Гордость и предубеждение-2

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

К своему второму сезону в Лондоне миссис Дарси настолько хорошо принималась в некоторых семьях с безупречными связями и столь же безупречным происхождением, что ее собственные злополучные родственные связи теперь воспринимались ею как нечто несущественное. Трем или четырем семействам, которые при первом знакомстве приняли Элизабет без должного, по мнению Дарси, уважения, теперь оставалось только сожалеть об этом. Ее общество было востребовано, но находились и те, кто продолжали держать чету Дарси на расстоянии и только вежливо раскланивались при встрече. Элизабет была лишена повода посмеяться над подобными переменами, так как не могла и представить себе, что все эти люди когда-либо состояли в дружественных отношениях с Дарси.

Супруги Дарси физически не могли ответить на все приглашения, которые им присылались. Их круг получил одно дополнение — заслуживавшее особого внимания — в лице лорда Брэдфорда, в прежние времена известного как капитан Уэсткомб. Его частенько принимали на Бругхем-плейс. К радости Джорджианы, друг ее кузена ничуть не изменился, оставаясь таким же добрым и скромным. Лорд Брэдфорд признавался Джорджиане, что ему было невыразимо больно, когда некоторые знакомые высказывали ему соболезнования небрежным тоном, словно подразумевая, что он должен радоваться смерти брата.

— Неужели можно думать о потере брата иначе, как о настоящем горе, которое может обрушиться на человека? — удивилась девушка.

Джорджиана радовалась возможности поговорить с кем-то о Генри, и они с лордом Брэдфордом часто вспоминали полковника. Она чувствовала, что новоявленный лорд Брэдфорд немного тосковал о том времени, когда он служил в армии. Он часто рассказывал ей о духе товарищества, царившем в среде его друзей офицеров, и о счастье, которое дарит бескорыстная дружба.

— Я верю в вашу дружбу, мисс Дарси, поскольку вы подружились со мной, когда я был беден, — признался он.

«Боже мой! — подумала она. — Разве он не понимает, что он стал моим другом как раз потому, что был беден?»

Когда до девушки дошли слухи о помолвке между лордом Брэдфордом и его кузиной, прекрасной Арабеллой Уиттэйкер, Джорджиана едва дождалась, когда ей удастся остаться наедине с Элизабет, чтобы обсудить этот слух.

— Я не могу в это поверить, Элизабет. Ты же тоже не веришь этому, ведь не веришь же!

— Не знаю, девочка. — Элизабет сжала руки Джорджианы в своих ладонях. — Все вокруг считают его многие годы безнадежно влюбленным в свою кузину. Я слышала об этой его влюбленности еще в то время, когда он служил офицером. Еще говорили, что она тогда и помыслить не могла выйти замуж за простого офицера.

— А теперь он достаточно хорош для нее! Он был хорош для нее всегда! Даже прежде, чем стал графом!

Элизабет испытующе посмотрела на Джорджиану.

— Дорогая моя, будь осторожней.

— Мне не надо прятаться, Элизабет. — Джорджиана произнесла эти слова в сторону. — Я понимаю, что ты беспокоишься о моих чувствах. Я просто разочарована. Она никогда не сделает его счастливым. В любом случае, если бы он действительно обручился, он как-нибудь намекнул бы мне об этом.

Элизабет встала, пересекла комнату и обернулась.

— Об обручении не станут объявлять, пока семья в трауре. — Она вернулась к Джорджиане и заставила девушку встать. — Давай поедем в парк и отвлечемся, наблюдая глупость и безрассудство тех, кто не так дорог нам. Оставь лорду Брэдфорду право самому совершить ошибку в выборе супруги. Не он первый, не он последний!

Время траура давно прошло, но ничего, что могло бы свидетельствовать о подтверждении слухов о помолвке Брэдфорда, не происходило. Джорджиана по-прежнему могла рассчитывать по меньшей мере на два танца со своим другом, если они встречались на балах. С каким же удовольствием проводила она с ним эти минуты! Он был единственным, кто не досаждал ей заумной беседой и не смущал комплиментами. Два месяца в лондонском обществе прошли, и Джорджиана сумела пережить их.

Однажды утром в апреле Элизабет получила записку от миссис Фоксуэлл.

«…опера и миленький ужин в… Бо Гарри только для нашего небольшого общества. Пообещайте же, что вы составите нам компанию. Ваша сестра миссис Бингли и мистер Бингли тоже приглашены, так как утром, случайно наткнувшись на них в парке, я пригласила и их присоединиться к нам».

— Именно этим меня можно окончательно убедить! — воскликнула Элизабет. — Пригласить Джейн, и мой восторг от вечера окажется по-настоящему полным!

— И я с удовольствием пойду, — заметил Дарси. — Когда они все планируют?

— В следующий вторник… ой!

— У тебя ведь твой «Инглбур анклав» во вторник, Элизабет.

— По всему, мне следует предпочесть это. А ты бы хотел, чтобы я пошла с тобой, Фицуильям?

— Естественно. Но я признаю более важной твою договоренность с маркизой.

— Но это вовсе не жесткая договоренность. Надеюсь, моя дружба с ее милостью не может превалировать над моей дружбой с моим мужем. Никто не ждет от меня обязательного посещения ее каждую неделю. Я объясню ей, что вынуждена пропустить салон. Если она действительно испытывает ко мне дружеские чувства, она поймет.

— Но твое отсутствие там будет весьма ощутимо для нее.

— Не слишком. А для тебя, если я предпочту салон?

— Больше, чем я могу описать.

— Надеюсь, причины у меня вполне основательные. Во вторник на Парк-лейн мистером Гловером будут зачитаны выдержки из его новой работы, весьма жалкой пародии на трагедию, и если я пойду туда, то не смогу удержаться от смеха.

Дарси, естественно, пришлось по вкусу, что Элизабет предпочла совместный поход в оперу салону леди Инглбур. Вечер, наполненный музыкой, и последующая беседа в кругу близких друзей за ужином идеально соответствовали его натуре.

Хотя они прошли через общий зал, им было отведено отдельное помещение. Вся компания расположилась за столом, заказала блюда по вкусу и с удовольствием предвкушала ужин в теплой и дружеской атмосфере.

Они обсуждали оперу, новую, подпорченную, на взгляд миссис Фоксуэлл, сомнительным интеллектом героя. Как она заметила, ей хотелось бы видеть «храбрость, удачно сочетаемую с благоразумием».

— Все в человеке должно быть гармонично, — сказала Джейн. — И вообще, какой может быть толк от глупого рыцаря?

— Никакого, — согласился Фоксуэлл. — Если бы не его превосходное пение, у меня не хватило бы терпения выдержать этого малого.

— Едва ли ему удалось бы спасти девушку подобными импульсивными действиями, не окажись злодей таким ничтожеством, — добавила его жена.

— Злодей совсем не соответствовал своей роли, — засмеялась Элизабет. — Оказаться у него в заточении было бы скорее обидно и оскорбительно, нежели страшно. Представляю, если бы я попала в подобную историю в годы своего девичества, мне явно потребовался бы более достойный противник.

Это дало Бингли повод вступить в разговор, поскольку даже он читал романы миссис Радклиф.

— Осмелюсь заметить, даже злодей синьор Монтони не смог бы стерпеть общество той, которая смеялась бы над его недостатками, — заметил он. — И у Дарси едва ли появился бы шанс спасти вас за то время, в течение которого этот злобный синьор сумел бы вытерпеть вас у себя в заточении.

Все дружно рассмеялись.

— Вас вышвырнули бы с башни уже к концу двадцатой страницы, — воскликнул Фоксуэлл.

— Нет, сэр! — воскликнула Элизабет. — Я бы пригрозила ему продолжать смеяться над ним из могилы и тем заставила бы злодея побледнеть от ужаса. Он освободил бы меня и дал коня, чтобы я убиралась на все четыре стороны, и поскорее. И я ехала бы верхом, а в ушах у меня еще долго звенели бы его проклятия.

— Горные ущелья вторили бы тебе ехидным смехом, в то время как он мерил бы шагами крепостные укрепления, скрежеща зубами, — добавил Дарси.

Элизабет взглянула на мужа: в эту минуту он искренне радовался и был открыт своим друзьям. Немногие из окружения Дарси видели его таким. Как же ей было приятно, что в этот вечер она оказалась вместе с ним! Они все счастливо смеялись, довольные своей дружбой. Джорджиана улыбалась застенчивой, но счастливой улыбкой и изредка вступала в беседу. Миссис Фоксуэлл басовито хохотала, а Джейн элегантным движением прижимала платочек к глазам. Это вызывало у Элизабет новый взрыв хохота. Фоксуэлл первым увидел молодого человека, стоявшего в нескольких шагах от их стола. Элизабет тоже посмотрела в ту сторону и перестала смеяться. Она коротко кивнула ему и тут же отвернулась к друзьям. Он шагнул вперед.

— Добрый вечер, мистер Гловер, — произнесла Элизабет с холодной вежливостью. Дарси резко повернулся на стуле, смех за их столом замер, и все с любопытством стали разглядывать известного драматурга.

— Добрый вечер, миссис Дарси. — Он откинул назад прядь густых черных волос, которые падали ему на глаза. Она снова отвернулась. — Я думал увидеть вас раньше. Вас очень не хватало у леди Инглбур.

— Полагаю, вы сильно преувеличиваете, мистер Гловер. — Он кусал ноготь большого пальца и капризно хмурился. Элизабет произнесла, обращаясь к мистеру Фоксуэллу: — Вы не можете вообразить себе, какой самозванкой я чувствую себя среди литераторов у леди Инглбур.

— Не верю, вы совсем так не думаете! — с горечью воскликнул Гловер.

— Вы не смеете говорить с моей женой подобным образом, сэр! — Дарси поднялся, и Гловер в замешательстве посмотрел на него. Он ошеломленно оглянулся на Элизабет.

— Я говорю, что думаю, а вы, мистер Гловер, вольны толковать мои слова, как вам угодно. — Она говорила беззлобно, словно мягко увещевая ребенка.

Секунды две он смотрел на нее сумасшедшим взглядом, а потом пробормотал извинение. Элизабет едва заметно пожала плечами. Он ушел прочь.

— Это что, образец возвышенной беседы на Парк-лейн? — поинтересовался Фоксуэлл. — Этот тип похож на какого-то цыгана.

— Маркиза и пикнуть ему не дала бы, будь она с нами, — ответила Элизабет.

— А мне даже понравился этот ваш мистер Гловер, — сказал Фоксуэлл. — Было бы забавно потолковать с ним, встретив его на вашем следующем приеме.

— О да, правда, — согласилась его жена. — Когда он так близко, у него такой изможденный и измученный вид. Я уже обожаю его. — Казалось, она буквально вторила Арабелле Уиттэйкер.

— Вы серьезно? — от неожиданности выпалила Джорджиана.

Элизабет рассмеялась и сжала руку девушки.

— Знаете, это великий дар — артистическая натура, — задумчиво заговорил Фоксуэлл. — Чем более неотесан и непредсказуем ты в своем поведении, тем более интересным тебя находят окружающие, особенно дамы. Возможно, и мне стоит начать культивировать в себе некоторую резкость, тогда в сочетании с общей несносностью эффект получится поразительный.

— Хватит с нас и твоей язвительности, Фоксуэлл, — остановила его жена. — Я буду благодарна тебе, если ты станешь выпускать свой яд, продолжая оставаться джентльменом в своих речах и поступках.

— И прошу вас, продолжайте щадить наш теплый дружественный круг, направляя острие вашего ума на других, — добавила Элизабет.

Все снова весело засмеялись. Элизабет посмотрела на Дарси. У него резко испортилось настроение, и он свирепо смотрел куда-то вдаль.

Вызвали кареты. Увидев лакея, Дарси встал со своего места.

— Дорогая, ты готова? Карета ждет. — Они распрощались. Дарси подал руку Элизабет, и они под руку направились к карете. Она прильнула к нему и что-то прошептала. Он улыбнулся в ответ и погладил ее по руке. Стоявший в противоположном углу большой залы Гловер заметил эту сцену и погрузился в неизбывное отчаяние, совершенно неадекватное увиденному.

— Ах, вот и она, наша прекрасная прогульщица, со своим господином, обожаемая и обожающая! — воскликнул Уиттэйкер, проследив за взглядом Гловера. — Какая трогательная сцена! Кто из нас использует эту сцену в своей пьесе? Уступлю ее тебе, Гловер, если только ты не превратишь все в фарс.

— Я пишу комедии, потому что они продаются, Уиттэйкер.

— Ты излишне чувствителен сегодня, мой друг. Бери пример с меня! Поменьше поклоняйся музе.

— Тебе, Уиттэйкер, не приходится зарабатывать на жизнь работой. Я только приступил к созданию своего истинного творения.

— Дорогой сэр, мы надеялись услышать небольшую часть вашей новой работы сегодня вечером, — заметил кто-то из их компании.

— У меня отпало всякое желание, когда подошла моя очередь, — пробурчал Гловер.

— Неужели отсутствие нашей прекрасной дамы так повлияло на твое настроение? — поинтересовался Уиттэйкер, нанося предательский удар приятелю в спину. — Боже мой, я прав! Выкинь ее из головы, забудь о ней, Гловер! Поверь мне, дружище, ты ей вовсе не интересен.

— Но почему я не могу ценить ее мнение? — пробормотал драматург. — Леди Инглбур называет миссис Дарси одной из самых оригинальных женщин, которых она когда-либо встречала. Она особенная, и ей присуще сочетание ума и высоких принципов.

— Между тем некоторые из нас больше ценят ее за лукавство и прекрасные глаза.

— Можешь смеяться, Уиттэйкер, сколько тебе влезет. У тебя особые наклонности. Я же восхищаюсь ее мыслями.

— Она не раскрывает своих мыслей, мой введенный в заблуждение друг. Но так или иначе, ее юмор забавляет меня.

Гловер лихорадочно оглядел сидевших в зале. Большинству этих мужчин хватало порядочности счесть игру, затеянную Уиттэйкером, предосудительной, но стервятники «Зависть» и «Злословие» уже парили у них за плечами. Он откинул назад черные волосы.

— Надеюсь, не все из нас такие циники. — Он так резко подскочил, что уронил стул.

— Если ты надеешься наставить рога ее мужу, советую оставить эту мысль, — вкрадчиво произнес Уиттэйкер, и в глазах его мелькнул зловредный огонек. — Она слишком умна для этого.

Черные глаза Гловера зажглись в ответ таким отвращением, что Уиттэйкер вздрогнул.

— Вы мне отвратительны! — процедил Гловер и, бросив несколько монет на стол, ушел.

— Мистер Уиттэйкер, не следует так говорить о даме.

Уиттэйкер, вздернув брови, посмотрел на говорившего, потом оглядел остальных, упиваясь написанным на их лицах неодобрением.

— Лицемеры, — бросил он им с ленивой усмешкой.

Спальню освещали лишь отблески догорающего огня. Элизабет примостилась подле мужа, и он отодвинул прядь волос с ее лица.

— Элизабет?!

— Да?

— Ты любила бы меня, если бы я был беден?

— Нисколечко.

— Я серьезно.

— И я серьезно. Будь ты беден, ты с восторгом танцевал бы со мной в ту нашу первую встречу на ассамблее в Меритоне. Ты же тогда заявил, что я недостаточно привлекательна, чтобы обращать на себя внимание, и твоя неприязнь оказалась взаимной. Выходит, надежным предшественником нашей любви стала именно обоюдная нерасположенность друг к другу.

— Прошу тебя, хоть минуту побудь серьезной.

— Как я могу отвечать серьезно на такой вопрос? Если серьезно, я не знаю. Таким, какой ты есть, ты частично обязан своим положением в обществе.

— Да, я имел все для богатой жизни, кроме самой жизни.

— Как же тебе повезло, что ты нашел меня. — Она ласково засмеялась и, прижавшись к нему, снова поцеловала.

— Милая моя Элизабет, только не разлюби меня.

— Ты слишком много думаешь, Фицуильям.

Он почувствовал мягкое тепло ее губ у себя на лбу, потом на губах и притянул к себе.

Утром Элизабет с восторгом принимала раннюю посетительницу в своей малой гостиной.

— Эмилия! — воскликнула Элизабет. — Какая вы умница, вы пришли как раз тогда, когда я думала о вас.

— Дорогая Элизабет, ну, конечно, я умница, — ответила ее приятельница и погладила отрез вышитого золотом шелка. — Какая красота. Леди Нортби с ума сходит от зависти, гадая, где же вам удается найти подобную красоту.

— Ее милости не повезло с родственниками. В ее семье нет никого, кто занимался бы торговлей. Это кайма для сари делается в мастерских при индийском дворе, и ничего подобного к нам традиционным путем не попадает.

— Подарок от вашего дяди, мистера Гардинера, как я полагаю.

— Вот именно. Его преподнесли в дар его агенту, тот передал его моему дяде, дядя — мне и, наконец, я — вам.

— Как же мне принять такой подарок?

— С таким же удовольствием, как я взяла у вас ваши бесподобные перья. Уилкинс имела наглость сказать мне, что нельзя вставлять их в мой новый тюрбан, поскольку их могут узнать. Как будто меня это волнует! Лет через десять я смогу рассказать, что я носила их с гордостью с тридцатью различными шляпами.

Эмилия расхохоталась:

— Я не ожидала, что ваша ответная благодарность окажется столь велика.

Вошел лакей с карточкой на подносе.

— Мистер Гловер, в это время! Эванс, скажите джентльмену, что я занята.

— Да, мадам.

— Погодите, Эванс. Передайте карточку мистеру Дарси.

— Вы по-прежнему находите мистера Гловера забавным? — спросила Эмилия. — Признаюсь, беседа с ним может быть очень необычной.

— Когда я взвешиваю на весах его обаяние и его эксцентричность, то начинаю думать, что перевес говорит не в его пользу.

Она аккуратно взяла кайму и приложила к платью Эмилии.

— Вы наденете это на бал, когда поедете в Глэдсмер-парк? Предвкушаю, как вы ослепите герцога и привлечете к себе восторженные взгляды.

Мистер Гловер не всегда философски воспринимал жизненные неурядицы. Сначала его не пустили к даме, а потом и просто выставили из дома. Он шагал по дороге, уткнувшись носом в землю.

Леди Инглбур редко когда пускала кого в свой будуар, но драматург прислал ей полную отчаяния записку, и она сделала исключение. Она величественно восседала в своем кресле и по мере продолжения его рассказа все больше хмурилась.

— Не вижу, чем я могу помочь вам, мистер Гловер. Что за безумный порыв заставил вас обращаться к миссис Дарси в общественном месте? Вам бы следовало принести ей подобающие извинения.

— Я предпринял попытку, мэм. Я только что оттуда. Мистер Дарси не позволил мне повидаться с ней. Я передал ей карточку, но меня сопроводили в библиотеку к ее мужу.

— И как вы поладили с мистером Дарси?

— Я каким-то образом умудрился еще больше оскорбить его. Я начал с того, что пришел принести свои извинения его жене. Он утверждал, что миссис Дарси отказалась видеть меня, и заверил, что передаст ей мои извинения. Я ему не поверил, она не может быть настолько жестока со мной.

Наступило молчание. Гловер смотрел то куда-то в сторону, то за окно, то себе под ноги. Наконец он поднял глаза. Выражение лица маркизы вселило в него ужас.

— Вы ничего не придумали лучше, как заявить, что считаете мистера Дарси лжецом? — внимательно поедая взглядом своего протеже, спросила маркиза.

Он прикусил губу и ничего не ответил.

— Если миссис Дарси больше не появится на моих вторниках, — взорвала маркиза тишину, — я буду очень рассержена на вас, сэр.

— Что! Она больше не придет? Она сама вам это сказала?

— Интересно, каким это образом? Неужели она успела бы написать и передать мне письмо за то время, которое потребовалось вам, чтобы примчаться сюда? Мистер Гловер, как вы объясните мне свое поведение?

Он подпрыгнул и начал метаться по комнате.

— Я не знаю, как объяснить это безумие. Я не могу есть, я почти не сплю. Я чувствую, что весь мир — это лишь иллюзия и правду можно найти только в другом мире, мире изысканных чувств, мире моей следующей работы. — Он взъерошил рукой волосы и устремил мрачный застывший взгляд на огонь в камине. В комнате вновь воцарилось молчание.

«И зачем мне еще такие волнения с этим сумасшедшим? Он вообще забыл, что я здесь», — подумала ее светлость. Он поднял голову и посмотрел на свою благодетельницу. Его правый глаз дергался от тика.

— Маркиза, я называю это своим первым творением, ибо до сих пор я просто забавлялся. И все же я не могу сесть за работу. Только она может помочь мне; она — мое вдохновение.

Она недовольно дернулась. Слишком явно он раскрывался перед ней в своей чувствительности. Негодующее выражение лица маркизы заставило замолчать даже его внутренний голос.

— Мистер Гловер, отвечайте прямо: вы влюблены в миссис Дарси?

— Если бы я был в нее влюблен, я бы бросился в реку.

— Будьте любезны сдерживать свои эмоции. Вы пишете с нее свою новую героиню?

— Ваша милость, я не могу одарить ее большим, чем увековечить ее образ, созданный мною на сцене.

— У нее есть муж, чтобы одаривать ее. Разве вы не знаете, что мистер Дарси не позволил, чтобы портрет его жены был представлен на выставке в прошлом году? И вы все-таки желаете выставить ее напоказ на театральных подмостках! Советую вам поостеречься, иначе вы заставите миссис Дарси пожелать, чтобы вы утопили себя.

— Маркиза, только благодаря вашей помощи я добился своих успехов. Без вас…

— Ну, ну, сэр я довольна вашим успехом. Я увижу вашу благодарность, если вы будете вести себя, как джентльмен, и не создавать затруднений и тем паче проблем для моих друзей.

Он молча кивнул:

— Что я должен сделать?

— Идите домой и работайте. Вы уже написали что-нибудь?

— В эту беспокойную ночь я исписал почти две страницы, мадам. Сегодня утром я надеялся показать их миссис Дарси.

Маркиза молчала. Раньше все свои опыты Гловер приносил ей первой. Неприятное чувство накатило на нее. Она постаралась отогнать его.

— Я боялся, что вам не понравится, — пробормотал он.

Маркиза смотрела на него пытливо, но не зло. Он сунул страницы ей в руки, поклонился и повернулся к двери.

— Мистер Гловер! Вы хотите, чтобы я показала это миссис Дарси?

— Да.

«Ох, хо-хо, он неисправим!» — пробормотала она про себя. Она подошла к окну и смотрела, как молодой человек вышел из парадной двери ее дома, резко повернулся и исчез в конце улицы.

«С него станется бродить по городу до темноты, не задумываясь, куда и зачем он идет», — подумала маркиза.

Она снова погрузилась в свое любимое кресло и принялась за чтение. После некоторого раздумья она написала записку, приложила ее к письму и позвонила лакею.

Днем маркиза послала за племянницей.

— Эмилия, дорогая моя, ты, без сомнения, знаешь ее ближе, чем я. Насколько это серьезная угроза для моей дружбы с ней?

Эмилия взяла письмо.

Эмилия так побледнела, что маркиза получила ответ на свой вопрос даже прежде, чем племянница заговорила.

Леди Инглбур проследила, чтобы мистер Гловер написал письмо с соответствующими извинениями, и Дарси выразил свое удовлетворение.

Маркиза чувствовала, что ее дружба с Элизабет не слишком пострадала. Элизабет продолжала посещать ее званые вечера, как и прежде, и обедала вместе с мужем в особняке на Парк-лейн.

Тем не менее на этот раз они решили пробыть в Лондоне не слишком долго и наметили отъезд в Дербишир на конец апреля. Леди Инглбур никак не могла понять, зачем им было уезжать из Лондона в самый разгар сезона, чтобы похоронить себя в деревне. Даже пылкая молодая любовь, если она когда-либо и испытывала подобное чувство к маркизу, не могла бы побудить ее заточить себя в компании с супругом и молчаливой родственницей в загородном доме. Она пригласила супругов Дарси к себе в Дипдин в августе.

Дарси не предвкушал особого удовольствия от этого посещения загородной резиденции ее светлости, но все же принял приглашение. Нельзя было недооценить чести, оказанной Элизабет. Другим доводом в пользу этой поездки было предполагаемое присутствие в гостях у маркизы лорда Брэдфорда, который, судя по всему, восхищался Джорджианой. Он часто выискивал повод вступить в разговор с сестрой Дарси, а на балах старался потанцевать с ней.

Репутация Брэдфорда была безупречна, он казался очень милым, к тому же был богат, и поэтому, по всей видимости, не мог быть причислен к числу охотников за приданым. Дополнительной рекомендацией служил его графский титул, а в будущем и титул маркиза. Дарси не планировал выдавать Джорджиану замуж еще года два, а то и больше, но подобная возможность превышала даже его строгие требования к мужу его сестры и была слишком хороша, чтобы пренебречь ею.

Он поделился с Элизабет своими мыслями.

— Фицуильям, надеюсь, ты не станешь пытаться сильно влиять на Джорджиану в ее выборе спутника жизни? Она весьма зависима от твоего суждения. Она может сделать выбор против своей истинной склонности, лишь бы угодить тебе.

— Она находит его общество достаточно приятным для себя.

— Но мне кажется, она еще очень юна для подобного шага.

— Я желаю ей счастья, Элизабет. Именно поэтому я одно время планировал, что они с Бингли поженятся.

— Но разве она не может сама создать свое счастье?

— Я знаю мир, Элизабет, а Джорджиана — нет. Я мог полностью полагаться на честь Бингли и щедрость его души. Леди Кэтрин вряд ли с радостью даст свое одобрение, но ее взгляды теперь несущественны для нас.

— Младшие отпрыски семьи явно до предела испытывают терпение вашей бедной тети. — Она оперлась на спинку его кресла, и, наклонившись, прижалась щекой к его щеке.

— Любовь моя, разве ты не можешь с легким сердцем думать о том, что произойдет, если вдруг леди Кэтрин суждено умереть без всякой попытки с твоей стороны примириться с ней?

— Ей не следовало бы писать того письма, которое она написала, если она не желала навеки разойтись со мной. Если сейчас она и сожалеет об этом, ее право сделать шаги к примирению, а мое право решать, идти ли ей навстречу.

Элизабет прикоснулась к его губам, и жесткая складка смягчилась под ее пальцами, когда он поцеловал их. Совершенно неожиданно ей захотелось сказать мужу, что на свете нет никого, кого она любила бы хотя бы в сотую долю так, как любила его.

— Поступай, как ты считаешь нужным, — только и сумела произнести Элизабет от волнения и улыбнулась. — Я и не надеялась, что ты поступишь иначе. И все же мне не нравится видеть вашу семью разделенной из-за меня.

— Ты предвкушаешь перспективу снова выслушивать леди Кэтрин?

— Может, мне и не улыбается подобная перспектива, но…

— Этого не произойдет.

— Ты никогда не сомневаешься в своей правоте.

И все же Дарси доказал, что его можно уговорить, и написал письмо тете. Но это письмо оказалось подобно семени, упавшему среди камней. Леди Кэтрин не ответила.

— В будущем, Элизабет, я надеюсь, ты будешь доверять мне и не станешь пытаться направить мои действия по своей прихоти! — решительно выговаривал он жене. Элизабет чуть было не расхохоталась над нелепостью его обвинения, но она понимала, каких усилий ему стоило сделать попытку примирения.

— Я очень горжусь тобой.

— Что?

— Я горжусь тобой, Фицуильям.

Насупившись и пожав плечами, он пошел прочь.