Гордость и предубеждение-2

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Шли дни, и бок о бок с болью, вызванной преждевременной смертью Китти, росло новое счастье между Дарси и Элизабет.

Хотя Дарси и был с детства избалован любовью, в глубине души он считал, что только его принадлежностью к определенному кругу и сходством с отцом — которым все восхищались — объясняется расположение к нему окружающих. И вот Фицуильям пришел к удивительному открытию, что Элизабет полюбила, и искренне полюбила, его самого.

— Почему ты был столь холоден со мной в Дипдине? — Прошло несколько дней, прежде чем она решилась задать мужу этот вопрос.

Он пробормотал несколько бессвязных фраз. Она посмотрела на него, не в силах скрыть удивления, внезапно озаренная догадкой.

— Не может быть. Неужели ты ревновал меня? И выбрал объектом своей ревности Перегрина Уиттэйкера? Ты же должен был знать, что я нахожу его весьма неприятным.

— Когда-то ты и меня терпеть не могла.

— По-твоему, из этого следует, что, если мне неприятен какой-то мужчина, все закончится тем, что я непременно влюблюсь в него? В любом случае ты был мне не просто неприятен в начале нашего знакомства. Я ненавидела тебя — это значительно более сильное чувство и многообещающее к тому же.

— Ты станешь отрицать, что дала мне повод для ревности?

— Скажу только, что не делала ничего преднамеренного. Я никогда не искала общества Перегрина Уиттэйкера.

— Ты — нет, но он-то пользовался каждой возможностью поговорить с тобой, а ты не делала ничего, чтобы охладить его пыл. Вы вместе смеялись надо мной в последний вечер. — Она покраснела. — Ты говорила ему что-то обо мне. Что именно?

— Что… сказала, что ты никогда не вступаешь в беседу с жабами. В это трудно поверить, я знаю. Довольно глупый разговор. Прости меня, дорогой, но я обижалась и сердилась. Ты отталкивал меня, был резок со мной даже в его присутствии.

— Ты оттолкнула меня той ночью, когда я отчаянно желал твоей близости. Верил, что знаю, как сделать так, чтобы тебе ничего не оставалось, как показать, принадлежит ли еще мне твое сердце или уже нет.

— Мне же показалось, что ты лишил меня своей любви и уважения, но продолжал… что… я нужна была тебе только в постели.

— Боже мой! Элизабет, родная моя! Неужели ты так исстрадалась? — Он нагнулся и с нежностью припал к ее рукам губами. — Все, чего я хотел, — только получить доказательство твоей любви.

— Фицуильям, как ты вообще мог подумать, что я навлеку позор на тебя?

— Мне и в кошмарном сне не приснилось бы, что ты поступишь со мной бесчестно, но я с ума сходил от мысли, что в душе ты предпочитаешь другого.

— Ты никогда не стал бы сомневаться в глубине моих чувств, позволь я себе немного больше прямодушия.

Какое-то время они молчали.

— Надеюсь, ты хотя бы заметил мое старание успокоить тебя. Я подумала, что поступлю правильно, если попрошу у тебя прощения, хотя и считала свое поведение безупречным.

— Возможно, я не слишком-то любезно отреагировал на эту твою попытку сгладить наши отношения.

— Ты был само великодушие, — сказала она. И, ловко подражая ледяной чопорности Дарси, передразнила его. — «Ты не сделала ничего, на что я мог бы пожаловаться».

На лице Фицуильяма появилось болезненно-надменное выражение, как всегда, когда он сталкивался с насмешками в свой адрес. Элизабет поцеловала его, и он почувствовал, как она затряслась от еле сдерживаемого смеха.

И он тоже начал смеяться.

Элизабет получила учтивое письмо с выражением соболезнований от лорда Брэдфорда. Он робко спрашивал позволения лично засвидетельствовать свое уважение, поскольку он будет проезжать через Лэмтон. Джорджиане, как и всякой другой образованной барышне, хватило знаний в арифметике, чтобы подсчитать, что день, названный лордом Брэдфордом в письме, ровно на шесть недель отстоял от того дня, когда они с ним прогуливались по парку в Дипдине.

Можно легко предположить, что она предприняла все старания, чтобы во время очередной прогулки по окрестностям неотложные дела не позволили ни ее брату, ни его жене присоединиться к ним. Вода поблескивала лазурью на солнце. На сей раз Джорджиана не размышляла о судьбе героини любимого романа, прыгнувшей в озеро, она вспоминала о воде, только когда приходилось перепрыгивать через канавки и ручьи.

Леди Кэтрин старела, и ее томило одиночество. Она устала чувствовать себя всегда и во всем правой и излагать непогрешимые истины. Она уже чаще, чем ей того хотелось, вспоминала тот поцелуй дочери, который она отвергла, когда молодожены покидали Розингс. От Дарси она получила письмо, перечеркнувшее вынашиваемые ею планы пригласить Джорджиану жить у нее. Правда, в письме содержалась новость о помолвке Джорджианы, и это очень порадовало леди Кэтрин, вызвав у нее прилив гордости за семью. Хотя ей-то что пользы от такого брака, если она даже не разговаривала с этой ветвью ее семьи? Она посчитала, что, как ни крути, это было уже третье письмо от Фицуильяма Дарси, посланное ей после их разрыва. В письме явно недоставало смирения и прямых извинений, которые потешили бы ее гордыню, но леди Кэтрин де Бёр поступила так, как она никогда не поступала в своей жизни. Она пошла на компромисс.

— Замечательно! — воскликнула Элизабет. — Умоляю, родной, не смотри ты так мрачно. Я же знаю, как бы там ни было, ты ее любишь.

— Я вовсе не склонен терпеть ее общество, если она не обращается с моей женой с должным уважением, — пробурчал Дарси.

— Ты только подумай, с каким удовольствием я стану учить ее этому, — Элизабет расхохоталась, увидев тревогу на его лице. — Я шучу, дорогой.

Фицуильям не знал, верить ли ей.

— Что ж, она, как-никак, сестра моей матери. И я нахожу утешение в том факте, что она наконец признает тебя, пусть и не слишком любезно. Ей здорово досталось с младшим поколением семьи.

— В следующем году ты уже перестанешь считаться младшим поколением, — заметила Элизабет.

— Элизабет, неужели ты хочешь сказать, что мне предстоит стать отцом?

— Если признаешь, что не без моей помощи.

— Конечно, признаю.