Гордость и предубеждение-2

ЭПИЛОГ

Пемберли. Год 1826-й. Весна.

Каштаны все так же привычно отбрасывали тень на траву, утки и лебеди выписывали круги на озере, и с каждым порывом ветра доносился аромат буйного цветения.

Мистер Беннет огляделся по сторонам. Какой счастливой в самом глубоком удовлетворении материнских чувств была бы миссис Беннет, окидывая взглядом эту сцену! Три года прошло с того дня, как она ушла из жизни. Он вздохнул.

— Что такое, папа? — склонилась к нему Мэри. — Вы думаете о маме, я знаю. Ищите утешения, как это делаю я, в вере — она находится на небесах и смотрит оттуда на нас, благословляя.

— О боже, — простонал он.

— Вы что-то сказали, дорогой папа? Может, вам холодно? Посмотрите, ваше одеяло соскользнуло вниз. Вы так замерзнете. — Она заботливо укутала ноги отца.

Лидия громко расхохоталась.

— Лидия! — мягко оборвала ее Джейн и обратилась к отцу. — Мама умерла, гордясь семьей и радуясь внукам.

— Боже, какую же суету она развела, сколько шума подняла вокруг твоего Генри, Лиззи, когда он родился. — Лидия, не стесняясь, говорила громко: — Такое достижение! По ее восторженным воплям можно было решить, что ты родила жирафа!

Ее муж не то фыркнул, не то хмыкнул и вытер свой большой фиолетовый нос. Дарси нахмурился, но Лидия его не боялась.

Джордж Уикхем всегда считал, что его зять обязан помогать ему, и в конце концов добился своего. Дарси оплатил все расходы по его содержанию в закрытом пансионе для богатых слабоумных в Бельгии, где Уикхем провел свои последние дни. После нескольких лет ремиссии последняя стадия сифилиса уничтожала его мозг с такой стремительностью, что ему оставалось не слишком много времени, чтобы он успел раскаяться в своем прошлом или испугаться будущего.

Матрона из Лидии образовалась более рассудительная и благоразумная, чем ожидалось по ее девичеству, и она ни разу больше не рискнула своим здоровьем. Ей всегда удавалось выпутываться из сложных ситуаций.

В свои двадцать пять она была крепкой, привлекательной вдовушкой, и вполне обеспеченной. Она перебралась на воды, где жила на половину пенсии за Уикхема и на свою ренту, увеличенную для нее ее родственниками. Там она встретила вдовца средних лет, который устраивал ее во всех отношениях. Он едва вышел из траура по своей второй жене, образованной молодой женщине из хорошей семьи, когда несколько менее элегантная Лидия попалась ему на глаза. Во время их помолвки он закрепил бриллиантовое ожерелье вокруг пухлой белой шеи Лидии и осмелился поцеловать ее за ушком.

— Ох, ну вы сущий дьявол, Хоултер! — усмехнулась она.

Теперь он весь светился от удовольствия и, как петух, раздувался от гордости при виде ее увеличившегося живота.

Мистер Беннет перевел взгляд на свою старшую дочь. Милая Джейн, на пике своей красоты, с прекрасной фигурой, хотя и немного располневшая, держала на коленях самого младшего из своих пятерых детей.

Джейн и Бингли доказали, что ее отец ошибался в своем предсказании, что они никогда не смогут принять решения, поскольку будут все время уступать друг другу. Добродушные и покладистые, они легко договаривались между собой обо всем, будь то меню на обед или выбор кареты для прогулки. А в более серьезных вопросах они постоянно советовались с Дарси и принимали окончательное решение только после его одобрения.

Джейн никогда, казалось, не замечала этого и удивлялась в жизни только тому, как ее отец пасует перед властной заботой Мэри, так и не вышедшей замуж.

«Если бы только Мэри могла насладиться счастьем семейной жизни», — думала она.

Впрочем, Мэри вполне разумно распорядилась своей судьбой. Она пережила удар, когда мистер Браун женился на рябой девице с пятью тысячами фунтов; но когда Мэри оглядывалась назад, она вспоминала недостатки в его характере, которые превратили бы для нее в тяжкое испытание то смирение, которое, как она понимала, требовалось от жены. Она не смогла бы оказывать уважение мужчине, который не стоил даже ее мизинца.

В Хартфордшире она правила безраздельно, будучи единственной из незамужних дочерей джентльмена с приличными средствами. Только в последнее время она стала заставлять себя задумываться над другими возможностями, когда один из клерков дяди Филипса начал оказывать ей серьезные знаки внимания на одной вечеринке с танцами у ее тети. Хватит ли у него решимости пойти дальше и продолжить ухаживание? Снизойдет ли она до него, если этой решимости хватит?

Мистер Беннет посмотрел на Элизабет и улыбнулся. Немало пришлось ей набить шишек, пока она не научилась различать, когда лучше отступить и сдаться на милость победителя, а когда следует твердо стоять на своем. Ведь Фицуильям Дарси, которому уже исполнилось сорок, все такой же властный. Он по-прежнему энергичен и строг, но он разумный мужчина, и он ее муж. Чувство собственного достоинства, впрочем, как и ее гордость, несомненно пользуются уважением у Дарси, и отцу Элизабет вряд ли можно было бы мечтать о лучшем муже для своей любимицы.

«Только Китти нет, — размышлял мистер Беннет. — При жизни ей не хватило чего-то, что позволило бы ей сыграть даже незначительную роль, отведенную ей судьбой; но, уйдя из жизни, она оставила после себя брешь, которую никому никогда не заполнить». Он вздохнул.

— А вот и мистер и миссис Тернер прибыли, — сказал Дарси, и направился к ним навстречу напрямик через лужайку.

Какое-то время друзья Тернера боялись, что он никогда не оправится после смерти Китти. Но как-то года через два, совершая обряд на свадьбе Эмили Эджли с молодым викарием, он снова встретился с Анной. Слезы навернулись у нее на глаза, когда она увидела ранние морщины, избороздившие лицо Эдварда. Анна никогда не позволяла себе слишком многого ждать от жизни. Она вовсе и не надеялась занять место славной беззаботной девочки, которую он так искренне и преданно любил. Однако, снова услышав игру Анны, Эдвард влюбился во второй раз. Он прорвался сквозь всю осторожную сдержанность мисс Эджли, только когда встал на колени на изношенном ковре в доме ее отца и попросил ее согласия стать его женой. Элизабет добросердечно приняла возможность лучше узнать Анну и со временем стала высоко ценить ее дружбу. Теперь Анна была постоянной гостьей в Пемберли.

Немного дальше на лужайке шумно возились внуки мистера Беннета, под бдительным присмотром маленькой армии гувернанток, домашних учителей и нянь. Один из мальчиков подбежал и встал прямо перед стариком.

— Я победил их всех, дедушка, даже Джорджа и Джона, хотя им уже по двенадцать лет! Я самый сильный и самый умный.

— Вы просто самый самонадеянный и тщеславный, сэр, — возразил Дарси.

— Я, сэр? Я, мамочка? Разве это тщеславно — гордиться своими успехами?

— Если ты полагаешь, что твои успехи возносят тебя выше других, Генри, то ты действительно тщеславен, — улыбнулась Элизабет.

— «Гордыня ведет нас к гибели физической, а надменный дух — к нравственному падению», — нараспев процитировала Мэри.

Генри внимательно оглядел всех.

— Никто не посмеет называть меня надменным или гордым, когда я вырасту, — заявил он. — Я хочу быть точно таким же, как мой папа.

Элизабет не удержалась и украдкой бросила взгляд на мужа, который, надо отдать ему должное, чуть-чуть смутился. На лицах остальных появились весьма странные гримасы, а со стороны Лидии раздалось приглушенное хмыканье. Дарси почувствовал, как на него стремительно накатывает волна негодования.

Но тут грохот колес предвестил прибытие огромной четырехместной кареты.

Пока Фицуильям и Элизабет сопровождали величественную старую даму через лужайку, дети выстроились по ранжиру.

— Что ж, Генри Дарси, — сказала она. — Сегодня у тебя день рождения.

— Да, леди Кэтрин. Мне исполнилось десять лет.

— Не жди от меня поздравлений, мой мальчик. Я совсем не считаю успехом, что ты достиг столь еще ничтожного возраста. Вот и твоя сестра тоже сильно выросла. Кэтрин!

Темные завитки маленькой девочки качнулись, когда она присела в вежливом поклоне перед леди Кэтрин. Дарси легко согласился назвать дочь в честь сестры Элизабет, но поставил условием, что к девочке никто не должен обращаться «Китти», поскольку он не выносил уменьшительных имен. Пока упрямая старая леди принимала знаки внимания от каждого по очереди, маленькая Кэтрин прижалась к дедушкиному боку и доверительно, на правах любимицы, прошептала:

— Тетя Мэри очень умная, дедушка. — Ее большие темные глаза заискрились. — Многим пора бы поучиться у нее смирению.

— Тихо, детка! — приструнил ее мистер Беннет, но не сумел сдержаться и тихо хмыкнул.

В этот момент из дома, опираясь на руку мужа, появилась Анна, графиня Рирдон. Она подошла к матери и снисходительно поцеловала ее.

— Леди Рирдон! — обрадовалась Элизабет. Надеюсь, вам стало легче после отдыха.

— Благодарю вас, — слабым голосом ответила Анна. — Я чувствую себя немного лучше.

— Головная боль почти отпустила, я думаю, — сказал Рирдон. — Но она все еще очень утомлена после поездки. Нет, Фредди! Будь осторожнее с мамой; ей нездоровится. Я взял на себя смелость послать в Лондон за ее доктором, мадам.

— И правильно сделали. Доктору Уэллсу будут созданы все условия в нашем доме, милорд.

— Гм-м-м! Надеюсь, от меня не потребуется сидеть за одним столом с лекарем, — пробурчала леди Кэтрин. — В настоящее время никогда не знаешь, чего можно ожидать. Вот, кстати, в феврале, за столом у Годдардсов, какой-то поверенный сидел через три человека от меня.

— Ой, мама, ну что вы, в самом деле! — резко пискнула Анна. — Это же был сэр Эгберт, которого принимают повсюду. Он очень важная персона.

— Он живет на жалованье! — взревела леди Кэтрин, недовольно оттопырив губу.

— Полагаю, не все умные головы рождены богатыми, — парировал Рирдон.

— Конечно, — вторила ему графиня. — И я вовсе не считаю, что к моему доктору можно отнестись как к обычному лекарю.

— Папа, папочка, посмотри, кто приехал! — крикнула на ходу маленькая Кэтрин, пробегая мимо них по лужайке.

Элизабет и Дарси направились к дому. Лакей открыл дверь с гербом, и с почтением подал руку высокой грациозной женщине, одетой во все черное.

Хозяева дома поклонились.

— Маркиза, — приветствовал ее Дарси. — Вы оказали нам честь своим посещением. Приветствую вас, ваша светлость.

— Ох, Фицуильям, умоляю, перестань! — воскликнула она, поднимая тяжелую черную вуаль.

Маркиз вышел из кареты. Он поприветствовал хозяев дома, затем повернулся к жене:

— Джорджиана, родная. Начинай привыкать. — Это был их первый выезд после смерти старого маркиза, который отошел в мир иной в возрасте восьмидесяти двух лет от роду.

Джорджиана привыкала к своему положению. Она и всегда была молчалива в обществе, теперь же каждое ее слово воспринималось как особая милость. Ее смущало, что ее грозная тетушка пропускала ее вперед, но зато леди Кэтрин больше никогда не ругала ее, и это того стоило.

Анна и Джорджиана поднялись по социальной лестнице за пределы зоны влияния леди Кэтрин. Ее же милость получила возможность несколько отыгрываться на супруге Генри. Она недовольно нахмурилась, когда впервые увидела темные локоны и выразительные глаза невесты Генри Фицуильяма; но он всегда волочился только за девицами такого типа, как считала она. Их обоих она оставила в Розингсе, поскольку они ожидали рождения их второго ребенка. Совладать с характером миссис Генри Фицуильям оказалось куда легче, чем справиться с таковым некоей другой, весьма внешне сходной с ней молодой дамы.

Леди Кэтрин метнула суровый взгляд на Элизабет. Очевидное счастье этой пары вызывало прилив желчи. И отчего это Дарси сразу же не поставил жену на место? Больше двенадцати лет женат, но жена по-прежнему всегда на первом месте в его мыслях, к ней первой он поворачивается, чтобы вместе посмеяться, с ней первой советуется, принимая решение. Просто возмутительно! Каждый день эта женщина должна смиренно воздавать ему благодарность за почет, положение и материальный достаток, который он предоставил ей.

Получил ли ее племянник хоть какую-то пользу для себя от их союза? Ни единой, насколько ее милость могла заметить.

И все же он извлек для себя неизмеримую пользу. Фицуильям Дарси научился верить в себя. Требовательный к другим, он много больше требовал от себя. Лишенный талантов и умения манипулировать чужими душами, он испугался, что потеряет любовь Элизабет, которая предпочтет того, кто обладал этими качествами. Но ей не нужен был никто другой. Она умела смеяться, умела жить в ладу с собой. Она нуждалась только в нем, Фицуильяме Дарси, в его силе, честности и верности в любви. Она любила его и научилась говорить о своей любви, когда почувствовала доверие, которое сначала по-детски отвергала.

Однажды, вспоминая о прошлых недоразумениях, Дарси спокойно сказал:

— Как писал Болингброк, «истина мала и очень конкретна, но ошибка при ее поиске беспредельна».

— Насколько же ты эрудирован. Мне за тобой не угнаться.

— Это уж точно, и с тем мы и останемся, — заметив, что она нахмурилась, он поспешно добавил: — Иначе как же я смогу руководить тобой?

— Понятно, — сказала Элизабет и засмеялась. Она смеялась над всеми приключениями и злоключениями, которые им еще предстояло пережить.