Госпожа Удача

Глава 3 Премиальные

Пробираясь сквозь интенсивное движение Вегаса, Уокер вез нас на моей машине обратно в отель, я сидела на пассажирском сиденье, глянцевая, фиолетово-голубая картонная папка с нашими свадебными фотографиями и большим конвертом со свидетельством о браке лежала у меня на бедрах, а в руке я держала огромный букет роз.

Нас обвенчал Либераче (прим. переводчика: Либераче — американский пианист, певец и шоумен.). Очевидно, не настоящий, так как он умер. Фальшивый. Не знала, что Либераче может женить. Я знала про Элвиса, но не про Либераче.

Я нашла это забавным, мне очень понравилось. Если бы я знала, что Либераче может провести церемонию, даже если бы была по уши влюблена в мужчину, за которого выхожу замуж, и думала, что начинаю жизнь, которая будет длиться вечно, я бы не задумываясь отказалась от традиционной свадьбы и отправилась бы к Либераче в часовню, украшенную фиолетовыми, льдисто-голубыми цветами с щедрым добавлением серебра и позолоты. Выглядело чертовски круто.

Но меня заинтересовало, почему Тай Уокер выбрал Либераче. Не думаю, что он наслаждался церемонией, потому что, насколько я могла судить, он был обделен чувством юмора… да и вообще любыми эмоциями. Вероятно, причина крылась в том, что эта свадебная часовня была первой, на которую мы наткнулись, так что он свернул «Чарджер» туда.

Когда мы вошли внутрь, вестибюль был забит битком. Две невесты в пышных платьях. Одну окружало, по меньшей мере, две дюжины друзей и родственников, жених в смокинге, девушка в платье подружки невесты, еще один мужчина в смокинге — свадебная вечеринка. Запланированное мероприятие. Они выбрали именно Либераче. Вся компания была на одной волне: отдых и предвкушение большого события. Других жениха с невестой окружало около полудюжины друзей, платье невесты явно шито не на заказ, и оно не подходило ей должным образом, волосы в беспорядке, макияж неопрятный. Жених в шортах. Вероятно, она надевала платье в машине. Все хорошо навеселе, некоторые в стельку пьяные. Не спланированная свадьба. Спонтанная, но счастливая. Хорошее мгновения, о которых утром можно пожалеть, или же нет. Я не могла сказать. Сейчас, казалось, они безумно счастливы, но это могло оказаться эффектом от выпитого. Завтра они проснутся и поймут, что сделали то единственное, что могло случиться в Вегасе, но не осталось в Вегасе. И глядя на их кривые пьяные ухмылки, я надеялась, что им все равно.

Уокер подвел меня к конторке, за которой располагалась огромная витрина со свадебными букетами, полки с коробками конфетти всех цветов, там стояла миниатюрная женщина с массой крашеных темных волос, собранных в прическу, подобной которой я никогда не видела, и, не желая казаться злой, надеялась, больше не увидеть. Она щеголяла чрезмерным количеством громоздких страз, украшавших уши, шею, запястья и пальцы, и нереально обильным макияжем. Не тот образ, который бы выбрала я, но она над ним поработала, за исключением прически.

— Любовь витает в воздухе! — воскликнула она, когда мы остановились у высокой стеклянной витрины, под которой красовались фотографии счастливых пар, с маниакальными улыбками на лицах сжимающих Либераче с огромным начесом «а-ля помпадур» сиреневого оттенка, эти фотографии перемежались с напечатанными прейскурантами свадебных услуг. — Придется подождать около получаса или чуть больше. Надеюсь, это не проблема, — продолжала она.

— Нет, — ответил Уокер.

— Отлично, — выдохнула она и, сложив руки перед собой, посмотрела на нас. — Что выберете? Прайс на конторке. У нас есть базовый пакет, а также дополнительный и пакет «де люкс». Всем своим влюбленным голубкам я говорю: что бы вы ни выбрали, возьмите генератор мыльных пузырей, даже если он входит в дополнительный пакет. Ничто так не говорит о радости, как мыльные пузыри, — посоветовала она, и я сжала губы, чтобы не хихикнуть, но, хоть я и думала, что она смешная, не могла точно спорить с тем фактом, что ничто не говорит о радости, как пузыри, я просто никогда не думала о них в таком ключе. Она оглянулась, потом посмотрела на нас.

— Вам нужны свидетели?

— Ага, — ответил Уокер.

Она подалась вперед.

— Мы включим их задаром.

Уокер молча смотрел на нее.

— Это здорово, — сказала я.

— Базовый, — сказал Уокер, и ее улыбающиеся, полные любви глаза поднялись к нему, а лицо немного вытянулось.

— О, — прошептала она.

— Наличными, — добавил он.

Она окинула его взглядом сверху до пояса и пробормотала:

— Ясно. — Затем подошла к кассе.

Мой взгляд переместился на букеты.

После того, как Уокер рассказал все, что мне нужно было знать на данный момент, и дал тысячи долларов на выполнение плана, я отважилась погрузиться в жар Вегаса, и отправилась по магазинам. Я была измотана. Мне хотелось принять душ и вздремнуть, но он был полон решимости совершить задуманное, и я подумала, если мы это сделаем, то все будет кончено, и я не стану мучить себя мыслями, правильное ли решение приняла, или же пинать себя за то, что пляшу под дудку Шифта, а не рискнула и не убиралась к чертовой матери из Далласа примерно через тридцать секунд после того, как тело Ронни опустили в землю.

И пока я примеряла платье за платьем, пытаясь подыскать свадебный наряд, я размышляла о мужчинах в моей жизни (кстати, первое платье, которое мне поручили купить, — свадебное платье — я нашла сразу, что не так-то просто сделать, и, кстати, я несколько уклонилась от инструкций Уокера, купив бикини, в надежде, что, в конце концов, доберусь до бассейна, где каждая девушка знает, что может позволить солнцу испепелить ее жизнь, какой бы безумной она ни была, а уж в этом я однозначно нуждалась).

Думая о мужчинах в своей жизни, я начала перебирать их с самого начала.

Первым был дед. Вполне приличный парень, если его не знать. Не такой уж и приличный, если быть с ним знакомым. Отец из него был дерьмовый. Об этом свидетельствовал тот факт, что мама постоянно во что-то влипала. И, взяв меня, он не извлек никаких уроков из того, что с ней происходило. Во-первых, он не и хотел их извлекать, а во-вторых, он был из тех мужчин, которые считают себя всегда правыми, поэтому и думать не хотел, что ему есть чему поучиться, а слетевшая с рельсов мама, была полностью предоставлена себе, а не своей матери — слабой женщине, запуганной властным мужчиной, — и не своему отцу, которого больше интересовал футбол, чем отцовство, и который ожидал, что женщины в его жизни будут ходить по струнке, и был не очень доволен, наглядно это демонстрируя, когда они не делали того, что он хотел, даже если сам не прилагал усилий на объяснение того, чего хотел.

Вот так. О дедушке сказано достаточно.

Потом появился Ронни.

С ним тоже все ясно.

Потом Шифт.

С ним все ясно и подавно.

Теперь, Тай Уокер — безусловно великолепный и странно честный, и все же неприветливый бывший заключенный, который по известным только ему причинам обратился к сутенеру, чтобы найти себе жену.

Опять же, все ясно.

Факты указывали на то, что в плане мужчин мне пора сдаться, пока дела идут хорошо.

Поэтому, подобрав себе свадебный наряд, грабительски дорогое платье по полной цене, которое было дважды уценено, и я знала почему, — лишь увидев его на вешалке, покупатель поймет, насколько оно потрясающее, — я решила сдаться, пока дела шли хорошо.

Другими словами, эта свадьба станет моей единственной. С меня хватит мужчин, и я могла бы с ними покончить в свете неоновых огней, что и собиралась сделать.

В потрясающем платье, великолепных туфлях и с бриллиантом на пальце от Тая Уокера.

И так как это торжество было личное мое, я хотела букет.

— Не могли бы вы, э-м... добавить букет? — спросила я даму. — Пробейте его отдельно. За него я заплачу своей кредиткой.

Ее радостные глаза обратились ко мне, и она воскликнула:

— Безусловно, дорогая! — Затем она вытянула руку, указывая на букеты, словно ассистентка на телевикторине. — Выбирай.

Я посмотрела на букеты и сразу же нашла нужный.

— Второй в верхнем ряду.

Огромный, пышный букет ярко-розовых роз вперемешку с божественно прекрасными розами цвета слоновой кости. Ничего больше. Одни розы, плотно прижатые друг к дружке.

Элегантные. Великолепные.

— Потрясающий выбор, — одобрила женщина, подходя к букету, она достала его, и я увидела, что стебли опоясывала широкая лента из органзы цвета слоновой кости, завязанная большим бантом. Повернувшись, она протянула его мне, я его приняла, и она объявила:

— Сто пятьдесят долларов.

Бог ты мой. Сто пятьдесят долларов? Роз было много, вероятно, дюжины две, а может, и больше, они были великолепны, каждая — само совершенство, и все же.

Я уставилась на букет, бормоча:

— Э-м…

— Берем, — пророкотал Уокер, и моя голова дернулась в его сторону.

– Ты не... — начала я.

Его взгляд опустился на меня. Я замолчала.

— Будет сделано, голубки, — прощебетала женщина.

— Фото, — заявил Уокер, и я перевела взгляд с него на сияющую женщину.

— Пять на семь или восемь на десять? — спросила она.

— Оба. И то и другое, — ответил он.

— Без проблем, — заявила она. — Что-нибудь еще? Конфетти? — Она снова повела рукой, как в телевикторине, указывая на коробочки с конфетти позади себя, но, не сводя глаз с моего платья. — Есть розовые.

— Нет, — твердо сказал Уокер, она прикусила губу, и тут вступила я.

— Мой парень не любитель конфетти.

И я знала, что это правда. Чуть раньше он вернулся в гостиничный номер, пока я была в ванной, готовясь к большому событию. Когда я вышла, он едва на меня взглянул, хотя я уложила волосы, накрасилась и надела платье (но не обувь), просто прошел мимо в ванную, сказав:

— Жду доставку. Прими ее. Дай на чай. Коробки на кровати для тебя, — и исчез в ванной.

Никакого «Дорогая, ты выглядишь потрясающе», чего я не ожидала, но в его глазах ничего даже не промелькнуло. Ничего. Платье выглядело фантастически, сидело так, будто было сшито специально для меня, сексуальное, но элегантное, и мне в кои-то веки удалось справиться со своими волосами, и выглядели они потрясающе, но Тай Уокер никак на это все не отреагировал. С таким же успехом я могла быть одета в мешок из-под картошки.

Так что он определенно не любитель конфетти. Меня удивило, что ему понадобились фотографии.

После его исчезновения в ванной, я подошла к коробкам на кровати, но в ту минуту, как я их увидела, в нерешительности замедлила шаг.

Потому что у коробок был очень характерный цвет, и их перевязывали белые, атласные ленты. И их было четыре.

Я села на кровать и медленно открыла первую, понимая, что мне трудно дышать.

Набор сережек. Бриллианты в форме цветка. Великолепные. Не громоздкие. Блеск и дизайн говорили все. Тот факт, что застежка завинчивалась, свидетельствовал о том, насколько дорого они стоили. Вам бы не хотелось потерять эти серьги из-за расстегнувшейся застежки.

Во второй коробке лежало ожерелье — изящная цепочка из белого золота с россыпью бриллиантов в форме цветков в тон сережкам. Кулон больше сережек, он выделялся, но не бросался в глаза.

В третьей — бриллиантовый браслет из тех же цветочных гроздьев. Необыкновенный и, должно быть, в пять раз дороже сережек и ожерелья, потому что все бриллианты соединялись толстыми звеньями из белого золота.

Я надела сережки и ожерелье, но с браслетом не справилась, застегнуть его одной рукой было слишком трудно.

Затем я повернулась к последней коробочке.

О ее содержимом я догадалась по размеру. И, открыв, поняла, что не ошиблась.

Бриллиантовое обручальное кольцо, огранка достойная принцессы, камень даже близко не был маленьким, белое золото, бриллиант выступал над ведущим к нему двойным рядом множества гораздо меньших по размеру бриллиантов, но их было очень много.

Я уставилась на кольцо, думая, что Тай Уокер со всей серьезностью подошел к делу.

Взяв его, я задержала дыхание, полностью перестала дышать, когда оно застряло у костяшки пальца, глубоко вздохнула, запаниковав, что окажется слишком мало, а затем оно скользнуло по костяшке вниз, уютно строившись у основания пальца. Ни за что не спадет. Село идеально.

— Черт, — прошептала я, уставившись на прекрасное кольцо, чертовски здорово смотревшееся на моем пальце.

Затем раздался стук в дверь. Я подскочила, затем поспешила открыть и увидела человека, державшего вешалку с застегнутым на молнию чехлом для одежды, и умудрявшегося держать четыре коробки в другой руке.

— Пошив за час, — объявил он.

Вот так. В Вегасе можно купить все, что угодно.

Улыбнувшись, я его впустила, он поставил коробки на тумбу, повесил вешалку в шкаф, я дала ему десятку, он улыбнулся и поспешил уйти. Я подошла к коробкам — стенки из белого картона, но верх из прозрачного пластика. Я стала их перебирать. Четыре рубашки. Одна темно-серая, одна темно-лавандовая, одна темно-синяя и последняя — серо-голубая.

Душ выключился, но Уокер не вышел, поэтому я перестала рыться в его вещах и занялась последними приготовлениями, другими словами, духами, дезодорантом, блеском для губ и перекладыванием необходимых вещей из сумочки в новый атласный клатч с застежкой из горного хрусталя в тон туфлям.

Когда он вышел, я сидела в кресле и надевала атласные босоножки с открытым носком на шпильке и ремешком на щиколотке с пряжкой из горного хрусталя.

Затем мои пальцы замерли на пряжке, я подняла голову и увидела, что на моем женихе нет ничего, кроме полотенца.

Я была права. Сплошные мускулы. Много, и все мощные.

И я оказалась права еще в одном. По тому, что мне удалось разглядеть, у него была идеальная кожа.

Как с татуировками, так и без них, потому что они смотрелись на нем потрясающе, его кожа была совершенна. Татуировки были большими. Очень. Их было две. Одна покрывала значительное пространство, изгибаясь и закручиваясь, от левого запястья, вверх по предплечью, через все плечо, шею, верхнюю часть спины, змеясь спереди по груди, животу, прессу, наполовину покрывая массивный, мускулистый торс, часть этого великолепия уходила еще дальше, вторгаясь на правую сторону верхней части тела, огибая тело слева и ведя к еще большему количеству чернил на спине, извиваясь вниз, чтобы соблазнительно исчезнуть в полотенце. Другая татуировка представляла собой линию интригующих символов, шедшую по внутренней стороне правого запястья, и заканчиваясь наверху предплечья.

Большая татуировка представляла собой удивительное произведение искусства. Татуировка поменьше была не такой крутой, но все равно завораживающей. Тем не менее, меня слишком ошеломило все увиденное, и то, как прекрасен каждый дюйм его тела, чтобы обращать внимание на татуировки.

Он порылся в сумке, собранной Шифтом, и вытащил пару черных трусов.

При появлении нижнего белья, я снова опустила голову к босоножкам. Из-за дрожащих пальцев мне потребовалось некоторое время, чтобы справиться с застежками. К моменту, как я подняла глаза, он уже был в темно-серых костюмных брюках и натягивал серо-голубую рубашку.

— Мне нужна твоя помощь с браслетом, — сказала я, и мой голос прозвучал странно хрипло.

Его взгляд остановился на мне, он кивнул, но продолжал застегивать рубашку.

— Э-э... просто интересно, — продолжила я, вставая. — К чему столько украшений?

Подняв руку, я коснулась бриллиантов на шее.

— Человек в вестибюле? — ответил он.

Я кивнула, понимая, кого он имеет в виду.

— Следит за мной. Следит за тобой.

Я снова кивнула. Я это знала, и все равно от его подтверждения внутренности скрутило. Я также полагала, что это объясняет окольный путь, по которому мы прибыли в Вегас. Этот человек следил за нами, Уокер это знал и пытался либо избавиться от него, либо поиграть.

— Он меня знает, — продолжал он.

Я снова кивнула.

— Знает, как я отношусь к своим женщинам.

Я снова кивнула, но при этих словах почувствовала в груди сжатие, так, что мне стало трудно дышать.

— Он будет ожидать побрякушек, — закончил он.

От этой информации я впервые в жизни должна была приложить сознательное усилие, чтобы сделать вдох.

Я пыталась обрести голос, а потом сказала:

— Здесь много побрякушек, и я не знаю…

— Премиальные.

Я моргнула и спросила:

— Что?

— Тебе. Премиальные.

Грудь вновь сжало, но я почувствовала, как внутрь проникает странное тепло.

— Тай, — прошептала я.

Он закончил застегивать рубашку, подошел к кровати, взял браслет и приблизился ко мне. Низко наклонившись, схватил меня за запястье и приподнял. Он застегнул его со знанием дела, словно делал так раньше. Часто.

Потом убрал руки, но его взгляд встретился с моим.

— Мое дело очень для меня важно. Ты помогаешь мне с ним. Я это ценю. Премиальные.

Затем, не сказав больше ни слова, он подошел к столу и порылся в куче пакетов, которые, за бриллиантами, предстоящей свадьбой и всем прочим, я не заметила. Он вытащил глянцевый пакет, такого же цвета, как коробки, все еще разбросанные на кровати, и достал оттуда еще две коробочки. Открыв первую, извлек запонки и вставил их в манжеты. Открыв вторую, вытащил что-то еще и положил в карман брюк. Позже я узнаю, что это наши обручальные кольца.

Потом подошел к сумке, порылся в нем и вытащил носки.

Пять минут спустя мы вышли, а он на ходу поправлял воротник пиджака.

Через двадцать минут мы уже стояли в часовне любви Либераче.

Чуть больше пяти минут спустя Уокер расплатился за свадьбу, букет и фотографии.

Через минуту его рука легла на мой локоть, пальцы сжались, странный, сильный жар опалил кожу там, где он меня касался, и он повел в свободный угол, — небольшое пространство, но единственное, лишенное счастливых, в скором будущем связанных навеки (возможно), голубков.

Он опустил руку, и мой разум сосредоточился на прикосновении, которое все еще жгло кожу на локте. Потом мой взгляд зацепился за что-то, и я заставила себя сосредоточиться.

Напротив, в серебряной позолоченной раме, висело зеркало в полный рост, и в нем отражались мы с Уокером.

Я была одета в ярко-розовое шелковое, плотно облегающее платье до колен, без рукавов, лиф имел широкий v-образный вырез, с намеком на декольте, подчеркивающий пышную грудь, материал скользил по плечам, уходя сзади в еще один v-образный вырез, обнажающий спину до линии бюстгальтера. Волосы я завила и оставила распущенными, так что, казалось, их намного больше, чем обычно, а обычно их было много. На мне были фантастические туфли. Бриллианты — и того более. Вне конкуренции.

Даже будучи таким крупным мужчиной, костюм на Тае смотрелся великолепно. Портные за час проделали хорошую работу. Костюм не выглядел дерьмово, совсем нет. Он идеально ему подходил. Смотрелся потрясающе и дорого. Возможно, не от лучших итальянских портных, но вполне достойно, то же касалось и эффектной рубашки, пошитой из очень тонкого материала всего за час.

Я была на четырехдюймовых каблуках. Рост у меня пять футов и девять дюймов, а с каблуками я стала все шесть футов один дюйм. Но он все равно возвышался надо мной. Я была обладательницей пышной задницы и больших сисек. Я не была миниатюрной или стройной, даже близко нет. Но на фоне его массивного тела я казалась гномом.

Букет у меня в руках, выглядел так, словно его специально собирали под мое платье. Туфли, которые я отыскала, тоже (касательно обуви, я обладала шестым чувством, — мне потребовалось полтора часа, чтобы подобрать платье, но две пары туфель я нашла, примерила и купила за двадцать минут).

Я не могла не думать, как хорошо мы смотрелись вместе. Если бы мне показали его фото и сказали подобрать для него идеальную пару, я бы, во-первых, выбрала гибкую, изящную афроамериканку с длинной шеей, тонкими руками, изящными кистями и короткой стрижкой под афро, которая выгодно подчеркивала идеальный череп. Во-вторых, я бы выбрала, девушку из Калифорнии, загорелую блондинку, выглядевшую так, будто целыми днями занимается серфингом, а ночами трахает его до полусмерти.

Но, видя нас вместе, я понимала, что мы подходим друг другу. И глядя на нас в этом зеркале, я не могла не думать, что мы не просто подходим, мы — идеальны.

Повернувшись к нему, я вскинула голову.

— Спасибо за премиальные, — прошептала я. — И букет.

Он опустил взгляд ко мне. Затем кивнул. После чего посмотрел поверх моей головы и оглядел комнату.

Тридцать семь минут спустя мы стояли в часовне вместе с Либераче.

Через десять минут Уокер громыхнул Либераче, чтобы тот отошел в сторону, пока фотограф занимался своим делом, ему не хотелось видеть Либераче на фото. Либераче выглядел подавленным. Я одарила его ослепительной улыбкой, желая помочь справиться с унынием, и обрадовалась, увидев, что это сработало. Затем Уокер рывком притянул меня к себе, обнял за плечи и уставился пустым взглядом в камеру. Я обняла его за талию, подалась вперед, прижалась к его боку и направила ослепительную улыбку на фотографа. Потом фотограф нас сфотографировал.

Через десять минут дама в стразах вручила нам папку с фотографиями и свидетельством о браке.

Через минуту мы уже сидели в моей машине.

Что и привело меня к настоящему моменту. Замужем. С букетом в руке, свадебными фотографиями и свидетельством о браке на коленях.

И я подумала, что в ту минуту, когда Ронни лишили стипендии и он пошел по наклонной, мне не следовало строить из себя девушку, которая держится за своего мужчину.

Я должна была его бросить и двигаться дальше.

Но я этого не сделала.

А теперь я была замужем за незнакомцем с пистолетом, прошлым, в котором Шифт ему должен, и он был из тех мужчин, для которого одаривать «свою женщину» дорогущими бриллиантами было обыденным делом.

Но даже несмотря на эту неопровержимую правду, нельзя отрицать, что у нас с Таем Уокером была охрененная свадьба.

«Чарджер» с рычанием остановился перед нашим отелем, мы передали ключи парковщику, а затем я последовала за Уокером внутрь. Лишь войдя, я засекла «скелета». Он слонялся вокруг, ждал, наблюдал и заметил нас примерно через две секунды после того, как я увидела его.

Живот сжало, и я мгновенно, без всякого приказа, переместила папку, конверт и клатч, зажав их под мышкой, освобождая руку, чтобы взять ею Тая.

Я просунула пальцы между его пальцами, сплетая их вместе, и придвинулась к нему ближе.

Не переставая идти, он склонил ко мне голову, и его сказочные, изогнутые брови поднялись на полсантиметра.

— «Скелет», — прошептала я, прижимаясь к нему, пока мы двигались.

— Повтори?

— «Скелет», тот чувак. Твоя тень.

Он сжал мои пальцы и остановил нас перед лифтом, подавшись вперед, чтобы нажать кнопку, но не оглянулся.

Когда он вернулся в вертикальное положение, я прильнула к нему еще теснее.

Он уставился на двери лифта, но пробормотал:

— Ты его засекла?

— А ты нет?

— Да. Просто удивлен, что ты заметила.

— Его трудно не заметить.

— Наполовину идиот, — пробормотал он.

— Хм, — пробормотала я в ответ.

Ты станешь моей женой и будешь вести себя как моя жена, пока все не закончится.

Вот что он сказал.

Таков был уговор.

И чтобы стать чистой и свободной, мне нужно было делать то, что положено.

Именно поэтому я прижалась к нему, отпуская его руку, но двигая свою к его груди, скользя вверх, выше и выше, пока она не обвилась вокруг его шеи.

Он склонил голову, и его глаза встретились с моими.

Я поднялась на цыпочки, но мне не хватало роста, и требовалась его помощь.

— Мы только что поженились, — прошептала я.

Он пристально посмотрел мне в глаза, но не сказал ни слова.

— У меня в руках свадебный букет.

Снова пристальный взгляд и снова тишина.

— Тай, он наблюдает.

Он продолжал молча смотреть мне в глаза, но его рука коснулась моей талии, скользя по ней так легко, что если бы не обжигающий след, я бы убедила себя, что ее там нет. Затем он прижал меня к себе и склонился, давая мне столь нужные дюймы.

Потом его губы оказались на моих губах.

И когда это произошло, я вспомнила наш свадебный поцелуй. Который пообещала себе похоронить в воспоминаниях. Которые, я знала, буду помнить всегда.

Наш свадебный поцелуй не был целомудренным. Не был отстраненным. Не был лишен эмоций.

Он прижимал меня к себе, наши головы были наклонены, языки вторгались в открытые рты, пальцы ног подгибались, колени слабели, кости плавились, поцелуй был глубокий, влажный, голодный, плотский. Казалось, он длился вечность, и все же был недостаточно долгим.

И теперь, когда воспоминание было еще свежим и острым, оно нахлынуло приливной волной, хоть я и пыталась его похоронить, я чувствовала под ладонью тепло и бархатистость его кожи, его губы касались моих губ, сжав пальцами его шею, я тесно прижалась к его груди, и мой рот открылся по собственной воле.

Его язык выскользнул наружу и коснулся кончика моего языка.

Тепло нахлынуло на меня бушующим потоком.

Лифт издал сигнал.

Он поднял голову, его рука с моей талии исчезла, но сомкнулась вокруг моей ладони, и он потащил меня в лифт.

Он нажал на кнопку. Затем его рука вернулась, присоединившись к другой, мое тело столкнулось с его, он опустился к моему, уже обращенному вверх, лицу, свободной рукой я скользнула по его плечам, моя рука с букетом двигалась вокруг его руки, все, что я зажимала под мышкой, упало на пол лифта, но я не обращала на это внимания, и его рот коснулся моего. Мои губы раскрылись, давая ему мгновенный доступ.

Он принял приглашение.

Мои кости расплавились, и мне пришлось крепко за него держаться.

Двери лифта закрылись.

*****

Я положила папку, конверт и клатч, которые Уокер подобрал с пола лифта и вручил мне после поцелуя, на столик у окна в гостиничном номере. Потом осторожно положила букет на бок.

Обернувшись, я увидела, что он сидит за столом и листает папку из кожзаменителя. Затем он снял телефонную трубку, нажал две кнопки и поднес ее к уху.

Я стояла и слушала, как он говорит в трубку:

— Да, номер шестьсот двадцать три. Бутылку «Кристалл», два бокала, — Он склонил голову, и коснулся длинным пальцем кожзаменителя, продолжив: — Две миски похлебки из моллюсков. Две порции ребрышек, одну с картошкой, другую с еще каким-нибудь гарниром. — Он перевернул страницу. — Кусок чизкейка. Кусок шоколадного торта с трюфелями и взбитыми сливками. Одну панна-котту. Одно сливочное мороженое с горячей помадкой. И еще бутылку «Кристалл». Доставьте это через час. Нет. Полтора часа. — Пауза. — Правильно.

Потом он повесил трубку и посмотрел на меня.

И тогда спросил:

— Любишь ребрышки?

Я расхохоталась.

Когда я перестала смеяться, он невозмутимо смотрел на меня.

— Э-э... да, спасибо, что спросил, — ответила я, все еще улыбаясь, потому что ничего не могла с собой поделать, он был веселым, даже если так не думал, и затем закончила: — Хоть и с опозданием.

Он ничего не ответил, на ходу снял пиджак, бросил его на сумку, подошел к кровати и сел.

Я поняла, что ничего не ела с тех пор, как пообедала сэндвичем с тунцом. Во время похода по магазинам я залпом проглотила два латте, потому что легко могла обойтись без еды.

Без кофеина — ни за что на свете.

И я умирала с голоду.

— Полтора часа? — сказала я ему в спину, когда он стягивал ботинки.

— Мужчина женится на такой женщине, как ты, одетую в такое платье, он захочет шампанского, но не будет думать о еде. Тем не менее, он захочет, чтобы у нее было что-то особенное, поэтому удостоверится, чтобы она это получила, — сказал он ботинкам.

Я потянулась к столу, чтобы удержаться на ногах, потому что комплимент не прозвучал экстравагантно, но это не означало, что он не оказался в высшей степени эффектным.

И он заметил платье.

И это очень много значило для меня — и комплимент, и то, что он обратил внимание на платье. Я не знала почему, мне просто было важно. И говоря, что это много для меня значило, я имею в виду, очень много.

Я сглотнула.

Потом выдавила:

— Может, и так, но...

Он встал и повернулся ко мне, его руки потянулись к пуговицам на рубашке.

— «Скелет»?

— Да.

— Предполагаю, он в конце коридора и наблюдает.

Мой желудок снова сжался.

— В самом деле?

— Да.

Вот тогда-то я и подумала: «ох, к черту все».

Поэтому совершила попытку спросить:

— Почему?

Расстегивая рубашку, он уставился на меня. Затем полностью ее расстегнул и подошел к своей сумке.

Но не ответил.

Я вздохнула.

Пока он копался в сумке, я повернулась к столу, взяла букет и пошла с ним в ванную. Заткнув раковину пробкой, наполнила ее водой и положила туда букет, жалея, что у меня нет ножниц, чтобы срезать стебли для лучшего питания. Мне не хотелось, чтобы букет завял. Пока нет. Не завтра. Не на следующий день. Я хотела сохранить его как можно дольше. И не из-за цены в сто пятьдесят долларов. Я не понимала причины. Просто знала, что так надо.

Я решила, что позже отпилю стебли ножом для стейка.

Вернувшись в спальню, я увидела Тая на кровати, он устремил глаза на включенный телевизор, по которому шел бейсбольный матч, но звук был убавлен до минимума. Он не снял рубашку, и она была широко (но недостаточно широко) распахнута, выставляя напоказ грудь, пресс и татуировки. Ступни были босые. Он вытянул длинные мускулистые ноги, скрестив их в лодыжках. Он прислонился к изголовью кровати, одна его рука была поднята и заведена за голову.

Это большое, красивое, откинувшееся на постели, тело, как обычно излучало энергию крупного мужчины, которая несколько поутихла, но полностью не исчезла, его великолепные глаза сосредоточились на игре, в спокойном состоянии фантастические черты лица выглядели не менее фантастично, и я задалась вопросом: какого хрена?

Зачем, имея такую внешность, обращаться к сутенеру за женщиной? Когда ты можешь спуститься на лифте и увидишь у игровых автоматов по меньшей мере пару десятков женщин, которые падут к твоим ногам, ухватившись за возможность выдать себя за твою жену, и тебе не придется лишаться пятидесяти тысяч или маленького состояния в бриллиантах.

— Э-э… Тай... — начала я, но в этот момент раздался стук в дверь.

Он встал с кровати, а я двинулась через комнату. Вошел официант с подносом, на котором стояло серебряное ведерко с бутылкой шампанского, завернутым в накрахмаленную льняную салфетку, и двумя бокалами по бокам. Он поставил его на стол у окна.

— Желаете, чтобы я открыл? — спросил он, откидывая голову назад, чтобы посмотреть на Уокера.

Уокер покачал головой.

Официант понимающе ухмыльнулся, улыбнулся мне и направился обратно к двери, Уокер последовал за ним. Вернулся он один и сразу направился к шампанскому. Открыв его со знанием дела, разлил жидкость по бокалам, протянул один мне, а другой оставил себе.

— За супружеское счастье, — в шутку произнесла я, поднимая бокал, но его взгляд не отрывался от меня.

Нет, ни капли чувства юмора.

Поднеся бокал к губам, он одним глотком выпил половину, а я наблюдала за его напряженным горлом, словно за мастером, работающим над холстом.

Затем он опустил подбородок и руку, схватил бутылку, снова наполнил бокал и вернулся к кровати, приняв прежнее положение, но уже без руки за головой.

Я сделала глоток шампанского и подошла к кровати.

— Э-м… Тай, — позвала я, и он перевел взгляд с игры на меня. — Могу я задать тебе вопрос?

— Ага, — ответил он, но я поняла, это означает, что я могу спросить, но не значит, что он ответит.

Сделав глубокий вдох, я решилась.

— Не хочу указывать на очевидное, но… ты очень горячий.

Он уставился на меня, но ничего не сказал. Я тоже.

Наконец он спросил:

— Это вопрос?

Я покачала головой и объяснила:

— Я имею в виду, для чего тебе Шифт? Ты мог бы…

Он оборвал меня.

— Да, пять лет назад. А теперь — нет.

— Что это значит?

Его взгляд вернулся к игре.

Конец темы.

Я сделала глоток шампанского и перевела взгляд на игру. Потом повернулась к нему, и попробовала снова.

— Тай, — позвала я, он посмотрел на меня, но ничего не сказал. Поэтому я продолжила: — Мне предстоит играть роль твоей жены. Это будет трудно, я ни хрена о тебе не знаю.

Он снова уставился на меня, а потом сказал:

— Даешь и берешь.

— Что?

— Даешь и берешь, — повторил он. — Ты даешь, я беру. Потом я даю, а ты берешь.

— Хочешь сказать, что я рассказываю тебе о себе, а ты — о себе?

Он не ответил, но посмотрел мне в глаза, так что я восприняла это как «да».

Это я могу. Скрывать мне нечего.

— Что ты хочешь знать? — спросила я.

— Выбирай, чем хочешь поделиться. Я выбираю то, чем хочу поделиться.

Вполне выполнимо.

Я кивнула в знак согласия, сделала глоток шампанского, затем коснулась коленом кровати, села на бедро, опершись на руку, согнула колени и вытянула ноги.

— Тебе знаком Ронни Родригес? — спросила я.

И снова его глаза на мгновение задержались на мне, прежде чем он ответил:

— Знакомое имя.

Я снова кивнула. Он смотрел бейсбол. Он мужчина. Эти две вещи говорили мне, что имя Ронни ему знакомо, хотя события происходили очень давно.

— Он играл в баскетбол. За Университет Индианы. На полной стипендии.

Я замолчала, когда он кивнул и заявил:

— Стипендию он просрал. Стал употреблять дурь, толкать дурь товарищам по команде и продавать своих баскетбольных фанаток братьям по братству.

Да. Это был Ронни. Глупец. Или глупец, когда не был со мной, как в то время. Я находилась в Техасе, а он в Индиане принимал хреновые решения. Стероиды ему нужны были, как рыбе зонтик. Мечты юного баскетболиста. Дерьмовая жизнь. Планы. Безрассудство. Ему хотелось жизни, при которой прошлое стало бы блеклым воспоминанием. Хотелось заботиться о маме и сестрах, чтобы его девочки купались в золоте. Хотелось быть уверенным, что так все и произойдет, и хотелось получить страховку. А так как он занимался торговлей наркотиками и сутенерством, в конечном итоге, его поймали, стипендия накрылась, и он отсидел срок за то и другое. Он был рожден для НБА. Все так говорили. Он даже не собирался завершать обучение. Он бы пошел на это, как только бы его взяли в высшую лигу. А потом он все испортил.

— Мы начали встречаться, когда мне было пятнадцать, и оставались вместе до тех пор, пока четыре года назад он не получил семь пуль от конкурирующего дилера, который хотел заполучить территорию Ронни. Мы с его мамой выбрали закрытый гроб, потому что две пули попали в лицо, — поделилась я.

Уокер никак не отреагировал на эту шокирующую и трагическую новость о талантливом человеке, который потерял все таким ужасным образом. С другой стороны, Уокер накануне вышел из тюрьмы. Наверное, он все это слышал.

— Отсидев срок в Индиане, он вышел оттуда, вернулся в Даллас и стал партнером Шифта. Ронни занимался девочками, Шифт — наркотой, — сказала я. — Но Ронни убили из-за наркотиков Шифта.

Уокер опять ничего не ответил.

Сделав глоток шампанского, я повернула голову к телевизору, но игры не видела.

А потом, по какой-то странной причине, лежа на кровати в Вегасе с незнакомым мужчиной, я поделилась дерьмом, которым никогда не делилась ни с кем, кроме мамы Ронни и двух его сестер.

— Я любила его, безумно любила, — тихо произнесла я. — Полагала, что смогу встать на путь исправления, докажу ему, что жить праведной жизнью не так уж и плохо. У меня не было диплома. Я не была крутым баскетболистом. Но я сделала это, хоть и с трудом. Ронни не нравилось бороться, и не нравилось видеть, как это делаю я. Он потерял свою мечту, сбился с пути, связался с Шифтом, с которым был знаком, Бог знает, сколько времени, Шифт тащил его вниз все глубже и глубже. Я никогда не сдавалась, но и никогда не отпускала. — Я сделала еще один глоток шампанского и прошептала: — Надо было отпустить.

— Он не торговал тобой?

Услышав его вопрос, я снова повернулась к нему и покачала головой.

— Чудо, — пробормотал он.

— Ронни никому не позволял прикасаться ко мне.

— Ты ошибаешься.

Я моргнула.

— Что?

— Может, он и не хотел, чтобы твой рот обхватил член другого мужчины, но ему было на тебя насрать.

Мое горло сжалось, когда то, что он сказал, проникло внутрь, но я оттолкнула это, начав:

— Я…

— Абсолютно пох*й.

— Тай…

Он снова перебил меня:

— Дурь — это выбор слабаков, но это выбор. Девушки, которые сосут член и раздвигают ноги за наличные, не выбирают эту жизнь, дерьмовая жизнь выбирает их. Отчаяние. Любому мужчине, который этим зарабатывает на жизнь, насрать на женщин. На любых женщин.

— Это неправда. У него была я. Были мама и две сестры, которых он любил. Но он не видел иного будущего, — неубедительно защищалась я. — И он обещал мне, что позаботится о своих девочках.

— Он солгал.

Моя спина выпрямилась.

— Ты его не знаешь.

— Он солгал.

— Ты этого не знаешь, — огрызнулась я.

Он оторвался от изголовья кровати, и развернулся ко мне.

— Женщина, он продавал киски. У твоей киски есть цена?

Я закрыла глаза и отвернулась, давая ему ответ.

— Вот именно, — прошептал он.

Открыв глаза, я посмотрела на него и прошептала в ответ:

— Ему не было на меня насрать.

— Ему... было... насрать, — Уокер четко выговаривал каждое слово. — Единственная причина, по которой он не сделал из тебя шлюху, — это то, что он знал, что ты не согласишься. Представься ему малейшая гребаная возможность продать тебя, он бы это сделал. Так вот, у меня есть член, и я предполагаю, у него он тоже был, так что, учитывая, что у нас с ним есть что-то общее, скажу тебе, — принадлежи твоя киска мне, я бы не занимался продажей девочек, не то чтобы я бы вообще стал заниматься подобным дерьмом. Я бы не толкал наркоту и подавно не занимался бы этим дерьмом. Я бы лучше варил чертов кофе в какой-нибудь забегаловке, если бы это означало, что ты сможешь носить эти свои туфли на каблуках и чувствовать себя хорошо, спя в моей постели. Он этого не делал. А значит, ему было на тебя насрать.

Он пристально посмотрел мне в глаза, и я позволила ему это. Потом я вновь перевела взгляд на игру. И тут произошло чудо, и оно заключалось в том, что я не была раздавлена тяжестью полного понимания того, что я никогда, никогда не позволяла себе понять, что Ронни Родригес был сутенером, дилером, неудачником, эгоистом, морально пустым человеком и просто глупцом. Возможно, в начале он любил меня, но в ту минуту, когда решил забить на свое будущее, облажавшись в Индиане, он перестал любить меня или кого-то еще, а я слепо любила его и так сильно хотела принадлежать чему-то, кому-то, что никак не могла его отпустить.

— Я идиотка, — прошептала я игре.

— Ты человек, — сказал Уокер твердым голосом, и я оглянулась на него, видя, что он вновь откинулся на спинку кровати.

Я склонила голову набок.

— Значит, никакого сочувствия к Ронни за то, что он принимает хреновые решения, но я — просто человек?

— Ты его любила и не хотела от него отказываться. В этом нет ничего плохого. Он тебя не любил и не волновался ни о ком, кроме себя. Вот это неправильно.

Я отрицательно покачала головой.

— Не сходится, Тай.

— О, нет. Все сходится, — ответил он. — Кажется, я объяснил, что у меня есть член. Кажется, я сказал, что сделал бы, будь твоя киска моей. Если бы я налажал, а ты не сдавалась, клянусь Богом, я был бы тем мужчиной, кто вытащил бы голову из задницы и заслужил твою преданность. Он этого не сделал и, что хуже всего, бросил тебя на растерзание волкам. Но то, как ты отдавала свою преданность, — не плохо.

— Глупо.

— А ты знаешь, когда в любви наступает предел? — спросил он, и я почувствовала, как сдавило грудь, когда тяжесть вопроса обрушилась на меня.

— Нет, — прошептала я.

— Именно. Нет. И никто не знает. Ни ты. Уж точно не я. Никто. Ты его любила, верила в него, беспокоилась из-за него, а он не принял удар на себя, на следующий день он мог бы вытащить голову из задницы и сделать все правильно. Ты держалась за веру. В этом нет ничего плохого, за исключением того, что он так и не взял себя в руки, начав действовать как настоящий мужчина, и это уже на его совести, а не на твоей.

Настала моя очередь пристально на него посмотреть, пока я пыталась свыкнуться с мыслью, насколько мудрым он оказался.

Затем я сказала:

— Думаю, я закончила делиться.

На это он пробормотал:

— Готов поспорить.

На что я ответила:

— Твоя очередь.

Он кивнул и тут же заявил:

— Мне тридцать шесть. Женат никогда не был. Лицензированный автомеханик... или был им. Отец жив, пьяница и придурок. Мать жива, стерва, потому что ее муж — пьяница. А может, он пьяница, потому что она стерва. Короче, они — определение неблагополучия, и я живу с этим дерьмом с тех пор, как себя помню. Родители моего отца ненавидели мою мать до самой смерти. И не без причины. Родители моей матери отвечали отцу взаимностью, но изначально по иным, однозначно бредовым, причинам. Они живы, ребенком я с ними не общался, но это был их выбор, а когда вырос, этот выбор стал уже моим. У меня есть младший брат, который для всех заноза в заднице. Ему тридцать три, был женат четыре раза, у него пятеро детей, и, по-моему, он женится и штампует детей потому, что ему нравится быть занозой в заднице и он хочет распространять это дерьмо повсюду, где только может. Хорошая новость в том, что он переехал в Лос-Анджелес, а это достаточно далеко, чтобы его талант быть занозой в заднице не достиг дома. Я вырос в Карнэле, штат Колорадо, и только что отсидел пять лет за преступление, которого не совершал, в штате, где никогда не бывал, пока меня не экстрадировали туда для суда.

Потом он замолчал.

Я ждала.

Больше он ничего не сказал.

Тогда я спросила:

— И это все?

— Это все.

— Я рассказала больше твоего, — заметила я.

— Почему это?

— Ладно, пусть не больше, но мой рассказ был более личным и включал в себя то, с чем я пыталась примириться и избегала признавать почти двадцать лет. Обстоятельства непростые, и я все еще стараюсь их осмыслить, но все же. Ты много чего рассказал, среди прочего и некоторые серьезные вещи, на порядок серьезнее, но без каких-либо подробностей, и, следовательно, ты рассказал не больше моего.

— Я сказал — даешь и берешь, но не говорил, что это будет одинаково. Ты сама выбрала, что рассказать, как выбрал и я. Все по справедливости.

Нет, не по справедливости. Поэтому я спросила:

— Ты не совершал преступления, за которое отбыл срок?

— Нет.

— Что случилось?

Его взгляд переместился на игру.

— Тай, — позвала я, и его взгляд вернулся ко мне. — Что случилось? Как ты мог…

— Что я говорил? — прервал он мой вопрос.

— Что?

— Что я говорил? — повторил он.

— О чем?

Он не сводил с меня глаз. Затем низким и более грохочущим, чем обычно, голосом заявил:

— Мы закончили.

— В следующий раз, когда мы будем играть в эту игру, ты начнешь первым, — заявила я, а затем с напряженным восхищением наблюдала, как его губы чуть изогнулись.

Потом они вернулись в исходное состояние, и он пробормотал:

— Тоже справедливо.

Затем отвернулся к телевизору.

Я встала с кровати и пошла за шампанским.

*****

Тай

Уокер перевел взгляд с телевизора на Лекси.

Она лежала, свернувшись калачиком, лицом к нему, руки под щекой, колени подтянуты почти до груди, стильное, но сексуальное розовое платье все еще было на ней, однако, стильные, но сексуальные туфли она, наконец, сняла. Ее глаза были закрыты. Она спала.

Он изучал ее, думая, что она, вероятно, единственная из знакомых ему женщин, из его обширного опыта общения с ними, которая могла выглядеть и стильно, и сексуально во время брачной церемонии, проводимой Либераче.

По правде говоря, она — вообще единственная из знакомых ему женщин, которая могла выглядеть и стильно, и сексуально.

Он рассматривал ее, думая, что Ронни Родригес — тупой долбоёб, и об этом говорил не тот факт, что он профукал сладкую жизнь, которую Бог счел нужным ему даровать, предоставив огромный талант на баскетбольной площадке. Об этом говорил тот факт, что классная, сексуальная киска, спящая рядом с ним в большой кровати в Вегасе, спала рядом с ним в большой кровати в Вегасе, а не свернулась калачиком возле живого, дышащего Ронни Родригеса, который не направил каждую каплю энергии, чтобы заслужить привилегию иметь классную, сексуальную киску, спящую сейчас рядом с Таем Уокером.

С этой мыслью он встал с кровати, подошел к столу и схватил поднос, на который Лекси сложила грязную посуду. Пока он шел к двери, нечто привлекло его внимание, он повернул голову, заглянул в ванную и остановился.

Ее букет лежал в раковине, наполненной на пару дюймов водой.

Увидев это, он взял поднос в одну руку, другой нащупал в заднем кармане ключ-карту и вышел. Он поставил поднос на пол у двери и оглядел коридор. Затем пошел по нему. В конце, посмотрев направо, на узком столике между лифтами он увидел то, что искал. Он подошел к стоявшей на столе вазе с искусственными цветами, выдернул их оттуда, положил на стол и вернулся в номер, вывесив табличку «Не беспокоить».

В ванной он вытащил букет из раковины, включил воду, используя стакан, наполнил вазу и сунул в нее стебли.

Выйдя из ванной, обошел кровать и поставил цветы на ночной столик с ее стороны.

Он разделся, но не включил кондиционер, как ему хотелось, учитывая, что она не была укрыта. Затем скользнул под простыню и выключил свет.