Госпожа преподаватель и Белый Феникс

Глава 9. Спокойствие или затишье перед бурей?

Заключая сделку, читайте пункты, прописанные мелким шрифтом.

Вэлиан стоял ко мне спиной, молча разглядывая сад, озарённый светом фонарей, и не спешил начинать разговор. От него веяло спокойствием, но было что-то пугающее в его облике. Казалось, что ни срочный Совет министров, который созвал король, ни Разлом нисколько не ухудшили его внешний вид. Я же сидела в кресле, завёрнутая в плед, и отчаянно старалась не клацать зубами о стенку чашки, которую услужливо принесла мадам Шельман.

Когда комендант увидела меня, то ни слова не сказала. От моего вечернего образа остались только растрёпанные волосы, тушь, залёгшая некрасивыми кругами под глазами, и бледное перепуганное лицо. Лишь выходя из гостиной апартаментов, искоса бросила сочувствующий взгляд и покачала головой — мол, держись, девочка.

И я держалась. Сидела молча, пила чай, стараясь не подпрыгивать от шорохов, хотя отчаянно хотелось забиться в угол и не высовываться.

— Я, конечно, всё понимаю, — наконец-то произнёс Вэлиан, и я всё же вздрогнула. — Можно забыть платок, шпильки, панталоны. Девичью честь, в конце концов. Но как можно было оставить платье, я до сих пор не понимаю.

— Мне очень надо было домой, — прошелестела я, прикусила нижнюю губу и хмуро глянула на министра из-под бровей. — Меня не хотели отпускать и…

— …и поэтому вы не придумали ничего лучше, как сбежать по парапету?

Вэлиан резко обернулся. Я тотчас вжала голову в плечи и уставилась на чаинки, плавающие на дне чашки.

Напряжение в комнате нарастало. Казалось, что ещё немного, — и над головой разверзнется потолок, и ударит молния. Может, не в меня, но рядом. Так, чтобы схватил сердечный приступ. А он был где-то на подходе — я уже чувствовала, за грудиной начинало болезненно покалывать.

Я не могла смотреть на О'Рэйнера, не могла выносить его взгляда. Но деваться было некуда. За дверями комнаты стояли двое охранников, которые сопровождали меня и министра, пока мы шли из сада в апартаменты.

Пока я угрюмо плелась по коридору вслед за Вэлианом, ощущение было такое, точно меня ведут по аллее позора, через которую прогоняли всех государственных преступников. Из дверей высовывались любопытствующие физиономии преподавателей. Впрочем, стоило им увидеть, кто идёт, как они предпочитали тотчас захлопывать двери.

Это было ужасно. Ужасно и позорно. Мне хотелось провалиться под землю от стыда или вспыхнуть, как спичка, чтобы от меня даже золы не осталось. Я была настолько погружена в собственные ощущения, что не сразу задалась вопросом: а почему мы идём ко мне, а не едем в отдел дознания?

— Да, я сбежала по парапету, — я собралась с остатками сил и с вызовом вскинула подбородок. — Но что мне оставалось делать? Мне нужно было попасть домой. Я, конечно, понимаю: Разлом и всё такое. Но у меня занятия и…

— А если бы вы сорвались бы с парапета? — перебил Вэлиан, и я растерянно замолчала. — Вот чтобы вы сделали, если бы сорвались? И что приказали бы делать мне в той ситуации? Закопать ваш труп в своём саду?

Его вопросы сбили с толку и озадачили. Уж чего-чего, но меньше всего я ожидала, что он будет интересоваться этим. Это больше было похоже на нотации, которые читает перепуганный родитель ребёнку, когда тот влезает в опасное приключение, но никак не на допрос и угрозы.

— Я испугалась, — пробормотала я и сделала маленький глоток, не сводя взгляда с О'Рэйнера. Красив, всё же, чертяга! Злой и красивый, глаз не оторвать…

Я мысленно отвесила себе оплеуху. Как вообще можно было думать о чём-либо, кроме угрозы, которая нависла над моей бедовой головой?! Однако мысли приняли иной оборот, совершенно далёкий от приличий. Это было непроизвольно, и я, несмотря на все усилия, никак не могла изменить этого.

Тряхнула головой. Соберись, Эжена! В конце концов, обстановка не располагает к флирту. Я осторожно поставила чашку на столик и, прикрыв глаза, потёрла виски пальцами.

Всё стало нелогичным, как в дурном сне. Вэлиан в любой момент мог отдать приказ отправить меня в дознавательскую, чтобы я не выдала его тайны. Однако вместо страха я испытывала странное влечение, невероятно острое и оттого ещё более притягательное. Стало неудобно и жарко в собственной одежде. Сердце забилось быстрее, кожа так и горела, требуя, чтобы её коснулись. И чтобы это сделал только один человек…

Воображение уже вовсю рисовало такие картины, что автор «Девичьих забав» удавился бы от зависти. Я поёрзала в кресле и снова потянулась за чаем. Пара глотков чуть прояснили сознания, но это не слишком и помогло.

Под кожей разбегались тоненькие жаркие волны магии. Мне стало трудно дышать. Яркие откровенные сцены, порождённые сознанием, утягивали меня, точно вязкая болотная топь…

— О чём вы думаете, Эжена?

Я едва не поперхнулась чаем и захлопала ресницами. Вэлиан смотрел на меня так, будто догадался, какие именно мысли меня одолевают. А я же смотрела на его губы и внезапно осознала, что хочу узнать, как он целуется.

— Так… ни о чём, — смущённо кашлянула, нахмурилась и ляпнула первое, что пришло в голову: — Мне стыдно, что я сломала вашу орхидею.

Вэлиан закатил глаза и медленно выдохнул. Казалось, он сдерживается, чтобы не схватить меня за плечи и не тряхнуть как следует.

— Вас мало пороли в детстве, — заключил он, сжав пальцами переносицу. — Но с вашим характером вам бы понравилось.

Сев в кресло напротив меня, О'Рэйнер сложил руки на груди. Холодный сквозняк едва коснулся моих висков и пробежался по затылку, как будто чужие пальцы коснулись моей головы.

Я слышала, что инквизиторы частенько используют подобные приёмчики, чтобы достать нужную информацию из головы подозреваемых. Но подобное являлось противозаконным, так как могло повредить разум человека.

— Интересно, — пробормотал Вэлиан. Он смотрел прямо, не моргая, как будто впал в транс. — Очень интересно…

— Послушайте, — я тряхнула головой, пытаясь прогнать неприятное чувство. — Хватит уже копаться в моей голове! Не думаю, что вам будут интересны конспекты уроков… Да в конце концов! Я вам разрешения не давала.

— А оно мне не нужно, — его взгляд приобрёл осмысленность, и министр хищно осклабился.

Я никогда не считала себя жертвой. Да, были трудные ситуации. Да, хотелось всё бросить и опустить руки. И да, были моменты, когда казалось, что нет никаких сил и что обстоятельства вот-вот и сломают пополам. Приходилось отступать, замирать на месте и падать. Но все люди проходят через трудности. В конце концов, вся жизнь — это сплошная полоса препятствий, которые необходимо преодолеть, чтобы стать лучше.

Однако, пока я сидела напротив министра, меня охватило чувство, близкое к отчаянию. Руки немели, на кончике языка появился противный металлический привкус. И, честно говоря, я даже не знаю, что больше меня ужасало в тот момент: то, что О'Рэйнер пытался залезть ко мне в голову, или то, что я почувствовала себя слабой и беззащитной.

Совсем как в тот момент, когда ван Вилсон неприкрыто издевался надо мной, зная, что ему за это ничего не будет.

— Ну, знаете ли, ваша светлость, — возмутилась я. — Это настоящее свинство — копаться в мозгах без моего разрешения и ещё бравировать этим. Я не какая-нибудь преступница и закон не нарушала.

— Правда? — Вэлиан заломил бровь и чуть наклонил голову набок.

Я сконфуженно промолчала. Мы оба прекрасно понимали, что мне есть, что скрывать от остальных: будь то возмутительное для преподавателя поведение, преследующие кредиторы или тёмное прошлое отношений, о которых бы хотелось забыть навсегда.

Правый уголок губы министра приподнялся — ни дать ни взять, шантажист, который прекрасно осознаёт, что его жертве некуда деваться. Самое паршивое в этой ситуации было то, что некому было меня защитить. Если бы Вэлиан решил спустить с меня шкуру прямо здесь, в Доме Преподавателей, то никто бы даже не бросил на него косого взгляда. Люди боялись его почти безграничной власти.

Боялась и я. Вот только мне некуда было деваться. Я нервно теребила юбку и лихорадочно соображала, что ему нужно, пока прохладные невидимые пальцы пытались проникнуть в моё сознание.

В висках заломило от пульсирующей боли: Вэлиан пытался пробраться сквозь прозрачную завесу, которую я накинула на воспоминания в Разломе.

Боль усиливалась, и в какой-то момент я вдруг осознала: если что-то срочно не придумаю, то стану одной из тех бедолаг, которые двинулись умом.

Когда я училась в Университете, профессор Шнауц обмолвился, что наш мозг не различает фантазии и реальность. «Фраза «Желания имеют свойство исполняться» основана на том, что для нашего мозга всё равно воображаете вы или это происходит на самом деле, — говорил он менторским тоном, расхаживая перед доской. — А потому будьте всегда бдительны к тому, о чём думаете».

Тогда это казалось сущей глупостью, но сейчас я ухватилась за это воспоминание, как утопающий хватается за прутик в надежде на спасение. Что ж… Раз Вэлиану так хочется копаться в моих мыслях и узнать, о чём думаю, то я покажу.

Шумно выдохнув, прикрыла глаза и пустила мысли на самотёк.

Одна за другой вспыхивали картинки из далёкого детства: сад, раскинувшийся за домом моих родителей, школьные парты в пустом кабинете, где проводили уроки истории и философии. Не самые лучшие годы, должна сказать. Но сейчас я была рада и им.

А потом вспомнился вечер, когда мы с подругами гадали на суженого на пшенице. Я тогда так расстроилась, что проплакала всю ночь. Ведь подруги вытянули кто золотое кольцо (значит, муж будет из богатых), кто отрывок из газеты (намёк, что супруг будет известным). И только мне достался пустой лист — верный знак одиночества до старости. Тогда я ещё не знала, что первая любовь окажется садистом и что после тех отношений больше никогда не захочу допускать к своему сердцу других людей.

Очередная картинка сменилась уютным магазинчиком, где на полках стояли разнообразные бытовые артефакты. Одни были похожи на серебристые тарелки, расписанные рунами, другие — на крутящиеся шарики на подставке. В углу стояли самоубирающие мётлы и корзины, сжигающие бумагу. Воспоминания отозвались тёплой волной ностальгии. Такое странное чувство, когда я ощущала себя по-настоящему счастливой и теперь понимала, — этого не вернуть. Может быть, когда-нибудь и смогу снова открыть свой магазинчик, но пока это казалось недостижимой мечтой.

Боль в висках утихла. Однако я ощущала, как за моим плечом стоял Вэлиан и со скучающим видом наблюдал за сменяющимися воспоминаниями. Он явно не этого ожидал, но радовать его интимными подробностями я не собиралась.

Хмыкнув, зажмурилась покрепче и представила... министра голым в собственной кровати. Картинка получилась очень яркой. И чтобы смутить Вэлиана ещё больше, подкинула несколько красочных деталей. Да таких, что девицы блудилен удавились бы от зависти.

Сработало.

В тот же миг мне стало значительно легче. О'Рэйнер буквально выдернул невидимые пальцы, заставив немного поморщиться от болезненного укола в районе затылка.

— Нашли что хотели, ваша светлость? — невинно спросила я, глядя на него из-под полуопущенных век.

Хотелось злорадно захихикать, глядя на его окаменевшее лицо — а нечего совать свои ручонки в голову женщины. Мало ли что она может себе там понапридумывать!

Министр потёр глаза и уставился на меня. Он показался усталым и сбитым с толку. Впрочем, это было мимолётное впечатление. Мгновение, — и как будто не было ни усталости, ни удивления. Он смотрел на меня спокойно, словно прикидывал, что можно со мной сделать.

— Не совсем, — помолчав, произнёс он и провёл пальцами по подбородку. Его взгляд изменился, и вот тут я почувствовала себя крайне неловко. — Но скажем прямо, вы меня заинтриговали. Очень заинтриговали, госпожа де Вальдан.

Дверь с грохотом отворилась, заставив вздрогнуть от неожиданности и поморщиться от болезненного толчка в затылке.

— Госпожа де Вальдан, можно посидеть в кабинете? — громко спросил очередная будущая гроза бесчинствующих ведьморожденных. Судя по голосу, это был Андрес.

Боги! Надо было сослаться на последствия Разлома и взять отгул. Хотя бы на день. Впрочем, представив, как студенты обрадуются отмене занятий, я кое-как выбралась из-под уютного одеяла и отправилась на работу. Позволить кому-то радоваться моему плохому самочувствию претило вредности, внезапно пробудившейся во мне.

Я с трудом приоткрыла правый глаз и отрицательно покачала головой.

— Э-э, нет, мой золотой. До звонка гуляете в коридоре. Иначе я не ручаюсь за ваше здравие. Так, остальным и передайте.

Андреас всё же зашёл в аудиторию. Он, как и другие студенты, привык к моим саркастическим выпадам и язвительному тону. Поскольку прекрасно знал: ни колкое слово, ни едкое замечание не перейдёт границы дозволенного и не превратится в оскорбление.

Студент смущённо топтался возле двери, стиснув в руках сумку, и хмурился. Меня невольно царапнуло чувство, что Андреас считал моё паршивое состояние.

— Вы себя плохо чувствуете, госпожа де Вальдан? — неуверенно произнёс он. По бледному лицу расплылись пунцовые пятна, а торчащие, как два блюдца, уши приобрели оттенок мака.

А мне вдруг стало интересно. Помнится, Андреас был из тех, кого принято считать хулиганьём. На студенческих собраниях его имя звучало громче всех, а среди преподавателей он слыл наглецом и хамом. Что уж говорить, если мне приходилось ставить на место зарвавшегося студента, когда они с дружками полезли в мой стол за ответами на контрольные работы, а получили отпор от Книги.

А тут участливость. И как будто бы ему, Андреасу, даже стыдно показывать свою человеческую сторону. Не очередное хулиганство, а именно что-то похожее на заботу.

— Спасибо, мой заботливый, — мягко отозвалась я. — Но при моей работе головные боли неизбежны.

Андреас покраснел ещё больше. Густые тёмные брови сошлись на переносице, отчего они превратились в кривую линию.

— Может, мне позвать лекаря? — обеспокоенно поинтересовался он, окинув меня взглядом.

Приподняв бровь, я с натяжкой улыбнулась. В висках пульсировало, но я отмахнулась, стараясь сохранять благожелательное выражение лица.

— Ерунда. Само пройдёт. Просто дайте мне побыть в тишине.

Студент неуверенно кивнул и вышел в коридор. Дождавшись, когда за ним закроется дверь, я тихонько заскулила от боли и, положив руки на стол, уткнулась лбом в них.

Солнечный свет просачивался сквозь кроны платанов и заливал аудиторию. В любой другой день я бы радовалась погожему утру, но не сегодня. Мне хотелось забиться куда-нибудь в тёмное место, где не было слышно ни криков студентов в коридоре, ни щебета птиц, доносившегося из открытых окон. Куда-нибудь, где не пахло бы мелом и книжной пылью. А главное, куда не проникало бы солнце.

В голове то и дело проплывали обрывки разговора с Вэлианом.

Дурацкая попытка не пустить министра к себе в воспоминания обернулась очередной проблемой для меня. В тот момент мне казалось, что фривольные фантазии смутят его, и он оставит меня в покое. Но нет! О'Рэйнер воспринял это по-своему. И совершенно не так, как мне бы того хотелось.

— Мы заключим с вами договор, — сказал он таким тоном, будто это был вопрос уже решённый и моё согласие — не более, чем формальность.

— Не люблю договоры, — я сделала пару глотков уже остывшего чая и окинула взглядом свою комнату. Сбежать в очередной раз мне бы не дали. — Всё самое неприятное написано мелкими буковками и непонятным почерком. А я, знаете ли, женщина в возрасте. Зрение не то, чтобы читать.

Вэлиан усмехнулся. Он сидел напротив меня в кресле и смотрел так, что хотелось подойти и стереть эту ухмылку с самодовольной физиономии.

— Боюсь, моя дорогая, не в вашем положении решать, что нравится, а что не нравится.

— Звучит так себе, ваша светлость, — я скривила кислую мину. — Как показала практика, разведка из меня никакая. А подковёрные интриги терпеть не могу с детства.

— Для разведки и интриг есть специально обученные люди.

— Это те, что таращатся на женский зад в панталонах, вместо того, чтобы заниматься делом? — я невесело усмехнулась, вспомнив взгляды охранников в доме министра. — Судя по тому, что полуголой девице удалось сбежать по парапету, я бы всерьёз задумалась о профессионализме данных людей.

Вэлиан не ответил. Однако ухмылка превратилась в маску, а взгляд потяжелел.

Меня передёрнуло. Он загонял меня в угол. Спокойно и без лишних сантиментов, как это делал много раз с теми, от кого ему нужно было что-то.

— Ах вот оно что! Вы решили опуститься до мелкого шантажиста? Что же, весьма благородно, — презрительно фыркнула я и, покачав головой, уставилась на него. — Ваша светлость, чтобы затащить женщину в постель, есть много других способов. Более действенных и менее грязных. У вас же есть на меня досье, ведь так? Вы бы ни за что не пригласили бы в оперу женщину, прошлое и репутация которой вам неизвестна. Думаю, там есть всё начиная с моего рождения. Я знаю свою жизнь, как знаю и то, что найденной вами информации достаточно, чтобы поломать её. Вот только одно мне непонятно: зачем вам нужна именно я? В вашем обществе не достаёт благородных женщин, которые с радостью согласились бы на ваше предложение? Или вам необходимо, чтобы женщина, которая рискнёт связаться с вами, не имела защитников, способных дать вам отпор?

Вместо ответа О'Рэйнер поднялся с кресла и направился к двери. На мгновение остановился и повернулся ко мне. На его лице промелькнула какая-то странная эмоция, которую я не смогла понять. Но так быстро, что мне подумалось: привиделось.

— Завтра к восьми часам за вами заедут, госпожа де Вальдан. Так что потрудитесь быть готовы к этому времени. И не заставляйте меня снова искать вас. Я очень не люблю тратить понапрасну силы.

Из воспоминаний о ночном разговоре меня выдернул гул академической часовой башни. Вслед за ним заскрипели петли на двери, а потом послышались крадущиеся шаги: Андреас всё же предупредил о том, что может случиться, если кто-то издаст лишний звук. Затем послышались тихие, почти неуверенные шорохи бумаги. Упало пишущее перо. Грегори в очередной раз не удосужился приобрести пенал для своих письменных принадлежностей, и теперь тихонько бормотал под нос ругательства вперемежку с заклинанием, пытаясь собрать пролитые чернила.

— Грегори, — устало вздохнула я, не открывая глаз. — Если вы будете материться и одновременно произносить заклинание, то вас или разорвёт на части от конфликта сил, или вы призовёте демона Бездны. Ни тот, ни другой вариант меня совершенно не радует. Я не готова видеть фарш из студента, который пренебрегает простейшими правилами безопасности.

Шорохи прекратились, а потом раздался удивлённый голос студента.

— А как вы… — громко начал было он, но по аудитории тотчас раздалось злое шипение, и Грегори резко перешёл на шёпот: — А как вы догадались? Я же вроде очень-очень тихо говорил.

— Вот когда будете за моим столом, молодой человек, тогда очень быстро поймёте, что остальные у вас как на ладони. Если преподаватель не одёрнул вас за очередное крепкое словцо или попытку передать шпаргалку соседу, то отнюдь не потому, что он не заметил. Скорее всего, ему или наплевать, или он даёт вам шанс выкрутиться из безвыходного положения, в которое вы сами себя загнали. Кстати, а где моя рыжая радость, Рафаэль?

— Так, он это... болеет. Ангина, кажется, — отозвался Сандро, сидящий за самой дальней партой.

И тут перед закрытыми веками пронеслась картинка: студент сидел за самой дальней партой рядом с окном. На плечо ему падала ветвь длиннопалого вьюна, и Сандро пытался одновременно скинуть с себя надоевшую ветвь и достать тетрадь по предмету. Однако тетради он перепутал, когда в спешке собирался на занятия. А потому теперь усиленно искал что-то, что могло бы её заменить.

Я открыла глаза и посмотрела на студентов. Сандро действительно пытался скинуть с себя ветвь и достать тетрадь. Но, заметив мой взгляд, замер с сумкой в руках.

Уж не знаю, что отразилось на моём лице, вот только студент неловко улыбнулся и извиняющимся тоном произнёс:

— Я, кажется, тетради перепутал. Я не специально, честное слово, госпожа де Вальдан!

— Вещи лучше собирать с вечера, Сандро. Тогда риск прийти неподготовленным будет стремиться к нулю, — я тяжело вздохнула, чувствуя нечто среднее между раздражением и усталостью. Боль выматывала, но сбежать от неё мне было некуда. Переведя взгляд, чтобы окончательно не смущать Сандро, я обратилась к Грегори: — Так, значит, вы говорите, что Рафаэль — с ангиной?

— Да видел я эту ангину! — выкрикнул Андреас с места, обрисовывая руками в воздухе женскую фигуру. — С такой ангиной надо в постели лежать, а не по парку шляться.

Эдмунд, сидящий за первой партой, хрюкнул, сдерживая хохот. А вот братья-близнецы Том и Тим заржали в голос. Да так громко, что я вздрогнула и сжала пальцами переносицу, стараясь не засмеяться сама.

Но тут же об этом пожалела. Боль с удвоенной силой запульсировала в висках, как будто голову засунули в колокол и принялись по нему стучать.

Открыв рот, я шумно выдохнула и медленно втянула воздух через нос.

— А теперь поймали тишину, — откашлялась я, потирая виски и сдерживая стон. — И на полтона тише. Как видите, ваш преподаватель сегодня в относительно разобранном состоянии, а потому любое резкое движение или громкий звук будет расценён, как угроза. И применены карательные меры.

— Вы же не станете напускать на нас свою чудо-книгу? — с надеждой в голосе произнёс Эдмунд. — Нам прошлого раза хватило, когда мы стены отмывали.

— По действиям и заслуга, молодой человек, — я прищурилась. — Но нет, Книга сегодня осталась дома. Зато здесь я. И поверьте, это значительно хуже.

— Ага, — еле слышно пробурчал Андреас, крутя в пальцах пишущее перо, — в этом случае отмывать от стен придётся нас. Понятно.

Сидя за ним, Грегори подавился смешком. Но тотчас замахал руками: «Понял. Исправлюсь».

— Значит, так, господа студенты, — начала я, с трудом поднявшись из-за стола. — Сегодня…

Дверь с грохотом распахнулась, и в аудиторию ввалился запыхавшийся Рафаэль. По раскрасневшемуся лицу пробегали струйки пота, а по щекам расплылись багровые пятна. Согнувшись пополам, он упёрся руками на колени.

— Я успел? — тяжело дыша, он выбросил руку вверх и потряс указательным пальцем в воздухе. — Я успел! Надеюсь, вы не начали без меня?

— А вот и первая жертва, — Тим повернулся к тому и растянул губы в гримасной улыбке человека, которого поразил яд вельтонской омелы.

Почуяв неладное, Рафаэль разогнулся. Двадцать пар глаз взирало на него с укоризной и сочувствием.

— Я что-то пропустил? — он непонимающе сдвинул брови, обеспокоенно окидывая взглядом одногруппников.

— Ага, — отозвался недобро ухмыляющийся Андреас. Он откинулся на спинку стула и покачивал ногой в тёмно-коричневой туфле под партой. — Инструктаж по безопасности сегодняшнего занятия.

— У госпожи де Вальдан жутко болит голова, — прошипел обернувшийся к нему Карл. — Обещала превратить в таракана того, кто будет громче всех шуметь, и отдать на растерзание той самой Книге.

Рафаэль побледнел, выпучил тёмные глаза и вытянулся во фрунт. Потом поднёс руку к губам, показывая жест, будто зашивает себе рот, и, согнувшись в три погибели, направился к своему месту.

Я подошла к столу и раскрыла учебный журнал

— Мне сообщили, что вы болеете, — спокойно произнесла я. Хорошо, хоть не успела отменить отсутствующих. Иначе бы пришлось вымарывать, а мне в учебной части за это «спасибо» точно не сказали бы.

— Так точно, — шёпотом отозвался Рафаэль. Стараясь не шуметь, он вытащил тетрадь и пенал из тёмно-коричневой кожи. — Ангина.

Аудитория взорвалась хохотом. Бедный парень покраснел, как помидор в пору сбора урожая, и непонимающе закрутил головой.

— Надеюсь, вы хотя бы узнали, кто отец вашей ангины? Ну или хотя бы вспомнили про технику безопасности при использовании своего, так сказать, чудо-артефакта? — я многозначительно приподняла бровь, глядя, Рафаэль краснеет ещё больше. — А то, знаете ли, постыдные болезни к душе не прилипнут. Да и дети от стихов не появляются.

— Ну ты скотина! — Рафаэль повернулся к Андреасу и погрозил кулаком. — А ещё друг называется. Подожди, сейчас закончатся пары…

— Так, — я повысила голос, прерывая назревающий конфликт. — Выяснять отношения будете в укромном углу Тенистого сада. Там обычно нет охраны. Да и окна из моих апартаментов туда не выходят. Вот там и разберётесь, кто кому друг, а кто — домашнее животное. А сейчас прошу минуточку внимания. Сегодня мы с вами разберём, что такое прошедшее время в архонском языке.

Когда занятия подошли к концу, я была близка к тому, чтобы включить магопроектор, а само́й разлечься на стульях задних парт. И да, я была более, чем уверена, что студенты не сдали бы меня. К их чести, они вели себя тихо. Слышался скрип кончиков пишущих перьев по пергаментной бумаге, иногда едва различимое перешёптывание. Лишь пару раз я замечала обеспокоенные взгляды в мою сторону: первый раз, когда капала раствор зеленики в чай, и второй — когда случайно обронила ручку под стол.

— Так, на домашнее задание вам расшифровка послания Араона Кипского и два упражнения по словосложению, — громко произнесла я, когда послышался заунывный гул академических часов. — Посмотрим, удастся ли вам успокоить разбушевавшегося призрака.

— Вы принесёте призрака? — спросил ошарашенный Рафаэль. Грохот отодвигаемых стульев едва не заглушил его слова.

— Зачем приносить? Сам придёт, — я пожала плечами, доставая из ящика стола склянку с зеленикой — ещё десяток капель не повредит. Заметив краем глаза потянувшихся к выходу студентов, неожиданно для само́й себя повысила голос: — Так, молодые люди, а ну-ка вернулись к своим местам! Давайте быстренько! Не заставляйте своего преподавателя нервничать. А то мало ли на что она способна...

Опустив плечи, студенты с понурыми лицами вернулись к своим партам.

— А теперь окинули взглядом свои рабочие места! Я сказала: окинули взглядом свои рабочие места. И навели порядок. И выражение лиц попроще! Вас не навоз заставляют убирать. Давайте, парни. У нищих слуг нет.

Разумеется, парни заворчали из-за того, что их вернули. Однако немигающий взгляд покрасневших глаз из-под насупленных бровей пресёк это ворчание.

— Госпожа де Вальдан, — обратился ко мне Рафаэль, когда из кабинета потянулась вереница студентов.

Я перевела взгляд с кончика склянки, с которой капал раствор, на него. У Рафаэля покраснели уши и щёки, а тёмные глаза смотрели то на стол, то на стеллаж за моей спиной, то на флакончик в моих руках.

— Что такое, Рафаэль? — я свела брови. Хоть боль по-прежнему пульсировала и заставляла щуриться, но смущение парня не ускользнуло от меня.

— Да я это… — он неловко, несколько нервно запустил пятерню в рыжие волосы и поскрёб затылок. — В общем, это правда про призрака?

— Правда, — кивнула я и вернулась к счёту капель. Семь… Десять… Чёрт! На каком числе я остановилась? — Поэтому будьте во всеоружии. Вам придётся учиться загонять его в зеркальную ловушку.

— А разве этим не господин Веренар занимается? Ну в смысле, загонять призраков — это больше по части инструктора по ловле потусторонних сущностей.

— Полагаю, что некоторые бытовые защитные заклинания вам не повредят. А загнать призрака в зеркальную ловушку сможет даже бабушка лет восьмидесяти от роду. К тому же вам необходимо увидеть ваши результаты изучения языка. Так что…

— Ага. Понял. А какие цветы вы любите?

От неожиданности вопроса я посмотрела на него так, что парень едва не провалился от стыда под пол. Потом тяжело вздохнула. Ох уж мне эта юношеская влюблённость в своих наставников!

Теперь я понимаю молоденьких преподавателей из своего Университета, которые старались обходить группки девчонок, томно вздыхающим им вслед. А ведь нам в студенческие годы казалось, что чем громче будем вздыхать и чем сильнее краснеть, то тем выше шанс, что привлечём к себе внимание. И искренне недоумевали, почему за год работы в нашей группе сменилось три преподавателя этикета.

И ведь резко не ответишь. Первая влюблённость — это очень нежное и трепетное чувство, которое навсегда оставляет отпечаток на душе. Не тот тон, не то слово, — и человек может избегать общения с противоположным полом всю оставшуюся жизнь. Но с другой стороны, если проигнорировать или ответить чересчур мягко, то он решит, что это приглашение к действиям. И вот тогда точно спасу не будет.

— В горшках, Рафаэль, — я вежливо улыбнулась и чуть наклонила голову. Вряд ли этот юноша станет бегать по ботаническим магазинам в поисках какого-нибудь цветка в горшке. А если даже и будет, то не осмелиться подарить его, побоявшись стать жертвой насмешек со стороны одногруппников. — Я люблю цветы в горшках. Идите и готовьтесь к следующему занятию.

Студент облегчённо выдохнул. Затем, шумно втянув носом воздух, он поправил сумку на плече, оставив меня одну в кабинете.

Я же убрала флакончик зеленики в ящик стола. Сделала маленький глоток чая и поморщилась. Язык обожгла горечь полыни. Всё же переборщила с количеством раствора. Впрочем, пульсация превратилась в настоящую пытку, и, зажмурившись, я в три глотка выпила смесь. Потом собрала вещи, покинула аудиторию.

В коридоре пару раз чуть не сбили студенты — каждый торопился как можно быстрее покинуть стены надоевшего за время учёбы здания. Я же медленно шла вдоль каменных стен, украшенных в арочных проёмах. Застывшие во движении и красках знаменитые учёные и политические деятели, в своё время продвигавшие науку, отчего-то действовали угнетающе. Возможно потому, что некая часть меня остро реагировала на то, какими людьми они были при жизни.

Многие разделяли достижения, талант и человеческую натуру. Эти вещи были неразделимы. Исключения составляли лишь те великие люди, которые признавали свои пороки и либо искренне раскаивались в них, либо использовали во благо людей. Но таких, увы, было мало. Большинство же составляли лицемеры и моралисты, которые давали советы, как правильно жить, но при этом растлевали собственных горничных и выгоняли их за распутное поведение.

Погруженная в свои мысли, я дошла до лестницы, как услышала голос Фицпатрика:

— Госпожа де Вальдан!

Я застыла, как вкопанная. В голове вереницей пронеслись мысли, что такого страшного могла совершить за время работы. Потом вспомнила, что уже натворила такое количество непростительных для преподавателя промахов, что нужно быть готовой быть уволенной в любой момент, и немного успокоилась.

Фицпатрик быстро нагнал меня, но остановился в двух шагах и вежливо улыбнулся. Выглаженный сюртук, причёска — волосок к волоску — и гладковыбритое скуластое лицо. «Надо же, какой весь серьёзный и напомаженный! — презрительно фыркнул внутренний голосок. — Такой весь из себя важный, аж плюнуть хочется!»

— Что-то произошло, господин ректор? — официальным тоном поинтересовалась я.

— Ничего особенного, — улыбка Фицпатрика на миг стала теплее, вызвав у меня недоумение. — Но… мы бы могли поговорить у меня в кабинете?

Я колебалась. С одной стороны, боль в висках чуть притихла, но всё равно хотелось побыстрее добраться домой и спрятаться под одеялом. А с другой — неприлично простому преподавателю отказывать ректору в разговоре. А то неизвестно, чем это закончится.

— Разумеется, — я выдавила из себя нечто похожее на улыбку и направилась за Фицпатриком.

Кабинет ректора заметно преобразился с того момента, как я впервые побывала в нём. Помнится, в первый раз меня поразила рачительная холодная тихая роскошь массивной мебели, строгость линий и сдержанность, которая словно кричала о том, что хозяин кабинета терпеть не может отхождении от правил.

Сейчас же всё изменилось.

Стрельчатые окна с цветными витражами, полукруглый синий диван, мягко огибающий стеклянный столик по полукругу, винтовая лестница, ведущая на второй ярус, где расположились встроенные в стену стеллажи с книгами. Появились пару столиков с фигуристыми световыми артефактами. Но больше всего меня впечатлило дерево с раскидистой кроной мелких синих цветочков. Это было настолько необычно, настолько непривычно, что невольно возникло подозрение: а не спёр ли спьяну Фицпатрик кадку южной синей сакуры у какого-нибудь бедолаги-коллекционера?

Единственное, что не изменилось в кабинете, — это полированный стол из красного дерева и здоровенный глобус, медленно крутящийся на подставке.

— Ого! — не сдержалась я, застыв в дверях с раскрытым от изумления ртом.

— Впечатляет? — поинтересовался Фицпатрик. Я была готова поставить голову против кадки с сакурой, что именно такой реакции он ждал от меня, и теперь был невероятно доволен собой, как кот, обожравшийся сметаны.

— Не то слово!

Я медленно прошла в кабинет, вертя головой по сторонам, как турист, оказавшийся в центре удивительного архитектурного ансамбля. Однако изменилась не только мебель, но и сама цветовая гамма. Раньше всё было в сдержанных коричнево-зелёных тонах, а сейчас кабинет пестрел всеми оттенками синего и золотого.

— У тебя тут снежные эльфы трудились, что ли? — спросила я, напрочь забыв о субординации.

Странно, что я не видела рабочих, которые создавали эту красоту. Хотя, возможно, просто не заметила. Наши кабинеты располагались в противоположных крыльях здания на разных этажах, поэтому немудрено, что можно было их и не заметить.

— Нравится? — Фицпатрик наклонился к моему уху так близко, что тёплое дыхание защекотало кожу.

От неожиданности я вздрогнула и резко обернулась. Так близко… Он никогда не подходил ко мне так близко. Сердце к груди застучало, как ненормальное, во рту пересохло. Ох, где мои двадцать лет, когда я так мечтала об этом?!

Сейчас же такой жест с его стороны внушал мне скорее опасение, нежели восторженный трепет.

— Ты это… посдержаннее, ладно? — я судорожно сглотнула и вцепилась пальцами в собственные предплечья. — А то невольно покалечу и не посмотрю, что ты теперь большая шишка.

Уголки губ Фицпатрика растянула ухмылка.

— Хамишь? — он отошёл к секретеру и непринуждённым жестом обвёл кабинет. — Располагайся, где тебе удобнее.

Я села в мягкое кресло посетителя, которое стояло около ректорского стола, и вцепилась пальцами в ридикюльчик. В голове мысли спутались, превратились в кашу, из которой навязчиво пробивалось только два вопроса: что за разговор и почему Фицпатрик ведёт себя так странно?

Зазвенело стекло бокалов.

— Выпьешь что-нибудь? — он посмотрел на меня поверх плеча.

Я отрицательно помотала головой.

— Нет. Терпеть не могу алкоголь. Тем более, что у меня голова раскалывается.

Фицпатрик хмыкнул и убрал в бутылку вина и стаканы обратно в нутро секретера.

— Чай? Кофе?

Я покачала головой.

— Больше всего на свете я хочу сейчас домой под одеяло, — призналась я, поёрзав в кресле. Мне никак не удавалось сесть удобно. Хотелось взобраться в кресло с ногами и уютно развалиться. Однако тревога била по кончикам нервов так, что я сидела, как привязанная к доске. — Боюсь, сегодняшний день выдался слишком утомительным.

— Я заметил по твоему лицу.

Сев в кресло, Фицпатрик вальяжно развалился в нём. На долю секунды подумалось, что он ещё и ноги на стол закинет. Однако этого не случилось. Какое-то время он задумчиво водил указательным пальцем по нижней губе, а потом неожиданно спросил:

— Что вчера произошло?

Я удивлённо вскинула брови. О вчерашнем Разломе гудел весь город. Не обсуждал его разве что слепоглухонемой. А тут — что произошло?

— Не верю, что столичные газетчики за ночь превратились в несмышлёнышей и не черкнули пару строк о Разломе, — я пожала плечами, но получилось несколько нервно.

— Я не о Разломе сейчас, — Фицпатрик заулыбался, но его улыбка мне совершенно не понравилась. — Я про ночной визит министра к тебе.

Началось! Так и знала, что кто-нибудь проболтается, несмотря на весьма толстые и определённо непрозрачные намёки министра. Кто-нибудь, кому я очень не нравлюсь. Но комендант вряд ли бы рассказала, а вот господин Шершен — вполне возможно. Его-то толстая физиономия торчала в тонком просвете двери, даже после того, как к ней подошли из охраны Вэлиана и вежливо попросили скрыться. Впрочем, Фицпатрик вряд ли бы выдал своего Шершена. В конце концов, тот его зам, а не простой преподаватель, от которого можно избавиться и забыть.

— Пришёл узнать, как моё состояние, — я мило улыбнулась, от души надеясь, что улыбка не похожа на мученическую гримасу. — Неужели доброхот, который рассказал о визите министра, не сообщил о том, что в момент Разлома мы возвращались с его светлостью из оперы? Как-то непредусмотрительно с его стороны…

— Прекрати паясничать, Эржабета! — резко оборвал Фицпатрик и порывисто поднялся с кресла. Какое-то время он молчаливо расхаживал туда-сюда за креслом, а потом остановился и уставился на меня. Гнев кипел в его глазах, он прошипел: — Ты хоть представляешь, какой может разразиться скандал? Министр магии тащит через весь Дом Преподавателей преподавательницу в одних панталонах!

— Ну, вообще-то, я была не только в панталонах, но и в неглиже…

— Это неважно! — он рявкнул так, что я подпрыгнула. — Это неважно… Когда Марта сказала, что нашла на замену тебя, я согласился взять с условием, что ты станешь образцом для своих студентов. А вместо этого получил наглядное пособие распутной девки, плюющей на все законы общества и морали!

— Я не виновата! — возмутилась я и дёрнула головой вбок — боль кольнула правый висок, заставив поморщиться. — Я не собиралась никого подставлять. Но… Министр питает слишком нездоровый интерес ко мне.

— Я заметил, — язвительно фыркнул Фицпатрик.

— Можешь острить, сколько твоей душе угодно. Нравится тебе это или нет, но такова правда. Честно говоря, я пыталась сбежать от него. Кто ж знал, что он подкараулит и вернёт меня обратно таким способом?! И вообще… Тебе не сто́ит опасаться того, что родители студентов узна́ют об этом неприглядном случае. Я бы больше переживала за того бедолагу, который отважился тебе об этом рассказать. Или ты считаешь, что человек, который разболтал об этом тебе, не расскажет ещё кому-нибудь? Я бы на твоём месте непрозрачно намекнула бы ему, что молчание — золото. Иногда оно спасает не только репутацию, но и жизнь. А если такой человек, как О'Рэйнер, вежливо просит молчать, то лучше сделать, как он просит. Иначе хлопот не оберёшься.

Фицпатрик остановился и вцепился длинными пальцами в спинку кресла. Согнувшись, он опустил голову, несколько раз выдохнул и поднял взгляд на меня.

— Всем рты не заткнёшь, Эжена. Даже если министр узнает об этом, то всё равно поползут грязные слухи, и тогда мне придётся уволить тебя, чтобы сберечь репутацию Академии. Потому что, выбирая между зарвавшимся преподавателем и Академией, я выберу последнее.

Я прищурилась и подалась вперёд.

— Если узнают, — произнесла с нажимом на первое слово, подняла указательный палец и, улыбнувшись, помахала им: — А «если» — это моё любимое слово.