. Хотя ей казалось, что было бы разумнее, если бы Джок сам прилетел в Лос-Анджелес и посмотрел все в студии, Мэри подчинилась его решению без вопросов и обсуждений.

Она прибыла на натуру, передала коробки с пленкой киномеханику, объяснила, в каком порядке следует демонстрировать части фильма. В конце рабочего дня Джок пригласил Престона Карра и Дейзи посмотреть смонтированный материал. Джок думал, что Дейзи не откликнется на приглашение, но она пришла. Прес, Дейзи, Джок и Мэри забрались в проекционный трейлер.

Непрофессионалу подобный сырой материал представляется грубо сшитой чередой отдельных сцен — то слишком длинных, то слишком коротких; цветные кадры перемежаются черно-белыми кусками. Неопытному глазу все это может показаться бессмысленным, скучным. Но на Престона Карра, много лет смотревшего подобные эпизоды с пропусками, без звукового сопровождения, без диалогов, знавшего, как рождается фильм, увиденное произвело большое впечатление.

Когда на экране появилась обнаженная по пояс Дейзи, груди которой уже начали терять девичью твердость, актриса вонзила свои ногти в руку Преса. Но он ответил нежным рукопожатием и прошептал:

— Великолепно. Это очень реалистично. Великолепно!

Откровенная сцена на берегу озера была смонтирована почти безупречно. Она понравилась даже Дейзи, не любившей смотреть на себя. Во время показа этого эпизода Прес Карр ласково, одобрительно похлопывал пальцами по руке девушки.

Сцена с арканом удалась, хотя Джок понял, что ее придется смонтировать заново. Он шепнул Карру:

— Вы переделаете это, Прес.

— Конечно, — сказал Карр, однако было ясно, что он восхищен этими кадрами.

Лента закончилась так же внезапно, как обрывались некоторые эпизоды. Белый экран ослепил их чувствительные глаза с расширенными зрачками. Зажегся свет, и Джок сказал:

— Прес, давайте зайдем ко мне и выпьем.

Приглашение было явно адресовано только Карру. Дейзи и Мэри отправились в трейлер к актрисе, Прес и Джок — в трейлер режиссера.

— Ну, малыш, какие проблемы? — спросил Прес, когда Джок протянул ему виски со льдом.

— Проблемы? — улыбнулся Джок. — После того, что вы видели? Проблемы?

Он засмеялся.

— Ты показал мне этот материал не для того, чтобы я понял, как обстоят дела. Это не секрет. Сценарий работает. Характеры работают. Не стану скрывать — эти фрагменты нравятся мне больше любой другой моей работы. Спасибо, негодяй.

Карр улыбнулся. Теперь, когда фильм был почти готов, он мог позволить себе шутку, проявить великодушие, забыть о разногласиях и соперничестве.

Джок обезоруживающе усмехнулся, словно он тоже мог позволить себе великодушие.

— О'кей, — сказал Престон Карр. — Так в чем дело?

— На студии видели смонтированный материал. Они считают, что картина бесценна. Если мы закончим ее на том же уровне реализма, который характерен для фрагментов, которые вы видели.

— Да… — осторожно произнес Карр.

— Нам осталось снять только один важный эпизод.

— Борьбу с мустангом.

— Студия хочет, чтобы я применил метод, который еще никогда не использовался в художественном кинематографе. Множественное изображение.

— Это может дать потрясающий результат, — согласился Карр; идея была свежей и поэтому привлекла его.

— Есть только одна проблема. Нам надо отснять количество материала, в шесть или восемь раз превышающее обычное. Мы должны работать с теми же объективами, какими снимали поток бегущих мустангов. Но сделать это лучше, гораздо лучше. Если мы не превзойдем тот кусок, конец картины смажет все впечатление.

— Поэтому… — настороженно сказал Карр.

— Чтобы отснять качественный материал, не прибегая к явным трюкам, мы решили обойтись без дублера, — тихо, медленно произнес Джок, моргая своими абсолютно искренними голубыми глазами.

Карр ответил не сразу.

— Тогда, на ранчо, ты сказал, что мы воспользуемся дублером.

— Конечно! Именно так я и хотел поступить! — ответил Джок и тут же торопливо добавил: — Поймите, я не говорю, что вы должны сделать это. Я ничего не приказываю. Нью-Йорк предложил мне спросить вас. Вот я и спрашиваю, Прес.

Карр надолго задумался; Джок успел наполнить свой бокал особым, выдержанным виски, которое пил актер.

— Когда мой доктор прочитал сценарий, он первым делом спросил меня: «В эпизоде с лошадьми будет ли работать дублер?» — сказал Карр.

Затем, помолчав, он отпил виски со льдом.

— Я подумаю об этом.

Он поставил бокал, направился к выходу, остановился у двери и повернулся к Джоку.

— Я трудился всю жизнь не для того, чтобы отдать ее ради одной сцены. Даже самой потрясающей. Особенно теперь. Эта девушка… я люблю ее.

Джок не удержался.

— Прес, она никогда не выходит замуж за мужчин, с которыми спит.

Эта фраза прозвучала беззлобно, но сочувственно, почти уважительно; Джок словно предлагал Карру серьезно обдумать ее.

— Может быть, в этом и заключалась ее ошибка, — бесхитростно сказал Карр и ушел.

Карр и Дейзи не пришли в столовую ужинать. Джок сидел один во главе своего длинного стола. Джо, появившись в зале, сел рядом со своим ассистентом и двумя другими мужчинами, но кофе он пожелал выпить с Джоком.

— Вы его спросили?

Финли кивнул.

— Ну? — продолжил Джо.

— Он подумает.

— В таком случае он — глупец! — возбужденно сказал Джо. Он полагал, что Карр сразу отвергнет эту идею.

— Это будет лучшей сценой из всех, которые были когда-нибудь сняты! — воскликнул Джок.

— Я звонил в Лос-Анджелес, — сухо произнес Джо. Он начал набивать трубку, чтобы избежать жесткого взгляда Джока. — Сэм Хосфелд был его костюмером, когда снимали «Золото для дураков». Тогда Карр «решил отдохнуть» перед окончанием съемок. У него действительно был сердечный приступ.

— Ну и что? — спросил Джок.

Джо раскурил трубку с помощью восемнадцатикаратовой золотой зажигалки.

— Если он согласится сделать это… и что-нибудь произойдет… все окажутся в дерьмовом положении. Страховая компания не знает о его сердце. Они заявят, что их обманули. Если наша картина не будет закончена, студия понесет самые колоссальные убытки в истории кино.

Клубы душистого дыма окутали мужчин.

— Вы и юристу вашему тоже звонили? — рассерженно спросил Джок.

— Мне нет нужды звонить юристу, — сказал Джо, вдыхая ароматный дым, поднимавшийся над трубкой. Он делал это, чтобы не смотреть в голубые глаза Джока. — Помните: вам простят плохую картину. Но не такой удар по студии. Ни одна кинокомпания никогда не заключит с вами контракта. Вы можете погибнуть.

— Карр не согласится, — сказал Джок. — Обещание подумать — просто уловка. Он не сделает этого, можете не беспокоиться.

Джо, похоже, испытал облегчение и заговорил о других вещах.

— Как выглядит смонтированный материал?

— Отлично! Извините, что я не пригласил вас посмотреть его, но Дейзи испытывает такое смущение, видя себя на экране, что я не захотел усугублять ее состояние.

— Я понимаю, — Джо встал и тут же добавил: — Я продумал все ракурсы. Если я воспользуюсь телеобъективом, никто не поймет, что мы снимаем дублера. Вы получите то, что хотите. Добавив звук, топот копыт, ржание, добьетесь нужного эффекта.

— Хорошо, хорошо! — сказал Джок, выходя из столовой.

Финли уже подходил к своему трейлеру, когда к режиссеру подбежал связист. Звонили из Лос-Анджелеса. Джок направился к радиотелефону.

— Алло! Да?

— Малыш, это я. Ты один? — спросил Марти.

Джок жестом отпустил связиста.

— Да, Марти. В чем дело?

Голос Джока прозвучал настороженно сухо, недовольно.

— Я слышал, смонтированный материал великолепен, — дипломатично начал Финли. — Кажется, Карр в восторге. Даже девушке понравилось.

Если бы ЦРУ получало информацию так же быстро, как голливудские агенты, мы выглядели бы гораздо лучше в холодной войне, подумал Джок. Кто это был? Не Мэри. Она всегда молчит. Конечно, не механик. Карр? Девушка? Зачем они стали бы звонить Филину? Но он знал Марти. Если он, Джок, подождет, третий вопрос Марти раскроет истинную причину звонка.

— Малыш, принято решение об организации гастрольного шоу. Для начала двенадцать городов. Все взбудоражены. Получено два предложения об издании пластинок, хотя музыка еще не написана!

Марти проводит серьезную подготовку, подумал Джок. Видно, впереди неприятная новость.

— Да, между прочим…

Ну вот, сказал себе Джок. Марти мог убить человека своими вводными оборотами типа «между прочим» и «о, пока я не забыл».

— Да, Марти? — сдержано произнес Джок и приготовился сердиться.

— Все это дело насчет множественного изображения и Карра…

— Да, Марти, что?

— Ты думаешь, Карр сможет это сделать? Это потрясающая идея! Великолепная! Но ты думаешь, он сможет? Физически?

— Почему нет, Марти?

— Ну… мне кажется… восемь лет назад во время съемок картины у него возникли какие-то проблемы. Работу отложили на четыре недели…

Как многие агенты, Марти Уайт умел оставить предложение незаконченным для выяснения, что известно клиенту и что он думает по поводу ситуации. Но Джок не собирался помогать ему. Предложение осталось незаконченным.

Выдержав паузу, Джок спросил:

— Ты еще здесь, Марти?

— Да, да, здесь.

— Хорошо. Я думал, нас разъединили. Ты говорил что-то о картине, работу над которой отложили на четыре недели из-за Карра. В чем дело, Марти?

— Ну… ну… думаешь, Карр сможет сыграть в сцене борьбы с лошадьми? Ты получишь нужное количество материала и закончишь картину? — спросил наконец Марти. — В какое положение ты попадешь, если, имея почти готовую ленту — великолепную, захватывающую, насыщенную сексом и действием, — останешься без последнего эпизода? Ты это знаешь?

— До сих пор я работал нормально, Марти?

— Конечно, малыш! В этом-то и дело! Ты снял великолепный материал. Защити его!

— Марти, кто с тобой говорил?

— Никто! С какой стати… Послушай, малыш, я думаю только о тебе. И хочу, чтобы ты закончил фильм! Чтобы он получился превосходным! Я защищаю твои интересы.

— Мои интересы, — едким тоном повторил Джок.

— Да! Я — твой агент. И исполнительный продюсер. Конечно, я хочу заработать. И говорю тебе как исполнительный продюсер: не перегибай палку! Не насилуй Карра! Не рискуй! Не губи все!

В голосе Марти появилась твердость.

— Другие приказы будут, мистер Исполнительный Продюсер?

— Послушай, малыш…

— Марти, я тебя выслушал в последний раз. Теперь слушай ты. Все, чем мы уже располагаем на сегодняшний день, получено благодаря моим усилиям! Не твоим! Ты — финансист, торговец. Но люди ходят в кино не для того, чтобы смотреть на твои контракты и цифры.

Ты лично можешь подняться на сцену и объяснить им, как ты ловчишь и маневрируешь, как ты благодаря мне стал исполнительным продюсером, но никто… никто, Марти… не заплатит и цента за твое шоу! Фильм — вот что смотрят люди. Мои чувства, мысли, плоды воображения — вот что им интересно. Поэтому не говори мне, что я должен делать!

А теперь, если вы желаете уволить меня, мистер Исполнительный Продюсер, сделайте это! Кто, по-вашему, закончит тогда картину?

— Малыш… малыш! Ты все понял неправильно. Я позвонил не для того, чтобы бороться с тобой, приказывать. Я хотел предостеречь тебя, посоветовать, спросить. Пожалуйста, не переусердствуй. Вот и все.

— Кто тебе звонил?

— Никто! Ты знаешь, как быстро распространяются слухи в этом городе. Их слышишь во сне.

— Тогда спи дальше, Марти. А еще лучше — когда я вернусь к мыслям о завтрашней съемке, сходи в «Чейзен». Закажи себе крабов. И нежный бифштекс. Потому что я предоставил Карру решать этот вопрос. Если он не захочет сыграть эту сцену, я воспользуюсь дублером. Так что не волнуйся. Все просто.

Марти произнес с облегчением:

— Хорошо. Я рад.

— Я рад, что ты рад. А теперь, мистер Исполнительный Продюсер, найди себе для разнообразия женщину и оставь меня в покое.

Джок бросил трубку.

Финли в ярости зашагал к своему трейлеру; он уже не гадал, кто позвонил Марти. Конечно, Джо Голденберг. Ключевая информация о четырехнедельном перерыве в съемках, который произошел восемь лет тому назад, исходила от Джо. Теперь Финли знал это. Все ясно. Логично. Неопровержимо. Джок остановился посреди лагеря, сделал резкий поворот и зашагал прямо к трейлеру Джо Голденберга. Он даже не постучал. С силой повернул ручку, и распахнул дверь; она ударилась о стенку, и вся алюминиевая конструкция задрожала.

Джо, сидевший над сценарием с дымящейся трубкой в руке, изумленно поднял голову.

— Держите ваш чертов язык за зубами! — гневно выпалил Джок, войдя в трейлер оператора. — Занимайтесь вашими обязанностями! Стойте за камерой! Снимайте то, что я устраиваю перед ней! Но не подходите к телефону! Слышите? Не вынуждайте людей звонить мне, просить, умолять, предостерегать меня!

Джо ответил ему невозмутимо, уверенно, однако с большим презрением:

— Молодой человек, мне не нравится, когда кто-то приходит сюда без приглашения и прерывает мою работу. Мне не нравится, когда на меня кричат. Мне не нравится ваша грубость. А больше всего мне не нравятся ваши ложные, нелепые обвинения.

— Вы звонили Марти Уайту! Как еще он мог узнать о состоянии Карра?

Джо не повысил тон. Чем тише он говорил, тем презрительнее звучал его голос.

— Если я и Марти владеем одной информацией, означает ли это, что мы в сговоре? Разве не может он волноваться так же, как я? Навести справки? Как сделал я. Поскольку факт имел место, разве не мог он установить его? Нет, я не звонил ему. А теперь сделайте мне одолжение — уйдите отсюда! Пожалуйста!

Джок замер, собираясь ответить. Потом, раздумав, направился к двери трейлера. Сжал ручку и остановился, услышав голос Джо.

— Сделайте мне еще одно одолжение.

Джок повернулся к оператору.

— Не убивайте Карра.

Лицо Джока вспыхнуло, стало сердитым; его желваки заиграли. Но Джо продолжил:

— Он очень гордый человек. Великий человек. Поскольку мир сделал его своим героем, он считает себя должником. Это чувство довлеет над Карром. Не заставляйте его делать невозможное.

— Прес согласится, потому что хочет этого сам! И это не убьет его!

Открыв дверь своего трейлера, Джок тотчас понял, что она здесь. Вечером Дейзи пользовалась одними и теми же духами с резким запахом. Он много раз вдыхал их. Финли закрыл дверь, повернулся и разыграл изумление. Она сидела в кресле, забравшись туда с ногами.

Комнату освещала лишь лампа, стоявшая на рабочем столе. Свет падал на белое мальчишеское лицо Дейзи, придавая особую нежность его фотогеничным чертам. На ней было легкое черное платье, подчеркивавшее красоту ее грудей.

Дейзи улыбалась. Однако ее напряжение бросалось в глаза. Она выпила несколько бокалов. Финли почувствовал это на расстоянии. Шагнув к Дейзи, он определил по ее зрачкам, что она также приняла большую дозу успокоительного.

Ее улыбка была нервной, испуганной.

— Я… захотела увидеть тебя… это необходимо… поговорить о той сцене в смонтированном материале… ты помнишь… где я нахожусь одна и впервые начинаю понимать, что, вероятно, влюблена в него…

— А, да… — произнес Джок.

Вот то, что все говорят о ней. Она всегда недовольна своей игрой. Ей нельзя показывать рабочие материалы. Он поступал верно, следуя этому правилу до настоящего момента. Ей осталось сыграть только реакцию на последнюю сцену Карра.

Но Дейзи испытывала такое напряжение, что Финли должен был ободрить ее. Сделать это ради Карра. Ради себя. Любой человек, проживший в Голливуде достаточно долго, умел распознавать признаки приближающегося нервного срыва. Одновременный прием спиртного и транквилизаторов ведет к «ошибке», в результате которой человек глотает чрезмерную дозу лекарств — всегда «случайно». Мертвенно-бледный пациент оказывается на носилках, его увозит машина «скорой помощи», и несколько дней это событие обсуждается прессой.

Джок видел это несколько раз — дважды подобное происходило с его девушками. Такая возможность всегда предусматривалась в кинобизнесе. Обычно жертвами становятся влюбленные хорошенькие девушки.

Поглядев на Дейзи, он ясно увидел все симптомы. Понял, что должен ободрить ее.

— Да, сцена осознания. Где ты одеваешься одна. Ты думаешь об этом и понимаешь, что хочешь понравиться этому человеку, заставить его заняться с тобой любовью. Поэтому ты раздеваешься и начинаешь одеваться заново. Теперь уже ты натягиваешь на голое тело полупрозрачное платье — свой самый элегантный наряд. Это получилось на пленке великолепно. Когда я добавлю музыку, ты будешь в восторге.

— Это… можно было сделать лучше, — промолвила она.

Имея дело с напряженной актрисой, Джок следовал правилу: увлеки ее беседой. Выговорившись, она обычно успокаивается.

Он сказал:

— Каким образом? Что ты можешь предложить?

— Ну… я бы хотела… мне кажется…

Она неуверенно встала. Начала молча играть сцену. Наблюдая за Дейзи, Джок сказал себе: «Господи, если бы она могла сделать это перед камерой». Сейчас в ее игре было все — испуг, смятение, природное чутье. Но страх уничтожал все это на съемочной площадке. Поэтому ей приходилось полагаться только на свое лицо, тело, грудь, платье, особым образом обтягивавшее зад и делавшее его самой фотогеничной попкой на свете.

Она сыграла всю сцену; в ней использовались ракурсы, при которых камера снимала отражение актрисы в зеркале. Дейзи воспользовалась маленьким зеркалом, висевшим на двери шкафа. Джок заметил выражение ее глаз. Они не были испуганными, растерянными. Девушка не пыталась увидеть в зеркале реакцию Джока. Она на самом деле хотела соблазнить его. Занималась этим. Выглядела отлично, была в ударе. От нее исходил густой аромат духов; под черным платьем, похоже, ничего не было. Она действовала преднамеренно, расчетливо.

Отвернувшись от зеркала, она в соответствии со сценарием расстегнула платье; оно разошлось, обнажив ослепительно белую кожу. Джок шагнул к ней, обнял, поцеловал. Это был голодный, злой поцелуй. Но она не сопротивлялась. Принимала его. Приветствовала.

Дейзи применяла все приемы и хитрости, которыми должна была владеть, будучи секс-символом. Сейчас Джоку казалось, что она всегда хотела его. Что уже сожалеет о времени, проведенном с Карром.

На него обрушилась страсть, накопившаяся за недели. Они занимались любовью четыре раза. Но Финли чувствовал, что Дейзи этого мало. Она причиняла ему восхитительную боль, обнимая руками и ногами, задевая еще не зажившие места. Эта боль усиливала его экстаз. Дейзи, похоже, знала это.

Он страстно покрывал ее поцелуями. И у него не оставалось такого места, которое она не ласкала бы, не целовала. За последние месяцы Джок много раз оказывался с ней в постели, но такого у них еще не было.

Но, даже находясь на пике страсти и воспринимая Дейзи как партнера, врага, свою часть, Финли сохранял в своем сознании область, критически, отстраненно наблюдавшую за происходящим, за самим Джоком. Когда тело чувствовало, действовало, реагировало, этот уголок сознания как бы говорил: «Она пришла сюда соблазнить тебя. Хочет тебя. Он не удовлетворяет ее. Ей нужен ты».

Это добавляло к его страсти ликование, торжество. Такого еще не было, говорил он себе. Окончательная победа осталась за ним. Если бы все узнали об этом! Она сама пожелала вернуться к нему. Ее слова о сцене, которую можно якобы сыграть лучше, служили лишь предлогом. И весьма прозрачным. Она спровоцировала его на проявление инициативы, которая на самом деле принадлежала ей. Она нуждалась в акте любви.

Через два или три часа Джок лежал на спине; обнаженный, спокойный, он курил сигарету, наблюдая за поднимавшимся к потолку дымом. Он протянул руку, чтобы придвинуть к себе пепельницу. Но ему мешала ее белокурая головка, расположившаяся на его груди.

Дейзи дышала легко, ровно. Она, наверно, спит, подумал он. Но девушка принялась покусывать его загорелую мускулистую грудь. Она делала это игриво — возможно, предлагая снова заняться любовью. «Господи, детка, кем ты меня считаешь? — подумал он. — Многие ли мужчины способны на то, что я уже проделал с тобой? Тебе бывает когда-нибудь достаточно?»

Он улыбнулся в темноте, гордясь возможностями, своей животной способностью удовлетворять женщину так, что ее желание при этом разгорается еще сильнее. Джок Финли, малыш, обладавший «джок-соком», способен снимать фильм и совершать сексуальные подвиги лучше любого другого молодого режиссера!

Это был один из великих моментов его жизни; он запомнит его навсегда. Он и Дейзи Доннелл. Вдвоем. Великие любовники. И она пришла к нему практически прямо из постели Престона Карра! Господи! Если бы было можно каким-то образом поведать об этом всему миру!

Осторожно, чтобы не слишком сильно побеспокоить ее, он нащупал пепельницу, бросил туда сигарету. Дейзи снова укусила его. Она чувствовала, что боль идет ему на пользу. Возбуждает его. Джок повернулся к ней, и тут его осенило. Вместо того чтобы обнять Дейзи, он приподнялся над ней, посмотрел на ее лицо, закрытые глаза. Там не было страсти. Раскрытый рот ждал его губ, языка. Но на ее лице не было желания.

Осознав это, он насторожился, вернулся к прежним мыслям и наблюдениям. Раньше, когда они занимались любовью в промежутках между работой над сценами, обсуждениями роли, Дейзи никогда не проявляла такой ненасытности, жадности. Один-два акта за свидание. И всегда по его инициативе. Словно он ощущал, что должен отблагодарить ее за согласие сниматься. Отдать себя. Это был бартер, плата натурой.

Значит ли это, что она не была влюблена в него прежде? А сейчас? Или тут кроется что-то другое? Войдя в нее, он думал об этом. Никогда еще во время полового акта он не думал так напряженно, сосредоточенно. Этот секс был заурядным, без ярости и страсти. Кончив и откатившись в сторону, Джок испытал чувство не удовлетворения, а свободы — работа завершилась. Нет, понял он, это не удовлетворение. Просто обретение свободы. Возможности снова закурить.

Она лежала и поглядывала украдкой на его худое лицо. Ее пальцы рисовали узор на груди Джока. От прикосновений острых ногтей по его коже побежали мурашки; наконец он отодвинулся.

— Не смей! — игриво, почти кокетливо произнес Джок — так говорят не мужчины, а девушки, когда они хотят, чтобы вы продолжали. Но на самом деле у Джока больше не осталось желания. Таким опустошенным он был только один раз — в Копенгагене, со стюардессой-нимфоманкой.

— Я должна была встретить тебя гораздо раньше, — внезапно сказал Дейзи. — До всего.

Господи, только не это. Кажется девушка говорит это почти каждому мужчине. Всякий раз. Словно если бы он оказался первым, то стал бы единственным, а не десятым, двадцатым или пятидесятым.

Она продолжила:

— Это было бы замечательно. Любить друг друга и работать вместе.

Джок посмотрел на нее.

— Не беспокойся об этой сцене. Она и сейчас великолепна. Но если ты все же хочешь ее переделать, мы вернемся к этому, когда все закончим.

На самом деле он не собирался возвращаться к тому эпизоду. Но хотел, чтобы Дейзи оставалась бодрой, заинтересованной, спокойной до главной сцены Карра, где понадобится ее реакция.

— Я думаю, это важно для образа Рози. Это моя главная сцена в фильме, — сказала Дейзи серьезным тоном школьницы, подразумевавшим, что актерская игра — священное занятие. — Здесь в моей душе происходит значительное изменение. Я превращаюсь из шлюхи в девушку, которая впервые по-настоящему влюбилась.

Она излагала ему почти слово в слово то, что он когда-то объяснял ей, добиваясь ее согласия. Неужели она была так взволнована, что забыла это? Или лишь теперь начала осознавать?

— Понимаешь, — продолжила она голосом маленькой девочки, который он слышал в нескольких ее фильмах, — если я неправильно играю эту сцену, весь мой образ разваливается. Взять, к примеру, последнюю большую сцену, где Прес борется с мустангом, а я изображаю реакцию на это. Что я должна там чувствовать? Хочу я, чтобы он одержал победу над великолепным животным, или нет? Или я хочу, чтобы он потерпел поражение, потому что слишком сильно люблю его и боюсь видеть отнимающим свободу у животного? Ты меня понимаешь?

Конечно, эта сцена с лошадью кажется мне жестокой. По-моему, в стране, во всем мире есть много людей, любящих животных; им эта сцена не понравится.

Он впервые слушал то, что говорила она. Потому что впервые испытывал не страх, не беспокойство, а злость. Он дышал по-прежнему ровно, спокойно; прижимаясь головой к его груди, Дейзи не могла почувствовать, что творится в душе у Джока. Он затягивался сигаретным дымом не чаще, чем обычно.

Держи себя в руках, малыш, сказал он себе.

— Почему она им не понравится?

— Никому не доставляет радости видеть свободолюбивое животное попавшим в неволю, вырывающимся, борющимся. Тем более аудитория не захочет видеть, как Престон Карр бьет лошадь шляпой по морде. И затем натягивает веревку так, что мустанг едва не падает на колени. Это больно, жестоко, безжалостно. Ужасно… несправедливо.

— Несправедливо? — тихо переспросил Джок, как бы предлагая ей продолжать. — Этот мустанг в десять раз превосходит человека по силе и весу. Человек способен победить его только потому, что он умнее, хитрее животного. Это борьба между цивилизацией и грубой силой. Вот основное содержание сцены.

— Я бы не хотела видеть это! — с неожиданным отвращением сказала Дейзи. — Когда на экране появится этот эпизод, я отвернусь! Множественное изображение сделает сцену еще более жестокой.

— Именно это хотят видеть сегодня люди. Жестокость. Насилие, — сказал Джок.

— Уверяю тебя — женщинам это не понравится!

— В женщинах больше садизма, чем в мужчинах, — сказал Джок. — Это — научный факт.

— Я не думала, что женщины всего мира, любящие Престона Карра уже тридцать лет, захотят увидеть его проявляющим такую жестокость. И я сказала ему это!

Значит, они говорили об этом. Иначе как она могла узнать, каким образом Прес собирался сыграть эту сцену? Только Карр мог рассказать ей о такой детали, как удар шляпой по морде лошади. Они явно обсуждали это, причем весьма обстоятельно.

Ему оставалось выяснить только одно.

— Что он сказал?

— Он сказал, что это хорошая сцена. Вписывающаяся в фильм.

— Он сыграет ее? Или попросит позвать дублера?

— Он… он не хочет играть ее, — тихо произнесла Дейзи голосом маленькой девочки. Она ужасно боялась, что с Карром может что-то случиться. Не могла и не пыталась скрыть это.

Теперь Джоку все стало ясно. Вот почему сегодня она совсем другая. Пришла сюда, соблазнила его, изображала ненасытность, снова и снова испытывала его мужскую силу. Как и все, даже самые глупые женщины, она интуитивно чувствовала, что сексуальная гордость — главный враг мужчины и лучший друг женщины.

Она явилась сюда, чтобы взять с него слово, что он не будет заставлять Карра играть эту сцену. И она сделала это с профессиональной расчетливостью шлюхи, решившей одурачить очередного простака. Это она звонила Марти Уайту, который был и ее агентом тоже.

Финли встал и усадил Дейзи на фай кровати. Она была обнажена и старалась не смотреть на него. Он приподнял ее голову.

— Скажи мне одну вещь. Ты собираешься выйти за него замуж?

Она попыталась отвернуться. Он сжал ее подбородок так сильно, что она испытала боль.

— Скажи мне!

Она заплакала. Он отпустил ее. Она собирается выйти за него замуж. Из этого следует кое-что еще. Она не спала с ним. Если бы ему не было жаль ее, он бы рассмеялся. Неудивительно, что она получала сегодня удовольствие, хотя и пришла не за этим.

Теперь он знал, как чувствует себя человек, когда его используют. Луиза испытала бы чувство удовлетворения, узнав, что он попался на крючок женщины, не любившей его, преследовавшей цели, не имеющие отношения к любви. Он мог спасти свою гордость, лишь жалея Дейзи, сочувствуя ей, говоря себе: «Бедняжка так запуталась, что может продемонстрировать свою любовь к Карру лишь тем, что она пришла сюда. И вела себя, как шлюха, чтобы заставить меня трахнуть ее».

— Я не заставлю его играть сцену, если он сам не захочет это сделать, — сказал он ей.

— Выбрось всю эту сцену! — произнесла она с мольбой в голосе.

— Я не стану этого делать, — ответил Финли. — Но можно обмануть зрителя. Это будет единственная фальшивая сцена в фильме. Ради тебя я сделаю это.

Дейзи поцеловала его. На этот раз искренне, хотя и лишь из чувство благодарности. Она снова была готова отдать себя ему. Девушка прижалась к Джоку, стала ласкать его уши и шею. Заметив, что он возбуждается, Джок отодвинулся от Дейзи.

— Ты можешь не делать этого, — сказал он тихо, нежно, с жалостью.

Но его душу переполняла злость. Несмотря на то, что секс утомил его, он спал недолго.

Утром, в шесть пятнадцать по местному времени, в девять пятнадцать — по нью-йоркскому, он встал и отправился в связной трейлер, чтобы позвонить президенту.

Когда президентам больших кинокомпаний звонят с Побережья в девять пятнадцать, они интуитивно чувствуют, что дела обстоят плохо. Только большие неприятности могут заставить человека в Калифорнии проснуться в шесть пятнадцать.

Жестом попросив секретаршу налить ему содовой, президент поднял трубку и произнес елейным голосом:

— Ну, малыш, как дела?

Он удивился, забеспокоился, когда Джок произнес серьезным, деловым тоном:

— Шеф, я долго думал об этом. Может быть, я поступил неразумно. Наверно, будет неплохо, если «Лайф» подготовит фотоочерк о съемках последней сцены.

— Да?

Президент отпил содовую и продолжил:

— Я немедленно свяжусь с отделом паблисити; они договорятся с вами о времени и деталях.

— Один момент, — сказал Джок. — Это должно выглядеть как ваша идея. Я изображу удивление. О'кей?

Президент, уже мысленно представивший себе, как он обрадует этим известием акционеров, тотчас согласился:

— О'кей!

Джок положил трубку, оставив президента наедине с содовой, в которой тот уже не нуждался. Он все же допил ее в ожидании нового звонка. С Побережья. Или из Лондона, Парижа, Рима, Мадрида. В какой-то части Британской империи всегда светило солнце. Оно также всегда светило над компанией, чьи щупальца простирались по всему миру.

Порой президент вспоминал годы юридической практики, когда самым волнующим поступком была дача маленькой взятки государственному чиновнику или судье. Но для него эти дни канули в Лету.