Гордость и предубеждение-2

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Элизабет не составляло труда не отставать от размашистого шага Фицуильяма. Они шли по лесу. Несмотря на холодный день, под его зеленым куполом было восхитительно. Солнце, пробиваясь сквозь листву, яркими заплатками освещало тропинку и поляны.

Они остановились на повороте тропинки, откуда еще можно было бросить короткий взгляд на дом. Где-то в его комнатах или в парке были их гости. Далекие фигурки Джорджианы и Китти шли вдоль веранды. Девушки остановились у фонтана, и Джорджиана грациозно наклонилась над водой.

— Малышкой Джорджиана просто обожала этот фонтан, — вспомнил Дарси. — Звук плещущейся воды притягивал ее как магнит.

— Неужели?

— Да, да, именно так. Она убегала от няни, ковыляла к нему и, визжа от восторга, изо всех сил старалась вскарабкаться на бортик.

— Какое невиданное нарушение правил! Как она мне нравится!

— Однажды всем этим приключениям пришел конец. Она опять успешно залезла в фонтан, но когда няня уже вытащила ее из воды, голос нашего отца прервал триумф Джорджианы. «Няня, о чем вы думаете? Вы решили утопить ребенка?» Именно так он и сказал.

— Ты присутствовал при этом?

— Присутствовал. Мой отец повернулся ко мне. — Следующие слова отца Дарси повторил уже с трудом: «Что касается вас, сэр, не думал я, что вы окажетесь настолько невнимательны к исполнению своего долга по отношению к вашей сестре».

Элизабет взяла его под руку:

— Что такого страшного могло произойти с девочкой, когда рядом был ты и ее няня? Мне кажется, твой отец был немного резковат.

— Нисколько, Элизабет. Он был совершенно прав. — Слабый румянец окрасил его щеки. — Мне стыдно признаться, как я тогда смеялся над ее проказами.

— Вот уж преступление, так преступление. В каком ты был тогда возрасте, можно поинтересоваться?

— Достаточно взрослый, чтобы понимать. Мне было тринадцать.

— Ты суров к себе не меньше, чем твой отец, Фицуильям. — Она заглянула ему в глаза.

— Думаю, отец никогда не смотрел на сестру, не оплакивая при этом мою мать. Я знал, что он болезненно боялся потерять еще и дочь.

— Это очень грустно. Но, знаешь, я не смогу вспомнить никого из своей семьи, кто бы искренне не посмеялся над такими проделками.

— Правда?

— Только мама, пожалуй, разгневалась бы…

— Естественно.

— … если бы одежда на ребенке была новой, а бассейн забит травой и грязью, — сквозь смех закончила фразу Элизабет. Она повернулась и посмотрела на далекий фонтан и Джорджиану подле него.

— Жаль, бедняжка Джорджиана не поняла, что гнев отца был направлен на меня и няню. Она видела только его негодование. С высоты своего роста, хмуро сдвинув брови, без всякого сострадания, этот взрослый человек смотрел на насквозь промокшую дочь.

— Несчастный.

— Джорджиана больше никогда не прыгала в фонтан.

Элизабет почувствовала холодное покалывание в пальцах рук.

— Надеюсь, мы не оставим слишком много неприятных воспоминаний своим собственными детям, — ощущая дрожь сказала она.

Ей вспомнилось пребывание в Незерфилде и горе, обрушившееся на нее с потерей так и не родившегося ребенка.

«Если у нас еще будут дети», — подумала она.

Он напряженно посмотрел на нее. Она подняла глаза и улыбнулась.

— Элизабет, я надеюсь, ты не слишком часто заново переживаешь события в Хартфордшире.

— Нет, ручаюсь тебе, нет. — Она взяла его за руку. Они снова повернулись и пошли прочь от дома, по тропинке вверх по холму.

— Я знаю, какое тебя постигло разочарование, но, милая моя, вспомни, как недолго мы с тобой женаты.

— Я знаю. Я знаю. Я преодолела ту боль, Фицуильям. Хотя мне было бы намного легче, если бы никто, кроме нас, не знал о моей беременности.

— А еще мой неуравновешенный характер привел к тому, что ты отдалилась от Мэри.

— Ты был совершенно прав, что рассердился, а решение папы не отпускать ее сюда, пока она не извинится перед нами, мне только на пользу.

Она слегка подпрыгнула.

— Папино решение избавило меня от многого. Представь себе, как Мэри самодовольно демонстрирует свои таланты, приводя при этом в замешательство меня и наших гостей, или с фальшивым благочестием читает нам мораль. Для меня просто неоценимо, что сестрица оказалась настолько упряма.

Не успев решить, стоило ли попенять жене на равнодушное отношение к собственной сестре, Фицуильям расхохотался.

Они продолжали свой путь по тропинке. Дом скрылся из виду. По небольшому мосточку они перебрались на другую сторону ручья. Их никто не мог бы увидеть в том укромном месте, сверху из-за нависших валунов, снизу из-за деревьев. Воздух был сырой, наполненный запахом мха и звуками журчащей воды.

— Отвернитесь, сэр! — сказала Элизабет. Она собрала юбку у пояса, и они стали прокладывать себе путь по поросшей мхом тропинке, петлявшей среди камней.

Вода вырывалась из расщелины в скале и наполняла глубокий водоем у подножия холма. Дарси разостлал на камне свое пальто, и они сели рядом. Рябь колыхала отражения деревьев в воде. Элизабет прижалась к мужу, положив голову ему на плечо, и так они сидели, погрузившись в молчание. Им было хорошо здесь, вдвоем.

Наконец Элизабет оторвала взгляд от воды и убрала голову с его плеча.

Она посмотрела на часы:

— Боже милостивый, Фицуильям! Уже половина двенадцатого, а нам до дому идти не меньше часа.

Дарси поднялся, во всех его движениях сквозило одно лишь нежелание уходить. Он протянул жене руку, и она поднялась. Вся умиротворенная задумчивость Элизабет куда-то исчезла. Она кипела от волнения.

— Нельзя, чтобы мои друзья прибыли в Пемберли и не нашли меня.

— Конечно нельзя. Мистер и миссис Куртни не должны столкнуться с нашим невниманием.

Они начали пробираться к тропинке. Элизабет повернулась, чтобы попрощаться с водоемом.

— Как бы это место понравилось миссис Куртни. Дарси внутренне содрогнулся от ужаса.

— Не беспокойся. Она и не узнает о его существовании. Я искренне сомневаюсь, чтобы она когда-либо в жизни ходила на прогулки так далеко или поднималась на такую высоту.

Дарси почувствовал, что не нашел убедительных причин, по которым Элизабет не следует брать свою подругу на такие прогулки.

— Нам и самим-то, милая моя женушка, по всей видимости, не удастся повторить подобную прогулку следующие три недели. С завтрашнего дня в нашем доме будет обитать пятьдесят человек гостей, и я буду дорожить каждым мигом, который мне удастся провести с тобой наедине.

Элизабет вздернула брови. Они поспешили к дому.

Китти была очарована миссис Куртни. Та была едва ли не самой миниатюрной особой за столом для завтрака, но ни в коем случае не самой незаметной. Сидя по правую руку от хозяина дома, она вся искрилась от оживления, слушала и смешила его. Китти едва удавалось проявлять внимание к своим соседям по столу, она буквально сгорала от желания услышать, о чем говорит миссис Куртни.

Дарси серьезно расспрашивал гостью о здоровье членов ее семьи. Она сказала ему, что мистер Куртни, как можно видеть, позорно тучен. У ее тети, маркизы, ничего не изменилось, хотя у той и проявлялось традиционное в конце сезона недовольство своими протеже.

— Мне жаль слышать это, — заметил Дарси. Она засмеялась в ответ.

— Мистер Гловер был приглашен погостить в имение своей поклонницы, предлагающей ему патронат, которым он не может позволить себе пренебречь. Когда он осторожно сообщил эту новость леди Инглбур, та в ответ приказала ему ехать туда немедленно, дышать свежим воздухом и не возвращаться, пока не приобретет хоть какой-то цвет лица. После этого ее милость оглядела гостиную и заявила, что окружена (в этом месте лицо Эмилии изобразило чувства своей тети — смесь презрения и отвращения) бледными, нездорово одутловатыми мужчинами. Она почти разбила ему сердце.

Дарси смеялся.

Миссис Куртни добавила, не спуская с мистера Дарси глаз:

— Маркиза сказала: «Если я не могу видеть миссис Дарси, я не хочу видеть никого».

Дарси только склонил голову в легком поклоне. Миссис Куртни опять посмотрела лукаво на хозяина дома:

— Вам, мистер Дарси, здорово повезло! Он улыбнулся:

— Конечно. Я знаю.

— Леди Инглбур уехала в Дипдин без своей свиты. Естественно, я не имею в виду, что она отказалась от моих кузенов. Мисс Уиттэйкер с братом проведут с тетей три недели, сразу после посещения своих друзей в Сомерсете. Ее милость говорит, что она не может прожить пять месяцев в усадьбе на здоровой деревенской пище без щедрой приправы злости Перегрина. Эмилия отметила, с каким удовольствием мистер Дар-си выслушал это замечание.

Китти очень хотелось поговорить с Эмилией Куртни, но сразу же после завтрака Элизабет увезла подругу на прогулку по окрестностям в своем новом фаэтоне. Китти наблюдала из своего окна, как грум суетился вокруг них, укутывая им ноги пледом. Она видела, как Элизабет повернулась и заговорила с ним, когда тот прыгнул на узкую ступеньку сзади фаэтона. Кучер обернулся, вполоборота, он был явно удивлен. Грум спрыгнул и понуро стоял. Видно было, как Элизабет смеется. Он прыгнул на ступеньку снова, кучер, обернулся и вручил вожжи своей хозяйке. Они уехали все вместе.

Китти вздохнула. Как ей провести оставшееся время? Мисс Бингли и мисс Дарси занимались музыкой. Джейн уехала кататься с Бингли. Ох, вот уж завтра сюда в дом приедет хоть немного молодых людей. Она уселась за небольшим столиком сочинять письмо сестре Лидии.

Китти выглянула в окно. Напротив ее окна в конце парка стоял небольшой садовый павильон, весь залитый светом. Как живописно она будет смотреться, если сядет там, и через ее муслиновое платье будет просвечивать солнечный свет. Немного холодновато, но можно надеть бархатную накидку. Китти собрала бумагу и письменные принадлежности и направилась в павильон. Она мило устроилась у окна и распаковала свою небольшую корзинку. Как она и вообразила, солнце выглянуло из-за облака и славно осветило ее. Мягкие складки розового бархата пылали вокруг шеи и запястий, а легкая ткань ее юбки почти просвечивала на солнце. И никого-никого, чтобы полюбоваться ею! Китти взяла перо.

Китти улыбнулась, представив, какая истерика случится с матерью. Потом ее отвлекло гудение шмелей, копошившихся в цветах, которые разрослись во все стороны по крыше садового павильона. Она облизала губы кончиком языка. Когда она опустила перо в чернила, до нее донесся звук шагов. Китти подняла голову и от изумления открыла рот. Она подскочила с места, и ручка скатилась с небольшого столика на пол. Незнакомец сделал шаг вперед и нагнулся, чтобы поднять его. Золотые кисточки свисали с его эполет, золотые пуговицы украшали его красный мундир. Он протянул ей перо. Китти, не отрываясь, разглядывала красавца офицера. Он поклонился. Карие глаза искрились сердечностью и юмором. Над расшитым золотом воротником выдавался твердый подбородок.

— Мадемуазель, могу я быть чем-нибудь вам полезен?

— Ох, нет! Я вас не знаю, сэр.

Схватив письмо, она выступила из луча солнечного света и обошла незнакомца, отводя взгляд. Потом быстрой легкой походкой пошла прямо по траве через лужайку, ни разу не оглянувшись. Офицер посмеялся про себя и взял небольшую корзинку, про которую девушка, похоже, совсем забыла. Он шел за ней до самого дома, но на некотором расстоянии.

Китти, может, и не опасалась прелести других юных девушек, приглашенных в Пемберли, но она совсем не приняла в расчет их состояния. Приехала мисс Робсон, обладательница двадцати пяти тысяч фунтов. Это достоинство существенно скрашивало ее невзрачную внешность, делая ее почти хорошенькой и уж точно симпатичной. Она приехала в сопровождении своей тетушки, богатой вдовы, которая, по слухам, тоже составила завещание на все свое имущество в пользу этой везучей девушки.

Со всей удачей новичка Реджиналд Фоксуэлл околдовал и мисс Робсон, и ее тетю. Китти написала Лидии о своем оправданном возмущении.

После беспокойных метаний и сомнений, проведя в сердечных муках по меньшей мере с четверть часа, Китти заснула и не просыпалась до одиннадцати часов. День бала! Она почти выпрыгнула из кровати, но вовремя остановила себя, подошла к звонку и позвонила горничной.

В день, которому предстояло быть очень суматошным, Элизабет позволила себе насладиться тихим и спокойным завтраком в своей комнате. Она проверила цветочное убранство в танцевальной зале, затем заглянула в темную комнату, где ее обдало восхитительным ароматом тридцати (по числу дам) букетиков из роз, разложенных в цветочной радуге, каждый тщательно подобран под цвет платья дамы.

Она вышла на солнечный свет и пошла вдоль террасы. Это был красивый день. Следовало еще зайти в летний салон и узнать, не желает ли кто-нибудь из дам прогуляться вокруг озера.

Когда она завернула за угол, она увидела коня около лестницы. Капитан Уэсткомб вместе с полковником как раз выходили из дома.

— Миссис Дарси, я искал вас.

— Вы же не покидаете нас, капитан?

— Именно — вынужден покинуть вас. Я получил срочное сообщение от матери. Мой брат, граф, сильно болен скарлатиной.

— Мне искренне жаль терять ваше общество и особенно по такой причине, как эта. Воспользуетесь нашей каретой?

— Моя мать посылает карету мне навстречу. Благодарю вас за вашу доброту.

— Не стану задерживать вас. Наши мысли будут с вами и всей вашей семьей.

Он поколебался:

— Попрощайтесь, пожалуйста, с мисс Дарси за меня. Я так наслаждался нашими беседами.

— Обязательно. — Они распрощались. Элизабет проследила за ним взглядом, потом повернулась к Генри.

— Насколько серьезно положение лорда Брэдфорда, полковник?

— Достаточно серьезно. Кажется, он не приходит в себя.

Мысли Элизабет часто возвращались к семье капитана, в которой двое из четырех сыновей умерли. И вот третьему теперь тоже грозила безвременная смерть. Они, должно быть, ужасно тревожились за него. Его тетушка леди Инглбур и маркиз, его дядя, видимо, волновались вдвойне, поскольку лорд Брэдфорд, теперь опасно больной, являлся наследником маркиза. Конечно, капитан Уэсткомб был следующим в списке. Дикая мысль пришла ей в голову. Капитан, по слухам, давно и безнадежно любил свою кузину Арабеллу, которая, и об этом знали все, ни за что и не посмотрит на младшего сына. Элизабет горько рассмеялась: бедный граф еще не умер.

Главный обеденный зал был заполнен до отказа. Длинный стол поблескивал серебряными приборами, хрустальными бокалами, был украшен цветами из оранжереи.

Ввиду особенной причины бала, по центру стола рассадили девушек и молодых людей, и он являл собой сцену, где царило оживленное веселье. Лорд Рирдон оказался среди них и решительно приготовился последний раз поиграть в свою свободу.

Бедняжку Китти посадили между занудным юношей, еще чьим-то младшим сыном, и преподобным Эдвардом Тернером! Она замечала, как лейтенант Фоксуэлл время от времени поглядывает в ее сторону. Но она решила поквитаться с ним, посвятив себя милой болтовне с мистером Тернером. Она никогда раньше не разговаривала так долго с пастором и нашла его весьма приятным собеседником.

Джорджиана не получала удовольствия от происходящего. Она согласилась на просьбу капитана Уэсткомба оказать ему честь первого танца. А поскольку его отозвали к постели больного брата, виновница бала оказалась без партнера. Теперь, в довершение к ее страху первой ступить на пол танцевальной залы, ей еще предстояло вытерпеть всеобщее внимание, поскольку на ее первый выход, открывающий танцы, претендовали сразу трое молодых людей.

Один из них предложил сразиться за эту честь, если она сама не назовет удачливого юношу.

— Господа! — запротестовала Элизабет, пряча улыбку. Дарси начал подниматься с места, вовсе не разделяя беззаботности жены, но тут Генри Фицуильям опередил его:

— Вы слишком опоздали, господа, моя кузина уже сделала свой выбор. И повезло именно мне! — Раздались крики разочарования, а Джорджиана одарила кузена взглядом, полным любви и благодарности.

Когда оркестр заиграл вступление, Джорджиану Дарси, само воплощение изящества и женственности, вывел в центр танцевальной залы тот, кому лучше всех удавалось придать ей уверенности в себе. В белом шелковом платье, украшенном жемчугом и вышитыми розовыми розами, с маленьким букетиком живых роз, прикрепленных к корсажу, она смотрелась очаравательно. Китти предпочла бы видеть полковника в красном мундире, но для Джорджианы он, как всегда, выглядел безупречно.

Лорд Рирдон поклонился, взял под руку хозяйку дома, и они последовали за Генри и Джорджианой. Дарси вывел леди Рирдон, а за ними пошли и остальные пары.