Грех боярышни, или Выйду замуж за иностранца

Илона Волынская

Кирилл Кащевв

Грех боярышни

Последнее ядро ударило под корму, бриг уже тонул. Сэр Джеймс досадливо хмыкнул, отвернулся и направился в каюту. На самом деле он несколько преувеличивал степень своей раздраженности. Легкость, с которой удалось уничтожить пиратский бриг, доставила удовольствие. Да и снятая с корабля добыча была очень велика. Однако напоминание о прошлом царапало душу.

Всего три года как сэр Джеймс Фентон, один из самых прославленных и удачливых корсаров Атлантики, перестал наводить ужас на капитанов испанских судов. Помирившись с правительством Ее Величества (что обошлось в изрядную сумму) и приняв из рук королевы Анны рыцарское звание, сэр Джеймс сумел не только упрочить, но и преумножить свое состояние. Его уважали и принимали как в среде почтенного английского купечества, так и при капризном Сент-Джеймском дворе. Хотя торговые операции оказывались иногда не менее опасными и захватывающими, чем морские сражения, память о бурных годах пиратства порой тревожно и маняще возвращалась.

Возможно именно беспокойная память, соединенная с холодным коммерческим расчетом, заставила Джеймса предпринять экспедицию в варварскую Московию. Судя по полученным оттуда донесениям, молодой царь Петр, потерпев поражение под Нарвой, не только не пал духом, но и явно готовился к реваншу, причем к реваншу на море. Если это так, то груз "Летящей стрелы" должен был принести огромные барыши его владельцу. Обратно можно вернуться с полными трюмами льна, пеньки, ворвани, бесценных русских мехов, а там и наладить с Московией постоянную торговлю также, как ему удалось в Индии, Африке и американских колониях. Удача в России превращала сэра Джеймса из просто весьма состоятельного молодого дворянина в одного из богатейших людей Британии.

Приближающийся гул голосов прервал размышления Джеймса. Галдящая ватага направлялась к каюте, суть спора разобрать было невозможно, слышно было только: нос, о носе, с носом. Наконец, раздался стук в дверь и на пороге появился Джереми Сандерс, штурман "Летящей стрелы", за ним следовал коротышка-боцман, волочивший за рукав одного из матросов, еще несколько человек замерло в дверях.

- Изволите ли видеть, сэр... - начал боцман, но матрос, на носу которого белела свежая повязка, перебил его.

- Мой капитан, тут такое дело. В нынешнем бою один из паршивых головорезов с того брига отрубил мне нос. По законам пиратского братства за утерю носа мне полагается сто реалов. Ведь согласитесь, капитан, мужчина без носа - это совсем не то, что мужчина с носом.

Боцман Фостер, самый лучший боцман и самый прижимистый корабельный эконом на весь английский флот, от негодования воспарил к потолку каюты.

- Что ты несешь, Боб Аллен! Взгляните сами, сэр, почти весь его чертов нос на месте. Отрубили-то ему самый кончик, а он требует с меня деньги как за целый нос. Так они начнут получать возмещение за отрезанные пальцы каждый раз как подстригут ногти.

- Как тебе не стыдно, Фостер, - возмущению Аллена не было предела, - Нос без кончика - уже совсем не нос, это мне любая портовая девка скажет.

Штурман сдавленно хихикал, матросы корчились от смеха.

- Ну-ка, тихо, - скомандовал сэр Джеймс, - Во-первых, Аллен, помните, что вы больше не пират, а верный подданный короны, и не должны поминать пиратские законы. Однако вы оба правы. Конечно, нос без кончика - не совсем нос, но ведь и кончик - тоже не целый нос. - Лицо Джеймса было абсолютно серьезным, - Поэтому приказываю штурману Сандерсу измерить нос Аллена, вычислить, какой процент был утерян, а боцман Фостер выплатит долю от ста реалов, соответствующую размеру отрубленного куска и добавит еще двадцать реалов за испорченную мужскую красоту.

- Сэр, за его красоту и один реал много, - вскипел Фостер.

- Ну, а если вы недовольны моим решением, - в голосе Джеймса появилась нотка задумчивости, - Я, пожалуй, отправлю вас обоих на палубу, поискать недостающий кончик, и разрешу команде полюбоваться, кто же в конце концов останется с этим носом.

Спорщиков как ветром сдуло. Остальная компания, отдав честь, отправилась следом. Джеймс рассмеялся. Происшествие вернуло ему хорошее настроение. Ему нет еще и тридцати, а он сумел вырвать у жизни уже так много. Единственный сын обнищавшего дворянина, спустившего небольшое состояние семьи на породистых скакунов и беспородных актрисок, Джеймс Фентон годами борьбы и труда сумел вернуть родовому имени былой блеск. Расчет и удача никогда не обманывали его, не обманут и на сей раз. Там, впереди, в далекой Московии, его ждет сказочное сокровище. Он чувствовал, он знал это.

***

Глава 1

Нервно теребя пушистый кончик косы, Варвара с мрачным смирением взирала на учиняемый разгром. Матушка металась по поварне, давая враз сотни распоряжений и лишая стряпух последних остатков разумения. Впрочем, большая часть слов сливалась в невнятное лопотание, на поверхность всплывало лишь одно: царь едет, царь едет. Варя тяжко вздохнула: если хотя бы половина маменькиных приказов будет выполнена, все семейство бояр Опорьевых окажется в узилище за попытку отравления государя.

Перебросив косу за спину и избегая молящих взглядов стряпух, Варя покинула поварню и направилась к сеням. Непросохшие доски пола резко и зло скрипели под ногами, выдавая кипевшее в ее душе раздражение.

Из всех жителей молодого Санкт-Петербурга Опорьевы обустроились наиболее солидно и надежно. Еще год назад боярин Никита Андреевич, дав обязательство соорудить на свой кошт три военных судна для Балтийского флота, отправил на берега Невы плотницкую артель, споро срубившую ему четырехскатный терем в три житья, куда боярин и переехал с женой, сыном-офицером и половиной московской дворни.

Однако несмотря на изрядные размеры хором и обилие услужающих, населившие остров Янни-саари (ныне волею государя прозванный Веселым) офицеры и инженеры старались держаться подальше от обширного опорьевского подворья, предпочитая ему наскоро слаженные избенки других поселенцев. Да и сам боярин с сыном редко задерживался дома. Причиной подобного отчуждения была боярыня Прасковья Тимофеевна, которая из всех обязанностей хозяйки признавала и истово выполняла лишь одну - прием странных людей, молельщиков Христа ради. С ними она с наслаждением обсуждала наступившие тяжкие времена, засилье безбожия, небрежение обычаями и падение нравов, позволяя дворне творить что заблагорассудится.

Те немногие нетерпеливцы, которые сразу после появления боярского семейства в Петербурге погостевали у них, рассчитывая порадоваться домашнему уюту и вкусной стряпне, нескоро оправились от желудочной скорби, зато весьма скоро оповестили всех друзей и приятелей об опасности, подстерегающей за боярским столом.

Вспоминая свое первое появление под сенью отчего дома, Варвара искренне сочувствовала этим несчастным. Боярышня Опорьева сызмальства не жила с родителями. С раннего детства она была отдана под опеку вдовой бабушки. Старая властная боярыня была суровой воспитательницей, но внучку искренне любила и желала добра, потому и обучала всему, что знала сама, а знала она немало. Смерть старухи стала для Вари огромным горем, но в этой первой в жизни большой беде ее утешало сознание того, что она возвращается домой.

Сейчас Варя горько усмехнулась, вспоминая, как спешила она в Петербург, мечтая о ласковых объятиях давно не виданных родителей, о брате-защитнике, о тепле и любви семейного очага. Действительность оказалась совсем иной. Когда полгода назад 16-летняя Варя выскочила из дорожного возка у опорьевского терема, ее надежда обрести семью была быстро и жестоко погашена. Она радостно шагнула навстречу кинувшейся с крыльца Прасковье Тимофеевне, однако маменька вихрем пронеслась мимо нее навстречу босоногому юродивому, что-то выкрикивающему о конце света и пришествии антихриста. Вскоре боярыня уже хлопотливо вела святого в горницы - кормить калачами и рассуждать о божественном. Отец и брат были более приветливы, но обняв Варю и расспросив о последних часах своей матери боярин Никита заторопился по важным делам, оставив дочь устраиваться в новой жизни как ей угодно.

Боярышня была потрясена царившим в родном доме безладом и запустением. Готовившуюся на поварне еду невозможно было взять в рот, в чуланах и коморах не было самых необходимых припасов, кислый дух грязи и перепревшей рухляди перебивал даже смолистый аромат свежеструганных досок.

Воспитанная суровой бабушкой в ясном понимании долга хозяйки перед домочадцами, Варя рьяно взялась за дело. Труднее всего оказалось призвать к порядку дворню, внушить им, что время беспечального маменькиного хозяйствования завершилось. Беда была в том, что Никита Андреевич имел вполне ясное и четкое представление о роли и месте каждого члена семьи. Жена должна вести хозяйство и командовать дворнею (даже если у нее это выходит из рук вон плохо), а дочь сидеть за рукоделием и ждать пока родители найдут ей жениха - только так и никак иначе. Перехватывая бразды правления, Варе приходилось быть крайне осторожной, чтобы не вызвать гнева отца. Холопы отлично знали, что боярышня не может открыто потребовать у них повиновения и Варя потратила много времени и сил, доказывая им, что пренебрегать ее приказами весьма небезопасно. Еще и по сей день Варя вела затяжную битву с ключницей. Поймав ту на нескольких серьезных провинностях, Варвара самым обыкновенным шантажом добилась от старухи послушания, однако та использовала любую возможность, чтобы напакостить боярышне, да и вожделенный символ власти в доме - ключи, по-прежнему оставались на ее поясе.

Тем не менее Варя трудилась не покладая рук, втайне надеясь, что ее усилия подарят ей место в сердце сурового, вечно занятого отца и она вновь не будет одинока в мире. Но и этой надежде не суждено было сбыться. Честно говоря, Никита Андреевич за множеством дел и забот вскоре вообще позабыл о том, что в доме появился новый человек. Вспоминал он о Варваре только случайно наткнувшись на нее, и уж, конечно, ему и в голову не приходило связать воцарившуюся в доме чистоту и улучшившийся стол с незаметной фигурой дочери. Так что Варя вскоре оставила всякие попытки привлечь к себе внимание и любовь семьи, довольствуясь успехами своих ежедневных трудов и властью, которую она постепенно приобрела над прислугой. Она быстро научилась находить радость в том, что отец и брат стали чаще бывать дома, а все еще редкие гости уже не вздрагивали от страха при предложении откушать.

Варя в который раз за сегодняшнее утро подосадовала на себя за то, что осматривая коморы, не успела перехватить посыльного и отцов приказ готовиться к приезду государя со свитой и иноземными купцами дошел до матушки. Следовало сей момент вытащить боярыню с поварни, а не то, упаси Господь, царя придется кормить плодами ее трудов. Впрочем, существовал верный способ отвлечь внимание Прасковьи Тимофеевны.

Варвара заглянула в светлые сени. Привычным взглядом выделив среди склонившихся над шитьем девичьих голов знакомую рыжую косу, Варя поманила к себе Палашку. Конопатая девка была верной тенью боярышни. Много лет назад боярыня-бабушка подарила внучке веселую девчушку-хохотушку, которая с тех пор делила с Варей и шалости с проказами, и наказание за них, и суровую выучку. Вот и сейчас Палашка поняла госпожу с полуслова и уже через недолгое время возвратилась, волоча за собой толстенную неопрятную бабищу, невнятно гнусившую нечто божественное.

Варя побежала в поварню.

- Маменька! - с порога закричала она, но Прасковья Тимофеевна даже не оглянулась, продолжая сыпать горох слов. Варя подошла к ней поближе и уже в самое ухо крикнула, - Маменька! - Боярыня смолкла, выжидательно воззрились на дочь. В поварне воцарилась тишина, все глаза с надеждой уставились на Варю, - Маменька, там баба пришла, из Писания вещает!

- Что за баба? - с мгновенно пробудившимся интересом спросила Прасковья Тимофеевна.

- Толстенная такая, наверное, очень святой жизни женщина, - серьезно ответила Варя. Кто-то из стряпух сдавленно хихикнул. Варвара заторопилась, стараясь, чтобы матушка не заметила неосторожной шутки, - Глаголит, скоро конец света придет за грехи человеческие.

- И что ты думаешь, дочка, - боярыня наставительно подняла пухлый палец, - Верно, гневается на нас Господь, видя безбожие и порчу нравов!

- Страшно-то как, шутка ли, конец света, - Варя доверительно заглянула матушке в глаза, - Вы бы побеседовали со святой странницей, может минется как-нибудь?

- Когда же я поговорю, дитятко, ведь царь едет, готовиться надобно!

- Так вы, родная, уже все сладили, что след стряпухам наказали, теперь ужо они сами.

- Верно, верно, боярыня-матушка, мы все уразумели, сготовим как надобно, государь довольны будут, - поддержала Варю главная стряпуха.

- Ну, коли так... - Прасковья Тимофеевна торопливо засеменила к выходу, уже заранее крестясь и умильно закатывая глазки.

Послышались облегченные вздохи.

- Как хорошо-то, боярышня, - радостно улыбнулась Варе молоденькая кухонная девка, - а мы уж думали, что коли все сделать как нам ваша матушка наказали, так царь всем головы поотрубает.

Варя ожгла насмешницу суровым взглядом:

- Голова твоя на месте останется, а вот за непочтительность к боярыне ты мне спиной ответишь, - девка низко склонила голову, Варя смилостивилась, - Ладно, не стой столбом, найди ключницу, скажи, что я велела дать ключ от подклети и тащи оттуда соленья. - Боярышня повернулась к стряпухам, прикидывая, чем же попотчевать царя, да так, чтобы государь явил батюшке свою милость. Отец передал, что он с Петром Алексеевичем будут по вечерне, времени оставалось предостаточно.

Покончив с необходимыми приготовлениями, Варя устало направилась к сеням. Это было самое покойное и тихое место в доме. Над головами работающих девок мерно плыл голос старой Меланьи, баявшей сказки. Сказки Варя страстно любила с детства. Сейчас звучала ее любимая, о заморском царевиче, Бове-королевиче. "Поднял Бова-королевич свой остер булат меч и снес Змею поганому голову..." Перед Вариными глазами разворачивалась картина жестокой сечи. Впрочем, совсем не ради отрубленных голов очередного чудовища слушала Варя сказки. Скоро, скоро уж получит королевич свою награду, поцелует в уста сахарные прекрасную королевну.

Ах, сказки, сказки и навеваемые ими мечты! Еще отец Григорий, священник в бабушкиной вотчине, говаривал ей, что мечтания надобно укрощать, ибо вводят они молоденьких девиц во грех. Варя не очень-то прислушивалась к его словам, ведь что может быть плохого в ее снах наяву? Напевный голос Меланьи убаюкивал, Варя склонила голову на руку и погрузилась в свои фантазии.

Вот сидит она во высоком терему у красного оконца, а платье на ней италийского фасону, точь-в-точь как тетка Наталья давеча приезжала (представив себя в роскошном, приоткрывающем грудь наряде Варя закраснелась, но отважно не стала отгонять видение). Внизу женихи толпятся, горячат скакунов, хотят допрыгнуть до окошка и сорвать с ее руки перстень. Вот один за другим взмывают в прыжке кони, вознося своих седоков к ней, но она только надменно качает головой, отвергая одного претендента за другим, не позволяя им приблизиться. Но издалека мчится еще один всадник и ее сердце радостно вздрагивает, узнавая суженного. Сейчас она увидит лицо того единственного, кому она предназначена. Всадник гонит коня, сейчас, вот сейчас...

Варя подается вперед и с криком вскакивает, разбуженная от мечтаний. Стук копыт и впрямь раздается. А еще он сопровождается грохотом открывающихся ворот, веселым гомоном и смачным мужским гоготом. На двор вваливалась царская свита.

Тихий солидный терем казалось замер, сжался при этом вторжении веселых здоровенных мужиков в иноземных кафтанах, пахнущих морем, табаком и крепким потом. Под ногами у свитских крутились жуткие уродцы, безобразно толстые и столь же безобразно пьяные. Варя брезгливо поморщилась: к Опорьевым пожаловал печально известный всепьянейший собор, постоянные царские спутники по кутежам, в чьи обязанности входило поклонение Бахусу (сиречь, пьянство беспробудное) и скоморошничество на потеху государю сотоварищи.

Высунувшись в окошко, Варя увидала отца, сбегающего с красного крыльца навстречу гостям. Оказывается, батюшка уже вернулся, а она и не заметила. Что ж, хватит дремать, пора приниматься за дело. Жаль только, что не успела она увидеть лица своего вымечтанного суженного. Варвара накинула на плечи платок и поспешила к стряпухам.