Проходит всего час от моей пятичасовой рабочей смены на NBC, когда мне звонит Сальваторе и говорит, что согласен на мое предложение. Ему не только понравилась моя идея, он еще собирается предложить мне должность в своей новой компании.
— Хватит уже перекладывать бумажки в офисе, — говорит он. — Ты должна занять свое место, ребенок. — и впервые в жизни я согласна.
Я готова.
Я едва могу сосредоточиться на гигантских стопках документов, которые нужно разложить, на копиях, которые делала, и на кофе, что подавала. Наконец-то мы нашли выход, подходящий для всех: Финн может сохранить семейный бизнес, а я чаще смогу быть с ним.
Первое, что я делаю в понедельник после обеда, когда выхожу из офиса, это пишу Финну:
«Ты у Оливера?»
Я вижу, как он начинает печатать в ответ, но перестает. Я спускаюсь на лифте, выхожу из здания, подхожу к машине, все это время глядя в телефон, чуть не врезаюсь в телефонную будку и не сбиваю велосипедиста, потому что толком не смотрю, куда иду.
Я уже почти подъехала к дому, когда получаю ответ:
«Ага».
«ОК, оставайся там», — пишу я, смеясь над тем, как много времени ему потребовалось написать одно слово.
Также безумно долго он идет к двери, хотя его грузовик все еще припаркован возле дома. И когда открывает, он выглядит… плохо.
Даже мрачно.
— Привет, — говорю я и встаю на цыпочки, чтобы его поцеловать. Он недавно принял душ, но не побрился. Он колючий и пахнет мылом и кофе. Но он не наклоняется ко мне, а только подставляет щеку.
— Привет, — избегая зрительного контакта, Финн отходит, чтобы я смогла пройти в дом.
— Сегодня ты не очень-то и… любезный, — бормочу я, усаживаясь на диван. Я чувствую тяжесть в животе и, глядя на него, начинаю мысленно вспоминать, что я сказала или сделала за последние сутки, из-за чего он мог так себя вести. — Я что-то сделала?
Он хмыкает, пожимает плечами и спрашивает:
— Ну как дела?
Я на минутку останавливаюсь, ведь он не ответил на мой вопрос. Но я пришла сюда с хорошими новостями, меня так и распирает все рассказать и поднять ему настроение.
— Я пришла кое-что тебе сказать. Что-то очень хорошее.
— Хорошее, говоришь? — глядя на меня, спрашивает он. Его лицо с мрачного меняется на заинтересованное. — Хорошие новости о твоей маме?
Я замираю, не уверенная, правильно ли я расслышала.
— Что ты сказал?
— О твоей маме? — повторяет он. — Хорошие новости о ее здоровье?
— Но как… — запинаюсь я, закрыв глаза, и сердце подпрыгивает в груди. Финну я еще ничего не говорила, значит, он узнал от кого-то еще. — Нет. Но я… Как ты… — я оглядываюсь вокруг, пытаясь найти слова. Кто ему рассказал, и как много он знает? Желудок скручивает. Теперь мне понятно его настроение. — Финн, я собиралась тебе рассказать, но это не было…
Его лицо снова напряжено, а челюсти сжаты.
— Но ты поняла, что твоя мама болеет тем же, от чего умерла моя. Я думал, ты доверишься мне, потому что я единственный человек из многих, кто сейчас понимает твои чувства. Кроме того, ну, знаешь, потому что ты меня любишь.
Я отступаю, в груди начинает закипать злость.
— Ты мне сейчас выговариваешь, потому что я немедленно не поделилась с тобой?
Он закрывает глаза, прижав пальцы ко лбу.
— Я весь день об этом думал, Печенька. Понимаю, почему ты сразу мне все не рассказала, правда. Но хотя бы позже… — он качает головой. — Я себя дерьмово чувствовал, все валилось из рук, и ты действительно мне помогла. Именно ты. И это помогло мне понять, что между нами не только физическое притяжение. Но, похоже, тебе совсем не нужна такая же поддержка от меня.
Я начала было перебивать его, но он поднимает руку, останавливая меня.
— И когда мы оба признали, что между нами нечто большее — мы знали, что это так — ты ничего мне не рассказала. Я знаю, что для тебя значит твоя семья, Харлоу. Знаю, как вы близки. Мне очевидно, почему ты была такой отчаянной и расстроенной, и рядом со мной не хотела обо всем этом думать. Я понимаю. Но я не могу понять, почему прошлой ночью или в те другие разы, когда были только мы вдвоем, и так прекрасно друг друга понимали, ты не могла просто… — он замолкает, проводит рукой по лицу и садится на стул напротив меня.
— Я просто действительно не была готова говорить…
— Ничего подобного, — закипая, перебивает он. — Все знали. Миа, Лола, Оливер и Ансель. Блять, все всё знали. Я был в твоей постели, ты смотрела на меня, как на единственного, и только я ничего не знал о том, что тебя так сильно гложет, хотя именно из-за этого ты и пришла ко мне.
Мне хочется встать и подойти к нему, но я не могу понять его позу: плечи опущены, локти лежат на коленях, бейсболка так низко натянута, что я не вижу его глаз. Так он выглядел несколько недель назад. Незнакомец, за которого я вышла замуж.
— Финн, прости меня. Я скрывала это не из-за тебя. Я просто…
Он качает головой и вздыхает. Спустя, кажется, вечность, он говорит:
— Я… понимаю, что ты чувствуешь — как тяжело пройти через все это. Как сильно ты старалась защитить семью. И… Не знаю, подумав об этом, я понял, что, возможно, поступил бы так же, случись это сейчас. Все это немного удивило меня, вот и все.
— Конечно.
— Я имею в виду… — он с беспокойством смотрит на меня. — Ты в порядке?
— И да, и нет.
Мы молчим мучительно долго. Я не знаю, что еще сказать. Казалось, сейчас самое время рассказать ему о происходящем с мамой, но вот настроение совсем не подходящее. Я не хочу, чтобы он сейчас жалел меня, и уж точно не хочу все это обсуждать, когда он такой отстраненный и молчаливый. Я встаю с дивана и подхожу к нему, неуверенно улыбаясь.
— Привет, — положив руки ему на колени, говорю я.
Он смотрит на меня и тяжело сглатывает.
— Привет, малышка, — наконец, шепчет он, расставляя ноги, чтобы мне было удобно.
Я провожу руками по его бедрам, животу, груди и прижимая его к себе, чтобы оставить легкий поцелуй на его напряженных губах.
— Мне не нравится, что сейчас происходит с нами, — еще раз целуя, говорю я. — Я планировала тебе рассказать, возможно, даже сегодня, просто прошлой ночью мне хотелось, чтобы были только я и ты.
Он кивает.
— Я понимаю.
От моих посасывающих поцелуев он начинает потихоньку расслабляться, и я уже чувствую его руки у себя на спине.
— Для меня это важно, понимаешь? То, через что ты проходишь сейчас, было в моей жизни. Наверное, было самым важным моментом. Если мы собираемся дальше…
Понимая, что он хотел сказать в конце этого предложения, я говорю:
— Обещаю, мы обо всем поговорим. Мне нужен тот, кому я могу выговориться.
— Хорошо.
Наши поцелуи короткие и очень нежные, Финн лишь слегка касается кончиком языка моих губ, чтобы увлажнить их. Его рука скользит по животу вниз между ног, и он накрывает ладонью меня между ног через джинсовые шорты.
Немного вздрогнув, я уклоняюсь от его жесткой хватки.
— Болит? — спрашивает он, глядя на меня и притягивая обратно.
— Немного ноет. Ты меня объездил, как скаковую лошадку.
Смеясь, он снова меня нежно целует и шепчет:
— Если хочешь, могу там тебя поцеловать, и все заживет.
Образ лица Финна у меня между ног и воспоминания о его теплом посасывании и рычащих вибрациях, и обо всем, чем мы занимались прошлой ночью, заставляют меня жадно хотеть большего, глубоких поцелуев с его языком и стонами.
Он кладет одну руку мне на затылок и делает то, чего я хочу: глубокий, требовательный поцелуй мужчины, который собирается уложить меня и удовлетворить.
Его член упирается мне в живот, и я не могу это игнорировать. Целуя его шею, я стягиваю с него футболку, посасываю и покусываю его теплую грудь, живот, верх бедер. Он чуть приподнимается, расстегивает ширинку и помогает мне стащить с него джинсы.
Мне нравится эта честность между нами: как он наблюдает, удерживая на мне взгляд под тяжелыми веками, когда я провожу языком по все длине от основания до головки, слизывая его сладкую влагу.
— Блять, как приятно, — шепчет он.
Я дразню его, облизываю основание и по всей длине, смачиваю его так, чтобы взять его в рот так глубоко, как только смогу, посасываю, двигая головой вверх и вниз, и он с приоткрытым ртом не отводит от меня потемневших глаз.
Немного отодвигаясь, я улыбаюсь.
— Мне нравится, с какой серьезностью ты на меня смотришь, когда я сосу его.
— Я воспринимаю это чертовски серьезно, — большим пальцем он потирает мои губы.
Я облизываю палец, затем облизываю головку члена, обхватываю обоих губами и дразню языком. Мышцы его живота напряженно подрагивают под моими ладонями
— Пойдем в кровать, — сдавленно произносит он. — Хочу быть языком в тебе, когда ты будешь делать это.
Я отступаю и поднимаюсь, а когда он встает, то снова надевает джинсы и наклоняется ко мне.
— Иди сюда.
Его поцелуй такой сладкий и такой сильный, что мои колени слабеют. Его руки на моей талии и спине, и его огромное тело окутывает меня… Мне кажется, что я цепляюсь за него, ползу вверх так, чтобы его обнять.
— Это что, сейчас была наша первая ссора? — не отрываясь от моих губ и улыбаясь, спрашивает он.
— Похоже на то, — говорю я. — Было не так уж плохо.
— Эй, — говорит он, глядя на меня. — Давай по-быстрому рассказывай свою хорошую новость, пока мы не разделись и не забыли о существовании вселенной.
Ну хорошо.
Сглотнув, я делаю глубокий вдох. Не знаю, почему я так нервничаю — это же хорошая новость — но это очень важно для нас обоих, и мне хочется, чтобы и ему понравилось.
— Мне кажется, я нашла способ спасти твой семейный бизнес.
Из него вырывается смешок, и он немного отходит, спрашивая:
— Да что ты? Давай, удиви меня.
Боже, это тяжело, когда вернулось его насмешливое настроение. Собравшись с духом, я выдаю:
— У меня появилась идея, когда мы были у Сальваторе, но я не хотела тебе рассказывать, прежде чем не была бы точно уверена, что это сработает.
Финн прищурился.
— У Сальваторе свой продюсерский центр — вместе с моим отцом — и в апреле они начинают снимать достаточно крупный фильм. Сьемки будут проходить в море, и им нужно большое судно.
Он по-прежнему смотрит на меня, не выражая никаких эмоций. Мой желудок сжимается.
— Я подумала, может, они отремонтируют твою лодку в счет оплаты за работу, а так как мне предложили должность в его компании, я смогу много времени проводить с тобой.
Он медленно кивает, взглядом изучая меня.
— Не уверен, что уловил твою мысль.
— Я говорю, что сведу тебя с Сальваторе, а он хочет заплатить за аренду твоей лодки на несколько месяцев для съемок фильма. Но самое лучшее то, что использовать они ее будут в основном ночью, а по утрам ты сможешь продолжить рыбачить и…
— Ты предложила использовать для съемок мою семейную лодку, не посоветовавшись со мной?
Моя кожа холодеет, а в груди нарастает паника.
— Не предложила, а просто хотела убедиться, что можно использовать, как вариант…
— Но, похоже, твои личные связи с Сальваторе позволили тебе получить его согласие. И все это ты сделала за моей спиной, — он застегивает джинсы. — Это я так, убедиться, что правильно тебя понял.
— Финн, я…
От резко и обозленно усмехается.
— И они ведь даже не представляют, во сколько обойдется ремонт лодки?
— Они починят «Линду», чтобы использовать именно ее, тебе же это на руку, да? Хочу сказать, это несколько сотен тысяч, а остальные ты можешь использовать, чтобы снова встать на ноги.
— Надо же, вы уже и лодку выбрали, и сумму обсудили? — глаза Финна округляются настолько, что, кажется, я впервые вижу, какие они зеленые. — Харлоу, ты даже мои лодки ни хера не видела, как ты вообще могла всерьез это обсуждать?
Весь этот разговор напоминает удавку. Я все еще чувствую его тепло и форму у себя во рту. Мои руки дрожат, а глаза щиплет от наворачивающихся слез.
— Финн, пока это была всего лишь пара бесед. Они знают, что тебе нужно починить лодку, — его лицо краснеет, челюсть напрягается, и я спешу добавить: — Им так не терпится поработать с тобой.
— Знаешь можно дохуя всего решить во время таких маленьких бесед. И что, они уже все подсчитали, да?
Я чувствую, как мой желудок подпрыгивает.
— Мне кажется, они уже почти все решили.
Он уже готов взорваться.
— Тогда почему ты не обсудила все со мной, перед тем как предлагать эту идею Сальваторе? — спрашивает он, отворачивается и начинает вышагивать по комнате. — С чего ты решила, что это вообще хорошая идея — участвовать во всем этом? Это мой бизнес, Харлоу, это вся моя жизнь. Моя семья. Откуда тебе знать, что все сработает? Ты всего лишь раскладываешь бумажки да приносишь пончики в NBC, пока я пытаюсь спасти дело моего деда, которое он начал в 18 лет, черт возьми. На кону жизнь моего отца и братьев! Я даже толком не знаю, что ты сказала этим парням.
— Я тебе все расскажу, — я подхожу к нему и беру его за руку. — Когда я говорила у Сальваторе дома…
— Да, блять, Печенька, — перебивает он, не слушая и отворачиваясь. Он снимает бейсболку, проводит обеими руками по волосам и по лицу. — Это просто бред какой-то.
Наш разговор выбивает почву у меня из-под ног, и я пытаюсь сообразить, как же ему объяснить, что это хорошая новость.
— Этих денег хватит отремонтировать основную лодку, — напоминаю я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Ты сможешь использовать ее также, как и делал до поломки. И тебе не нужно будет участвовать в телешоу, чтобы ее сохранить. Это позволит тебе остаться на плаву, работать с братьями и вернуться…
— Ты хоть понимаешь, как наивно это звучит?
Я изумленно уставилась на него. Чувствую пульсацию на шее и как сильно колотится мое сердце.
— Знаешь, что? Почему бы нам не созвониться и не поговорить об этом позже? Когда ты перестанешь вести себя, как полный мудак.
Он ошарашенно поворачивается ко мне.
— Мудак? — закрыв глаза, он глубоко вдыхает и выдыхает, снова открыв их. — Да, будет лучше, если ты сейчас уйдешь.
Миа забирает из моих дрожащих рук уже третью кружку кофе.
— Милая, думаю в тебе уже достаточно кофеина.
Она отказалась от драгоценного времени с Анселем, чтобы встретиться со мной, когда я на нервах.
Застонав, я роняю голову на руки:
— Это я тупица? Или он тупой?
Лола откусывает свой черничный маффин.
— Думаю, оба.
— Пожалуйста, кто-нибудь, объясните, как устроен мужской мозг? Сначала он злился из-за мамы, потом я была готова подарить ему лучший на свете минет, потом хотела спасти его бизнес, после чего он берет и показывает мне свой мужской характер, — я чувствую, как возвращаются слезы. — Какого черта вообще произошло?
— Если вкратце, — начинает Лола, — то ты его потенциальному будущему партнеру во всех подробностях рассказала о его проблемах и предложила то, что, по сути, он предоставить не может.
Я издаю длинный стон:
— Боже, когда ты так говоришь, я чувствую себя идиоткой.
С выражением «что поделаешь?» на лице Лола сочувственно подмигивает.
— Утром я встречалась с Сальваторе, и все было замечательно, Лола. Конечно, это рискованно, но если бы он выключил свой режим пещерного человека и подумал. — глядя на девочек, я прошу: — И кстати. Ничего не рассказывайте Оливеру и Анселю. Финн им еще об этом не говорил.
Лола тут же кивает, но вот Миа ерзает на стуле и, наконец, говорит:
— Хорошо. Но, я надеюсь, он скоро сам им расскажет, потому что секреты между мной и Анселем до добра не доводят.
— Знаю, Сахарочек, прости, что поставила тебя в такое положение, — я тянусь через стол и накрываю ее руку своей. — Но не будем забывать, что именно твой болтливый муженек проболтался Финну про мамин рак, так что теперь вы оба мои должники.
— Не переживай, я как раз придумываю ему наказание, — шутит она.
Я смеюсь.
— Ты монстр.
— Сама подумай. Ансель на половину Адонис, а на половину щеночек. Ты серьезно думаешь, что я могу злиться на него за то, что он беспокоился о тебе, но не должен был говорить о твоей маме? — она приподнимает бровь, как бы говоря, что прекрасно знает ответ на свой вопрос.
Я снова опускаю голову на руки.
— Нет. Он у тебя просто чудо, а я сама дура, что, как обычно, полезла в чужие дела. Хотя раньше все получалось.
— А теперь объясни, что между вами происходит? — спрашивает Миа. — Мне казалось, что вы просто спите, потом перестали, а теперь ты вон в каком состоянии. Не хочу указывать на очевидное, Харлоу, но раньше ты не собирала экстренное собрание для обсуждения парня.
Лола кивает.
— Я была уверена, что ты единственная женщина в мире, у которой к двадцати двум годам не было ни одного кризиса в отношениях с парнями.
— Вчера ночью мы признались друг другу в любви, — шепотом признаюсь я.
— Что? — одновременно восклицают они, да так громко, что обернулись несколько посетителей.
— Господи, успокойтесь, истерички, — раздосадованная сама на себя говорю я, посмеиваясь. Что-то они слишком обрадовались. — Сначала он был просто забавным отвлечением от проблем с мамой и отсутствия хорошей работы, плюс еще этот кризис двадцатипятилетия, и ни один уважающий себя тридцатилетний мужчина не будет нормально к такому относиться.
Схватив салфетку, я начинаю рвать ее на мелкие кусочки.
— Потом я стала думать о Финне больше, чем о ком-либо другом, да еще эти его проблемы с лодкой, о которых я узнала уже позже. Вот тогда мы и решили немного поостыть.
— И что? — интересуется Миа.
— И… потом я начала думать, как решить его проблему, и мы стали все больше времени проводить вместе, потому что вы, придурки, заняты или на работе, или с мужьями, или ужасно рассеянные рядом с откровенно влюбленным мужчиной.
— Подожди. Что? — спрашивает Лола.
Не обращая внимания на ее вопрос, я тихо продолжаю:
— Финн милый и веселый, и не из болтливых, что для меня так непривычно, ведь я выросла в семье, где все всегда обсуждается. И он горячий. Боже мой, девочки. Финн в постели — это что-то. И совсем он не похож на всех слюнявых маменькиных сынков Ла-Хойи, он настоящий мужик и не плачет из-за сломанного ногтя. Финн может порушить твою вагину и воссоздать все заново для себя, — засучив рукава свитера, я продолжаю, понизив голос: — Он смотрит на меня с обожанием, подшучивает надо мной — как оказалось, мне это нравится — и мне кажется, что он мой единственный, — мне уже не важно, что я сейчас лепечу, лишь бы выговориться. — Он смотрит на меня, будто у нас есть маленький секрет, и так оно и есть. Мой же секрет в том, что я чертовски его люблю, а он повел себя как придурок.
Миа берет меня за руку и переплетает пальцы.
— Харлоу?
Я смотрю на нее. Миа и Ансель были женаты с июня, и всего пару месяцев назад у них была крупная ссора, такая ужасная, что, глядя на Миа, казалось, будто она потеряла самое дорогое в жизни — это было даже ужасней ее аварии, уничтожившей ее мечту о танцах.
Поэтому сейчас я прекрасно понимаю, что она собирается сказать.
— Ты должна все исправить, — говорит она просто. — Он злится, а тебе больно. Но как бы банально это ни звучало, все это такие мелочи. Иди и поговори с ним.
Схватившись за R2-D2, я стучу в дверь Оливера, и моя душа уже где-то в пятках или, может, отделилась от тела и улетела куда-то далеко. Грузовика Финна на парковке нет.
Оливер открывает дверь без рубашки, в штанах, сидящих слишком низко и открывающих слишком много тела парня, который навсегда должен остаться во френд-зоне. Он явно только что из душа, волосы мокрые и растрепанные, а очки слегка запотевшие. Даже с подступившей в горле паникой мне не нужно много времени, чтобы еще раз убедиться, как мило они бы смотрелись с Лолой, соберись он с духом во всем ей признаться.
— Ждешь кого-то? — не опускаясь взглядом ниже его лица, интересуюсь я.
Он откусывает яблоко и жует его с кривой усмешкой. Наконец, дожевав, он отвечает:
— Думаю, мы оба знаем, что нет, — он снова подносит яблоко ко рту и добавляет: — Оделся во что попало, также, как и ты, когда дома одна.
— Ты один? — повторяю я. — Потому что Финн уехал?
— Да, час назад.
— Уехал в…
Оливер показывает на север.
— В Канаду, — его австралийский акцент очень смешно коверкает слова, и большую часть понимаешь чисто логически, но я сообразила, что именно он сказал, а вот мой упрямый мозг никак не мог понять, как Финн мог уехать, не попрощавшись со мной.
Он уехал и даже не поцеловал на прощание или не удостоверился, что я не беременна после нашего спонтанного секса в машине, да и вообще не найдя меня. Что за мудак.
Неожиданно я так разозлилась, что захотела взять чертово яблоко Оливера и швырнуть его об стену.
— Вчера ночью я сказала, что люблю его, — сама не знаю, зачем я это говорю Оливеру. Словно он тоже должен знать. И мне становится чертовски хорошо: теперь он знает, от чего у меня закипает кровь, и что от этой злости и боли хочется орать. Я хотела подтверждения, что Финн настоящий засранец — я его получила. — Что самое прекрасное в этом? Он признался первым. А теперь он свалил к херам и даже не попрощался?
Если Оливер и удивлен, виду он не подает. Думаю невозмутимость — это его супер-сила. Я всегда знала, что у этого ботана она должна быть, и, глядя на его невозмутимое лицо, даже Святой Троице пришлось бы гадать, о чем он думает. Как жаль, что Лолу не особо интересует, что он мог бы ей предложить. Похоже, что они до конца своих дней будут похоже на героев «Остатка дня»[27].
— Хочешь зайти? — спрашивает он.
Покачав головой, я скрещиваю руки на груди. На улице 20 градусов тепла, а я мерзну. Так и бывает, когда тебе разбивают сердце? Словно в грудь вонзили горячий кол, но при этом холодно, невозможно свободно вдохнуть и хочется расплакаться на так некстати голом плече Оливера.
Расставание — это отстой. Так хочется врезать кое-кому по шарам.
— Послушай, Харлоу, — притягивая меня в объятия, начинает он. — Ой, зверушка, ты вся дрожишь.
— Меня все бесит, — прижимаясь к нему, признаюсь я. Как Финн мог уехать из города? — Оливер… ну какого хрена, а?
Он немного отстраняется и смотрит на меня. Сверху вниз. Матерь божья, а Оливер, оказывается, высокий.
— Я знаю Финна уже очень давно, — медленно начинает он. — Должно пройти немало времени, чтобы он расстроился, и еще больше — чтобы он показал это. — подмигнув, он продолжает: — Знаю, что ты тоже расстроена, но он едва проворчал пару слов. Сказал, что мы поговорим позже, и ушел к грузовику. Я не знаю, что с ним происходит, или почему он уехал… Вообще ничего, если это, конечно, тебе поможет. Ты точно не хочешь зайти?
Я снова качаю головой.
— Он тебе не рассказал, что произошло?
Оливер посмеивается.
— Финн у нас не очень разговорчивый. Обычно он все рассказывает, после того как сам решит проблему. Если с ним что-то происходит, и он признался тебе, тогда он не врал о том, что сказал первым.
— Сказал, что… О-о. — говорю я. Он говорил ему о наших признаниях в любви. Ух. Это удар под дых.
Он наклоняется, ловя мой взгляд.
— Позвони ему, ладно?