Господа гусары, молчать!

22

— Ма, тебе в голову не приходило, что у меня могут быть какие-то свои дела? Что я не всегда могу вот так по зеленому свистку подорваться и прискакать? Давай завтра.

— Нет, Алена, сегодня. В четыре. Ровно.

— Ты хоть можешь сказать, в чем дело?

Алена начала злиться. Звонок матери застал ее врасплох. Они не разговаривали с того самого дня, когда отец нашел ей квартиру. Три месяца, даже больше. И вдруг ни с того ни с сего — брось все и приезжай. Приперло.

— Нет, не могу, — отрезала мать. — Только то, что у тебя большие проблемы. И если не приедешь, они станут еще больше. Я тебя предупредила.

Трубка коротко запищала. Алена хотела перезвонить, но подумала, что смысла в этом никакого. Если уж матушке что-то вперлось в голову, спорить с ней бесполезно. Извольте радоваться, проблемы. Пожалуй, действительно лучше съездить.

Ей вдруг пришло в голову, что это может быть как-то связано со Стасом. К примеру, мать могла узнать, чем занимается приятель дочери, и решила срочно провести воспитательную беседу. Вот прямо немедленно. По большому счету, глубоко плевать, что там она думает, но вот если настучит отцу, это уже будет не слишком приятно.

До четырех оставалось еще три часа. У нее действительно были совсем другие планы на этот день, но с самого утра все пошло наперекосяк. Когда она проснулась, Стаса рядом уже не было. Иногда он уезжал днем по каким-то своим делам. Куда, зачем, Алена не спрашивала. Захочет — расскажет сам. А нет — значит, и не надо. Любопытство, как известно, убило кошку, а кошке-Алене хотелось жить долго.

Если ехать к матери, сегодня они со Стасом уже не увидятся. Пока туда, пока обратно, дома его не застанет, а в клуб она этим вечером не собиралась.

После сессии со временем стало получше. Во всяком случае, не надо было утром вскакивать и нестись в академию. То есть ползти, как сонная улитка, а потом спать на лекциях. Если Стасу никуда не надо было, они вылезали из постели не раньше обеда и проводили вместе все время, пока он не уезжал в клуб.

Сначала Алена часто ездила с ним, но это было физически тяжело: целую ночь сидеть и ждать. Обычно уже часа в два она уходила в машину подремать. А потом и вовсе предпочла ждать Стаса дома, наведываясь в клуб раза два-три в месяц, для особого удовольствия. Ей нравилось смотреть на него, и не хотелось привыкать. Алена помнила его слова: скоро тебя начнет напрягать, что на меня пялятся другие бабы, и в голову полезут ненужные мысли.

Ненужные мысли и так время от времени навещали, несмотря на то, что она гнала их пинками. Например, о том, что стриптиз — это, вроде, не пожизненная каторга. Если встанет вопрос ребром: работа или их будущее — неужели Стас выберет возможность раздеваться на сцене перед кучей теток? Ну да, за это неплохо платят, он умеет это делать, ему это нравится. Но неужели она значит для него меньше? Алена не собиралась ставить ему ультиматумы и заставлять выбирать. Но сама возможность такой альтернативы действительно напрягала, и поэтому она старалась об этом не думать.

То, что сложилось между ними, особенно после поездки за границу, напоминало хрупкий комнатный цветок, который стараешься оберегать от всего — сквозняков, яркого солнца и кота, норовящего обожрать листья. От одной мысли о Стасе у Алены становилось тепло на душе, жарко в животе, но по спине нет нет да и пробегал холодок нехороших предчувствий.

Она подошла к дому, где прожила восемнадцать лет и от которого успела отвыкнуть за несколько месяцев так, что он стал почти чужим. Прошла мимо припаркованного у парадной синего «Соляриса», усмехнулась: везде лярвы. Теперь она замечала их повсюду, как будто полгорода ездило только на таких машинах. Достала телефон, посмотрела на экран. Без двух минут четыре. Ну что, вдохнуть поглубже и вперед, на амбразуры. Как говорится, поцелуй с утра лягушку, и ничего хуже сегодня уже не произойдет.

В лифте вдруг накатила тоска, да такая острая, что слезы навернулись.

Что за фигня вообще творится? Может, от таблеток? Да нет, не те там гормоны, чтобы крышу сносило.

Глядя в висящее на стене лифта зеркало, Алена стерла под глазом крошечный потек туши, машинально достала из сумки ключи от квартиры и удивилась. И тому, что они до сих пор там валяются, и тому, что рука сама за ними потянулась. Может, лучше позвонить? Да ладно, раз уж достала.

Она подошла к двери, открыла замок, вошла в прихожую. И снова затопило той же тоской, даже еще сильнее. Развернуться, убежать, пока не поздно. Выбросить ключи, стереть телефон матери в записной книжке и никогда ее больше не видеть.

— Привет-привет, — вид такой, как будто только с постели встала. Кимоно, волосы растрепаны, макияж размазался. — Ну проходи.

Алена, даже не сняв туфли, прошла в сторону кухни и застыла в дверях. Внутри все оборвалось.

За столом сидел, кусая губы, Стас — красный, как рак, кулаки на коленях сжаты, костяшки пальцев побелели. Недопитая чашка кофе рядом.

— А, познакомьтесь, — мать махнула рукой, закуривая сигарету, хотя раньше никогда не делала этого в квартире. — Это Стас, это Алена. Хотя… вы же знакомы, так?

Тишина давила, как надгробная плита. Только часы на стене звонко цокали стрелками, отсчитывая секунды.

— Ну, — ее лицо расцвело дьявольской торжествующей улыбкой, — ты сам расскажешь, Стасик, или мне?

Он встал резко, но мать подошла вплотную, посмотрела снизу вверх.

— Сядь! — приказала она, таким тоном, что Стас безропотно опустился обратно на стул.

— Твой мальчик, Аленушка, трус, — мать обернулся к ней. — Жалкий трус. Странно даже, что он не побоялся сказать, чем занимается. Хотя… наверняка знал, что тебе понравится. Но я сомневаюсь, что о второй своей работе рассказал.

— Инна, прекрати!

Инна? Прекрати?

У Алены даже рот приоткрылся от изумления. Правда лежала рядышком — как огромная скользкая рыба, свесив со стола хвост. Но она не могла поверить. Не хотела верить.

Стас — и ее мать?! Нет, только не это!

— Рот закрой, слон влетит, — усмехнулась та. — Да, моя девочка, Стасик исправно трахает меня вот уже пять лет. Почти каждую неделю. За денежки, причем немалые. Он, конечно, их стоит, думаю, ты со мной согласишься. Хотя тебе он, наверно, обходится бесплатно. Преимущество молодости и красоты, что поделаешь. Впрочем, он и молодых девок дерет не за просто так. Ты же знаешь, какие в этом клубе порядке, не дают увезти мальчика домой и трахнуть от души. Вот и приходится в трусы бумажку с телефоном пихать вместе с чаевыми. Ты спроси, сколько у него таких, как я. Очень плотный график. Странно, что ты в него вписываешься. И странно, что у него на тебя сил хватает. Наверно, сосешь качественно. Ему-то как раз этого не хватает, кто будет делать минет проституту.

Стас снова встал, оттолкнул мать, которая так и стояла перед ним, и вышел — Алена едва успела отскочить.

— Счастливо, Стасик, — крикнула мать ему вслед. — Я тебе позвоню насчет следующего раза.

Входная дверь хлопнула.

— Я, пожалуй, тоже пойду, — сказала Алена, с трудом переведя дыхание. — Ты уже все сказала.

— Ты так думаешь? — мать стряхнула пепел с сигареты в чашку и захохотала, запрокинув голову: горло противно задергалось. — Ты присядь, в ногах правды нет. Думаешь, он просто так сдрыснул? Знал, о чем дальше речь пойдет.

— Да куда уж хуже-то, — Алена села на стул, с которого встал Стас. Слезы просились на выход, но она держалась. Еще только не хватало разрыдаться перед ней!

— Ты так думаешь? А если я тебе скажу, что два года назад он трахнул тебя только потому, что я ему заплатила?

— Что?! — губы словно замерзли, в глазах потемнело.

— Да, милая. Я ему заплатила. Достала вам с девчонками билеты на концерт, сказала, где ты будешь. Фотографии показала, описала, во что ты одета. А он потом позвонил и отчитался.

— Зачем?

— Тебя устроит версия, что я хотела как лучше для тебя? Согласись, и правда, неплохо вышло? Точнее, вошло? А то трахнул бы тебя какой-нибудь хрен в подворотне, на всю жизнь душевная травма.

— Заткни свои версии себе в задницу, мама, — Алена закрыла глаза, чтобы ее не видеть. — Мне насрать, зачем ты его заставила это сделать. Мне интересно, зачем ты все это вывалила сейчас? Да еще свела нас при этом нос к носу. Подожди-ка! — до нее вдруг дошло очевидное. — Да ты же ему тогда ночью звонила!

Она расхохоталась почти до истерики, уже не в силах сдержать слезы.

— Вот ведь хохма получилась. Ты ему заплатила, чтобы он со мной переспал, а у нас вдруг все по-серьезному вышло, хотя и не сразу. Ну надо ж так облажаться-то! Похоже, он тебя даже за деньги не хочет, вот умора. А теперь ты как-то узнала, что мы вместе, и решила страшно отомстить. Ну что, довольна? Полегчало?

Алена смахнула со стола чашку, та упала, разбилась, брызги кофе полетели на Инну.

— Ты даже не сука, мамочка, — сказала она с ледяной улыбкой, поднимаясь. — Потому что суки любят своих щенков. Умирать будешь — не приду. Ты для меня уже умерла.

Достав из сумки ключи, Алена швырнула их на пол и вышла. Лифта долго не было, и больше всего она боялась, что мать откроет дверь и еще что-то начнет говорить. Этого она бы уже не вынесла. Наконец лифт подъехал. Зайдя в него, Алена уткнулась лбом в холодную металлическую стену и застонала.

Боль была такая, как будто на самом деле разрывало в клочья. Грудь словно железная лапа стиснула, не давая дышать.

Вот и все, повторяла она, вот и все…

Она вышла из парадной, и Стас схватил ее за руку.

— Не трогай меня, — сказала она спокойно, почти весело. — Не подходи ко мне. Никогда!

— Алена, она смотрит в окно.

— Ах, вот как?

Алена подняла голову — мать действительно стояла у окна кухни и смотрела, отодвинув занавеску.

Схватив Стаса за рубашку на груди, — рубашку, которую сама вчера ему гладила! — Алена притянула его к себе и впилась в губы — зубами, сильно, с желанием причинить боль. Обняла за шею, просунула руку под воротник, ногти вонзились в кожу, глубоко, до крови. На губах, на языке тоже чувствовался привкус крови. Стас то ли опешил от неожиданности, то ли терпел, подыгрывая ее спектаклю.

Оттолкнув его, Алена открыла дверцу машины, села на пассажирское место, откинула голову на спинку. Стас сел рядом, завел двигатель.

— Алена…

— Заткнись! Нет. Только одно слово. Все, что она сказала, — правда? Что ты парень по вызову, что ты ее трахал все это время, что и со мной в первый раз — за деньги? Да или нет?

— Да…

— Да, господа гусары о многом умолчали… Поехали!

— Куда, к тебе?

— В Осинку.

— Адрес скажи.

Алена сказала адрес и закрыла глаза.

Боже, пусть это будет кошмарный сон. Позволь мне проснуться!

Стас всю дорогу молчал. Всего один раз Алена открыла глаза и искоса взглянула на него. Он смотрел прямо перед собой, с застывшим лицом. Как же она его любила — даже сейчас. И от этого было еще больнее. Просто невыносимо!

Уже перед поворотом на Осиновую рощу Алена подумала, что отца и Светы может не быть дома. Плевать. Лучше на крыльце сидеть и ждать, чем домой. Жена отца ей никогда особо не нравилась, но лучше уж с ними, чем одной.

Стас свернул с шоссе на узкую улочку, затормозил перед воротами.

— Алена, послушай…

— Стас, замолчи! Что бы ты сейчас ни сказал, это уже ничего не исправит. Это уже невозможно исправить. Я очень сильно тебя люблю, но всему есть предел. Я с этим справлюсь. Не звони мне. И не пиши. Я не хочу тебя видеть. Никогда.

Она вышла из машины, позвонила у ворот. Замок щелкнул, и Алена пошла к крыльцу, даже не обернувшись.

— Алена, что случилось? — Света встретила ее в дверях.

— Можно мне войти?

Стоило ей войти в прихожую, и запас прочности кончился. Она буквально сползла по стене на пол, уткнулась лицом в колени и разрыдалась так, что Света испугалась. Села рядом с ней, обняла, и Алена, неожиданно для себя, все ей выложила.

— Ну, тише, тише, — Света обнимала ее за плечи, покачивая, как ребенка. — Все пройдет. Пойдем, пойдем.

Она отвела Алену в комнату, где та иногда ночевала, уложила на кровать.

— Может, тебе выпить?

— Спасибо, Свет, не хочу.

— Тогда давай я тебя снотворным подколю, поспишь немного. Отец придет — я ему сама все расскажу. Не бойся, я же его знаю. Расскажу так, чтобы он не ломанулся твоему парню шею свернуть.

Уже погружаясь в тяжелый черный сон, Алена подумала, что лучше бы ей вообще не просыпаться.