Грех боярышни, или Выйду замуж за иностранца

Глава 24

Темная громада корабля вырастала над серо-черной водой. Снасти заливал серебристый свет колючих звезд. Негромкий топот копыт не остался незамеченным, на корабле засуетились, над бортами замелькали дула мушкетов. Негромкий оклик Аллена заставил всех успокоиться и трап был спущен. Сильные руки сняли Варвару с седла, ее повели к трапу. Каждый шаг заставлял ее содрогаться. Сила и воля похитившего ее человека неумолимо отрывала ее от родной земли. Ей хотелось остановиться, вцепиться в каждый камешек берега, но поддерживающая ее рука Джеймса с властной уверенностью влекла вперед. Под ногами закачался трап и она ступила на палубу. Негромкие голоса матросов приветствовали капитана и его даму, Джеймс повел ее в каюту.

Там он бережно снял с Вари влажный плащ, усадил ее в кресло и укутал пледом. Она повиновалась покорно и безвольно. Маленькая жаровня нагревала воздух каюты, но Варю продолжала бить дрожь. В дверь тихо постучали и Джеймс принял у юнги поднос с двумя кубками подогретого вина.

- Выпейте, это согреет, - он подал кубок Варваре.

Подчиняясь, она сделала глоток пряной горячей жидкости и вновь замерла, уставившись прямо перед собой. Ее изящная рука лежала рядом с кубком, неподвижная, словно вещь. В каюте повисло гнетущее молчание. Вялая апатия, столь несвойственная Варваре, ее мертвое молчание и остановившийся взгляд безумно пугали Джеймса.

- С отливом отплываем, - пробормотал Джеймс, пытаясь разорвать наводящую ужас тишину.

Неожиданно она поднялась и, двигаясь с все той же странной медлительностью, вновь накинула плащ и вышла на палубу. Чуть погодя Джеймс последовал за ней.

Варвара облокотилась на поручни и напряженно вслушивалась в звуки близкого берега. Вот резко вскрикнула болотная птица, скрипучий звук заставил ее очнуться. Она с жадностью, до боли вгляделась в очертания земли, где она жила в родном доме, где перед ней манящим призраком мелькнула любовь, чтобы обернуться тоской сегодняшней ночи. Тихий плеск волны о борт корабля заставил ее посмотреть вниз. На черно-стальные воды ночной Балтики даже глядеть было холодно. Не впервые ей пришло в голову, что если бы тогда Джеймс не вытащил ее из воды, скольких бед могла бы избежать и она и ее семья. На них не лег бы пятном позор ее похищения. Все подумают, что она сама, презрев долг и честь, пренебрегла домом и родной страной, покинув ее ради иноземного авантюриста. Волна снова плеснула, что-то нашептывая. Уже в третий раз вода раскрывала ей свои объятия, сулила покой и разрешения всех проблем. Темные глубины манили к себе, обещали избавление и от велений долга и от стона оскорбленной гордости и от порывов греховной любви. Варя внимала их зову. Что ж, это справедливо, что здесь началось, тут должно и закончиться. Она начала медленно клониться через борт, протягивая руки к волнам. Вода запела радостнее, видя приближающую добычу, когда мощный рывок отбросил ее от поручней, Джеймс подхватил ее и унес обратно в каюту.

- Вы с ума сошли, зачем вы это сделали? - дрожащей рукой он плеснул себе вина. - Ведете себя как истеричная девчонка!

Джеймс осекся, столкнувшись с ненавидящим взором синих глаз.

- Будьте вы прокляты! Я хотела бы, чтобы вы вечно горели в аду! - она старалась говорить спокойно, но голос ее прерывался горем и бешенством, - Один раз вы уже сломали мою жизнь. Вы явились в наш дом и очаровали всех, вынудили меня полюбить вас, заставили надеяться, что вы заметили меня, что я что-то значу для вас! А потом беспощадно выставили на посмешище и здесь, в России, и там, в Англии. Из-за ваших слов моя собственная родня стыдилась меня. Я выдержала это. Вы уехали, а я все изменила! Тех, кто раньше смеялся, я заставила восхищаться мной, завидовать мне, добиваться моего расположения. Я вытравила вас из своей души, разума, сердца. Я была свободна, могла распоряжаться собой. Но будьте вы прокляты, вы явились снова! Вы явились снова и теперь я вам понадобилась. Конечно, ведь теперь я была совсем другой, а вы были не нужны мне, не волновали меня. Такого вы стерпеть не могли. Вы преследовали меня, вновь запутали в свою паутину. А когда я не поддалась вам, вы опять сломали мою жизнь, теперь уже окончательно! Увезти невесту русского царя, ах, как тешит самолюбие! Ради этого, ради вашей прихоти, вы отняли у меня все! У меня был дом, семья, родная страна. Пусть совсем маленький, но у меня был выбор! Я могла стать женой Петра, а могла уйти в монастырь. Вы лишили меня всего! Не только жених, не только батюшка с матушкой, даже монастырь не примет женщину, так опозоренную. Вы закрыли мне все дороги, вы даже не дали мне сделать то, что может сделать любой грешник - лишить себя жизни! В третий раз из-за вас я думаю о том, чтобы умереть, и вот вы даже это право отняли у меня!

С последним выкриком она опустила голову, грудь ее часто вздымалась, ей не хватало воздуха. Его рука коснулась ее подбородка, она упрямо зажмурилась, не желая его видеть.

- Собирайтесь! - скомандовал он. - Переночуем на берегу.

Не понимая, что за новая хитрость пришла ему на ум, она во все глаза уставилась на него. Он натягивал дорожный плащ.

- Собираться? Куда?

- Отвезу вас к родителям. Все еще вполне можно исправить. Ваш отец достаточно умен, чтобы хотя бы первое время не придавать огласке ваше исчезновение. Уверен, никто, кроме членов семьи, еще о нем не знает. Корабль с командой я отправляю в Англию, вернемся тихо, вы, я и ваша горничная, никто и не заметит. Не волнуйтесь, я расскажу боярину, что увез вас силой, так что чужие не узнаю, а свои не осудят.

Не веря своим ушам, она слушала его.

- Я не понимаю, почему вы делаете это?

Он отвернулся.

- Простите меня, Барбара, кажется, я причинил вам много зла, гораздо больше, чем думал. Постараюсь его исправить. Ну, что пойдем? - он шагнул к двери.

Она не пошевелилась.

- Сперва я должна понять, соображаете ли вы, что делаете. Если вы отвезете меня домой, явитесь к моей родне, да еще один, и сознаетесь в содеянном, вы думаете, батюшка простит вас? Вы просто тихо исчезнете и даже тела вашего не найдут!

Он невесело усмехнулся.

- Ну, это мы еще посмотрим, но даже если так, терять мне особо нечего. Семьи у меня нет, плакать некому. Надоело мотаться по морям и океанам и всегда возвращаться в пустой и холодный дом. Только в ранней молодости игра с миром привлекает ради самой игры, ради чувства, что можешь все, что ты - победитель. С годами это хочется делать для кого-то, для тех, кто будет гордится тобой в настоящем и наследует тебе в будущем. А мне кто наследует, мой мерзопакостный троюродный братец Джарви? Так произойдет это раньше или позже, какая разница!

- Вы могли бы вернуться в Англию, жениться на какой-нибудь леди, завести детей.

- Сударыня, вопреки всему, что вы думаете обо мне, я все же не подлец и не чудовище и не собираюсь губить жизнь ни в чем не повинной женщины, - чувствовалось, что бесплодный разговор у порога каюты начал раздражать его.

- Но почему губить! - голосок Вари звучал растерянно, она ничего не могла понять. Зачем было тратить столько сил, похищать ее, везти сюда, чтобы теперь по первому ее слову не только отпустить, но и обречь себя на верную смерть, сопровождая ее к отцу.

- Да потому, что всю жизнь я буду попрекать ее за то, что волосы у нее не золотые, походка другая и глаза не синие! - уже в гневе загремел Джеймс, - Что она говорит по-английски без акцента и не швыряется кувшинами с вонючим квасом! Потому что я никогда не прощу ей, что она - не вы!

Варвара медленно подошла к нему.

- Но почему, ради Господа, почему?

Окончательно разозленный ее бесконечными "почему", он схватил ее за плечи и заорал ей прямо в лицо.

- Да потому, что я люблю тебя, дура московская трижды недоутопленная! Потому что я жить без тебя не могу! Может, ты, ведьма, меня чем-то опоила, но я люблю тебя и не хочу отдавать ни царю, ни Богу!

Напуганная силой его слов, прижатая к его груди силой его рук, она яростно замотала головой, разбрызгивая со щек злые слезы.

- Нет, нет, вы не любите меня, я просто раздразнила вас, разбередила самолюбие и вы решили доказать и мне и всему миру...

Ласково отирая ей глаза, он прервал ее.

- Вы меня совсем сумасшедшим считаете, да кто же ради одного уязвленного самолюбия навязывает себе на голову такую бешеную кошку? Подобную глупость можно сделать только по очень большой любви, от которой просто деваться некуда. Я думал, что если увезу тебя, ты должна будешь забыть все глупости насчет браков с иноземцами и в конце концов будешь счастлива. Но, кажется, я ошибся, а за ошибки надо платить. Так что поехали!

Он решительно шагнул к выходу, но сделав несколько шагов, обнаружил, что идет один. Варвара стояла посреди каюту и казалось такой маленькой и растерянной, такой нуждающейся в защите, что он подошел и тихо обнял ее. Она не отстранилась, а уткнулась лбом ему в грудь, едва слышно шмыгнула носом и пробормотала:

- Я вовсе не бешеная кошка.

- Конечно, нет, ты тихая, кроткая и смиренная. Знаешь, - прошептал он ей на ухо, - В Библии, а она одна и для протестантов и для православных, в Библии сказано, что женщина должна оставить отца и мать и прилепиться к мужу. Может, ты попробуешь?

Она подняла заплаканные глаза.

- Ну, если муж не насмешничает над этой женщиной, если он не только назло...

Джеймс не дослушал. Крепко взяв ее за руку, он зашагал на палубу.

- Отца Эдварда, быстро! - скомандовал он подскочившему Аллену. - И русского святошу из трюма! Алтари, икону, все, что нужно - на палубу. Через десять минут я женюсь.

Варя сдавленно ахнула:

- Сейчас, здесь? Это безумие!

- Как и все, что мы делали в последнее время, - подтвердил Джеймс. - Неужели вы надеетесь, моя леди, что я дам вам шанс передумать?

Матросы выволокли на палубу отца Пафнутия. Священник был измотан дорогой и бесцеремонным обращением, но отнюдь не укрощен. Его глаза пылали яростным огнем, он явно чувствовал себя мучеником в окружении слуг Сатаны.

Свистнули Ваньку и Джеймс приказал:

- Святой отец, боярышня согласилась выйти за меня замуж, готовьтесь к венчанию. Иконы, алтарь, все нужное для обряда на корабле имеется.

Выслушав перевод, отец Пафнутий не удостоил Джеймса даже взглядом, а повернулся к Варе.

- Мыслимое ли дело, боярышня, русская, православная, знатного роду, и на такое решилась! - начав довольно тихо, священник поднимал голос все выше и выше, - Измарать веру и род, испаскудить святое таинство брака, и для кого, для поганина, табашника, матершинника. Как могла ты допустить до себя развратника иноземного, возжелать предаться с ним мерзкому любострастию! Покайся, грешница! - сорвавшись на визг, отец Пафнутий уткнул в небеса бороду и воздел над собой крест. - Покайся и отрекись от греховного умысла, а не то анафема тебе!

Мысли Джеймса лихорадочно заметались. Не нужны были даже его слабые знания русского языка, чтобы понять, что проклятый монах сейчас все погубит своей проповедью. Барбара испугается Божьего гнева и уедет. А ведь все так хорошо складывалось! Надо срочно заткнуть его грязный рот, уговорить Барбару, надо действовать. Но прежде, чем Джеймс шагнул к расходившемуся священнику, он оглянулся на девушку, и остановился, пораженный выражением ее лица. На нем вовсе не было смятения или раскаяния уличенной грешницы. На нем был написан смешанный с легким удивлением гнев высокородной боярышни, в чьем присутствии смерд осмелился поднять голос.

- Запорю, холоп! - коротко и спокойно проронили ее гордые уста и священник смолк, будто подавившись. Казалось, все поколения бояр Опорьевых глядели в этот момент на несчастного, посмевшего противиться воле одной из них. Дальнейших слов Джеймс уже не мог разобрать, но они хлестали бедного священника не хуже, чем обещанный кнут. Через пару минут отец Пафнутий уже корчился у ног боярышни и согласился бы по первому слову повенчать ее не то что с англичанином, но и с вовсе безбожным турком или диким сибирским язычником. Джеймс облегченно вздохнул, ему снова повезло, дурак священник сыграл ему на руку, там, где могли оказаться бессильными слова любви, сработала Варварина гордость.

Он обернулся, чтобы поторопить матросов, устанавливающих алтари, и столкнулся с Алленом. Забыв всякую почтительность, тот ухватил своего капитана за рукав и забормотал, блестя круглыми от ужаса и изумления глазами:

- Милорд, милорд, я ведь немного понимаю русский! Милорд, леди такое говорит бедному священнику, он скоро помрет от страха! Милорд, вы хотите жениться на очень волевой даме, может вам лучше сейчас взять шлюпку и бежать!

Не успел Джеймс ответить, как звонкий женский голос, говорящий на чудовищной английском, освободил его от этой необходимости.

- Ты что же, бесстыдник, про мою боярышню городишь! Или думаешь, я до сих пор твоего бесовского языка не ведаю?

Решительно уперев руки в бока, Палашка сверлила Аллена взглядом. Джеймс отцепил от себя пальцы матроса.

- Боюсь, мой бедный Аллен, шлюпка здесь нужна не столько мне, сколько тебе. А у меня дома остался от покойной матушки католический священник, он мне который год житья не дает, надеюсь, теперь моя жена с ним управится, - и Джеймс повернулся к Варе.

- Как бы она не управилась и с вами, мой капитан, - буркнул Аллен, одновременно опасливо косясь на Палашку.

Джеймс и Варвара рука об руку шагнули к алтарям, перед которыми уже возвышались, исполненные торжественности, оба святых отца.

Корабль, окутанный серебрящейся призрачной пеленой парусов, медленно скользил по темной глади залива. В трепещущем свете фонарей матросы "Летящей стрелы" взирали на разворачивающееся на палубе действо. Они не понимали, но чувствовали, что перед их глазами происходит нечто невероятно важное и значительное. "Венчается раб Божий...". "Венчается раба Божия...". Пред Богом и людьми мужчина брал женщину в жены, и воды Балтики, единой для всех, несли их двойное "да" и к берегам далекого туманного острова и к беспредельным просторам Руси. Плавный речитатив двух разных, но столь схожих обрядов сплетался, обращая их клятвы к Престолу Господню. "...to love and respect", "...беречь и хранить" - и за спиной Джеймса вставали гордые сыны Альбиона, чьи могучие корабли несли славу и власть английской короны половине мира, "...in health and decease", "...в богатстве и в бедности" - и неисчислимые как песок народы древней Руси, ныне бросающие на мировые весы свой гений и свой меч, принимали клятвы одной из своих дочерей. Море, небеса и звезды, два великих народа, паруса и корабли венчали молодую пару. Заключительное "Да будет так!" прозвучало в потрясенной, оглушающей тишине. Варвара бессильно поникла на грудь Джеймса.

Джеймс почти снес ее в каюту и оставил одну. Непривычно молчаливая Палашка помогла боярышне переодеться и тихонько ушла. Теплая вода и свежая одежда прогнали усталость, но потрясение осталось. Только лежащие на столе две толстые венчальные свечи напоминали Варе о том, что она стала женой странного, почти чужого человека, так нежданно и бурно ворвавшегося в ее жизнь. Недавний двойной обряд стал казаться ей сном. Она присела к столу, на котором был сервирован ужин и стала ждать мужа. Как странно звучало это слово - муж! Еще час назад, здесь, в этой же каюте, она задыхалась от тоски и отчаяния. А теперь, что изменилось теперь? В сущности ничего, только совершенное над ними таинство отрезало ей пути назад. Не сделала ли она самой страшной, самой роковой ошибки?

Дверь вновь распахнулась, вошел Джеймс. Его одежда была усеяна каплями воды. Он отряхнулся как большой пес, сбросил камзол.

- Погода прекрасная, ветер попутный и ничто не предвещает шторм. Если так продержится - скоро будем дома.

У Вари перехватило горло. Дома, о Господи! Может он и будет дома, а вот она окажется на чужбине, среди чужых и наверняка враждебных людей. Джеймс снова налил ей и себе вина, и в каюте, как и час назад, вновь повисло молчание, менее враждебное, но более настороженное. Новоиспеченные супруги искоса наблюдали друг за другом.

Джеймс растерялся. Только сейчас он понял, что само венчание еще ничего не решает. Ему удалось застать ее врасплох, заставить делать то, что он хотел, но как теперь ладить с этой гордой душой, как заставить ее довериться, как сломать лед, который возник между ними большей частью по его вине.

- Я... - Джеймс смущенно откашлялся. Говорить под прицелом ее взгляда было не так то легко. - Я думаю, перед Англией нам нужно будет зайти в какой-нибудь цивилизованный порт, например, в Амстердам, и обновить ваш гардероб, ведь у вас почти нет с собой вещей.

Его предложение не произвело на нее впечатления, она все также молча глядела на него.

- Я... - снова начал он, в горле окончательно пересохло, и он судорожно хлебнул вина. - Слуг я отпустил, может, я положу вам что-нибудь поесть?

Она, казалось, только сейчас заметила накрытый стол. Кивнула, придвинула стул поближе, сняла крышку с первого попавшегося блюда. Он любовался, какими изящными движениями она раскладывала еду. Каждый ее жест был исполнен невольной грации, той грации, которую невозможно воспитать, с которой можно только родиться. Она наполнила его тарелку, не глядя, бросила что-то на свою и супруги вновь воззрились друг на друга поверх серебра приборов и мерцающего стекла.

- Я... - третья попытка начать разговор показалась Джеймсу особенно беспомощной и он решил двинуть в ход тяжелую артиллерию, - Перед отъездом под Ярославль я говорил с вашей тетушкой, - Он увидел, как она встрепенулась, наконец-то проявив интерес к его словам, - Княгиня велела передать, что если вы согласитесь стать моей женой, то значит, так судил Бог и она благословляет наш брак и обещает, что уговорит вашего отца простить нас.

Варя гневно воззрилась на него.

- Если это шутка, то жестокая!

- Ну почему же шутка, моя дорогая леди? Мне кажется, я никогда вас не обманывал. Это точные слова княгини Натальи.

Варя судорожно вздохнула. Ее тетка знала, она заранее прощала и благословляла ее, значит, она выходила замуж не как подзаборная девка, а так, или почти так, как пристало венчаться боярышне Опорьевой.

- Почему вы не сказали мне раньше? - все еще подозрительно спросила она, - Тогда, возможно, вам было бы много проще меня уговорить.

- Нет, леди, вы невозможны, вы все таки потрясающе умеете довести человека до бешенства! Вам не приходило в голову, что я люблю вас, и хочу, чтобы вы согласились быть моей женой, потому что я вас об этом прошу, а не потому, что ваша тетушка не против.

- Это не я, это вы невозможный человек! - Варя тоже всерьез начала злится. - Вы начали наше знакомство с того, что издевались надо мной по всему миру, а потом заявили, что любите меня и хотите, чтобы я тут же поверила и растаяла.

- Женщины - нечто потрясающе нелогичное, а вы среди них - самое нелогичное создание. Чего вы всегда хотите от бедных мужчин? Вы уродуете себя кошмарными безвкусными одеяниями, ведете себя как последние дурочки, тщательно избегаете научиться тому, что может быть интересно мужчине, в общем, истребляете или скрываете все свои достоинства. Потом тех своих сестер, которые озаботились выставить себя в наилучшем свете вы объявляете распутницами, а сами трепетно ждете, чтобы кто-то приподнял созданную вами жуткую маску, и полюбил вас за красоту, которую вы спрятали или ум и доброе сердце, которые не удосужились проявить! Вам и в голову не приходит, что мужчины вовсе не обязаны этого делать и что все зависит только от вас самих! Я Джеймс Фентон, баронет, пират, купец, дипломат, искатель приключений! Я уважаю себя и ценю то, чего сумел добиться в жизни. Я считал и считаю, что увиденная мной в доме боярина Никиты неуклюжая девица, не смевшая поднять глаз из страха разгневать отца или брата, не заслуживает ничего, кроме насмешки. Но я по уши влюбился в прекрасную, очаровательную, остроумную и абсолютно бесстрашную боярышню Опорьеву, которую впервые встретил на балу!

Джеймс отвернулся. "Ну вот, - уныло подумал он. - теперь уж точно ничего хорошего не выйдет, я все испортил". Однако на Варином лице вовсе не было гнева. Ошеломленная страстной речью Джеймса, она обдумывала новую для нее точку зрения. Несомненно, нельзя не признать, что в его словах была доля истины. Хотя ему вовсе и не нужно знать, что, вероятно, он прав. И она ответила на его слова выражением другого своего страха:

- Что я буду делать в вашей Англии, одна, среди совсем чужих людей?

Джеймс крепко обнял ее и прижал к себе, она не вырывалась.

- Почему же одна? А я? Поверьте мне, я всегда буду защищать вас от всего мира! И чего вам бояться? Вы же бесстрашная, вы русская женщина, вы можете справиться со всем! Вы собирались стать царицей огромной страны, так что вам стоит призвать к порядку дам Сент-Джеймского двора? Все джентльмены и так будут принадлежать вам.

- А если они будут сопротивляться? - по-детски всхлипывая, спросила она.

Рассмеявшись, он погладил ее по золотым волосам, еще раз подивившись, какой у них волшебный, только ей присущий аромат, поцеловал заплаканные глаза:

- Если они будут сопротивляться, я привезу из Африки свое племя, вы знаете, у меня в Африке целое племя есть, я их вождь, я привезу их в Лондон и передам под ваше командование и посмотрим, куда эти леди тогда денутся.

Она захихикала, представив, как во главе банды чернокожих демонов разгоняет визжащих дам по коридорам Сент-Джеймского дворца и бедняжки разбегаются, трепеща юбками.

Джеймс мягко отпустил ее.

- Вот так-то лучше. Простите меня, моя любовь, я приготовил все для нашего венчания, но не подумал о кольце, которое подошло бы на ваш пальчик. Я хочу заменить кольцо вот этим.

Он наклонился над шкатулкой и вытащил из него нечто пронзительно синее, сияющее, разбрызгивающее искры. На его руке качалось оправленное в золото ожерелье из крупных, размером с перепелиное яйцо, сапфиров. Оправа была варварски великолепна, но в то же время тонка и изящна, сами сапфиры чистейшей воды, идеально похожие друг на друга, сияли причудливыми гранями.

- Пару лет назад, в Индии, английские войска заняли маленький городок. Там был храм Лакшми, богини счастья. Я не позволил разграбить храм, хотя это было нелегко. Их верховная жрица сняла ожерелье со статуи богини. Она сказала, что ожерелье не для меня, богиня хочет, чтобы я отдал его женщине, в глазах которой увижу, что оно принадлежит ей и только ей. Пару раз за свою жизнь я думал подарить его, но что-то меня останавливало. Лишь теперь я знаю твердо, кому оно принадлежит. Я действительно вижу это в ваших глазах, они того же необыкновенного цвета, что и сапфиры.

Она наклонила голову, чтобы Джеймсу было легче застегнуть подарок и подошла к зеркалу. Ожерелье было прекрасно. В свете свечи оно бросало мягкие блики, заставляя ее глаза сиять ярче, а ее волосы блистать, сливаясь с оправой в единое целое. Варя невольно вздохнула от удовольствия.

- Спасибо! - она повернулась к Джеймсу. - Оно просто необыкновенно! Жаль только, платье совсем к нему не подходит.

Джеймс коснулся ворота серого дорожного одеяния.

- Действительно, не подходит! - глухо пробормотал он, как бы со стороны наблюдая, как его руки, жившие в этот момент своей, отдельной жизнью, скользят по ее корсажу, расстегивая платье. Он распахнул ей ворот и сделал то, о чем мечтал всю нелегкую дорогу от монастыря: прижался губами к нежной коже у шеи. Потом взглянул ей в глаза и не увидев в них гнева и сопротивления, только смущение, медленными движениями стал освобождать ее от одежды. Она не мешала, но и не помогала ему. Наконец, когда она оказалась полностью нагой, и он подал ей руку, помогая перешагнуть окружившую ее преграду из бесчисленных юбок, она решительным движением дернула косу, тряхнула головой и ее до колен окутал плотный золотой плащ волос. Джеймс с восхищением следил как освобожденная золотая волна струится по плечам, своенравные завитки скрывают ее тело.

Он отвел сверкающие пряди, обнажая тугие груди, сжал их и как дитя припал к темному соску, нежно лаская, и почувствовал, как ее грудь твердеет под его прикосновением. Его руки и губы скользили все ниже, он опустился на колени перед этой прекрасной девушкой, столь наполненной огнем страсти и в то же время столь холодно-недоступной. Он обнял ее бедра и зарылся губами в мягкие темно-золотые завитки между ее точеных ног.

- Миледи жена! - тихо прошептал Джеймс и тут, с чувством ошеломляющего триумфа ощутил, как ее руки легонько коснулись его волос, соскользнули на плечи и, наконец, она робко потянула завязки его рубашки.

Через мгновение его обнаженное тело плотно прильнуло к ее телу. Он бережно опустил ее на постель и склонился над ней. Медленно и бережно он ласкал ее шелковистую плоть, очерчивал губами совершенную форму грудей, дразняще притрагивался к животу и бедрам, и видел, как дрожь пронизывает ее в ответ на его прикосновения. Он содрогался от восторга, ведь сегодня она не только принимала его ласки, но и отвечала на них и каждое ее касание наполняло его тело восторгом.

Варя была в смятении. Его ласки заставляла ее задыхаться от наслаждения и радости, но еще большую радость приносила возможность дотронуться до него, коснуться губами его плеч, рук. Она гладила жесткие волосы на его груди, ей так давно этого хотелось. Она принялась целовать каждый шрамик на его сильном теле и он замер под ее прикосновениями, всецело отдавшись наслаждению. Варю нес некий неведомый ей поток и, презрев стыдливость, замирая от страха и любопытства, она нежно, кончиками пальцев, погладила... Господи, он такой твердый и в то же время такой нежный!

Джеймс глухо простонал, потом его руки крепко стиснули ее грудь, она испуганно вскрикнула. Его ласки становились все неистовее и она чувствовала, что неистовство захватывает и ее. Каждое его движение обжигало ее невыносимым жаром, блаженство перерастало в боль, но хотелось, чтобы эта боль длилась вечно. Его руки гладили ее бедра, он раздвинул ей ноги и коснулся сокровенных глубин ее тела. Варя почувствовала, что его палец проникает вглубь нее, его касания вызывали новые волны болезненного блаженства, окатывающие ее всю. Не в силах терпеть это, она начала тихо стонать. В ответ на ее стоны его руки засновали проворнее и в одну и ту же минуту ее захлестнули наслаждение и мука, ей одновременно хотелось и избавиться от этих чувств, и чтобы они никогда не кончались. И когда буйство противоречивых ощущений достигло апогея, он неожиданно отстранился от нее.

Она негодующее вскрикнула, ее тело судорожно извивалось, неспособное выносить переполнявшую его сладостную муку. Слезы набежали на глаза, ведь он ушел, оставил ее наедине с тем неведомым, что происходило с ней. Она услышала, как где-то хлопнула крышка шкатулки и заплакала от тоски: что такое могло ему понадобиться, что было важнее единения их тел. Он снова подошел к кровати, сквозь слезы она взглянула на него. Джеймс держал в руках ее шелковый шарф, тот самый шарф, который он когда-то объявил символом ее невинности и забрал с собой. Как и тогда он обвязал ее талию шарфом, прохладная ткань окутала горячую кожу, но не принесла облегчения, сжигавший ее огонь бушевал с прежней силой. Он снова принялся ласкать ее, доводя до неистовства, до безумия и когда она закричала от сладостной муки, он сильно и резко вошел в нее. Внезапная боль рванула тело. Она и Джеймс сливались, становились единым целым. Его губы впивались в ее уста, а каждый толчок его плоти внутри нее заставлял ее возноситься на вершину наслаждения. И когда для них обоих одновременно весь мир вспыхнул ранее неведомыми красками и звуками и рассыпался в прах, она почувствовала, что его руки разрывают пояс на ее талии. Она знала, что этот разорванный пояс навсегда связал их узами, которые уже ничто не сможет разорвать, узами мужа и жены.

***

Отпустив горничную, леди Фентон еще разок критически оглядела в зеркале новую прическу. Она не спешила, несколько минут между утренним туалетом и началом ежедневных домашних и придворных обязанностей были самым спокойным временем за весь день. Сегодняшний день обещал быть особенно хлопотным. Сегодня Фентоны дают бал в честь королевы и нового русского посла, барона Шака, и все должно быть идеально, впрочем как и всегда в ее доме. Она задумала настоящий вечер a la russe, с ужином старинной русской кухни. Требовалась бездна терпения и внимания, чтобы соединить строгие требования этикета и русский пиршественный размах, и еще огромные расходы, чтобы показать англичанам подлинную Россию. Но дело стоило того, такого рода прием выкажет уважение послу российского государя и развеселит скучающую королеву Анну. Анну леди Фентон жалела, хотя и не понимала как можно вечно тосковать среди бурного разнообразия политической жизни и как можно быть такой безвольной. Еще чего она так и не смогла понять, так это значения, которое здесь придавалось визитам монаршей особы. Она не забыла, да и не хотела забывать, как царь Петр попросту забегал к ним по дороге на верфь, чтобы поболтать с батюшкой о лесе и снастях и выпить чарочку из ее рук. Возможно, именно это непонимание делало ее дом столь желанным для одинокой королевы, следом за которой к Фентонам потянулся и весь двор.

Леди Барбара усмехнулась, вспомнив, как очарованная ею королева жаждала сделать ее своей фрейлиной. Огромных стоило усилий избежать назначения, за которое знатнейшие дамы королевства готовы были отравить друг дружку. Однако то, что было высокой честью для любой английской леди, ей, леди Фентон, доставило бы только лишнее беспокойство. Да и зачем выполнять скучные придворные обязанности, ежедневно являться ко двору, если весь двор и так лезет из кожи вон, чтобы быть принятым в ее доме. Нет, независимое положения дает большие преимущества.

Кстати, о преимуществах, в последнее время что-то отношения Англии и России стали хуже, вот и посла сменили. Следует в сие дело вмешаться. В первую голову надо переговорить с леди Мэшем. Милой подруге Абигайль придется напомнить, кто помог ей вытеснить из Сент-Джеймского дворца леди Черчилль и занять место первой статс-дамы королевы. Только делать все надо мягко, очень мягко и без спешки.

Леди Фентон вспомнила, что приезд нового посла сулит ей радость. Барон наверняка привез вести от ее родных. Тетушка Наталья сдержала слово и добилась того, что батюшка начал хотя бы отвечать на письма. Правда, он все время напоминал, от какого величия она отказалась. Четыре года назад, когда Джеймс сформировал и вывел в море собственную эскадру, изрядно потрепавшую французов и испанцев, и получил за это графский титул, отец немного успокоился. Зато два года назад, когда Петр Алексеевич женился на своей обозной шлюшке (прости Господи такие мысли, на государыне всея Руси Екатерине!), отец рассвирепел и целых полгода не писал. Однако совершенный по воле Петра брак царевича Алексея с принцессой Шарлоттой Блакенбургской, оставшейся лютеранкой, и несколько других брачных союзов с иноземцами заставили отца вновь смягчиться. Хотя эти свадьбы здорово разозлили старое боярство и духовенство. Батюшке до сих пор напоминают, что именно его семейство было первым, из его дома на Русь пришла зараза "иноземных" браков.

Она прислушалась к звукам пробуждающегося дома. Вот слышен гневный голос экономки, наверняка воспитывает новую служанку. Леди лениво задумалась, понимает ли английская прислуга, что означают слова "коровища англицкая" и "руки не оттуда растут", столь часто употребляемые миссис Пелагией Аллен, высоко ценимой управительницей дома Фентонов. Впрочем, это совершенно не важно, главное, что экономку боятся и слушаются беспрекословно.

Леди со вздохом поднялась, пора приниматься за дело. С высоты парадной лестницы она заглянула в малую гостиную. При виде хозяйки дома все три сидевших там у камина священника дружно потупились. Миледи слегка нахмурилась. Может, и не следовала так запугивать милейшую троицу. Однако же почтенные прелаты - католик отец Джон, оставшийся в доме после смерти матери Джеймса, православный отец Пафнутий, привезенный из России, и англиканин отец Эдвард, бывший корабельный капеллан на эскадре лорда Фентона - первое время сделали жизнь в особняке просто невыносимой. Они постоянно устраивали громогласные теологические диспуты и надоедали всем своими нравоучениями. Пришлось ими серьезно заняться. Теперь они боятся одного ее вида, зато стали вполне приемлемы в быту. Одно горе - из-за этой троицы бывающие в их доме русские путешественники прозвали особняк Фентонов "Троепопым". Ну, хоть с обучением детей святая троица помогает.

Мысль о детях как всегда подняла в ее душе волну теплой радости. Она тихонько приоткрыла двери в их комнаты. Семилетний Джеймс спал, разметавшись. Она укрыла его, и в очередной раз подумала, что если бы не золотые волосы, он был бы точной копией Джеймса-старшего. Неразлучные погодки Питер и Пол сосредоточенно сопели в подушки, даже во сне с их личиков не сходило упрямое выражение. Малышка Натали уютно посапывала в своей колыбельке. Матери ужасно хотелось взять ее на руки, но она побоялась разбудить девочку.

Леди Барбара вновь выскользнула в коридор и на минуту задумалась, с чего начать хлопоты сегодняшнего дня. В этот момент за ее спиной зазвучали тяжелые мужские шаги. Сильные руки обняли ее за плечи и Варвара, урожденная боярышня Опорьева, леди Фентон, жена пэра Англии, блистательная дама двора, блаженно прильнула к надежной опоре, готовой защитить ее от всех напастей этого мира. Она повернулась и взглянула в лицо своему греху, своей любви, явившейся ей восемь лет назад промозглым петербургским вечером, чтобы уже не оставить никогда.

этажа

католике

Шхербот - небольшое парусно-гребное судно, употреблялся в шведском флоте; скампавея - облегченная галера, имевшая 12-15 пар весел.

Бон - плавучее заграждение из бревен, бочек, плотов, соединенных канатом или цепью.

Брандер - небольшое парусное судно, наполненное горючими материалами, зажженный брандер пускался по ветру на неприятельские суда, главным образом при стоянке их в незащищенном порту.

Оверштаг - поворот против линии ветра на другой галс.

Рангоут - деревянные детали для постановки парусов.

Стапель - наклонная плоскость, на которых строят суда.

Я говорю по-немецки, по-шведски, по-польски, по-тататрски и хорошо понимаю латынь.

Ты еще плохо владеешь языком, мой дорогой брат!

Рада видеть вас, милорд! Нравится ли вам Москва?

Голицын В.В. (1643-1714) - фаворит сестры Петра, правительницы Софьи. В 1689 вместе с сыном сослан Петром в Архангельскую губернию.

Огильви Георг-Бенедикт (1644-1710 гг.) - шотландец, служил в австрийской армии, в 1704г. принят на русскую службу.

Брюс Роман Виллимович - обер-комендант С.-Петербурга с 1704 по 1720 гг.

ружьями

Ям - селение на почтовом тракте, жители которого несли извозчичью повинность, служили кучерами при ямских лошадях (ямщики) и получали за это жалование

Артемида - богиня охоты, Фемида - богиня правосудия.

любить и почитать

в здравии и в болезни

99