Грех боярышни, или Выйду замуж за иностранца

Глава 23

Десятый день они уходили к Балтике. Державшиеся позади Аллен и Ла Жубер сообщили, что погони не было, значит, уловка удалась и монахини занялись своим ненаглядным колоколом, не обращая внимания ни на что другое. Вернуть его на место займет у них не меньше дня. Можно надеяться, что и потом игуменья не сразу хватится племянницы. Пока убедятся, что ее нет в монастыре, пока решатся на погоню... Итого два, в лучшем случае три дня форы. Мало, ничтожно мало в стране, где облик, речь, все явственно выдавало в них чужаков. Поэтому Джеймс безжалостно гнал отряд вперед. Кони шли спорой рысью, лишь изредка переходя на шаг. Сейчас, пока они еще опережали известие о похищении английскими моряками знатной девицы, можно было безопасно двигаться по проезжему тракту, но ночевать Джеймс все же предпочитал забравшись поглубже в лес. Они отдыхали ровно столько, сколько нужно было лошадям и снова мчались вперед. Несмотря на все старания сохранить силы лошадей великолепные резвые ахалтекинцы, купленные Джеймсом специально для нелегкого пути, уже превратились в бледные тени самих себя. Люди еще держались, а вот кони начинали сдавать.

Джеймс перевел тревожный взгляд на Варю, скакавшую в центре группы, в окружении его самых доверенных людей. Как всегда, встретившись с ним глазами она поджала губы и отвернулась. Она не собиралась отменять объявленную ему войну. Когда колокол подняли и он вскинул задыхающуюся девушку в седло, то ожидал чего угодно: криков, слез, площадной ругани, но не каменного, мертвого молчания. Варя замкнулась в своем негодовании как в крепости: не протестовала, не спорила, не пыталась бежать. Ее подсаживали на коня - она ехала, останавливались - она безропотно слезала. На коротких привалах она равнодушно проглатывала еду, а потом сидела не шевелясь и пристально глядя в огонь, но вся ее маленькая фигурка излучали столько яростного гнева, что рядом с ней невозможно было находиться. Казалось, она не ощущает неудобства или холода, Джеймсу постоянно приходилось закутывать ее в плащ. Его услуги она принимала также молча, без малейших признаков благодарности или же гнева, но смотрела на него при этом даже не как на врага, а как смотрят на приставучее насекомое. С каждым днем пути ее безмолвное презрение все больше отравляло жизнь, вгоняя Джеймса в глубокую тоску.

Частый перестук копыт за спиной заставил Джеймса обернуться. Из задних рядов его нагонял Толмач. Поравнялись.

- Слышь, барин, - начал Ванька, - Кони-то притомились за дорогу, с кажинным днем все хужее идут. И люди едва в седлах держатся. Отдохнуть как след надобно, подкормиться, а то от боярышни одни глазищи остались.

Джеймс метнул обеспокоенный взгляд в сторону Вари, оглядел свой отряд. Признавая правоту русского, спросил:

- Что предлагаешь?

- Ям тут неподалеку, где дед мой постоялый двор держит. Денек у него пересидим, лошадок обиходим, людям роздых дадим, дальше вдвое шибче побежим.

- Ты рехнулся, парень? В яме кто угодно может быть - солдаты, государевы люди, мало ли!

- Не боись, барин, у деда редко постояльцы бывают, дорога не шибко наезжена, а даже если встретим кого - отбрешемся. Старику я скажу, что по барской надобности послан. Поехали, барин, бабка нас вкусненьким покормит, баньку истопит. Бабка у меня геройская, первая на деревне травница!

Матросы делали вид, что не слышат беседы капитана с русским проводником, но Джеймс заметил как кое-кто словно невзначай подъехал поближе, пряча под невозмутимыми минами робкую голодную надежду. Джеймс поглядел на утомленно поникшую в седле Варю, на отощавших лошадей и согласно кивнул. Ванька повернул коня в сторону от тракта, остальные двинулись следом.

Вскоре отряд выехал на взгорок и остановился, оглядывая сверху лежащую меж холмами деревеньку.

- Наверно, в том доме у них была сходка, и все жители сразу сгорели, - сочувственно произнес Фостер.

- Собак тоже на сходку позвали? - спросил Ла Жубер, - Ни одного пса не видно.

- Интересно, а эти почему не тушат? - добавил Аллен.

- Которые?

- А вон те, - Аллен ткнул в склон противоположного холма, - Арабы.

- Почему арабы?

- В бурнусах.

Все снова смолкли, недоуменно разглядывая открывшуюся картину. Посредине совершенно пустой, словно вымершей деревни горела изба. Причем сама изба оставалась целехонькой, пламени видно не было, но из всех щелей, из печной трубы, из-за плотно закрытых ставен и двери сочился густой сизый дым. А за деревней на холме в полном молчании и неподвижности восседали завернутые в разноцветное тряпье люди. Первым опомнился Ванька:

- Какие арабы, какие бурнусы, вы что, одурели? Дедова изба горит! - и он галопом бросил коня к задымленной избе, остальные помчались за ним и с разбегу влетели в облако жуткой вони. Воняло разрытой могилой и дубящейся кожей, тухлыми яйцами и помойкой, разворошенным нужником и скотобойней, воняло всей вонью мира и воняло именно от домишки Ванькиного деда. Зажимая носы и отчаянно кашляя, Джеймс и его люди метнулись прочь, пронеслись через вусмерть пропахшую деревню и остановились только на холме среди сидящих.

- Дед, деда, Игнатий Гаврилович, ты здеся? - отчаянно позвал Ванька.

Ближайшая из закутанных фигур шевельнулась, из-под тряпья появилась седая клочковатая бороденка, выглянул хитрый глаз и неожиданно звучным голосом старикан произнес:

- Чего орешь как резанный, где ж мне быть, коли не тута?

- Слава Христу, живой! - Ванька спешился и бросился к деду с распростертыми объятиями, - Что тут у вас делается, деда?

- Избяных зверей стращаем, - печально ответствовал дед.

- Кого?

- Эх, Ванька, городской человек, при барине в столицах обретаешься, а того не знаешь, что царь наш батюшка, тараканов оченно не обожает и на постоялых дворах их иметь не велит и даже указ по таковскому случаю писан. А у нас как на грех супостатов запечных, что Мамаева войска - во всех щелях. Чаво мы с ними только не делали: и зимой избу выхолаживали, и отраву им бабка смешивала, ничто их не берет! Веришь, внучек, корм с отравкой бабка любовней готовила, чем законному венчанному супругу повечерять. А они, подлые, от ее заботы только пуще жирели. Кот сдох, а им хоть бы хны! - дед злобно ощерился, - Всем миром на нас навалились, - он ткнул пальцем в односельчан, - Делай, грят, что хошь, Игнатий, но жильцов усатых повыведи, а то неровен час наедут государевы люди, а то и сам царь-батюшка изволит путешествовать, всей деревней из-за тебя пропадем.

- Ну, а дальше чаво? - сквозь смех поторопил Ванька.

- Не нукай на деда, не запряг, чай! Не ведаю, да и ведать не хочу, куда бабка ходила, в лес, али еще куда, только спроворила серый порошочек. Разложила гадость кучками по избе и подпалила, кучки тлеть начали, запашком потянуло. Я по первому делу терпел, потом башку замотал, думал перемогусь как-нито. А потом порошочек шибче разгорелся, вонью и вдарило. Я из дому бегом, гляжу, соседи повысыпали, у всех морды замотаны, и тоже спасаются.

Сквозь подавляемый хохот Ванька просипел:

- Как же вы теперича?

- Смеесся, вольно тебе смеяться. А мы теперича тута сидим, а они, сволота усатая, тама! Володеют!

- Бабка-то где?

- И бабка тама! Может, останний бой принимает, а может, сговорилась с ворогом, будет над ними царствовать. Останутся в деревне тараканы да бабка, - печально закончил дед.

Всхрюкивая от смеха Ванька плюхнулся в траву. В диких пароксизмах хохота корчились матросы, почти рыдающий Джеймс приник к конской гриве, и даже на Варенькиных губах медленно расцветала улыбка. С горькой обидой глядел дед Игнат на заходящуюся компанию.

В этот момент дверь избы распахнулась, ударившись о стену. Из проема вырвался клуб дыма, а затем на пороге возникла маленькая старушка с громадной метлой в сухоньких ручонках. Одним взмахом она выбросила на двор слабо шевелящуюся черную кучу и звонко крикнула:

- Будя лясы точить, дед, иди супостата прибирай, конец ему вышел.

- Неужто справилась, бабка?

- А ты как думал, - задорно ответила та и добавила, - Вы, соседушки, тоже возвертайтесь, поглядите, может и ваши повыздыхали, - и не переводя дыхания обернулась к кланяющемуся Ваньке, - Здравствуй, Ванюша, наконец, деда с бабкой вспомнил. Ты, никак, с друзьями? То-то радости нам, старикам! Чего это у вас попик к лошадке привязанный сидит, ротик у батюшки шарфиком замотанный?

- Не поп он, бабушка, - выдал Ванька заготовленную историю, - монах беглый, от трудов святых убег, мы его по принадлежности вертаем.

- Ах он паскудник, ах святотатец! Ты его, деда, в сараюшку посади, посади, замочек навесь, да покрепче, - не обращая внимания на яростные взгляды отца Пафнутия зачастила бабка, - Девица-то с вами раскрасавица, цветочек аленький, светик ясный. Что ж ты такая худая да бледная, милая? У-у, мужики-ироды, умучали девоньку, утомили, лица на ней нет. Ничаво, родненькая, у меня отдохнешь, я баньку натоплю, уж я тебя попарю, накормлю-напою, косоньки золотые расчешу. Давай, дед, снимай красавицу с седла, топи баньку, попарим гостей с дороги. Теперича вы у бабушки Агафьи, теперича все ладно будет, - и не переставая трещать, бабка повела Варю к дому.

Разомлевший после бани, сытый и отдохнувший Джеймс терпеливо дожидался появления чувства довольства. Дожидался давно, чувство не приходило. Джеймс нервно бродил по обширной горнице для проезжих, тревожно поглядывая на дверь, ведущую в маленькую комнатенку, обычно служившую жильем деду Игнату с семейством, а сейчас отведенную для Варвары. С того момента как Варя вернулась из парильни, дверь эта больше не открывалась, за ней стояла полная тишина. Несколько раз Джеймс уже порывался войти, но каждый раз не решался, теперь же, не выдержав, постучал, и не услышав ответа, тихонько заглянул внутрь.

По-детски подперев щеку кулачком Варя сидела у затянутого бычьим пузырем окошка. Свет затухающего дня падал на золотые локоны, высокий чистый лоб, отчаянно синие глаза. С жалостью и чувством вины Джеймс заметил темные круги вокруг глаз, заострившиеся черты лица, резче проступившие скулы. Девушка была на грани изнеможения. Выстиранное Варино платье сушилось на очаге, а сама она была облачена в длинную до пят бабкину рубаху. Слишком широкий ворот трогательно открывал шею и хрупкие плечи, подчеркивая беззащитность этого полуребенка. Джеймс смущенно кашлянул. Она обратила на него взгляд бездонных сапфировых глаз, розовые губки жалобно дрогнули и...

- Что вам угодно? - спросила она с металлической интонацией армейского капрала.

- Мы можем поговорить? - спросил Джеймс, прикрывая за собой дверь.

- Мне не о чем разговаривать с бандитом, - высокомерно задрав головку заявила Варя и замолкла, ожидая следующей реплики Джеймса, позволяющей в подробностях изложить все, что она думает о нем и его поведении. Но подлый англиец вел себя неправильно - молчал. Так они и перемалчивались какое-то время, пока, не выдержав, Варя надменно вопросила:

- Позволительно ли будет узнать, куда мы направляемся?

- Я уж думал, что вас не интересуют подобные мелочи, что вы рады моему обществу и готовы следовать за мной куда угодно, - ее тон мгновенно изгнал жалость и раскаяние из сердца Джеймса, - Но если вам все же любопытно, могу сообщить - мы едем в Петербург, чтобы оттуда отплыть ко мне на родину, в Британию.

- Вот как? Забавно, никто не поинтересовался, хочу ли я туда ехать!

- Поскольку всю дорогу я не был удостоен вашего внимания, то позволил себе принять молчание за согласие.

- Какую же участь вы для меня уготовили?

- Ничего особенного, леди, я только собираюсь сделать вас моей женой, по-моему, вполне достойное предложение.

- Куда как достойное, особенно если вспомнить, что под венец вы меня тащите насильно! - бросила Варя, завершая краткую беседу, во время которой даже воздух шипел от источаемого словами яда.

Отвернувшись от Джеймса Варя вновь подсела к окну. Слезы жгли глаза и просились наружу. Безвыходность положения вновь представилась ей с сокрушительной ясностью. Боже мой, что подумала тетка Аграфена после ее исчезновения! Что сталось с теткой Натальей, с отцом, с матушкой, когда они узнали, какой позор обрушился на их головы по ее вине. Как они будут жить, как смотреть в глаза людям, когда пройдет слух, что Варвара Опорьва уехала с иноземцем. И что теперь делать ей самой? В глазах всего мира она обесчещена, для нее закрыта дорога не то что к браку с царем, а и к браку с последним холопом. Стены монастыря и те могут оказаться для нее недоступны, ведь по ее вине чуть не погибла православная святыня. Даже немедленное бегство от похитителей не могло исправить дела. Неужели она и впрямь должна покориться человеку, ради своего самолюбия разрушившего ее мир и теперь увлекавшего ее прочь от дома, в неизвестность.

Со страхом и отвращением Варя поглядела на Джеймса. Поистине вот кара за ее тяжкий грех, за то, что она осмелилась любить без отцовской воли, без благословения матушки, вопреки семье и религии. Она не слушала, когда ее предупреждали, что от иноземщины могут быть одни лишь беды. И вот теперь она во власти сильного, жестокого человека, безжалостно отрывающего ее от всего близкого и дорогого. Лишь сейчас, стоя на пороге неведомой судьбы она поняла, что у нее все же был родной дом. Легко и спокойно ощущать себя дома: всегда можно пойти со своей бедой к тетке Наталье, тетка Аграфена замолит твои грехи, тятенька защитит от жестокости мира, а матушка, пусть скупо и неумело, будет любить тебя всегда. Она не могла жить без них, но у нее уже была отнята возможность оставить все как есть. Рыдания, что так долго сдерживались, нашли выход, но не принесли облегчения.

- Барбара! - позвал Джеймс.

- Сколько раз говорено, я не Барбара. Я Варвара, Варенька или Варька на худой конец!

- Ну не могу же я приучить всю Британию звать вас русским именем. По-моему, леди Барбара звучит достаточно красиво, и я совсем не вижу повода для слез.

- Джеймс Фентон, вы самодовольный аглицкий чурбан! - был единственный ответ на его примирительную фразу.

Джеймс возвел очи горе.

- О Боже! - пожаловался он бревенчатому потолку, - Зачем ты обрек меня на эту безумную женщину? Я подвергаю опасности себя и свою команду, восстанавливаю против себя целую страну и ее государя, больше недели тащу за собой наглого скандального попа и ради чего!? Чтобы жениться на сумасшедшей русской бабе, называющей меня чурбаном, хотя без всяких хлопот мог взять в жены благовоспитанную и утонченную английскую леди.

- Я не просила увозить меня! Вы выкрали меня из монастыря, ославили на всю страну, заставили десять дней не слезать с седла, ночевать у костра и, наконец, притащили в жутко смердящую деревню, где несмотря на вонь все же уцелели тараканы! - Варя обвиняюще ткнула пальцем Джеймсу за спину. На дверном косяке действительно сидел таракан.

Джеймс хмыкнул:

- Леди Барбара, - покаянно протянул он, - Я признаю все ваши упреки. Я действительно виноват перед вами. Я даже готов взять на себя ответственность за тараканов. Если я сейчас прихлопну последнего выжившего, вы простите меня?

- Вы еще смеете насмехаться? - взвизгнула Варя. Он снова сумел довести ее до белого каления, ярость переполняла ее, настоятельно требуя выхода. Она огляделась по сторонам, разыскивая подходящий метательный снаряд. Глаза ее блеснули, умиротворение снизошло на душу. Она аккуратненько взялась за ручку глиняного кувшина, - Помниться, наше знакомство началось с кваса, что я опрокинула на вас случайно? Не пора ли проделать то же намеренно?

Увернуться Джеймс успел. Кувшин разбился о стену, обдавая его кислыми брызгами и дождем осколков.

Чертыхаясь, Джеймс сжал кулаки и шагнул вперед, они замерли, меряя друг друга взглядами. Наконец, не выдержав негодующего взора девушки, он круто развернулся на каблуках и вышел вон. Вслед ему печально глядел недобитый таракан.

Крепко шарахнув дверью Джеймс замер перед открывшейся ему картиной. На лавке у стены рядком восседали англичанин Фостер, шотландец Аллен, француз Ла Жубер и природный русак Ванька Толмач и в четыре голоса тихо и жалобно тянули песню ирландских бандитов "В последний раз в последний пляс пустился Макферсон". Остальная команда с трепетным сочувствием внимала. Когда доблестный Макферсон героически повис в петле, уничтожив перед этим толпы злобных англичан, Фостер всхлипнул, уронил слезу на Ванькино плечо и крепко приложился к стоящему перед ним горшку.

- Что пьем? - вопросил Джеймс.

Фостер поднялся, с пьяной серьезностью встал во фрунт и доложил:

- Грог, мой капитан, мы пьем грог.

- Кто посмел притащить бренди? Приказ был ничего лишнего не брать!

- Мы никогда не нарушаем ваших приказов, капитан. Бренди местный.

- Ну естественно, в глухой деревушке в центре России производят бренди. Может даже ведут широкую торговлю!

- Не, барин, - влез Ванька, - Брендю деда не продает, разве иногда у соседей на что меняет.

- Издеваться надо мной вздумали? - лицо Джеймса потемнело. Заметив, что приближается гроза, Фостер пхнул Ваньку локтем и тот поторопился объяснить:

- Я как еще у барина Льва Кирилловича служил, дед Игнат ко мне наезжал, я его барским винцом угощал. Дюже ему брендя понравилась, он заначил малую толику и бабке на пробу привез. Теперь вот бабка ее тута гонит. Бабуль, расскажи барину как брендю делаешь.

- Ничаво особливого, - зачастила Агафья, - Берешь водочку, можно казенную, а лучше свою, домашнюю, оно, конечно, свою гнать супротив указов, однако ж своя, она не в пример чище и крепче будет. Берешь ее, родимую, а потом идешь во лесок и корушку с дуба дерешь, дерешь. Потом кору в ступку бух и пестиком трешь-растираешь. А потом в водочку сыпешь и под стреху на месячишко. И извольте выкушать, вот она брендя, - бабка сунула Джеймсу под нос кружку. Он понюхал, хлебнул: в кружке действительно плескалось низкосортное бренди невероятной крепости. Джеймс отер невольные слезы и подсел к столу.

- Налей лучше грогу, Фостер, выпьем, - Джеймс подставил кружку.

- За что пить будем, сэр?

- За женщин, чтоб они провалились!

Через час, крепко обнимая за плечи деда Игната, Джеймс изливал ему душу.

- Что нужно женщинам? - говорил он, - Я для нее на все готов, я ради нее жизнью рискую, а она...? Я ведь хочу все решить по чести, хочу на ней жениться, а она...? Я ей предложение делал два раза, а она...? Я искренне хочу искупить свою вину перед ней, а она...? Я жду от нее хоть чуть-чуть любви, понимания, а она...? Она кувшинами кидается! С квасом!!!

- Действительно, нехорошо! - осмелевший от выпитого Аллен подобрался сзади и подсел к капитану, - Зато леди Барбара дама с перчиком, не какая-нибудь жеманная дохлятина. Капитан, а может ей одиноко? - возопил матрос, озаренный неожиданной идеей, - Вокруг только мужчины, ни одной девицы, поговорить не с кем, посплетничать не с кем.

Джеймс призадумался, осознавая новую для него мысль.

- Где ж я ей подружку возьму? У нее горничная была, ты с ней вроде любовь крутил. Она где?

- В монастыре ее не было, - Аллен сосредоточился, - Наверно, в Москве осталась.

- Боб Аллен, - Джеймс торжественно поднялся, - В таком случае, приказываю вам вернуться в русскую столицу, найти там горничную леди Барбары и в кратчайший срок доставить ее сюда.

- Будет исполнено, мой капитан! - нетвердой рукой Аллен отдал честь, - Вот только еще стопочку выпью, - и он отправился за новой порцией.

В бледных проблесках рассвета Фостер восседал посреди двора и созерцал последствия ночного кутежа. Победа безусловно осталась за "бабкиной брендей". Даже луженые матросские желудки не вынесли крепости зверского напитка. В напрасной попытке протрезвить команду боцман выгнал всех из избы, но только лишь для того, чтобы беспомощно наблюдать как поганые акульи дети на подгибающихся ногах расползаются по двору и заваливаются спать где придется. Бедняге Фостеру только и оставалось, что тупо пялиться на раскрытые ворота, выхлебывая остатки грога и придаваясь печальным думам о нестойкости нынешней молодежи к пороку. Он меланхолично наблюдал как из рассветного тумана выступила статная женская фигура и двинулась к нему, воздевая над головой нечто тяжелое и грозное. Фигура у фигуры была весьма хороша. "Истинная богиня, - лениво думал Фостер, - Артемида! Нет, скорее Фемида, вон весы в руках.". Бедняга так и не успел решить, которая из небожительниц оказала ему честь своим посещением, когда женщина подошла вплотную и то, что боцман принял за весы богини правосудия вступило в непосредственное соприкосновение с его макушкой. Свет для него померк.

Джеймс проснулся на полу возле печки. Голову ломило, во рту было гадостно как в помойке. С трудом выпрямив ноги Джеймс встал, оглядел учиненный в избе разгром. Фу, позорище! Напиться с матросами, нажраться дешевым бренди до умопомрачения. Из-за бабы! Капитан, гроза морей! Слабак! Господи, что он хоть нес вчера? Кажется, откровенничал с русским дедом. Это еще ничего, тот все равно не понял ни слова. Что еще? О Боже, ведь он приказал Аллену отправляться в Москву и выкрасть из дома Опорьевых Варварину служанку! Немедленно найти Аллена, а то еще с пьяных глаз решит выполнить волю своего капитана.

Кое-как приведя в порядок одежду Джеймс выскочил за дверь и застыл на крыльце. По всему двору валялись неподвижные тела его матросов. Принять их за мертвых мешал только раскатистый переливчатый храп. Посредине с окровавленной головой лежал боцман Фостер, а неподалеку, отчаянно крутя коромыслом бабки Агафьи вертелась здоровая рыжеволосая девка. Перед ней, широко растопырив руки и стараясь не попасть под удар грозного оружия скакал Аллен. Ни один из противников не мог добиться преимущества, пока Аллен, резко бросившись вперед, не поднырнул под коромысло и не схватил девку за талию. Тут же получил поддых, но не сдался, а перехватив карающую длань, вырвал небезопасную деревяшку. Не разжимая мертвой хватки он обернулся с стоящему на крыльце Джеймсу и доложил:

- Ваше приказание выполнено, сэр, вот она, горничная миледи!

- Что здесь происходит? - осведомился от двери мелодичный, но весьма твердый женский голос, - Палаша, миленькая, откуда ты взялась!? Пусти ее немедленно, негодяй! - Варвара пронеслась мимо Джеймса, оттолкнула Аллена и схватила давнюю подругу в объятия. Лукавая Палашка, всхлипывая, прижалась к госпоже.

- Ой, боярышня, да что же это деется, да как же это вы! Как же вы здеся, с английцами! А тетушка ваша умолила батюшку, чтоб дозволил мне до вас в монастырь ехати, с вами тама жить. Я и приехала, нарядов ваших навезла, а тут такое... Монахини бают, выкрали вас, а может своей волей с иноземцем убегли. Тетка Аграфена на себе все волосы повыдергала, никак решиться не могла, идтить ей в драгунский полк, просить за вами погоню вырядить, али не надобно. Я и не стала ожидать, чаво она удумает, свела на монастырской конюшне коня, - она ткнула пальцем в привязанное к плетню заморенное животное, едва держащееся на подгибающихся ногах, - и наметом за вами. Уж я-то знала, что вы в Петербурх, к морю поскачете. Я и узелок с платьями вашими прихватила, а то вы ведь безо всего уехали, не дело так-то. Думала, отыщу вас, увезу от подлых сквернавцев, ишь чаво удумали, боярышню мою ровно мешок репы воровать. Поутряне догнала вас, а они давай меня хватать... - она залилась слезами.

- Как смели ваши люди напасть на беззащитную девушку? - вскричала Варя, гневно глядя на Джеймса.

- Беззащитную! - возопил он, - Эта ваша беззащитная девушка искалечила моих ребят!

Варя оглядела валяющихся матросов, задержалась взглядом на уже пришедшем в себя и тихо постанывающем Фостере и презрительно заметила:

- Очень похоже на правду, сударь! Одна русская девушка может запросто справиться с целой командой англицких моряков. И голова вашего боцмана, несомненно, разнесена ее могучей дланью, а не разбита в пьяной драке.

- Да я собственными глазами видел как... - начал Джеймс, но Варвара лишь обдала его негодующим взглядом и с преувеличенной заботой поддерживая Палашку за плечи, повела ее в избу.

- Бабы, проклятые бабы!! - в ярости и изнеможении потрясая кулаками, завопил Фентон и его измученный взор остановился на сочувствующей физиономии бабки Агафьи.

- Что, соколик, плохо тебе? - жалостливо закивала старушка, - Не печалься, щас бабушка поможет, щас бабушка подсобит, щас я тебе кисленького... - она протянула Джеймсу полный ковш мутно-коричневой жидкости.

Истерзанный похмельем, жаждой и переживаниями бурного утра Джеймс приник к ковшу губами, глотнул и негодующе взревел. В ковше плескался квас.

Следующим утром увеличившийся на одного человека отряд покинул гостеприимный ям. Джеймс гнал без передышки, не рискуя больше делать долгие привалы. Мало ли что могло случиться во время следующей стоянки!?